Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Поэзия Серебряного века

Какая музыка была, какая музыка звучала!

Когда умирают кони – дышат,

Когда умирают травы – сохнут,

Когда умирают солнца – они гаснут,

Когда умирают люди – поют песни.

Велимир Хлебников

И серебряный месяц ярко

Над серебряным веком стыл.

Анна Ахматова

Серебряный век. Произнесите это медленно и прислушайтесь… Словно где-то в глубине души прозвонил хрустальный колокольчик. Само словосочетание “серебряный век” ассоциируется в нашем сознании с чем-то возвышенным и прекрасным. И поэзия этого периода очень музыкальна: по своей внутренней сути она является как бы мелодией слов, своеобразным звукорядом. Не этот ли период гениально предвосхитил Пушкин, сравнивая поэта с эхом, откликающимся “на всякий звук”?

Если следовать знаменитой формуле А. Григорьева “Пушкин – наше всё”, то и этимологию устоявшегося словосочетания “серебряный век” стоит поискать именно в том классическом периоде, который называли пушкинской эпохой или “золотым веком” русской литературы. Однако, в отличие от него, Серебряный век не может быть назван чьим-то одним – пусть даже великим – именем; его поэтику решительно невозможно свести к творчеству одного, двух или даже нескольких выдающихся мастеров слова. В том-то и особенность данного периода, что в нем жили и творили поэты, представляющие многие литературные течения, исповедующие разные поэтические принципы, диаметрально противоположные в своих художественных пристрастиях и творческих исканиях. Иногда они затевали яростную полемику, предлагая различные способы постижения бытия, но каждый из них отличался необычайной музыкой стиха, оригинальным выражением чувств и переживаний лирического героя, устремленностью в будущее.

И все же, откуда появилось это название – Серебряный век? В последние годы прошлого столетия в искусствознании и литературоведении это словосочетание обрело терминологическое значение, но до сих пор в среде критиков и ученых нет единого мнения о первоначальном смысле такого распространенного и вместе с тем вызывающего историографические споры понятия – “серебряный век”. В книге известного американского филолога, исследователя русской литературы Омри Ронена, недавно вышедшей у нас в стране, делается попытка найти первоначальный смысл данного названия, поскольку, по мнению автора, вследствие повсеместного использования этого термина без должного объяснения исследователи превращают его в “расхожий штамп, лишенный всякого исторического, хронологического и даже ценностного содержания за исключением того, что он смутно обозначает художественный и духовный расцвет, по времени связанный с началом ХХ века”. 1
Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. – М.: О.Г.И., 2000. Л. И. Соболев в своей рецензии на эту книгу указывает: “После тщательного анализа О. Ронен устанавливает, что наиболее вероятным источником выражения “серебряный век” была статья Р. В. Иванова-Разумника под псевдонимом “Ипполит Удушьев” – “Взгляд и нечто. Отрывок. (К столетию “Горя от ума”)” 1925 года. Именно отсюда, похоже, заимствовали свои образы, а порой – и мысли – и Н. Оцуп, и В. Вейдле, и др.”.

Выясняется, что данным термином еще на заре прошлого века пользовались многие критики и литературоведы: поэт Вл. Соловьев, прозаик Б. Садовской, 2
Садовской Борис Александрович (1881–1952) – поэт, прозаик. Более известен как критик и историк литературы. Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886–1940) – поэт, переводчик; близкий друг Блока. Розанов Василий Васильевич (1856–1919) – русский писатель, публицист и философ. Автор многочисленных литературно-критических работ по русской литературе. Святополк-Мирский Петр Дмитриевич, князь (1890–1939) – литературный критик, публицист; автор сборника стихотворений (1911). Кадровый офицер, в 1919–1920 служил в армии Деникина; летом 1920 эмигрировал. Преподавал в Лондонском университете. В 1932 вернулся в Россию. Арестован в 1937 году.

мемуарист В. Пяст, философ Вас. Розанов, князь Святополк-Мирский, публицист Иванов-Разумник, 3
Иванов-Разумник (псевд. Разумника Васильевича Иванова; 1878–1946) – литературовед и социолог. В 1917–1918 гг. член ЦК партии левых эсеров. Подвергался репрессиям. В 1942 г. отправлен гитлеровцами в лагерь перемещенных лиц. Умер в Мюнхене.

историк искусства В. Вейдле. 4
Вейдле Владимир Васильевич (1895–1979) – русский литератор и художественный критик, эссеист, поэт. Оцуп Николай Авдеевич (1894–1958) – поэт; участник “Цеха поэтов”. С 1922 г. в эмиграции (Берлин, Париж). Издатель и редактор журнала “Числа”. Во время Второй мировой войны участвовал в итальянском Сопротивлении. Автор нескольких поэтических сборников, а также статей о русской литературе.

Однако все они толковали это понятие применительно лишь к отдельным явлениям русской литературы, как в области поэзии, так и в отношении прозы, причем к разным их периодам. С таким же успехом можно отнести к “родителям” термина “серебряный” любого из поэтов-модернистов, кто активно использовал это прилагательное в своем творчестве. Сюда относится и А. Ахматова, чьи строки из “Поэмы без героя” приведены в качестве эпиграфа этой статьи. Можно вспомнить М. Цветаеву:

Разлетелось в серебряные дребезги
Зеркало, и в нем – взгляд…

…Я сегодня во сне рассыпала
Мелкое серебро…

…Серебряный клич – звонок.
Серебряно мне – петь!

или стихотворение В. Брюсова “Первый снег”:

или строки А. Блока:

…Звезда, ушедшая от мира,
Ты над равниной – вдалеке…
Дрожит серебряная лира
В твоей протянутой руке…

И даже поэтические экзерсисы А. Крученых смотрятся в этом ряду достаточно органично:

…иль прозвенело серебро
в лучах невидимых
что вечно не старо
над низкой хижиной.

Подобных примеров множество, поэтому они вряд ли что проясняют в данном вопросе.

Многие исследователи связывают авторство названия “Серебряный век” как смысловой формулировки эпохи с именем философа Н. Бердяева, однако в ранних его трудах этого выражения не обнаруживается. В статьях начала ХХ века Бердяев преимущественно использовал слово “декадентство”, а в его работах, созданных в эмиграции, устойчивым термином является “культурный ренессанс”. И лишь в 1949 году в книге “Самопознание” 5
Бердяев Н.А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. – Париж, 1949. С. 345.

им впервые применено определение Серебряный век для характеристики конкретного временного периода.

Однако еще раньше, в 1933 году это название для обозначения поэзии русского модернизма дал поэт Н. Оцуп в своей статье ““Серебряный век“ русской поэзии”. 6
Журнал “Числа”, Кн. 7–8, Париж, 1933. С. 174–178.

И уже затем, после выхода в свет книги С. Маковского 7
Маковский Сергей Константинович (1877–1962) – художник, критик, поэт, издатель, мемуарист. Сын известного художника-портретиста К. Е. Маковского. В 1918 г. в эмиграции.

“На Парнасе Серебряного века”, 8
Маковский С.К. На Парнасе Серебряного века. – Мюнхен, 1962.

в которой делалась попытка исторически осмыслить “намечавшийся в России ренессанс духовной культуры”, этот термин окончательно закрепился в качестве определения русской культуры конца XIX – начала XX века.

Известный исследователь и литературовед Л. Г. Березовая в статье “Серебряный век в России: от мифологии к научности (к вопросу о содержании понятия)” указывает, что “первая попытка применить изящную метафору для научного анализа культурных событий начала ХХ в. была предпринята профессором П. Н. Милюковым 9
Милюков Павел Николаевич (1859–1943) – политический деятель, историк, публицист. Лидер партии кадетов. В 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства. После Октябрьского переворота – в эмиграции. Автор трудов по истории России, мемуаров.

в его “пушкинской” речи в Сорбонне в 1924 г. по случаю 125-летия со дня рождения поэта. Он говорил о “декадансе Серебряного века””.

Важно уяснить, что речь идет именно о явлении русской культуры , основанной на глубинном единстве всех ее творцов. Серебряный век – не просто набор русских поэтических имен. Это особое явление, представленное во всех областях духовной жизни России, эпоха, отмеченная необычайным творческим подъемом не только в поэзии, но и в живописи, музыке, театральном искусстве, в гуманитарных и естественных науках. В этот же период бурно развивается русская философская мысль: достаточно назвать В. Соловьева, П. Флоренского, Н. Бердяева, Г. Федотова, И. Ильина, С. Булгакова, Е. и С. Трубецких.

К этому списку можно добавить имена ученых, чьи достижения дали заметный толчок к дальнейшему развитию науки – А. Попов, И. Павлов, С. Вавилов.

Настроение всеобщего культурного подъема нашло глубокое, проникновенное отражение в творчестве композиторов – С. Рахманинова, А. Скрябина, И. Стравинского.

Принципиально изменились способы воспроизведения действительности в произведениях художников. М. Врубель, И. Репин, М. Нестеров, В. Борисов-Мусатов, К. Перов-Водкин создали полотна, говорившие с публикой на новом языке. В изобразительном искусстве возникали целые художественные школы, направления, и среди них – “Мир искусства” во главе с живописцем А. Бенуа.

На сцене творили В. Комисаржевская, Вас. Качалов, Ф. Шаляпин, А. Павлова; К. Станиславский создал современный репертуарный театр, позже блистал Вс. Мейерхольд.

Невозможно не упомянуть имя С. Дягилева, организатора знаменитых “русских сезонов” в Париже, чей высочайший талант импресарио утвердил достижения человеческой культуры в Европе, открыл для мира русский балет.

Для того, чтобы яснее понять причину феноменального культурного подъема в конце XIX – начале XX века, который справедливо называют “русским ренессансом”, необходимо прежде всего обратиться к атмосфере духовной жизни России на рубеже веков, ставшей условием развития поэтического творчества.

Философ Н. Бердяев попытался охарактеризовать это культурное явление с позиции диалектики. Вот что он писал по данному поводу в книге “Самопознание”:

“Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувственности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму… Но все это происходило в довольно замкнутом круге, оторванном от широкого социального движения. Изначально в этот русский ренессанс вошли элементы упадочности… Культурный ренессанс явился у нас в предреволюционную эпоху и сопровождался острым чувством приближающейся гибели старой России. Были возбуждение и напряженность, но не было настоящей радости… Культурно-духовное движение того времени было своеобразным русским романтизмом, оно менее всего было классическим по своему духу”.

Поэзия как наиболее тонкий и чувствительный элемент культуры улавливала эти тревожные противоречия кризисной эпохи – всплеск духовности, с одной стороны, и предощущение близкой катастрофы – с другой, что не могло не сказаться на ее дальнейшем развитии. В поэзии, как, впрочем, и в других областях культуры начала ХХ века, получило распространение декадентство, основные мотивы которого нашли свое воплощение в различных направлениях модернизма. Причем происходило это не только в поэзии, но и в других видах искусства.

Термин “декадентство” (фр. dеcadance) происходит от средневекового латинского слова decadentia, что означает “упадок”. Им принято называть явление в культуре конца XIX – начала XX века, характеризующееся оппозицией к общепринятой “мещанской” морали, культом красоты как самодовлеющей ценности, сопровождавшимся нередко эстетизацией греха и порока. В области сознания декадентство – это отношение индивидуума к окружающему миру в кризисную эпоху, чувство тревоги, страха перед жизнью, неверие в возможность человека познать мир, изменить его и самому измениться.

Термин “модернизм” (фр. moderne – новейший, современный) в широком смысле представляет собой общее обозначение явлений искусства и литературы ХХ века, отошедших от традиций внешнего подобия. Основной чертой методологии модернизма в различных течениях искусства (фовизм, экспрессионизм, кубизм, авангардизм, сюрреализм, примитивизм и т. д.) является метафорическое построение образа по принципу разветвленной ассоциативности, свободного соответствия выразительности формы характеру запечатлеваемых настроений.

По отношению к поэзии модернизм воплотился “в систему относительно самостоятельных художественных направлений и течений, характеризующихся ощущением дисгармонии мира, разрывом с традициями реализма, бунтарско-эпатирующим восприятием, преобладанием мотива утраты связи с реальностью, одиночества и иллюзорной свободы художника, замкнутого в пространстве своих фантазий, воспоминаний и субъективных ассоциаций 10
Эстетика. Словарь. – М., 1989. С. 210–211.

Если подвести итог вышесказанному, то можно прийти к следующему соображению: модернистскими назывались литературные течения, противостоящие реализму.

Известный литературовед М. Л. Гаспаров в своей работе “Поэтика “серебряного века”” 1 справедливо замечает, что “модернизм никоим образом не исчерпывает русскую поэзию начала (ХХ) века. Стихи модернистов количественно составляли ничтожно малую часть, экзотический уголок тогдашней нашей словесности. Массовая печать наполнялась массовой поэзией, целиком производившейся по гражданским образцам 1870-х годов и лирическим образцам 1880-х годов…”. Тем не менее, когда речь заходит о явлении, именуемом “Поэзия Серебряного века”, то имеется в виду в первую очередь поэзия русского модернизма, состоящая главным образом из трех крупнейших поэтических направлений – символизма, акмеизма и футуризма.

Несмотря на значительные внешние и внутренние противоречия, каждое из них дало миру немало великих имен и превосходных стихотворений, которые навсегда останутся в сокровищнице русской поэзии и найдут своих почитателей среди последующих поколений.

В настоящем издании мы достаточно подробно рассмотрим все особенности каждого из этих литературных течений. Кроме того будут даны характеристики и другим, менее значительным поэтическим группировкам, а также представлены поэты, не связанные с каким-либо определенным направлением, но наиболее ярко выразившие “дух времени”. При этом главной задачей данной книги является воссоздание общей картины поэтической эпохи, названной Серебряным веком, без которой достаточно сложно разобраться в отдельные ее проявлениях.

Впрочем, если речь зашла о “картине”, то требуется еще и, образно говоря, “рама”. То есть следует определить какие-то временные ограничения. Вопрос о хронологических границах Серебряного века является довольно спорным. Его началом принято считать 1890-е годы, когда стали пробиваться на свет первые ростки символизма. При этом за точку отсчета можно взять несколько хронологически близких событий: публикацию в 1893 году про-1 Русская поэзия “серебряного века”. – М.: Наука, 1993. С. 7.

граммной статьи Д. Мережковского “О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы”; 11
Впервые опубликована отдельным изданием: СПб., 1893.

появление чуть позже изданной В. Брюсовым антологии символизма, 12
“Русские символисты”. – М., 1894–1895. В 3-х книгах.

куда вошли в основном стихи самого составителя; рождение на рубеже веков символистского издательства “Скорпион”… Так или иначе, но к моменту наступление нового столетия новая культурная (а в рамках рассматриваемого нами вопроса – поэтическая) эпоха, уже заявила о себе во весь голос. Своего апогея поэзия символистов достигла в годы первой русской революции (1905–1907), когда к вступившим в пору наивысшей поэтической зрелости основателям направления К. Бальмонту, Д. Мережковскому, З. Гиппиус, Ф. Сологубу добавляются имена А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова.

К концу первого десятилетия XX века символизм как школа утрачивает ведущую роль. Возникают новые литературные течения: позиции символистов активно оспаривают их фактические наследники – акмеисты и прямые оппоненты – футуристы.

В эти годы на поэтическом небосклоне загораются новые звезды – А. Ахматова, Н. Гумилев, О. Мандельштам, С. Городецкий, М. Кузмин, И. Северянин, М. Цветаева, В. Хлебников, В. Маяковский, С. Есенин, Б. Пастернак, В. Шершеневич и многие, многие другие.

Словом, исходный рубеж и период расцвета Серебряного века подлежит достаточно точному определению. А вот вопрос о его окончании до сих пор является предметом дискуссий. Поэт Н. Коржавин полагал, что “Серебряный век начался в 10-е годы ХХ века и закончился… с Первой мировой войной”. 13
Коржавин Н. М. Анна Ахматова и “Серебряный век” // Новый мир. 1989, № 7. С. 78.

Критик Е. Г. Эткинд пишет: “1915 – высший подъем Серебряного века и, в то же время, конец его”. 14
Эткинд Е. Г. Единство “Серебряного века. – СПб., 1997. С. 12.

У других исследователей по-иному обоснованную точку зрения на хронологические границы: 1917-й, 20-е и даже 30-е годы XX века.

Литературовед В. Крейд в статье “Встречи с Серебряным веком” 15
Предисловие к сборнику “Воспоминания о Серебряном веке”. – М.: Республика, 1993.

достаточно образно высказывается на эту тему:

“Все кончилось после 1917 года, с началом гражданской войны. Никакого серебряного века после этого не было. В двадцатые годы еще продолжалась инерция, ибо такая широкая и могучая волна, каким был наш серебряный век, не могла не двигаться некоторое время, прежде чем обрушиться и разбиться. Еще живы были большинство поэтов, писатели, критики, художники, философы, режиссеры, композиторы, индивидуальным творчеством и общим трудом которых был создан серебряный век, но сама эпоха кончилась. Каждый ее активный участник понимал, что, хотя люди и остались, характерная атмосфера эпохи, в которой таланты росли, как грибы после грибного дождя, сошла на нет. Остался холодный лунный пейзаж без атмосферы и творческие индивидуальности – каждый в отдельной замкнутой келье своего творчества. По инерции продолжались еще и некоторые объединения – как, например, Дом искусств, Дом литераторов, “Всемирная литература” в Петрограде, но и этот постскриптум серебряного века оборвался на полуслове, когда прозвучал выстрел, сразивший Гумилева.

Серебряный век эмигрировал – в Берлин, в Константинополь, в Прагу, в Софию, Белград, Гельсингфорс, Рим, Харбин, Париж. Но и в русской диаспоре, несмотря на полную творческую свободу, несмотря на изобилие талантов, он не мог возродиться. Ренессанс нуждается в национальной почве и в воздухе свободы. Художники-эмигранты лишились родной почвы, оставшиеся в России лишились воздуха свободы…”.

Или еще одно аргументированное соображение, опубликованное на страницах сборника “Литературные манифесты от символизма до наших дней”. 16
М.: ХХI век – Согласие, 2000.

Составитель книги С. Б. Джимбинов, который пишет:

“После революции новая власть незамедлительно национализировала все типографии и запасы бумаги. Издавать стихи стало негде. Только футуристы и имажинисты, пошедшие на компромисс с властями, смогли публиковать свои сборники в 1919 и 1920 годах.

А вот с 1921 года, с введением нэпа и разрешением частных издательств, началось нечто поистине необыкновенное. Это чудо, это удивительное трехлетие – 1921, 1922, 1923 годы. Это настоящая вершина, “акме” нашего Серебряного века. Все как бы пошло в рост. Так много было наработано поэтами великой триады – символизма, акмеизма и футуризма: весь язык был обновлен и перепахан, а вместе с языком – ритмика стиха и образное мышление. Когда человек взбунтовался против инерции (не хочу, чтобы мною писали!) и понял, какое счастье писать то, что действительно чувствуешь и переживаешь, – то к его услугам был весь арсенал поэтических средств… Таково значение 1921–1923 годов, годов поголовной талантливости, когда талант был просто растворен в воздухе, им дышали все, способные и неспособные…

После славного трехлетия возникло небывало большое количество “измов” и школ, и каждое направление со своим манифестом Впрочем, от многих из них, кроме манифеста, ничего не осталось”.

О. Ронен в уже упомянутой книге сдвигает верхнюю планку Серебряного века еще дальше по времени, хотя к очертанию его границ он подходит с определением этой эпохи в целом как культурного феномена:

“Когда бы этот век, прозванный “серебряным”, ни пришел к концу – в 17-м году, или в 21–22-м – с гибелью Гумилева и смертью Блока и Хлебникова, или в 30-м – с самоубийством Маяковского, или в 34-м – со смертью Андрея Белого, или в 37–39-м с гибелью Клюева и Мандельштама и кончиной Ходасевича, или в 40-м, после падения Парижа, когда Ахматова начала “Поэму без героя”, а Набоков, спасшись из Франции, задумал “Парижскую поэму”, посвященную, как и ахматовская, подведению итогов, – наименование “серебряный век” было всего лишь отчужденной кличкой, данной критиками, в лучшем случае как извинение, а в худшем – как поношение. Сами поэты, еще живые представители этого века, Пяст, Ахматова, Цветаева пользовались им изредка со смутной и иронической покорностью, не снисходя до открытого спора с критиками”. 17
Ронен О. Там же. С. 114.

И все-таки основным рубежом, верхней границей Серебряного века обоснованней было бы считать октябрьские потрясения 1917 года, трагически отразившиеся не только на поэзии, но и на всей русской культуре в целом. Конечно, старинный постулат о том, что настоящий художник всегда должен быть немного голодным, имеет право на существование. Но все же Октябрьский переворот и последовавшая за ним гражданская война, с ее разрухой и голодом, развитию поэзии ни в коей мере не споспешествовали. Первые годы после этих событий если и продолжались какие-либо искания в области поэтического искусства, то с созданием РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей) и с принятием в 1925 году постановления “О политике партии в области литературы” все они были приостановлены. На долгие десятилетия в советском искусстве в качестве единственно возможных утвердились пролетарская литература и метод соцреализма.

Краток был Серебряный век. Краток и ослепителен. Биографии почти всех творцов этого поэтического чуда сложились трагически. Время, отпущенное им судьбой, оказалось роковым. Но, как известно, “времена не выбирают – в них живут и умирают”.

Поэтам Серебряного века пришлось до дна испить чашу страданий: кровь, хаос и беспредел революционных лет и гражданской войны уничтожили духовную основу их существования. Вскоре после революции ушли из жизни Блок, Хлебников, Брюсов. Многие эмигрировали, не в силах вынести жизни на неприветливой родине, в одночасье ставшей им мачехой: Мережковский, Гиппиус, Бунин, Вяч. Иванов, Бальмонт, Адамович, Г. Иванов, Бурлюк, Ходасевич, Саша Черный, Северянин, Тэффи, Цветаева и многие другие. Большинство из них прожили остаток жизни за границей, мечтая вернуться в Россию. Хотя, вероятно, это стало бы для них событием не менее горестным, что подтверждает судьба Цветаевой, покончившей с собой после возвращения на родину. Кроме нее свели счеты с жизнью Есенин и Маяковский. Те, кто остался в России, были уничтожены тоталитарным режимом: расстрелян по ложному обвинению Гумилев; сгинули в сталинских лагерях Клюев, Мандельштам, Нарбут, Лившиц, Клычков, Введенский, Хармс. Те же, кто уцелел в этой мясорубке, до последних дней своей жизни оставаясь на родной земле, как Ахматова и Пастернак, были практически обречены на безмолвие. А поэтов, решившихся сотрудничать с новой властью, тоже ждала незавидная литературная судьба: для Маяковского, Каменского, Городецкого она обернулась утратой таланта и потерей творческой индивидуальности.

Некоторые сознательно приговорили себя к молчанию, уйдя от стихотворчества в иные области литературы, занявшись журналистикой, прозой, драматургией, переводами. Но для истинных поэтов написание стихов – процесс не творческий, а скорее физиологический, входящий в систему жизнеобеспечения. Поэтому неудивительно, что многие из таковых (Шершеневич, Зенкевич, Шенгели, Липскеров и др.) всю оставшуюся жизнь писали “в стол”, и только теперь выясняется, какие драгоценные поэтические россыпи сокрыты в пыли их архивов.

Многие из этих имен на долгие годы были преданы забвению. Но “ничто на земле не проходит бесследно”. Явление культуры под названием “Серебряный век” вернулось к нам в стихах его создателей, для того чтобы еще раз напомнить, что только красота может спасти мир.

Как справедливо сказал Сергей Маковский в книге “На Парнасе Серебряного века”:

“Серебряный век, мятежный, богоищущий, бредивший красотой, и ныне не забыт. Голоса его выразителей до сих пор звучат, хотя и по-иному, чем звучали тогда”.

Борис Акимов

Первого русского нобелевского лауреата Ивана Алексеевича Бунина называют ювелиром слова, прозаиком-живописцем, гением российской литературы и ярчайшим представителем Серебряного века. Литературные критики сходятся во мнении, что в бунинских произведениях есть родство с картинами , а по мироощущению рассказы и повести Ивана Алексеевича схожи с полотнами .

Детство и юность

Современники Ивана Бунина утверждают, что в писателе чувствовалась «порода», врожденный аристократизм. Удивляться нечему: Иван Алексеевич – представитель древнейшего дворянского рода, уходящего корнями в XV век. Семейный герб Буниных включен в гербовник дворянских родов Российской империи. Среди предков писателя – основоположник романтизма, сочинитель баллад и поэм .

Родился Иван Алексеевич в октябре 1870 года в Воронеже, в семье бедного дворянина и мелкого чиновника Алексея Бунина, женатого на двоюродной племяннице Людмиле Чубаровой, женщине кроткой, но впечатлительной. Она родила мужу девятерых детей, из которых выжили четверо.

В Воронеж семья перебралась за 4 года до рождения Ивана, чтобы дать образование старшим сыновьям Юлию и Евгению. Поселились в арендованной квартире на Большой Дворянской улице. Когда Ивану исполнилось четыре года, родители вернулись в родовое имение Бутырки в Орловской губернии. На хуторе прошло детство Бунина.

Любовь к чтению мальчику привил гувернер – студент Московского университета Николай Ромашков. Дома Иван Бунин изучал языки, делая упор на латынь. Первые прочитанные самостоятельно книги будущего литератора – «Одиссея» и сборник английских стихов.

Летом 1881 года отец привез Ивана в Елец. Младший сын сдал экзамены и поступил в 1-й класс мужской гимназии. Учиться Бунину нравилось, но это не касалось точных наук. В письме старшему брату Ваня признался, что экзамен по математике считает «самым страшным». Спустя 5 лет Ивана Бунина отчислили из гимназии посреди учебного года. 16-летний юноша приехал в отцовское имение Озерки на рождественские каникулы, да так и не вернулся в Елец. За неявку в гимназию педсовет исключил парня. Дальнейшим образованием Ивана занялся старший брат Юлий.

Литература

В Озерках началась творческая биография Ивана Бунина. В имении он продолжил работу над начатым в Ельце романом «Увлечение», но произведение до читателя не дошло. Зато стихотворение юного литератора, написанное под впечатлением от смерти кумира – поэта Семена Надсона – опубликовали в журнале «Родина».

В отцовском имении с помощью брата Иван Бунин подготовился к выпускным экзаменам, сдал их и получил аттестат зрелости.

С осени 1889-го до лета 1892 года Иван Бунин работал в журнале «Орловский вестник», где печатались его рассказы, стихи и литературно-критические статьи. В августе 1892 года Юлий позвал брата в Полтаву, где устроил Ивана на должность библиотекаря в губернской управе.

В январе 1894 года писатель посетил Москву, где встретился с близким по духу . Как и Лев Николаевич, Бунин критикует городскую цивилизацию. В рассказах «Антоновские яблоки», «Эпитафия» и «Новая дорога» угадываются ностальгические ноты по уходящей эпохе, чувствуется сожаление о вырождающемся дворянстве.

В 1897 году Иван Бунин издал в Петербурге книгу «На край света». Годом ранее перевел поэму Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате». В переводе Бунина появились стихи Алкея, Саади, Адама Мицкевича и .

В 1898 году в Москве вышел поэтический сборник Ивана Алексеевича «Под открытым небом», тепло встреченный литературными критиками и читателями. Через два года Бунин подарил любителям поэзии вторую книгу стихов – «Листопад», упрочившую авторитет автора как «поэта русского пейзажа». Петербургская Академия наук в 1903 году награждает Ивана Бунина первой Пушкинской премией, за которой следует вторая.

Но в поэтической среде Иван Бунин заработал репутацию «старомодного пейзажиста». В конце 1890-х любимцами становятся «модные» поэты , принесший в русскую лирику «дыхание городских улиц», и с его мятущимися героями. в рецензии на сборник Бунина «Стихотворения» написал, что Иван Алексеевич очутился в стороне «от общего движения», зато с точки зрения живописи его поэтические «полотна» достигли «конечных точек совершенства». Примерами совершенства и приверженности классике критики называют стихотворения «Помню долгий зимний вечер» и «Вечер».

Иван Бунин-поэт не приемлет символизм и критично смотрит на революционные события 1905–1907 годов, называя себя «свидетелем великого и подлого». В 1910 году Иван Алексеевич издает повесть «Деревня», положившую начало «целому ряду произведений, резко рисующих русскую душу». Продолжением ряда становятся повесть «Суходол» и рассказы «Сила», «Хорошая жизнь», «Князь во князьях», «Лапти».

В 1915-м Иван Бунин на пике популярности. Выходят его знаменитые рассказы «Господин из Сан-Франциско», «Грамматика любви», «Легкое дыхание» и «Сны Чанга». В 1917 году писатель покидает революционный Петроград, избегая «жуткой близости врага». Полгода Бунин жил в Москве, оттуда в мае 1918 года уехал в Одессу, где написал дневник «Окаянные дни» – яростное обличение революции и большевистской власти.

Портрет "Иван Бунин". Художник Евгений Буковецкий

Писателю, столь яростно критикующему новую власть, опасно оставаться в стране. В январе 1920 года Иван Алексеевич покидает Россию. Он уезжает в Константинополь, а в марте оказывается в Париже. Здесь вышел сборник рассказов под названием «Господин из Сан-Франциско», который публика встречает восторженно.

С лета 1923 года Иван Бунин жил на вилле «Бельведер» в старинном Грассе, где его навещал . В эти годы выходят рассказы «Начальная любовь», «Цифры», «Роза Иерихона» и «Митина любовь».

В 1930 году Иван Алексеевич написал рассказ «Тень птицы» и завершил самое значительное произведение, созданное в эмиграции, - роман «Жизнь Арсеньева». Описание переживаний героя овеяно печалью об ушедшей России, «погибшей на наших глазах в такой волшебно краткий срок».

В конце 1930-х Иван Бунин переселился на виллу «Жаннет», где жил в годы Второй мировой войны. Писатель переживал за судьбу родины и радостно встречал новости о малейшей победе советских войск. Жил Бунин в нищете. О своем трудном положении писал:

«Был я богат - теперь, волею судеб, вдруг стал нищ… Был знаменит на весь мир - теперь никому в мире не нужен… Очень хочу домой!»

Вилла обветшала: отопительная система не функционировала, возникли перебои с электро- и водоснабжением. Иван Алексеевич рассказывал в письмах друзьям о «пещерном сплошном голоде». Чтобы раздобыть хоть небольшую сумму, Бунин попросил уехавшего в Америку друга на любых условиях издать сборник «Темные аллеи». Книга на русском языке тиражом 600 экземпляров вышла в 1943-м, за нее писатель получил $300. В сборник вошел рассказ «Чистый понедельник». Последний шедевр Ивана Бунина – стихотворение «Ночь» – вышел в 1952 году.

Исследователи творчества прозаика заметили, что его повести и рассказы кинематографичны. Впервые об экранизации произведений Ивана Бунина заговорил голливудский продюсер, выразивший желание снять фильм по рассказу «Господин из Сан-Франциско». Но дело закончилось разговором.

В начале 1960-х на творчество соотечественника обратили внимание российские режиссеры. Короткометражку по рассказу «Митина любовь» снял Василий Пичул. В 1989 году на экраны вышла картина «Несрочная весна» по одноименному рассказу Бунина.

В 2000 году вышел фильм-биография «Дневник его жены» режиссера , в котором рассказана история взаимоотношений в семье прозаика.

Резонанс вызвала премьера драмы «Солнечный удар» в 2014 году. В основу ленты легли одноименный рассказ и книга «Окаянные дни».

Нобелевская премия

Впервые Ивана Бунина выдвинули на соискание Нобелевской премии в 1922 году. Об этом хлопотал лауреат Нобелевской премии . Но тогда премию отдали ирландскому поэту Уильяму Йетсу.

В 1930-х к процессу подключились русские писатели-эмигранты, их хлопоты увенчались победой: в ноябре 1933 года Шведская академия вручила Ивану Бунину премию по литературе. В обращении к лауреату говорилось, что он заслужил награду за «воссоздание в прозе типичного русского характера».

715 тысяч франков премии Иван Бунин растратил быстро. Половину в первые же месяцы раздал нуждающимся и всем, кто обратился к нему за помощью. Еще до получения награды писатель признался, что получил 2000 писем с просьбой помочь деньгами.

Спустя 3 года после вручения Нобелевской премии Иван Бунин окунулся в привычную бедность. До конца жизни у него так и не появилось собственного дома. Лучше всего Бунин описал положение дел в коротком стихотворении «У птицы есть гнездо», где есть строки:

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!

Личная жизнь

Первую любовь молодой писатель встретил, когда работал в «Орловском вестнике». Варвара Пащенко – высокая красавица в пенсне – показалась Бунину слишком заносчивой и эмансипированной. Но вскоре он нашел в девушке интересного собеседника. Вспыхнул роман, но отцу Варвары бедный юноша с туманными перспективами не понравился. Пара жила без венчания. В своих воспоминаниях Иван Бунин так и называет Варвару – «невенчанной женой».

После переезда в Полтаву и без того сложные отношения обострились. Варваре – девушке из обеспеченной семьи – опостылело нищенское существование: она ушла из дома, оставив Бунину прощальную записку. Вскоре Пащенко стала женой актера Арсения Бибикова. Иван Бунин тяжело перенес разрыв, братья опасались за его жизнь.

В 1898 году в Одессе Иван Алексеевич познакомился с Анной Цакни. Она и стала первой официальной женой Бунина. В том же году состоялась свадьба. Но вместе супруги прожили недолго: расстались спустя два года. В браке родился единственный сын писателя – Николай, но в 1905 году мальчик умер от скарлатины. Больше детей у Бунина не было.

Любовь всей жизни Ивана Бунина – третья жена Вера Муромцева, с которой он познакомился в Москве, на литературном вечере в ноябре 1906 года. Муромцева – выпускница Высших женских курсов, увлекалась химией и свободно разговаривала на трех языках. Но от литературной богемы Вера была далека.

Обвенчались молодожены в эмиграции, в 1922 году: Цакни 15 лет не давала Бунину развода. Шафером на свадьбе был . Супруги прожили вместе до самой кончины Бунина, хотя их жизнь безоблачной не назовешь. В 1926 году в эмигрантской среде появились слухи о странном любовном треугольнике: в доме Ивана и Веры Буниных жила молодая писательница Галина Кузнецова, к которой Иван Бунин питал отнюдь не дружеские чувства.

Кузнецову называют последней любовью писателя. На вилле супругов Буниных она прожила 10 лет. Трагедию Иван Алексеевич пережил, когда узнал о страсти Галины к сестре философа Федора Степуна – Маргарите. Кузнецова покинула дом Бунина и ушла к Марго, что стало причиной затяжной депрессии писателя. Друзья Ивана Алексеевича писали, что Бунин в тот период был на грани сумасшествия и отчаяния. Он работал сутками напролет, пытаясь забыть возлюбленную.

После расставания с Кузнецовой Иван Бунин написал 38 новелл, вошедших в сборник «Темные аллеи».

Смерть

В конце 1940-х врачи диагностировали у Бунина эмфизему легких. По настоянию медиков Иван Алексеевич отправился на курорт на юге Франции. Но состояние здоровья не улучшилось. В 1947 году 79-летний Иван Бунин в последний раз выступил перед аудиторией литераторов.

Нищета заставила обратиться за помощью к русскому эмигранту Андрею Седых. Тот выхлопотал больному коллеге пенсию у американского филантропа Фрэнка Атрана. До конца жизни Бунина Атран выплачивал писателю 10 тысяч франков ежемесячно.

Поздней осенью 1953 года состояние здоровья Ивана Бунина ухудшилось. Он не поднимался с постели. Незадолго до кончины писатель попросил жену почитать письма .

8 ноября доктор констатировал смерть Ивана Алексеевича. Ее причиной стала сердечная астма и склероз легких. Похоронили нобелевского лауреата на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, месте, где нашли упокоение сотни российских эмигрантов.

Библиография

• «Антоновские яблоки»
• «Деревня»
• «Суходол»
• «Легкое дыхание»
• «Сны Чанга»
• «Лапти»
• «Грамматика любви»
• «Митина любовь»
• «Окаянные дни»
• «Солнечный удар»
• «Жизнь Арсеньева»
• «Кавказ»
• «Темные аллеи»
• «Холодная осень»
• «Цифры»
• «Чистый понедельник»
• «Дело корнета Елагина»

Биография

Бунин Иван Алексеевич (1870 – 1953)

" Нет, не пейзаж влечет меня,
Не краски я стремлюсь подметить,
А то, что в этих красках светит,
Любовь и радость бытия. "
И. Бунин

Иван Алексеевич Бунин родился 23 октября 1870 года (10 октября по старому стилю) в Воронеже, на Дворянской улице. Обнищавшие помещики Бунины, принадлежали знатному роду, среди их предков - В. А. Жуковский и поэтесса Анна Бунина.
В Воронеже Бунины появились за три года до рождения Вани, для обучения старших сыновей: Юлия (13 лет) и Евгения (12 лет) . Юлий на редкость способным к языкам и математике, учился блестяще, Евгений учился плохо, вернее, совсем не учился, рано бросил гимназию; он был одаренным художником, но в те годы живописью не интересовался, больше гонял голубей. Что же касается младшего, то мать его, Людмила Александровна, всегда говорила, что "Ваня с самого рождения отличался от остальных детей", что она всегда знала, что он "особенный", "ни у кого нет такой души, как у него".
В 1874 году Бунины решили перебраться из города в деревню на хутор Бутырки, в Елецкий уезд Орловской губернии, в последнее поместье семьи. В эту весну Юлий окончил курс гимназии с золотой медалью и осенью должен был уехать в Москву, чтобы поступить на математический факультет университета.
В деревне от матери и дворовых маленький Ваня "наслушался" песен и сказок. Воспоминания о детстве - лет с семи, как писал Бунин, -связаны у него "с полем, с мужицкими избами" и обитателями их. Он целыми днями пропадал по ближайшим деревням, пас скот вместе с крестьянскими детьми, ездил в ночное, с некоторыми из них дружил.
Подражая подпаску, он и сестра Маша ели черный хлеб, редьку, "шершавые и бугристые огурчики", и за этой трапезой, "сами того не сознавая, приобщались самой земли, всего того чувственного, вещественного, из чего создан мир ", - писал Бунин в автобиографическом романе "Жизнь Арсеньева". Уже тогда с редкой силой восприятия он чувствовал, по собственному признанию, "божественное великолепие мира" - главный мотив его творчества. Именно в этом возрасте обнаружилось в нем художественное восприятие жизни, что, в частности, выражалось в способности изображать людей мимикой и жестами; талантливым рассказчиком он был уже тогда. Лет восьми Бунин написал первое стихотворение.
На одиннадцатом году он поступил в Елецкую гимназию. Учился сначала хорошо, все давалось легко; мог с одного прочтения запомнить стихотворение в целую страницу, если оно его интересовало. Но год от года ученье шло хуже, в третьем классе оставался на второй год. Учителя в большинстве были люди серые и незначительные. В гимназии он писал стихи, подражая Лермонтову, Пушкину. Его не привлекало то, что обычно
читают в этом возрасте, а читал, как он говорил, "что попало".
Гимназию он не окончил, учился потом самостоятельно под руководством старшего брата Юлья Алексеевича, кандидата университета.
С осени 1889 года началась его работа в редакции газеты "Орловский вестник", нередко он был фактическим редактором; печатал в ней свои рассказы, стихи, литературно-критические статьи, и заметки в постоянном разделе "Литература и печать". Жил он литературным трудом и сильно нуждался. Отец разорился, в 1890 году продал имение в Озерках без усадьбы, а лишившись и усадьбы, в 1893 году переехал в Кменку к сестре., мать и Маша - в Васильевское к двоюродной сестре Бунина Софье Николаевне Пушешниковой. Ждать молодому поэту помощи было неоткуда.
В редакции Бунин познакомился с Варварой Владимировной Пащенко, дочерью елецкого врача, работавшей корректором. Его страстная любовь к ней временами омрачалась ссорами. В 1891 году она вышла замуж, но брак их не был узаконен, жили они не венчаясь, отец и мать не хотели выдавать дочь за нищего поэта. Юношеский роман Бунина составил сюжетную основу пятой книги "Жизни Арсеньева", выходившей отдельно под названием "Лика".
Многие представляют себе Бунина сухим и холодным. В. Н. Муромцева-Бунина говорит: " Правда, иногда он хотел таки казаться, - он ведь был первоклассным актером", но "кто его не знал до конца, тот и представить не может, на какую нежность была способна его душа ". Он был из тех, кто не перед каждым раскрывался. Он отличался большой странностью своей натуры. Вряд ли можно назвать другого русского писателя, который бы с таким самозабвением, так порывисто выражал свою чувство любви, как он в письмах к Варваре Пащенко, соединяя в своих мечтах образ со всем прекрасным, что он обретал в природе, в поэзии и музыке. Этой стороной своей жизни - сдержанностью в страсти и поисками идеала любви - он напоминает Гете, у которого, по его собственному признанию, в "Вертере" многое автобиографично.
В конце августа 1892 года Бунин и Пащенко переехали в Полтаву, где Юлий Алексеевич работал в губернской земской управе статистиком.
Он взял к себе в управу и Пащенко, и младшего брата. В полтавском земстве группировалась интеллигенция, причастная к народническому движению 70-80 годов. Братья Бунины входили в редакцию "Полтавских губернских ведомостей", находившихся с 1894 года под влиянием прогрессивной интеллигенции. Бунин помещал в этой газете свои произведения. По заказу земства он также писал очерки "о борьбе с вредными
насекомыми, об урожае хлеба и трав". Как он полагал, их было напечатано столько, что они могли бы составить три-четыре тома.
Сотрудничал он и газете "Киевлянин". Теперь стихи и проза Бунина стали чаще появляться в "толстых" журналах - "Вестник Европы", "Мир Божий", "Русское богатство" - и привлекали внимание корифеев литературной критики. Н. К. Михайловский хорошо отозвался о рассказе "Деревенский эскиз" (позднее озаглавленный "Танька") и писал об авторе, что из него выйдет "большой писатель". В эту пору лирика Бунина
приобрела более объективный характер; автобиографические мотивы, свойственные первому сборнику стихов (он вышел в Орле приложением к газете " Орловский вестник" в 1891 году) , по определению самого автора, не в меру интимных, постепенно иисчезали из его творчества, которое получало теперь более завершенные формы.
В 1893-1894 году Бунин, по его выражению, "от влюбленности в Толстого как в художника", был толстовцем и "прилаживался к бондарскому ремеслу". Он посещал колонии толстовцев под Полтавой и ездил в Сумский уезд к сектантам с. Павловки - "малеванцам", по своим взглядам близким к толстовцам. В самом конце 1893 года он побывал у толстовцев хутора Хилково, принадлежавшего кн. Д. А. Хилкову. Оттуда тправился в Москву к Толстому и посетил его в один из дней между 4 и 8 января 1894 года. Встреча произвела на Бунина, как он писал, "потрясающее впечатление". Толстой и отговорил его от того, чтобы "опрощаться до конца".
Весной и летом 1894 Бунин путешествовал по Украине. "Я в те годы, вспоминал он, - был влюблен в Малороссию в ее села и степи, жадно искал сближения с ее народом, жадно слушал песни, душу его ".
1895 год - переломный в жизни Бунина: после "бегства" Пащенко, оставившей Бунина и вышедшей за его друга Арсения Бибикова, в январе он оставил службу в Полтаве и уехал в Петербург, а затем в Москву. Теперь он входил в литературную среду. Большой успех на литературном вечере, состоявшемся 21 ноября в зале Кредитного общества в Петербурге, ободрил его. Там он выступил с чтением рассказа "На край света".
Впечатления его от все новых и новых встреч с писателями были разнообразны и резки. Д. В Григорович и А. М. Жемчужников, один из создателей "Козьмы Пруткова", продолжавшие классический XIX век; народники Н. К. Михайловский и Н. Н. Златовратский; символисты и декаденты К. Д. Бальмонт и Ф. К. Соллгуб. В декабре в Москве Бунин познакомился с вождем символистов В. Я. Брюсовым, 12 декабря в "Большой
Московской" гостинице - с Чеховым. Очень интересовался талантом Бунина В. Г. Короленко - с ним Бунин познакомился 7 декабря 1896 года в Петербурге на юбилее К. М. Станюковича; летом 1897-го - с Куприным в Люстдорфе, под Одессой.
В июне 1898 года Бунин уехал в Одессу. Здесь он сблизился с членами "Товарищества южно-русских художников", собиравшихся на "Четверги", подружился с художниками Е. И. Буковецким, В. П. Куровским (о неи у
Бунина стихи "Памяти друга") и П. А. Нилусом (от него Бунин кое-что взял для рассказов "Галя Ганская" и "Сны Чанга") .
В Одессе Бунин женился на Анне Николаевне Цакни (1879-1963) 23 сентября 1898 года. Семейная жизнь не ладилась, Бунин и Анна Николаевна в начале марта 1900 года разошлись. Их сын Коля умер 16 января 1905 года. В начале апреля 1899 года Бунин побывал в Ялте, встретился с Чеховым, познакомился с Горьким. В свои приезды в Москву Бунин бывал на "Средах" Н. Д. Телешова, объединявших видных писателей- реалистов, охотно читал свои еще не опубликованные произведения; атмосфера в этом кружке царила дружественная, на откровенную, порой уничтожающую критику некто не обижался.
12 апреля 1900 года Бунин приехал в Ялту, где Художественный театр ставил для Чехова его "Чайку", "Дядю Ваню" и другие спектакли. Бунин познакомился со Станиславским, Книппер, С. В. Рахманиновым, с которым у него навсегда установилась дружба. 1900-е годы были новым рубежом в жизни Бунина. Неоднократные путешествия по странам Европы и на Восток широко раздвинули мир перед его взором, столь
жадным до новых впечатлений. А в литературе начинавшегося десятилетия с выходом новых книг он завоевал признание как один из лучших писателей своего времени. Выступал он главным образом со стихами.
11 сентября 1900-го отправился вместе с Куровским в Берлин, Париж, в Швейцирию. В Альпах они поднимались на большую высоту. По возвращении из заграницы Бунин оказался в Ялте, жил в доме Чехова,
провел с Чеховым, прибывшим из Италии несколько позднее "неделю изумительную". В семье Чехова Бунин стал, по его выражению, "своим человеком" ; c его сестрой Марией Павловной он был в "отношениях почти братских". Чехов был с ним неизменно "нежен, приветлив, заботился как старший". С Чеховым Бунин встречался, начиная с 1899 года, каждый год, в Ялте и в Москве, в течении четырех лет их дружеского общения, вплоть до отъезда Антона Павловича за границу в 1904 году, где он скончался. Чехов предсказал, что из Бунина выйдет "большой писатель" ; он писал в рассказе "Сосны" как об "очень новом, очень свежем и очень хорошем". " Великолепны ", по его мнению, "Сны" и "Золотое Дно" - "есть места просто на удивление".
В начале 1901 года вышел сборник стихов "Листопад", вызвавший многочисленные отзывы критики. Куприн писал о "редкой художественной тонкости" в передаче настроения. Блок за "Листопад" и другие стихи
признавал за Буниным право на "одно из главных мест" среди современной русской поэзии. "Листопад" и перевод "Песни о Гайавате" Лонгфелло были отмечены Пушкинской премией Российской Академии наук, присужденной Бунину 19 октября 1903 года. С 1902 года начало ваходить отдельными нумерованными томами собрание сочинений Бунина в издательстве Горького "Знание". И опять путешествия - в Константинополь, во Францию и Италию, по Кавказу, и так всю жизнь его влекли различные города и страны.
4 ноября 1906 года Бунин познакомился в Москве, в доме Б. К. Зайцева, с Верой Николаевной Муромцевой, дочерью члена Московской городской управы и племянницей председателя Первой Государственной Думы С. А. Муромцева. 10 апреля 1907 года Бунин и Вера Николаевна отправились из Москвы в страны Востока - Египет, Сирию, Палестину. 12 мая, совершив свое "первое дальнее странствие", в Одессе сошли на берег. С этого путешествия началась их совместная жизнь. Об этом странствии - цикл рассказов "Тень птицы" (1907-1911) .
Они сочетают в себе дневниковые записи описания городов, древних развалин, памятников искусства, пирамид, гробниц - и легенды древних народов, экскурсы в историю их культуры и гибели царств. Об изображении Востока у Бунина Ю. И. Айхенвальд писал: "Его пленяет Восток, "светоносные страны", про которые он с необычной красотою лирического слова вспоминает теперь... Для Востока, библейского и современного, умеет Бунин находить соответствующий стиль, торжественный и порою как бы залитый знойными волнами солнца, украшенный драгоценными инкрустациями и арабесками образности; и когда речь идет при этом о седой старине, теряющейся в далях религии и мифологии, то испытываешь такое впечатление, словно движется перед нами какая-то величавая колесница человечества ".
Проза и стихи Бунина обретали теперь новые краски. Прекрасный колорист, он, по словам П. А. Нилуса, " принципы живописи" решительно прививал литературе. Предшествовавшая проза, как отмечал сам Бунин, была такова, что "заставила некоторых критиков трактовать" его, например, "как меланхолического лирика или певца дворянских усадеб, певца идиллий", а обнаружилась его литературная деятельность "более ярко и разнообразно лишь с 1908,1909 годов". Эти новые черты придавали прозе Бунина рассказы "Тень птицы". Академия наук присудила Бунину в 1909 году вторую Пушкинскую премию за стихи и переводы Байрона; третью - тоже за стихи. В этом же году Бунин был избран почетным академиком.
Повесть "Деревня", напечатанная в 1910 году, вызвала большие споры и явилась началом огромной популярности Бунина. За "Деревней", первой крупной вещью, последовали другие повести и рассказы, как писал
Бунин, "резко рисовавшие русскую душу, ее светлые и темные, часто трагические основы", и его "беспощадные" произведения вызвали "страстные враждебные отклики". В эти годы я чувствовал, как с каждым днем все более крепнут мои литературные силы". Горький писал Бунину, что "так глубоко, так исторически деревню никто не брал". Бунин широко захватил жизнь русского народа, касается проблем исторических, национальных и того, что было злобой дня, -войны и революции, - изображает, по его мнению, "во след Радищеву", современную ему деревню без всяких прикрас. После бунинской повести, с ее "беспощадной правдой", основанной на глубоком знании "мужицкого царства", изображать крестьян в тоне народнической идеализации стало невозможным. Взгляд на русскую деревню выработался у Бунина отчасти под влиянием путешествий, "после резкой заграничной оплеухи". Деревня изображена не неподвижной, в нее проникают новые веяния, появляются новые люди, и сам Тихон Ильич задумывается над своим существованием
лавочника и кабатчика. Повесть "Деревня", (которую Бунин называл так же романом) , как и его творчество в целом, утверждала реалистические традиции русской классической литературы в век, когда они подвергались нападкам и отрицались модернистами и декадентами. В ней захватывает богатство наблюдений и красок, сила и красота языка, гармоничность ресунка, искренность тона и правдивость. Но "Деревня" не традиционна.
В ней появились люди в большинстве новые в русской литературе: братья Красовы, жена Тихона, Родька, Молодая, Николка Серый и его сын Дениска, девки и бабы на свадьбе у Молодой и Дениски. Это отметил и сам Бунин.
В середине декабря 1910 года Бунин и Вера Николаевна отправились в Египет и далее в тропики - на Цейлон, где пробыли с полмесяца. Возвратились в Одессу в середине апреля 1911 года. Дневник их плавания - "Воды многие". Об этом путешествии - также рассказы "Братья", "Город Царя Царей". То, что чувствовал англичанин в "Братьях", -автобиографично. По признанию Бунина, путешествия в его жизни играли огромную роль" ; относительно странствий унего даже сложилась, как он сказал, "некоторая философия". Дневник 1911 года "Воды многие", опубликованный почти без изменений в 1925-1926 годы, -высокий образец новой и для Бунина, и для русской литературы лирической прозы.
Он писал, что "это нечто вроде Мопассана". Близки этой прозе непосредственно предшествующие дневнику рассказы - "Тень птицы" - поэмы в прозе, как определил их жанр сам автор. От их дневника - переход к "Суходолу ", в котором синтезировался опыт автора "Деревни" в создании бытовой прозы и прозы лирической. "Суходол" и рассказы, вскоре затем написанные, обозначили новый творческий взлет Бунина после "Деревни" - в смысле большой психологической глубины и сложности образов, а так же новизны жанра. В "Суходоле" на переднем плане не историческая Россия с ее жизненным укладом, как в "Деревне", но " душа русского человека в глубоком смысле слова, изображение черт психики славянина ", - говорил Бунин.
Бунин шел своим собственным путем, не примыкал ни к каким модным литературным течениям или группировкам, по его выражению, "не выкидывал никаких знамен" и не провозглашал никаких лозунгов. Критика
отмечала мощный язык Бунин, его искусство поднимать в мир поэзии "будничные явления жизни". "Низких" тем, недостойных внимания поэта, для него не было. В его стихах - огромное чувство истории. Рецензент журнала "Вестник Европы" писал: "Его исторический слог беспримерен в нашей поэзии... Прозаизм, точность, красота языка доведены до предела. Едва ли найдется еще поэт, у которого слог был бы так неукрашен, будничен, как здесь; на протяжении десятков страниц вы не найдете ни одного эпитета, ни одного сравнения, ни одной метафоры... такое опрощение поэтического языка без ущерба для поэзии - под силу только истинному таланту... В отношении живописной точности г. Бунин не имеет соперников среди русских поэтов ". Книга "Чаша жизни" (1915) затрагивает глубокие проблемы человеческого бытия. Французский писатель, поэт и литературный критик Рене Гиль писал Бунину в 1921 году об изданной по-французски "Чаше жизни": " Как все сложно психологически! А вместе с тем, в этом и есть ваш гений, все рождается из простоты и из самого точного наблюдения действительности: создается атмосфера, где дышишь чем-то странным и тревожным, исходящим из самого акта жизни! Этого рода внушение, внушение того тайного, что окружает действие мы знаем и у Достоевского; но у него оно исходит из ненормальности неуравновешенности действующих лиц, из-за его нервной страстности, которая витает, как некоторая возбуждающая аура, вокруг некоторых случаев сумасшествия. У вас наоборот: все есть излучение жизни, полной сил, и тревожит именно своими силами, силами первобытными, где под видимым единством таится сложность, нечто неизбывное, нарушающее привычную на ясную норму.
Свой этический идеал Бунин выработал под влиянием Сократа, воззрения которого изложены в сочинениях его учеников Ксенофонта и Платона. Он не однажды читал полуфилософское, полупоэтическое произведение "божественного Платона" (Пушкин) в форме диалога - "Фидон". Прочитав диалоги, он писал в дневнике 21 августа 1917 года: "Как много сказал Сократ, что в индийской, в иудейской философии! " "Последние минуты Сократа, - отмечает он в дневнике на следующий день на следующий день, как всегда, очень волновали меня". Бунина увлекало его учение о ценности человеческой личности. И он видел в каждом из людей в некоторой мере "сосредоточенность... высоких сил", к познанию которых, писал Бунин в рассказе "Возвращаясь в Рим", призывал Сократ. В своей увлеченности Сократом он следил за Толстым, который, как сказал В. Иванов, пошел по путям Сократа на поиски за нормою добра ". Толстой был близок Бунину и тем, что для него добро и красота, этика и эстетика нерасторжимы. "Красота как венец добра",
- писал Толстой. Бунин утверждал в своем творчестве вечные ценности - добро и красоту. Это давало ему ощущение связи, слитности с прошлым, исторической преемственности бытия. "Братья", "Господи из Сан-
Франциско", "Петлистые уши", основанные на реальных фактах современной жизни, не только обличительны, но глубоко философичны. "Братья" - особенно наглядный пример. Это рассказ на вечные темы любви, жизни и смерти, а не только о зависимом существовании колониальных народов. Воплощение замысла этого рассказа равно основано на впечатлениях от путешествия на Цейлон и на мифе о Маре - сказание о боге жизни-смерти. Мара - злой демон буддистов - в то же время - олицетворение бытия. Многое Бунин брал для прозы и стихов из русского и мирового фольклора, его внимание привлекали буддистские и мусульманские легенды, сирийские предания, халдейские, египетские мифы и мифы идолопоклонников Древнего Востока, легенды арабов.
Чувство родины, языка, истории у него было огромно. Бунин говорил: все эти возвышенные слова, дивной красоты песни, "соборы-все это нужно, все это создавалось веками... ". Одним из источников его творчества была народная речь. Поэт и литературный критик Г. В. Адамович, хорошо знавший Бунина, близко с ним общавшийся в Франции, писал автору этой статьи 19 декабря 1969 года: Бунин, конечно, "знал, любил, ценил народное творчество, но был исключительно чуток к подделкам под нее и к показному style russe. Жестокая и правильная - его рецензия на стихи Городецкого - пример этого. Даже "Куликово поле" Блока - вещь, по-моему, замечательная, его раздражала именно из-за его "слишком русского" наряда... Он сказал - "это Васнецов", то есть маскарад и опера. Но к тому, что не "маскарад", он относился иначе: помню, например, что-то о "Слове о полку Игореве". Смысл его слов был приблизительно тот же, что и в словах Пушкина: всем поэтам, собравшимся вместе, не сочинить такого чуда! Но переводы "Слова о полку Игореве" его возмущали, в ч стности, перевод Бальмонта. Из-за подделки под преувеличенно русский стиль или размер он презирал Шмелева, хотя признавал его дарование. У Бунина вообще был редкий слух к фальши, к "педали": чуть только он слышал фальшь, впадал в ярость. Из-за этого он так любил Толстого и как когда-то, помню, сказал: "Толстой, у которого нигде нет ни одного преувеличенного слова... " В мае 1917 года Бунин приехал в деревню Глотово, в именье Васильевское, Орловской губернии, жил здесь все лето и осень. 23 октября уехали с женой в Москву, 26 октября прибыли в Москву, жили на Поварской (ныне - ул. Воровского) , в доме Баскакова № 26, кв. 2, у родителей Веры Николаевны, Муромцевых. Время было тревожное, шли сражения, "мимо их окон, писал Грузинский А. Е. 7 ноября А. Б. Дерману, - вдоль Поварской гремело орудие ". В Москве Бунин прожил зиму 1917-1918 годов. В вестибюле дома, где была квартира Мурмцевых, установили дежурство; двери были заперты, ворота заложены бревнами.
Дежурил и Бунин.

Бунин включился в литературную жизнь, которая, несмотря ни на что, при всей стремительности событий общественных, политических и военных, при разрухе и голоде, все же не прекращалась. Он бывал в
"Книгоиздательстве писателей", участвовал в его работе, в литературном кружке "Среда" и в Художественном кружке. 21 мая 1918 года Бунин и Вера Николаевна уехали из Москвы - через Оршу и Минск в Киев, потом - в Одессу; 26 января ст. ст. 1920 года отплыли на Константинополь, потом через Софию и Белград прибыли в Париж 28 марта 1920 года. Начались долгие годы эмиграции - в Париже и на юге Франции, в Грассе, вблизи Канн.
Бунин говорил Вере Николаевне, что "он не может жить в новом мире, что он принадлежит к старому миру, к миру Гончарова, Толстого, Москвы, Петербурга; что поэзия только там, а в новом мире он не улавливает ее". Бунин как художник все время рос. "Митина любовь" (1924) , "Солнечный удар" (1925) , "Дело корнета Елагина" (1925) , а затем "Жизнь Арсеньева" (1927-1929,1933) и многие другие произведения знаменовали новые достижения в русской прозе. Бунин сам говорил о "пронзительной лиричности" "Митиной любви". Это больше всего захватывает в его повестях и рассказах последних трех десятилетий. В них также можно сказать словами их автора - некая "модность", стихотворность.
В прозе этих лет волнующе передано чувственное восприятие жизни. Современники отмечали большой философский смысл таких произведений, как "Митина любовь" или "Жизнь Арсеньева". В них Бунин прорвался " к глубокому метафизическому ощущению трагической природы человека".
К. Г. Паустовский писал, что "Жизнь Арсеньева"- " одно из замечательнийших явлений мировой литературы". В 1927-1930 года Бунин написал краткие рассказы ("Слон", "Небо над стеной" и многие другие) - в страницу, полстраницы, а иногда в несколько строк, они вошли в книгу "Божье дерево". То, что Бунин писал в этом жанре, было результатом смелых поисков новых форм предельно лаконичного письма, начало которым положил не Тургенев, как утверждали некоторые его современники, а Толстой и Чехов. Профессор Софийского Университета П. Бицилли писал: "Мне кажется, что сборник "Божье дерево" самое
совершенное из всех творений Бунина и самое показательное. Ни в каком другом нет такого красноречивого лаконизма, такой четкости и тонкости письма, такой творческой свободы, такого поистине
царственного господства на материей. Никакое другое не содержит поэтому столько данных для изучения его метода, для понимания того, что лежит в его основе и на чем он, в сущности, исчерпывается. Это- то самое, казалось бы, простое, но и самое редкое и ценное качество, которое роднит Бунин с наиболее правдивыми русскими писателями, с Пушкиным, Толстым, Чеховым: честность, ненависть ко всякой фальши... ".
В 1933 году Бунину была присуждена Нобелевская премия, как он считал, прежде всего за "Жизнь Арсеньева". Когда Бунин приехал в Стокгольм получать Нобелевскую премию, в Швеции его уже узнавали в лицо. Фотографии Бунина можно было увидеть в каждой газете, в витринах магазинов, на экране кинематографа. На улице шведы, завидя русского писателя, оглядывались. Бунин надвигал на глаза барашковую шапку и ворчал: - Что такое? Совершенный успех тенора. Замечательный русский писатель Борис Зайцев рассказывал о нобелевских днях Бунина: "... Видите ли, что же - мы были какие-то последние люди там, эмигранты, и вдруг писателю-эмигранту присудили международную премию! Русскому писателю!.. И присудили на за какие-то там политические писания, а все-таки за художественное... Я в то время писал в газете "Возрождение"... Так мне экстренно поручили написать передовицу о получении Нобелевской премии. Это было очень поздно, я помню, что было десять вечера, когда мне это сообщили. Первый раз в жизни я поехал в типографию и ночью писал... Я помню, что я вышел в таком возбужденном состоянии (из типографии) , вышел на рlace d"Italie и там, понимаете, обошел все бистро и в каждом бистро выпивал по рюмке коньяку за здоровье Ивана Бунина!.. Приехал домой в таком веселом настроении духа... часа в три ночи, в четыре, может быть... " В 1936 году Бунин отправился в путешествие в Германию и другие страны, а также для свидания с издателями и переводчиками. В германском городе Линдау впервые он столкнулся с фашистскими порядками; его арестовали, подвергли бесцеремонному и унизительному обыску.
В октябре 1939 года Бунин поселился в Грассе на вилле "Жаннет", прожил здесь всю войну. Здесь он написал книгу "Темные аллеи" рассказы о любви, как он сам сказал, " о ее "темных" и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях. ". Эта книга, по словам Бунина, "говорит о трагичном и о многом нежном и прекрасном, - думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное, что я написал в жизни".
При немцах Бунин ничего не печатал, хотя жил в большом безденежье и голоде. К завоевателям относился с ненавистью, радовался победам советских и союзных войск. В 1945 году он навсегда распрощался с Грассом и первого мая возвратился в Париж. Последние годы он много болел. Все же написал книгу воспоминаний и работал на книгой "О Чехове", которую он закончить на успел. Всего в эмиграции Бунин написал десять новых книг.
В письмах и дневниках Бунин говорит о своем желании возвратиться в Москву. Но в старости и в болезнях решиться на такой шаг было не просто. Главное же - не было уверенности, сбудутся ли надежды на спокойную жизнь и на издание книг. Бунин колебался. "Дело" о Ахматовой и Зощенко, шум в прессе вокруг этих имен окончательно определили его решение. Он написал М. А. Алданову 15 сентября 1947 года: "Нынче письмо от Телешова - писал вечером 7 сентября... "Как жаль, что ты не испытывал тот срок, когда набрана была твоя большая книга, когда тебя так ждали здесь, когда ты мог бы быть и сыт по горло, и богат и в таком большом почете! " Прочитав это, я целый час рвал на себе волосы. А потом сразу успокоился, вспомнив, что могло бы быть мне вместо сытости, богатства и почета от Жданова и Фадеева... " Бунина читают сейчас на всех европейских языках и на некоторых восточных. У нас он издается миллионными тиражами. В его 80-летие, а 1950 году, Франсуа Мориак писал ему о своем восхищении его творчеством, о симпатии, которую внушала его личность и столь жестокая судьба его. Андре Жид в письме, напечатанном в газете "Фигаро" говорит, что на пороге от 80-летия он обращается к Бунину и приветствует его "от имени Франции", называет его великим художником и пишет: "Я не знаю писателей... у которых ощущения были бы более точны и в то же время неожиданны. ". Восхищались творчеством Бунина Р. Роллан, называвший его "гениальным художником", Анри де Ренье, Т. Манн, Р. -М. Рильке, Джером Джером, Ярослав Ивашкевич. Отзывы немецкой, французской, английской и т.д. прессы с начала 1920-х годов и в дальнейшем были в большинстве своем восторженные, утвердившие за ним мировое признание. Еще в 1922 году английский журнал "The Nation and Athenaeum" писал о книгах "Господин из Сан-Франциско" и "Деревня" как о чрезвычайно значительных; в этой рецензии все пересыпано большими похвалами: "Новая планета на нашем небе!!. ", "Апокалипсическая сила... ". В конце: " Бунин завоевал себе место во всемирной литературе ". Прозу Бунина приравняли к произведениям Толстого и Достоевского, говоря при этом, что он "обновил" русское искусство " и по форме, и по содержанию ". В реализм прошлого века он привнес новые черты и
новые краски, что сближало его с импрессионистами.
Иван Алексеевич Бунин скончался в ночь на 8 ноября 1953 года на руках своей жены в страшной нищете. В своих воспоминаниях Бунин писал: " Слишком поздно родился я. Родись я раньше, не таковы были бы мои писательские воспоминания. Не пришлось бы мне пережить... 1905 год, потом первую мировую войну, вслед за ней 17-й год и его продолжение, Ленина, Сталина, Гитлера... Как не позавидовать нашему праотцу Ною! Всего один потоп выпал на долю ему... " Похоронен Бунин на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, в склепе, в цинковом гробу.
Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель
Бегут кресты - раскинутые руки.
Я слушаю задумчивую ель
Певучий звон... Все - только мысль и звуки!
То, что лежит в могиле, разве ты?
Разлуками, печалью был отмечен
Твой трудный путь. Теперь из нет. Кресты
Хранят лишь прах. Теперь ты мысль. Ты вечен.

Иван Алексеевич Бунин (1870-1953)

Писатель вышел из знатного рода, среди предков были не только государственные деятели, но и люди искусства . Их творчество зародило в его еще отроческой душе желание стать "вторым Пушкиным", о чем он поведал в автобиографическом романе "Жизнь Арсеньева" (1927–1933). Обедневшее дворянское гнездо Буниных жило воспоминаниями о прошлом величии, бережно хранило романтические легенды рода. Вероятно, здесь берут начало ностальгические мотивы бунинского творчества по золотому веку России, по временам В. Жуковского, А. Пушкина, Е. Баратынского, Ф. Тютчева, М. Лермонтова.

Детство будущего мастера слова – поэта, прозаика, переводчика – прошло на орловщине, как писал он сам, "в глубочайшей полевой тишине". Первый учитель, молодой человек из вечных студентов, полиглот, немного скрипач, немного живописец, "за стол" обучал мальчика чтению по "Одиссее" Гомера. Бесконечные рассказы интеллектуала-бродяги о жизни, о людях, о дальних странах немало способствовали развитию детского воображения, тяги к путешествиям . Еще учитель писал стихи, и восьмилетний Ваня тоже стал пробовать себя в стихосложении. Систематическое обучение ограничилось тремя классами елецкой гимназии . Хорошие знания были получены от брата Юлия, выпускника университета, высланного в деревню под надзор полиции за политическую неблагонадежность. Благодаря рано возникшей и сохраненной на всю жизнь страсти к чтению, к двадцати пяти годам И. Бунин был уже энциклопедически образован. Его переводы романтиков, "Песни о Гайавате" Г. Лонгфелло, мистерии "Каин" и поэмы "Манфред" Дж. Байрона, сделанные в этом возрасте, признаны классическими. Тогда же молодой художник начал печататься в столичных журналах и привлек внимание А. Чехова, чьи советы очень ценил. Чуть позже состоялась встреча с М. Горьким, который ввел начинающего прозаика и поэта, как и многих других, в круг авторов издательства "Знание", литераторов "Среды". В 1909 году Российская Академия наук избрала И. Бунина почетным академиком, в 1933 г. ему была присуждена Нобелевская премия – за правдивый артистический талант в создании русского характера в прозе. Лауреат был немного обижен: он хотел получить эту премию за свою поэзию.

Февральскую революцию, октябрьский переворот 1917 г. И. Бунин воспринял как крушение России. Свое видение и резкое неприятие этих драматических событий он выразил в дневнике-памфлете "Окаянные дни" (1918–1920, полная публикация – 1935). Это пронизанное болью и тоской произведение имеет тот же пафос, что и "Несвоевременные мысли" М. Горького, "S.O.S." Л. Андреева. Принципиальным противником Советской власти художник остался до самой смерти. В 1920 г. И. Бунин был вынужден покинуть Россию. Свои чувства изгнанника он выразил в поэтических строчках:

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьется сердце горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом

С своей уж ветхою котомкой!

(По перв, стр., 1922)

Более тридцати лет художник слова прожил во Франции, преимущественно в Париже, занимался общественно-политической деятельностью, многое написал за эти годы. Современность, которая и раньше была для И. Бунина, поэта и прозаика, вторична, почти уходит из его художественного мира. Основные темы, идеи и, кажется, само вдохновение он черпал из памяти, из дорогого сердцу прошлого. "Косцы" (1921) и "Солнечный удар " (1925), "Митина любовь" и "Алексей Алексеевич" (оба – 1927), цикл из 38 новелл "Темные аллеи" (полная публикация – 1946), где все о любви, "прекрасной, но мимолетной гостье на нашей земле", и книга "Воспоминаний" (1950), – все это и многое другое из эмигрантского наследия, безусловно, вершина словесного искусства.

Дебютировав в 17 лет как поэт, И. Бунин не сразу нашел свои темы, свою тональность. Будущий автор оригинального лирического сборника "Листопад" (1901), отмеченного Академией наук Пушкинской премией, сначала писал стихи "под Некрасова":

Не увидишь такого в столице:

Тут уж впрямь истомленный нуждой!

За решеткой железной в темнице

Редко виден страдалец такой...

("Деревенский нищий", 1886)

Писал молодой поэт и "под Надсона", "под Лермонтова":

Угас поэт в расцвете силы,

Заснул безвременно певец,

Смерть сорвала с него венец

И унесла во мрак могилы...

("Над могилой С. Я. Надсона ", 1887)

Лет через пять – семь И. Бунин откажется от этих строф, позже, в автобиографической повести "Лика" (1933), он назвал эту пробу пера "фальшивой нотой".

В прозе, как и в поэзии, И. Бунин не сразу обрел свое видение многообразия связей человека с миром, а отсюда – свой стиль. Это видение отразится в "итоговом" романе "Жизнь Арсеньева", в котором он скажет: "Я родился во вселенной, в бесконечности времени и пространства". Сначала были годы увлечения социальными и политическими идеями, литературного ученичества и подражания популярным беллетристам. Его влекло желание высказаться на общественные темы. "Танька" (1892), "На даче" (1895) созданы под воздействием толстовской идеи опрощения. Публицистическое начало в них явно сильнее художественного. В литературных воспоминаниях "Толстой" (1927) описывается, как сам Лев Николаевич посоветовал дебютанту "сбросить мундир" модного тогда этического учения. "Мундир" был сброшен, влияние же художественной школы именитого современника ощутимо и у зрелого И. Бунина. В других ранних рассказах и очерках, например "Нефедка " (1887), "Божьи люди..." (1891), "Кастрюк" (1892), "На край света" (1894), слышны отзвуки идеологии писателей-народников – братьев Успенских, А. Левитова, Н. Златовратского. Молодой автор призывал к сочувственному отношению к крестьянству – обиженному судьбой "носителю высшей правды".

Позже он будет осторожнее относиться к определению правды. Изменение позиции отчасти объясняют появившиеся позже в бунинском творчестве произведения с исповедальными мотивами. Так, в каирийском цикле (1912–1913) есть рассказ "Ночной разговор" – о перевороте во взглядах молодого человека на народ, социальный прогресс. Оставшиеся в дневнике автора записи свидетельствуют, что сюжет этого рассказа взят из жизни .

Герой рассказа – безымянный гимназист, который под влиянием книг писателей-народников решил "изучить народ". Летом в деревне он до зари работал с мужиками в поле, ел из общего котла, отказывался от бани, от чистой одежды, измеряя степень своей "опрощенности" привычкой к "запаху давно не мытого тела". Действительность ломает лубочные представления о народе: сатанинская жестокость открывается там, где ожидалась святая Русь. "Он весь свой век думал бы, – размышляет автор-повествователь, – что отлично изучил русский народ, – если бы... не завязался между работниками в эту ночь... откровенный разговор". Грубость, лукавство – это прощалось мужикам как нечто случайное, скрывающее светлую основу. Но за покровом "случайностей" неожиданно открывается то, что повергает в ужас. Как о чем-то обыденном крестьяне говорят о совершенных ими убийствах, о том, как их односельчанин-отец "барина по голове... охаживал" тельцем мертвого ребенка, и тут же, со смехом – как они сами "освежевали дочиста" живого быка-буяна. В душе юноши происходит переворот. "Гимназист... горбясь, пошел к темному шумящему саду, домой. Все три собаки... побежали за ним, круто загнув хвосты". Уход символичен: покинуты вчерашние кумиры...

"Ночной разговор" и другие близкие но проблематике бунинские произведения о деревне создавались в годы, когда народнический подход к крестьянству еще имел место в литературе. О критиках, увидевших в "Ночном разговоре" лишь "пасквиль на Россию", автор, не понаслышке знавший деревню, писал издателю II. Клестову в 1912 г.: "Им ли говорить о моих изображениях народа? Они о папуасах имеют больше понятий, чем о народе, о России..." . В опубликованной позже "Автобиографической заметке " (1915) он повторит это утверждение. И. Бунин был в числе первых русских интеллигентов, осознавших пагубность слепого преклонения перед народом и великую опасность призыва "к топору".

Бунинское видение жизненных конфликтов отличается от видения других "знаниевцев" – М. Горького, А. Серафимовича, С. Скитальца и др. Нередко названные писатели выносят пристрастные приговоры тому, что считают злом, намечают решение социальных проблем в контексте своего времени. И. Бунин может касаться тех же проблем, но при этом чаще освещает их в контексте российской или мировой истории, с общечеловеческих позиций. Неравнодушный к уродливым явлениям жизни, он редко выступает художником-судьей. Никто не виноват, потому что виноваты все – такова его адвокатская позиция. "Не все ли равно, про кого говорить? – вопрошает повествователь в экспозиции рассказа “Сны Чанга ” (1916) и утверждает: – Заслуживает того каждый из живших на земле". Судя по мемуарам знавших писателя людей, духовная жизнь современников, их идеалы, убеждения, не очень волновали его . И. Бунину было скучно в рамках текущего времени. Во временном он видел лишь следствие того, что кроется в вечном. Примечательно одно его лирическое признание:

Я человек: как Бог я обречен

Познать тоску всех стран и всех времен.

("Собака ", 1909)

По Бунину добро и зло – силы извечные, мистические, и люди являются бессознательными проводниками этих сил, созидающих или разрушающих империи, заставляющих человека идти на жертвенный подвиг или на преступление, па самоубийство, изматывающих титанические натуры в поисках власти, злата, удовольствий, подталкивающих ангельские создания к примитивным развратникам, невинных юношей – к семейным женщинам и т.д. Отсутствие у И. Бунина социально обусловленной позиции в изображении зла, добра вносило холодок отчуждения в отношения с М. Горьким, который не всегда сразу соглашался помещать сочинения "индифферентного" автора в альманахах "Знания". Касаясь лирического реквиема уходящему дворянству, М. Горький писал издателю К. Пятницкому: "Хорошо пахнут “Антоновские яблоки” – да! – но – они пахнут отнюдь нс демократично..." . Суть разногласий между художниками заключалась в том, что для И. Бунина "demos" – это все сословия без исключения, М. Горький же рассуждал тогда иначе.

"Антоновские яблоки" (1900) – визитная карточка классика. Думается, со времени написания рассказа начинается зрелый этап в творчестве И. Бунина, еще этот рассказ связан с новым направлением, вызревавшим в недрах русской классики, – лирической прозы . В "Антоновских яблоках" функцию сюжета выполняет авторское настроение – переживание о безвозвратно ушедшем. Писатель в прошлом открыл мир людей, живших, по его мнению, красивее, достойнее. В этом убеждении он пребудет весь свой творческий путь. Большинство художников-современников всматривались тогда в будущее, полагая, что там – победа красоты, справедливости. Некоторые из них (А. Куприн, Б. Зайцев, И. Шмелев) только после катастрофических событий 1917 г., в эмиграции с сочувствием обернутся назад.

И. Бунин не идеализирует ушедшее, но утверждает, что доминантой прошлого было созидание, единение, доминантой настоящего стало разрушение, обособление. Как случилось, что человек потерял "правый путь"? Этот вопрос волновал И. Бунина, его автора-повествователя и его героев больше, чем вопрос "что делать?". Начиная с "Антоновских яблок", ностальгический мотив, связанный с осознанием этой потери, будет все сильнее и трагичнее звучать в его творчестве. В светлом, хотя и грустном рассказе упоминается красивая и важная, "как холмогорская корова", деловая старостиха. "Хозяйственная бабочка! – говорит о ней мещанин, покачивая головою. – Переводятся теперь такие...". Здесь случайный мещанин печалится, что уходит человек-хозяин, через несколько лет автор-повествователь будет настойчиво и с болью утверждать, что слабеет воля к жизни, слабеет сила чувства во всех сословиях – и в дворянском ("Суходол", "Последнее свидание ", 1912; "Грамматика любви", 1915), и в крестьянском ("Веселый двор", "Сверчок ", оба – 1911; "Последняя весна", "Последняя осень", оба – 1916). Все мельчает, уходит в прошлое великая Россия.

Жалки бунинские дворяне, живущие воспоминаниями о прошлом – о своих фамилиях, служивших опорой великой империи, и подаяниями в настоящем – куска хлеба, полена дров. Жалки ставшие свободными крестьяне, и голодные, и сытые, а многие и опасны таящейся в них завистью, равнодушием к страданиям ближнего. Есть в созданиях художника и другие крестьянские характеры – добрые, светлые, но, как правило, слабовольные, растерявшиеся в водовороте текущих событий, подавленные злом. Таков, например, Захар из рассказа "Захар Воробьев " (1912) – любимый самим автором персонаж. Поиск "богатырем" возможности применить свою недюжинную силу закончился в винной лавке, где и настигла его смерть, подосланная злобным "мелким народишком". Сказанное повествователем о Захаре - но сути, повторение звучавшего ранее в "Антоновских яблоках" – относится, конечно, не только к нему: "...в старину, сказывают, было много таких... да переводится эта порода". Кивая на недоброжелателей, утверждавших, что И. Бунин клевещет на русский народ, писатель говорил: "У меня есть Захар, Захар меня спасет" .

Захар Воробьев, Старец Иванушка, ("Деревня", 1910), старый шорник Сверчок из одноименного рассказа, старец Таганок ("Древний человек ", 1911), старуха Анисья ("Веселый двор"), старая Наталья ("Суходол"), старики Кастрюк и Мелитон , чьи имена также озаглавили типологически схожие произведения (1892, 1901) – особые бунинские герои, сохранившие "душу живу". Они словно заблудились в лабиринтах истории. В уста одного из них, Арсенича ("Святые", 1914), автор вкладывает примечательную самооценку: "Душа у меня, правда, не нонешнего веку...". Жена писателя говорила о неподдельном интересе мужа к "душевной жизни стариков", о сто всегдашней готовности вести с ними долгие беседы.

В повести "Деревня" И. Бунин создает обобщенный образ России в эпоху, совмещавшую в себе пережитки прошлого и явления новой жизни. Речь идет о судьбе страны, о ее будущем. В диалогах, монологах рассуждения о судьбе Дурновки и дурновцев, как правило, заканчиваются большими обобщениями. "Россия? – вопрошает базарный нигилист Балашкин. – Да она вся деревня , па носу заруби себе это!". Эту фразу И. Бунин обозначил курсивом, что в его практике случалось нечасто. М. Горький сформулировал основной вопрос произведения: "Быть или не быть России?". Для завершения картины русской жизни автор обозрел деревню и "с дворянского конца": создал дилогию, написав вскоре повесть "Суходол" . В ее экспозиции есть такая фраза: "Деревня и дом в Суходоле составляли одну семью". "Это произведение, – говорил И. Бунин корреспонденту одной московской газеты о "Суходоле", – находится в прямой связи с моею предыдущею повестью..." .

Братья Красовы – главные персонажи "Деревни" – представляют собой, писал автор, "русскую душу, ее светлые и темные, часто трагические основы" . В социально-историческом плане они являют собой две ветви генеалогического древа россиян в пореформенную эпоху. Тихон – одна часть народа, оставшаяся в деревне, Кузьма – другая, устремившаяся в город. "Чуть не вся Дурновка состоит из Красовых!", – обобщает повествователь. Никакая часть народа не находит себе места: Тихон в конце жизни рвется в город, Кузьма – в деревню. Всю жизнь враждовавшие по идейным соображениям, оба в финале повести приходят к осознанию тупика, напрасно прожитой жизни. "Суходол" – повествование об отмирании третьей ветви того же ствола. Последние столбовые Хрущевы, "в шестую книгу вписанные", из "легендарных предков знатных людей вековой литовской крови да татарских князьков" – это полоумные старухи .

Реформы начала века усилили внимание к теме свободы. По Бунину, свобода – это испытание. Для десятков поколений крестьян мечта о счастье была связана с мечтой о достатке, который связывался с мечтой о социальной свободе, о "воле". Это был идеал литераторов-радикалов, начиная с А. Радищева. С этой обширной литературой, с повестью Д. Григоровича "Деревня", обличающей крепостное право, и ведет полемику И. Бунин. Именно свободой автор испытывает многих своих персонажей. Получив ее, личную, экономическую, они не выдерживают, теряются, лишаются нравственных ориентиров. Тихон, которого десятки людей называют "хозяином", мечтает: "Хозяина бы сюда, хозяина!". Бессмысленно живет и пораженное ленью семейство Серых, и трудолюбивые крестьяне, Яков, Однодворка, работающие "не покладая рук". "А кто и не ленив, – заметил Кузьма, покосившись на брата, – так и в том толку нет". Рабство, но Бунину – категория не социальная, а психологическая. В "Суходоле" он создал обаятельный образ свободной крепостной крестьянки Натальи. Она летописец Суходола, его славного прошлого и его прозябающего настоящего.

И. Бунин продолжил тему драматического распада того, что было некогда единым социальным организмом, начатую Н. Некрасовым в поэме "Кому на Руси жить хорошо": "Порвалась цепь великая, Порвалась – расскочилася: Одним концом по барину, Другим по мужику!..". При этом один писатель смотрел на этот процесс как на историческую необходимость, как на поступательное, хотя и драматическое развитие истории, другой – иначе: как на начало конца, начало трагического заката государства и его культуры. Русская культура, – сказал И. Бунин на юбилейном вечере газеты "Русские ведомости" в 1913 г., – "осуждена была на исчезновение еще в те дни, когда “порвалась цепь великая”" .

Предотвратить трагедию, по Бунину, было невозможно, поскольку ход истории, обусловлен таинственным метазаконом, действие которого проявляется в большом и малом, которому равно подчиняется душа и барина, и холопа. Тщетно дворяне пытаются предотвратить разорение своих гнезд. И крестьяне не могут противиться скрытой силе, выбивающей их из колеи целесообразности. Социальное освобождение крестьян, моральное освобождение дворян от ответственности за народ, постепенное освобождение тех и других от Спасителя, от продиктованной им морали, алогизм настоящей жизни, – все это, по Бунину, предопределено движением "круга бытия".

Алогизм жизни проявляется в алогизме явлений, в странных поступках персонажей "Деревни". Автор говорит об этом выразительными противительными конструкциями. "Пашут целую тысячу лет, да что я! больше! – а пахать путем – то есть ни единая душа не умеет!". Есть шоссе, а "ездят но пыльному проселку, рядом". Охотники носят болотные сапоги, а "болот в уезде и не бывало". Поражение российской армии приводит государственника Тихона в "злорадное восхищение". Он же, "назло кому-то" то себя травит непотребной пищей, то мучает своих лошадей. "Пестрая душа!", – умиляется деревенский философ причудливому сплетению злого и доброго в характере русского человека и тут же бьет доверчиво подбежавшую к нему на зов собаку "сапогом в голову". В предшествовавшем эпизоде, явно связанном с последующим, он вспоминает, как однажды в детстве подозвал его ласково отец "и неожиданно сгреб за волосы...". Па абсурд происходящего указывает недоумевающий бунинский повествователь и в других произведениях. "На лозине, – говорится, например, в “Буднях ” (1913), – вниз головой висел дохлый цыпленок – пугало, хотя отпугивать было некого и не от чего".

Пыль, спутник оскудения, угасания, часто упоминаемая автором деталь в описании усадеб, обретает у И. Бунина символическое значение, как и указание на изношенность вещей. В Суходольском доме фортепиано "рухнуло набок", к чаю еще подают фамильные золотые ложечки, но уже – "истончившиеся до кленового листа". И руку обанкротившегося помещика Воейкова ("Последний день", 1913) украшает "истончившееся" кольцо. В "Деревне" главный персонаж обретает "мир и покой" только на кладбище. Крестьянская изба напоминает "звериное жилье", равно как и в других произведениях. Так, например, жилище Лукьяна Степанова ("Князь во князьях ", 1912) напоминает "берлогу". Автор создаст впечатление завершения круга жизни, схождение начала и конца. Ход событий во многом определяется антагонизмом не между сословиями, а между родственниками. Крестьяне Красовы, братья Тихон и Кузьма, "однажды чуть ножами не порезались – и разошлись от греха". Точно также, чтобы не испытывать судьбу, разошлись дворяне Хрущевы, братья Петр и Аркадий. Распад жизни выразился в материальном и духовном обнищании, в обрыве семейных и просто дружественных связей человека с человеком.

Кульминация "Деревни" – сцена благословения молодых в финале. Под венец идет Молодая, характер грешный и святой, бунтующий и покорный, ассоциируемый с женскими образами Н. Некрасова, Ф. Достоевского, А. Блока, с собирательным образом России, и Дениска Серый – "новенький типик, новая Русь". Об интересах и политических взглядах тунеядца говорит выразительная деталь: скабрезная книжечка о "жене-развратнице" в его укладке соседствует с марксистской – о социальной "роли пролетариата" . Осознавая кощунство происходящего, посаженый отец Кузьма чувствует, что не в силах держать икону в руках: "Сейчас брошу образ на пол...". В образе свадебного поезда исследователи проницательно заметили "пародийный смысл", вариант гоголевской "птицы-тройки" с извечным вопросом: "Русь, куда же несешься ты?". Религиозно-маскарадный обряд роковой сделки выражает апокалипсические предчувствия автора: Молодая – образ из прошлого, по сути, продается в жены Дениске – страшному образу из будущего.

Такие неожиданные пророчества в годы начавшегося тогда в России экономического подъема можно воспринимать только как образные предупреждения об угрозе катастрофы. Бунинское осмысление жизни идет в русле возникшей несколько позже "философии заката". Ее авторы отрицали поступательное движение в истории, доказывали факт ее кругового движения. Младшим современником И. Бунина был немецкий философ О. Шпенглер – ниспровергатель "теории прогресса", заметим, как и русский писатель, положительно выделявший среди других эпох эпоху феодализма. Культура, по Шпенглеру, – организм, в котором действуют законы биологии, она переживает пору юности, роста, расцвета, старения и увядания, и никакое воздействие извне или изнутри не в силах остановить этот процесс. Общие моменты в осмыслении истории были у И. Бунина и с А. Тойнби, автором теории "локальных цивилизаций". Английский ученый исходил из того, что каждая культура опирается на "творческую элиту": расцвет и закат обусловлены энергетикой верхушки общества и способностью "инертных масс" подражать, следовать за элитарной движущей силой. К этим идеям И. Бунин выходит в "Суходоле" и других произведениях о расцвете и упадке дворянской культуры. Он рассматривает Россию как явление в череде прошлых и будущих цивилизаций, вовлеченных, говоря библейским языком, в "круг бытия".

Общественную бездуховность писатель рассматривал как причину или симптом вырождения, как начало конца, как завершение цикла жизни. И. Бунин не был глубоко религиозным человеком, как его близкий друг Б. Зайцев или как И. Шмелев, но он понимал созидательное значение религии (религий) и отделенной от государства церкви. Жена называла его "своеобразным христианином". Положительные герои И. Бунина, как правило, религиозны, осознают, что есть греховность, способны к покаянию, некоторые из них отрекаются от светской жизни. Уход в монастырь, как правило, нс мотивирован, философия поступка сколь ясна (молиться за грехи мира), столь и таинственна. В рассказах об отрекающихся много недомолвок, знамений, намеков. Человеком-тайной предстает, например, Аглая , героиня одноименного рассказа (1916), в миру звавшаяся Анной. "Пятнадцати лет отроду, в ту самую пору, когда надлежит девушке стать невестою, Анна покинула мир". Еще более таинственны бунинские юродивые, добрые и злые, они часто встречаются в его художественном мире. Александр Романов из рассказа с примечательным названием "Я все молчу" (1913) делает все возможное, чтобы потерять дарованное ему судьбой благополучие, сойти с предположенной колеи жизни и стать юродивым калекой, нищим Шашей. Автор, как и в других схожих сочинениях, мистифицирует ситуацию, опускает ответ на вопрос, был ли это выбор персонажа или была на то воля проведения? Еще более трагической судьбой автор наделяет сына состоятельных и благочестивых родителей мальчика Ваню из рассказа "Иоанн Рыдалец" (1913). Всю жизнь свою юродивый Иоанн наполнил самоистязаниями, поисками страданий. И зол несчастный на весь мир, и – возможно, это главная идея произведения – страдает-рыдает он во искупление грехов этого мира .

Должную духовность писатель открывает в доевропейских культурах. Чем глубже погружается он в историю, тем значительнее она ему кажется. И каждая вера – в Будду, в Яхве, в Христа, в Магомета – по Бунину, возвышала человека, наполняла его жизнь смыслом более высоким, чем поиск хлеба и тепла. "Святыми временами" называет писатель пору Ветхого Завета, раннего христианства, – об этом его цикл лирической прозы "Тень птицы" (1907–1915) который начал создаваться после паломничества на Святую Землю. "Благословенна" феодальная Россия, все сословия которой держались за православные каноны и которую наследники, оторвавшись от этих канонов, потеряли. В его "Эпитафии" (1900) говорится о десятилетиях золотой поры "крестьянского счастья" под сенью креста за околицей с иконой Богородицы. Но вот упал крест... Заканчивается этот философский этюд вопросом: "Чем-то освятят новые люди свою новую жизнь? Чье благословение призовут они на свой бодрый и шумный труд?". Та же тревожная интонация завершает очерк "Камень" (1908): "Что же готовит миру будущее?".

Во втором десятилетии нового века И. Бунин обратился к критике потребительской бездуховной жизни всего Старого Света (Россию он рассматривал во всех смыслах как его неотъемлемую часть), предупреждая о катастрофе, угрожающей всей европейской цивилизации. Без мысли о вечном, размышляет он в повести "Дело корнета Елагина" (1925) человек нс строитель, "а сущий разоритель". С утратой высокого смысла жизни, по Бунину, люди утрачивают особое положение в мире живой природы и тогда они – братья по несчастью, особи, истязающие себя, друг друга в погоне за эфемерными ценностями, мнимые господа на мнимом празднике. Как признавался автор, слова из Апокалипсиса: "Горе тебе, Вавилон, город крепкий!", – слышались ему, когда он писал "Братьев" (1914) и задумывал "Господина из Сан-Франциско" (1915) . За суетную жизнь, за гордыню, за непослушание Бог жестоко наказал вавилонян. В подтексте названных рассказов возникает вопрос: не идет ли Европа путем Вавилона?

События, о которых повествуется в рассказе "Братья", происходят на "земле прародителей", в "райском приюте" – на острове Цейлон . Но все истинно прекрасное сокрыто от глаз суетного человека. Изречения, приписываемые божествам, образуют один содержательный план рассказа, а жизнь полудиких аборигенов и просвещенных европейцев – другой. Трагедия предопределена тем, что люди не внемлют поучениям Возвышенного и "умножают свои земные горести". Все они, богатые и бедные, независимо от цвета кожи, разреза глаз, культурного развития, поклоняются "богу жизни-смерти Мару": "Все гонялось друг за другом, радовалось краткой радостью, истребляя друг друга", никто не думает о том, что за могилой их ждет "новая скорбная жизнь, след неправой прежней". Происхождение, достаток, образ жизни, – все разделяет людей в этой быстротекущей жизни, но – все равны, все "братья" перед лицом неизбежной трагедии за порогом ухода в жизнь вечную.

Погружение в круг наследуемых желаний – благополучия, любви, потомства – превращает жизнь, согласно буддизму, в дурную бесконечность, с точки зрения близкого автору повествователя, в соперничество более или менее сытых рикш. Философская проблематика рассказа обширна, автор убеждает выразительными обобщениями разного рода. Многоликий Коломбо – концентрированный и противоречивый образ мира. В круге характеров есть представители всех континентов, разных частей Европы. Но всех объединяют одни и те же взлеты и падения. Поведение прихожан в буддийских храмах напоминает поведение прихожан в храмах христианских. "Тела наши, господин, различны, но сердце, конечно, одно", – говорит Возвышенному буддийский мифический герой Ананд.

Смысловой центр рассказа – это своеобразное прозрение бедного аборигена-рикши и богатого колонизатора-англича- нина. Узнав о предательстве невесты, юноша мучительным самоубийством наказывает себя за то, что поддался обольщению Мары. Змея ввергла прародителей в роковое движение по замкнутому кругу, змея же это движение остановила. И то, что чувствовал, но не мог выразить словом полудикий сингалез, выразил в финале рассказа европеец в буддийской притче о слоне и вороне.

Эту же тему И. Бунин продолжил в рассказе "Господин из Сан-Франциско". Лишив центральную персону имени, автор добивается максимального обобщения. В ней он отобразил тип человека, не способного к прозрению, самодовольно полагающего, что деньги делают его великим и неуязвимым. Финал ироничен и трагикомичен. Кругосветным путешествием богач решил вознаградить себя за многолетний труд. Но судьбой, в лице мистического Дьявола, следившего за кораблем со скал Гибралтара, "господин" низвергнут со своего мнимого пьедестала, причем именно тогда, когда он почувствовал себя в зените высокого положения. Выразителен образ корабля-гиганта, в котором сотни респектабельных "господ" наивно чувствуют себя совершенно защищенными. Символ дерзаний и дерзости человека, прообразом которого мог послужить трагический "Титаник", назван "Атлантида". Автор обращается к названию процветавшего острова-государства в Атлантическом океане, по древнегреческому преданию, затонувшего в результате землетрясения. Корабль, на котором каждая персона имеет место, соответствующее ее социальному статусу, с телом "мертвого старика" в ящике из-под содовой воды в нижнем трюме, представляет собой матую копию большого мира.

В историю мировой литературы И. Бунин вошел, прежде всего, как незаурядный прозаик, сам же он всю жизнь старался привлечь внимание к своей лирике, утверждал, что он "главным образом поэт", обижался на "невнимательных" читателей. Нередко рассказы, очерки И. Бунина как бы вырастают из лирических произведений. Например, "Антоновские яблоки" (1900), "Суходол" (1911) – из "Запустения" (1903), "Пустоши" (1907), "Легкое дыхание" (1916) – из "Портрета" (1903), цикл "Тень птицы" (1907–1931) – из стихов о древнем востоке, "Пустыня дьявола" (1909) – из "Иерусалима " (1907), зарисовки природы в прозе – из пейзажной лирики и т.д. Гораздо реже он шел к лирическому варианту на близкую тему от прозаического, как, например, от рассказа "На хуторе" (1892) – к стихотворению "На хуторе" (1897). Однако важнее связи внешней, тематической – связь внутренняя. О ней намекал сам художник, он всегда публиковал под одной обложкой стихи и прозу. Эта композиция подсказывает простую и ясную мысль автора: дисгармонии человеческой жизни, описанной в прозе, противопоставляется гармония жизни природы, запечатленная в стихах.

Поэзия И. Бунина сохраняет стиль стихотворцев XIX в. В ней перекликаются традиции А. Пушкина, Ф. Тютчева, Н. Некрасова, А. Фета, А. Толстого. Умение поэта передать восхищение красотами земли – Азии, Востока, Европы и, конечно же, среднерусской полосы, совершенно. В его удивительно лаконичных стихах пространство, воздух, солнце, все сочетания цветовой гаммы. Зрительный, смысловой эффект достигается концентрацией эпитетов, сложной метафорой: "Томит меня немая тишина..." ("Запустение", 1903). О лирике II. Ге говорили, что он живопишет слово, И. Бунин словом живопишет , передает живую жизнь природы, ее непрерывное движение. Его строки вызывают в памяти работы русских художников – И. Левитана, В. Поленова, К. Коровина. Лирический герой поэта – гражданин мира, очевидец великих исторических событий. У И. Бунина почти нет стихов "на злобу дня". Если есть обращение к общественному событию, то к такому, что стало достоянием истории. Если он говорит о подвиге, как в стихах о "Джордано Бруно" (1906), то о таком, который остался навечно в памяти потомков. "Земная жизнь, бытие природы и человека воспринимаются поэтом как часть великой мистерии, грандиозного “действа”, развертывающегося в просторах Вселенной" .

В лирических картинах природы очень живописны бунинские олицетворения:

Как ты таинственна, гроза!

Как я люблю твое молчанье,

Твое внезапное блистанье,

Твои безумные глаза!

(По перв. стр.: "Полями пахнет , – свежих трав...", 1901)

Но волны, пенясь и качаясь.

Идут, бегут навстречу мне –

И кто-то синими глазами

Глядит в мелькающей волне.

("ß открытом море", 1903–1905 )

Несет – и знать себе не хочет,

Что там, под омутом в лесу,

Безумно Водяной грохочет,

Стремглав летя по колесу...

("Речка", 1903–1906)

У И. Бунина человек и природа – равнозначные участники диалога. Лирический герой не просто восторгается красотой земли, его обуревает желание соприкоснуться, слиться, вернуться в лоно вечной красоты:

Ты раскрой мне, природа, объятия,

Чтоб я слился с красою твоей!..

(По перв. стр .: "Шире, грудь, распахнись для принятия...", 1886)

Песок – как шелк... Прильну к сосне корявой...

("Детство", 1903–1906)

Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

("Вечер", 1914)

В единении с гармоничной природой он обретает душевный покой, спасительную веру в бессмертие, ведь жизнь – это лишь ночлег в лесу:

А ранним утром, белым и росистым,

Взмахни крылом, среди листвы шурша,

И растворись, исчезни в небе чистом –

Вернись на родину, душа!

("Ночлег", 1911)

Это мировидение и лирического героя, и повествователя в прозе, и, несомненно, самого художника слова.

У И. Бунина есть прозаические произведения, в которых природа, можно сказать, объективирована, она определяет и этическое, и эстетическое содержание персонажей, и характер сущностных конфликтов. Очень наглядно это проявляется в рассказе "Легкое дыхание". Примечательно, это произведение также трудно поддается пересказу, как и совершенное лирическое стихотворение, как музыкальное произведение. События, образующие фабулу, предстают случайными, слабо между собой связанными.

Трудно назвать смысловое зерно этого, по формальным признакам, криминального рассказа. Пет, оно не в убийстве гимназистки офицером "плебейского вида": их "роману" автор уделил лишь абзац, тогда как описанию жизни неинтересной классной дамы, другим второстепенным описаниям отдана треть пространства "Легкого дыхания". Оно и не в безнравственном поступке пожилого господина: сама "пострадавшая", выплеснув негодование на страницы дневника, после всего случившегося "крепко заснула". И не о житейском легкомыслии тут речь. Точкой схождения всех силовых линий, "перспективы" произведения, если говорить уместным здесь языком теории живописи, выступает внешне непримечательная гимназистка Оля Мещерская. В центре повествования образ явно не типический, а знаковый, символический.

Глубоко в подтекст автор "упрятал" секрет обаяния внешне "не выделявшейся в толпе" девочки-девушки, трагически рано сошедшей в могилу. "И если бы я мог, – писал в “Золотой розе” К. Паустовский, – я бы усыпал эту могилу всеми цветами, какие только цветут на земле". В этом лиро- эпическом произведении, построенном на противопоставлении природного и социального, вечного и временного, одухотворенного и косного, повествуется о явлении естества в жизнь неестественных людей. Оля Мещерская – "легкое дыхание", безмерность в мире мер. Отсутствие внутренней связи с природой, по Бунину, – знак неблагополучия, и об этом рассказ "Легкое дыхание".

Глубоко в подтексте лежит и объяснение жизнеутверждающей ауры, исходящей от этого весьма драматичного произведения.

Движение сюжета здесь определяет одинокое сопротивление героини скрытой агрессии мещанского окружения. Всегда находящаяся в центре внимания, она признается в дневнике: "Я одна во всем мире". В рассказе ни слова не сказано о семье гимназистки. При этом не однажды говорится о любви к ней малышей-первоклассниц, – существ шумливых, не облаченных в мундир условностей. Вспоминаются строчки Ф. Сологуба: "Живы дети, только дети, – // Мы мертвы, давно мертвы". Именно несоблюдением условностей – предписаний, правил – Оля отличается от других одноклассниц, за это она и получает выговоры от начальницы гимназии.

Все дамы-педагоги – антиподы воспитанницы. Описание деталей туалета учительницы вызывает вполне определенную чеховскую ассоциацию: всегда "в черных лайковых перчатках, с зонтиком из черного дерева". Одев после смерти Оли траур, она "в глубине души... счастлива". Ритуал, черные одежды, посещения кладбища ограждают от волнений "живой жизни", заполняют пустоту. Условности диктуются окружающими людьми, вне окружения ими можно пренебречь, этим и руководствуется господин Малютин. Автор "делает" респектабельного развратника не просто знакомым, а ближайшим родственником аскетичной начальницы гимназии.

Конфликт задан характером героини, естественным, непредсказуемым. Говоря тютчевской строчкой, "жизнь природы там слышна", а природа не знает условностей, этикета, прошедшего времени. Старинные книги, о которых принято говорить с пиететом, для Оли "смешные". Она не способна лицедействовать, и шокирует начальницу откровенным признанием: "Простите, madame, вы ошибаетесь..." Оля самодостаточна, как природа, и не нуждается в помощи со стороны при потрясениях. Ее конец – это выход из жизни-игры, условия которой она не понимает и не принимает.

Слово "умирает" явно не вяжется с этим романтическим образом. Впрочем, автор и не использует его. Глагол "застрелил", по верному наблюдению Л. Выгодского, затерян в пространном предложении, детально описывающем убийцу . Образно говоря, выстрел прозвучал неслышно. Примечательно, что рассудительная классная дама мистически сомневается в смерти девушки: "Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона..?". Определяющую семантическую нагрузку несет неожиданное в финальной фразе слово "снова": "Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре". Так И. Бунин поэтично наделяет таинственную героиню возможностью перевоплощения, возможностью покидать и приходить в этот серый мир вестником красоты. Она – символ истинной и вечной жизни. "Природа в бунинском творчестве, как верно отметил исследователь, – это не фон,., а активное, действенное начало, властно вторгающееся в бытие человека, определяющее его взгляды на жизнь, его действия и поступки" .

В стихотворении "Ночь" (1901) И. Бунин писал:

Ищу я в этом мире сочетанья

Прекрасного и вечного. Вдали

Я вижу ночь: пески среди молчанья

И звездный свет над сумраком земли.

Ищу я в этом мире сочетанья

Прекрасного и тайного, как сон.

Люблю ее за счастие слиянья

В одной любви с любовью всех времен!

В рассказе "Легкое дыхание" поэт и прозаик нашел и отобразил все эти сочетанья.

В эмиграции И. Бунин занимался общественной деятельностью, много писал. Современность совсем ушла из его художественного мира. Думается, с замиранием сердца он всматривался в светлое прошлое, создавая, например, рассказ "Косцы", книгу "Воспоминания". По-прежнему большое место в его творчестве занимают произведения о любви. "Прекрасной гостье" посвящен целый ряд шедевров: "Митина любовь", "Дело Корнета Елагина", "Солнечный удар" и блестящая книга рассказов "Темные аллеи". Эту книгу, которую сам писатель считал своим "наилучшим произведением в смысле сжатости, живописи и литературного мастерства", справедливо называют "энциклопедией любви". Рассказы о неподвластном и неясном чувстве в равной мере реалистичны и романтичны. Любовь предстает здесь притягательной и коварной, движущей жизнь, дающей жизнь и – отнимающей ее. От рокового "солнечного удара" не огражден никто. Бунинские представления о любви оригинальны, во многом иначе представлял любовь И. Куприн, для которого эта тема была также очень притягательна.

Многие мотивы "энциклопедии любви" пересекаются в маленьком рассказе "Темные аллеи" (1938), давшем название циклу. Здесь любовь предстает как чувство, порождающее состояние беспредельного счастья, обжигающей страсти и, напротив, горького отчаяния, неизлечимой ненависти, как мистическая сила, по своей прихоти соединяющая разные характеры. Герои рассказа, Николай Алексеевич и Надежда, – характеры-антиподы, настигнутые одним "солнечным ударом". Сюжет произведения относится к разряду "бродячих", известных и в зарубежной, и в отечественной литературе – от II. Карамзина, автора повести "Бедная Лиза", до Л. Толстого, автора романа "Воскресение" - о барине и соблазненной бедной девушке. Оригинальное решение конфликта, в основе которого лежит этот сюжет, нашел А. Пушкин в новелле "Станционный смотритель", нс банален и А. Куприн в "Олесе", оригинален и И. Бунин.

Повествование выдержано в минорной тональности. Персонажи переживают осень жизни, и в природе – осень: с описания "холодного осеннего ненастья" оно начинается и описанием солнца, "желто светившего на пустые поля", заканчивается . Тональность нарушается лишь парой восклицаний Николая Алексеевича, вспоминающего прошлые "истинно волшебные" чувства. Рассказ, как это бывает у И. Бунина, внешне статичен. На трех страницах изложена мимолетная встреча через тридцать лет пожилых людей, офицера и хозяйки постоялой горницы, некогда переживших непродолжительную пору страстной влюбленности. Динамика "упрятана" в подтекст, кричащий о драме впустую прожитых жизней. О драме говорят детали повествования, эмоциональный диалог, жесты, манера поведения.

Симпатии повествователя на стороне женщины, чья душа вместила и сохранила большую любовь: она сразу узнала "Николеньку", тогда как ему потребовались усилия; она точно помнит даты, а он ошибается на пять лет и т.д. Поспешный отъезд Николая Алексеевича воспринимается как побег – он напуган величием характера Надежды. Оторопь, испуг передает вопросительное восклицание Николая – "Ведь не могла же ты любить меня весь век!", – на которое он хотел бы получить отрицательный ответ. Оправдываясь, он представляет все, что было, "пошлой историей".

Многозначительны упоминания о темных аллеях в рассказе – знаковых атрибутах господских усадеб. Стихи "про всякие “темные аллеи”" вспоминает "с недоброй улыбкой" Надежда. В финале и Николай неточно цитирует строки стихотворения Н. Огарева "Обыкновенная повесть" .

Автор провоцирует читателя задуматься над значением этого образа в рассказе, над неоднозначным восприятием его персонажами. "Темные аллеи" – символ злых обстоятельств, разбивших возможный союз. В рассказе, как часто у И. Бунина, нет злодеев, но зло побеждает.

Рассказ "Чистый понедельник" (1944) из цикла "Темные аллеи" автор, по словам жены, "считал лучшим из всего того, что он написал".

И здесь изложение фабулы занимает несколько строк. В свое удовольствие живут близкие друг другу красивые, богатые, молодые люди. Они завсегдатаи московских театров, клубных вечеринок, дорогих ресторанов. Совершенно неожиданно, когда брак казался делом решенным, женщина просит любимого не искать ее и накануне великого поста, в Чистый понедельник, уходит в монастырь. И здесь смыслообразующий содержательный план сдвинут в подтекст, заслонен многими как бы не связанными с основной сюжетной линией деталями. "Как бы" – потому что у мастера нет ничего случайного.

Примечательна композиция рассказа. Его чтение захватывает с первых строк, хотя интрига появляется лишь в конце произведения. Основное пространство "Чистого понедельника" занимает описательная экспозиция, затем следуют неожиданная завязка – "уход" – и финал, за которым стоит недоговоренность, тайна. Вот уже более полувека эту тайну пытаются разгадать отечественные и зарубежные исследователи, а автор, кажется, с улыбкой леопардовой Моны Лизы взирает на все попытки объяснить заключительную часть, идею рассказа. Но не сводятся ли все эти попытки разгадки к банальным объяснениям того, что сам художник хотел представить именно как тайну – любовь, страсть, душа? Говорит же повествователь о главной героине, что даже для близкого человека "она была загадочна". "Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках?", – говорит эта молодая женщина о себе.

Впрочем, и здесь, думается, есть характерное бунинское приглашение к размышлениям. Психологизм И. Бунина имеет особую природу. Писатель освещает явление, поступок, следствие, оставляя читателю дорисовать в своем воображении "мостик причинности", внутреннюю мотивацию.

Отсутствие интриги в рассказе компенсируется динамикой "сторонних" событий. Экспозиция – культурная панорама первопристольной с упоминанием многих исторических личностей. Москва "серебряного века" рассматривается в одном контексте с Допетровской Русью и с современной Европой, с государствами Востока и Азии. Создаваемый образ столицы империи многолик, многозвучен, противоречив. Москва "скачет козлом" на богемных капустниках и истово молится у Иверской. Она представлена живым организмом с блестящей историей, богатым настоящим и - туманным будущим.

Подвижны герои в этом пространстве, подвижны их чувства. Внешне дочь купца из Твери своя в современной ей светской среде, следит за литературой, за модой. Допустили женщин до высшего образования – стала курсисткой. Но внутренне, душой она тяготеет к Москве старинной, лишь в ее заповедных уголках отдыхает душой. Область ее образовательных интересов – история, интересует не лубочный, "сусальный", стереотип Руси, а искомая ею основа. Стилизованные концерты Ф. Шаляпина ее раздражают: "Желтоволосую Русь я вообще не люблю". Близкий человек называет "странной" ее любовь к России. Нечто индоевропейское и тюркское показывает автор во внешности, в интерьере квартиры девушки. Нечто универсальное сакральное в образе девушки соотнесено с универсальным сакральным началом Москвы, а то и другое – с бунинской идеей универсальности непреходящей русской духовности.

Обращенная к любимому фраза: "Да нет, вы этого не понимаете!", – имеет глубокий подтекст. Не это ли "непонимание" предопределяет развязку для нее не неожиданную: она "проговаривает" уход – освобождение от змея, подобного тому, что терзал княжну в любимом ею сказании. Только ее змей – это не только "зело прекрасная" личность, а еще и вся обезличенная современность. Современный молодой человек каждый день ездил "к храму", где была ее квартира, строил планы на будущее, она же предпочла квартире храм, настоящему – искомое в монастыре прошлое.

Нельзя не упомянуть о творениях И. Бунина и в жанре художественно-философской миниатюры. Своеобразные стихотворения в прозе соединяют возможности прозы и поэзии. Облачая мысль в изысканную словесную форму, автор, как правило, рассуждает здесь о непреходящем. Его манит таинственная граница, где сходятся время и вечность, бытие и небытие. Художник смотрит на неизбежность конца всего живого с толикой удивления и протеста. Возможно, лучшее произведение в этом жанре – миниатюра "Роза Иерихона " . Примечательно, это небольшое произведение использовалось им как эпиграф к рассказам. Против обыкновения, написание этой вещи не датировано. Колючий кустарник, который на востоке погребали с усопшим, который годы лежит сухим, но зеленеет, как только коснется влаги, автор трактует как знак всепобеждающей жизни, как символ веры в воскресение. Финальное утверждение: "Нет в мире смерти, нет гибели тому, что было, чем жил когда-то!", – воспринимается как девиз художника, как ключ к шифру его созданий.

Природу и искусство И. Бунин воспринимал как вечные животворящие стихии, на них он полагался, они питали его скрытый оптимизм.

• Бабореко А. И. А. Бунин. Материалы для библиографии (с 1870 по 1917). М., 1967. С. 5-6.
• Бабореко Λ. И. А. Бунин. Материалы для библиографии (с 1870 по 1917). М., 1967. С. 161. Повести "Деревня" и "Суходол" важно понимать как социально-исторические и в равной мере социально-философские произведения. Почти в каждом индивидуальном характере здесь заявлен тип, кроется большое обобщение, связанное с прошлой, настоящей и, пунктирно, будущей жизнью части народа, общества. Без такого понимания читать эти и многие другие бунинские произведения просто не интересно.
• Пятью годами позже своими мыслями о "двух душах", светлой и темной, живущих в русском народе поделился М. Горький. Писатели рисовали схожую негативную картину, хотя по-разному ее объясняли, делали разные выводы.
• В шестую книгу знатных дворянских родов были вписаны Бунины.
• Литературное наследство. М., 1973. Т. 84: в 2 кн. Кн. 1. С. 318. Об этом рассказывается и в "Записной книжке писателя", с очень нелестной оценкой деятельности разночинцев: "Пришел разночинец и все испортил". Образы разночинцев у И. Бунина, как правило, нелицеприятны, и в этом он сближается с авторами антинигилистических романов.
• Можно говорить о пророческом характере творчества И. Бунина. Дальнейшее отражение "новенький типик" найдет в литературе о коллективизации в деревне 1920–1930-х гг., у Б. Можаева, В. Астафьева, В. Белова и других писателей.
• В "Иоанне Рыдальце", как и в "Белой лошади", удивительно органично узнаваемая реальность сплетается с мистикой, ирреальностью.
• Афонин Л. Слово о Бунине // Бунинский сборник: Материалы научн. конф., посвященной столетию со дня рождения И. А. Бунина. Орел, 1974. С. 10. Эншрафы рассказов ярко выражают их основные идеи.
• Рассказ написан вскоре после посещения И. Буниным острова Цейлон. I путешествуя по острову и позже, писатель проявлял большой интерес к буддизму, мировой религии, возникшей в VI–V вв. до н.э. "Учитель" Будда, как его называет автор, Возвышенный, в частности, советует презирать земные наслаждения, поскольку они непременно ведут к страданиям, и готовиться, очищая душу, к новой, более светлой и совершенной жизни. Будда – не единственное божество в этой религии. Маара – правитель царства богов, он же – демон-искуситель, отвлекающий людей от духовных устремлений, прельщающий их сладостями земной жизни, выдающий отрицательное за положительное.
• Иерихон – город в Палестине, VII–II тысячелетие до н.э.

Иван Алексеевич Бунин

"Нет, не пейзаж влечет меня,
Не кpаски я стpемлюсь подметить,
А то, что в этих кpасках светит,-
Любовь и pадость бытия."
И. Бунин

Иван Алексеевич Бунин pодился 23 октябpя 1870 года (10 октябpя по стаpому стилю) в Воpонеже, на Двоpянской улице. Обнищавшие помещики Бунины пpинадлежали знатному pоду, сpеди их пpедков - В.А. Жуковский и поэтесса Анна Бунина.

В Воpонеже Бунины появились за тpи года до pождения Вани, для обучения стаpших сыновей: Юлия (13 лет) и Евгения (12 лет). Юлий на pедкость способный к языкам и математике, учился блестяще, Евгений учился плохо, веpнее, совсем не учился, pано бpосил гимназию; он был одаpенным художником, но в те годы живописью не интеpесовался, больше гонял голубей. Что же касается младшего, то мать его, Людмила Александpовна, всегда говоpила, что "Ваня с самого pождения отличался от остальных детей", что она всегда знала, что он "особенный" , "ни у кого нет такой души, как у него".

В 1874 году Бунины pешили пеpебpаться из гоpода в деpевню на хутоp Бутыpки, в Елецкий уезд Оpловской губеpнии, в последнее поместье семьи. В эту весну Юлий окончил куpс гимназии с золотой медалью и осенью должен был уехать в Москву, чтобы поступить на математический факультет унивеpситета.

В деpевне от матеpи и двоpовых маленький Ваня "наслушался" песен и сказок. Воспоминания о детстве - лет с семи, как писал Бунин,-свяаны у него "с полем, с мужицкими избами" и обитателями их. Он целыми днями пpопадал по ближайшим деpевням, пас скот вместе с кpестьянскими детьми, ездил в ночное, с некотоpыми из них дpужил.

Подpажая подпаску, он и сестpа Маша ели чеpный хлеб, pедьку, "шеpшавые и бугpистые огуpчики", и за этой тpапезой, "сами того не сознавая, пpиобщались самой земли, всего того чувственного, вещественного, из чего создан миp", - писал Бунин в автобиогpафическом pомане "Жизнь Аpсеньева". Уже тогда с pедкой силой воспpиятия он чувствовал, по собственному пpизнанию, "божественное великолепие миpа" - главный мотив его твоpчества. Именно в этом возpасте обнаpужилось в нем художественное воспpиятие жизни, что, в частности, выpажалось в способности изобpажать людей мимикой и жестами; талантливым pассказчиком он был уже тогда. Лет восьми Бунин написал пеpвое стихотвоpение.

На одиннадцатом году он поступил в Елецкую гимназию. Учился сначала хоpошо, все давалось легко; мог с одного пpочтения запомнить стихотвоpение в целую стpаницу, если оно его интеpесовало. Но год от года ученье шло хуже, в тpетьем классе оставался на втоpой год. Учителя в большинстве были люди сеpые и незначительные. В гимназии он писал стихи, подpажая Леpмонтову, Пушкину. Его не пpивлекало то, что обычно читают в этом возpасте, а читал, как он говоpил, "что попало".

Гимназию он не окончил, учился потом самостоятельно под pуководством стаpшего бpата Юлья Алексеевича, кандидата унивеpситета. С осени 1889 года началась его pабота в pедакции газеты "Оpловский вестник", неpедко он был фактическим pедактоpом; печатал в ней свои pассказы, стихи, литеpатуpно-кpитические статьи, и заметки в постоянном pазделе "Литеpатуpа и печать". Жил он литеpатуpным тpудом и сильно нуждался. Отец pазоpился, в 1890 году пpодал имение в Озеpках без усадьбы, а лишившись и усадьбы, в 1893 году пеpеехал в Кменку к сестpе., мать и Маша - в Васильевское к двоюpодной сестpе Бунина Софье Николаевне Пушешниковой. Ждать молодому поэту помощи было неоткуда.

В pедакции Бунин познакомился с Ваpваpой Владимиpовной Пащенко, дочеpью елецкого вpача, pаботавшей коppектоpом. Его стpастная любовь к ней вpеменами омpачалась ссоpами. В 1891 году она вышла замуж, но бpак их не был узаконен, жили они не венчаясь, отец и мать не хотели выдавать дочь за нищего поэта. Юношеский pоман Бунина составил сюжетную основу пятой книги "Жизни Аpсеньева", выходившей отдельно под названием "Лика".

Многие пpедставляют себе Бунина сухим и холодным. В. Н. Муpомцева-Бунина говоpит: "Пpавда, иногда он хотел таким казаться, - он ведь был пеpвокласным актеpом", но "кто его не знал до конца, тот и пpедставить не может, на какую нежность была способна его душа". Он был из тех, кто не пеpед каждым pаскpывался. Он отличался большой стpанностью своей натуpы. Вpяд ли можно назвать дpугого pусского писателя, котоpый бы с таким самозабвением, так поpывисто выpажал свою чувство любви, как он в письмах к Ваpваpе Пащенко, соединяя в своих мечтах обpаз со всем пpекpасным, что он обpетал в пpиpоде, в поэзии и музыке. Этой стоpоной своей жизни - сдеpжанностью в стpасти и поисками идеала в любви - он напоминает Гете, у котоpого, по его собственному пpизнанию, в "Веpтеpе" многое автобиогpафично.

В конце августа 1892 года Бунин и Пащенко пеpеехали в Полтаву, где Юлий Алексеевич pаботал в губеpнской земской упpаве статистиком. Он взял к себе в упpаву и Пащенко, и младшего бpата. В полтавском земстве гpуппиpовалась интеллигенция, пpичастная к наpодническому движению 70-80 годов. Бpатья Бунины входили в pедакцию "Полтавских губеpнских ведомостей", находившихся с 1894 года под влиянием пpогpессивной интеллигенции. Бунин помещал в этой газете свои пpоизведения. По заказу земства он также писал очеpки "о боpьбе с вpедными насекомыми, об уpожае хлеба и тpав". Как он полагал, их было напечатано столько, что они могли бы составить тpи-четыpе тома.

Сотpудничал он и газете "Киевлянин". Тепеpь стихи и пpоза Бунина стали чаще появляться в "толстых" жуpналах - "Вестник Евpопы", "Миp Божий", "Русское богатство" - и пpивлекали внимание коpифеев литеpатуpной кpитики. Н. К. Михайловский хоpошо отозвался о pассказе "Деpевенский эскиз" (позднее озаглавленный "Танька") и писал об автоpе, что из него выйдет "большой писатель". В эту поpу лиpика Бунина пpиобpела более объективный хаpактеp ; автобиогpафические мотивы, свойственные пеpвому сбоpнику стихов (он вышел в Оpле пpиложением к газете "Оpловский вестник" в 1891 году), по опpеделению самого автоpа, не в меpу интимных, постепенно иисчезали из его твоpчества, котоpое получало тепеpь более завеpшенные фоpмы.

В 1893-1894 году Бунин, по его выpажению, "от влюбленности в Толстого как в художника", был толстовцем и "пpилаживался к бондаpскому pемеслу". Он посещал колонии толстовцев под Полтавой и ездил в Сумский уезд к сектантам с. Павловки - "малеванцам", по своим взглядам близким к толстовцам. В самом конце 1893 года он побывал у толстовцев хутоpа Хилково, пpинадлежавшего кн. Д.А. Хилкову. Оттуда отпpавился в Москву к Толстому и посетил его в один из дней между 4 и 8 янваpя 1894 года. Встpеча пpоизвела на Бунина, как он писал, "потpясающее впечатление". Толстой и отговоpил его от того, чтобы "опpощаться до конца".

Весной и летом 1894 Бунин путешествовал по Укpаине. "Я в те годы,- вспоминал он, - был влюблен в Малоpоссию в ее села и степи, жадно искал сближения с ее наpодом, жадно слушал песни, душу его". 1895 год - пеpеломный в жизни Бунина: после "бегства" Пащенко, оставившей Бунина и вышедшей за его дpуга Аpсения Бибикова, в янваpе он оставил службу в Полтаве и уехал в Петеpбуpг, а затем в Москву. Тепеpь он входил в литеpатуpную сpеду. Большой успех на литеpатуpном вечеpе, состоявшемся 21 ноябpя в зале Кpедитного общества в Петеpбуpге, ободpил его. Там он выступил с чтением pассказа "На кpай света".

Впечатления его от все новых и новых встpеч с писателями были pазнообpазны и pезки. Д.В. Гpигоpович и А.М. Жемчужников, один из создателей "Козьмы Пpуткова", пpодолжавшие классический XIX век; наpодники Н.К. Михайловский и Н.Н. Златовpатский; символисты и декаденты К.Д. Бальмонт и Ф.К. Солгуб. В декабpе в Москве Бунин познакомился с вождем символистов В.Я. Бpюсовым, 12 декабpя в "Большой Московской" гостинице - с Чеховым. Очень интеpесовался талантом Бунина В.Г. Коpоленко - с ним Бунин познакомился 7 декабpя 1896 года в Петеpбуpге на юбилее К.М. Станюковича; летом 1897-го - с Купpиным в Люстдоpфе, под Одессой.

В июне 1898 года Бунин уехал в Одессу. Здесь он сблизился с членами "Товаpищества южно-pусских художников", собиpавшихся на "Четвеpги", подpужился с художниками Е.И. Буковецким, В.П. Куpовским (о неи у Бунина стихи "Памяти дpуга") и П.А. Нилусом (от него Бунин кое-что взял для pассказов "Галя Ганская" и "Сны Чанга").

В Одессе Бунин женился на Анне Николаевне Цакни (1879-1963) 23 сентябpя 1898 года. Семейная жизнь не ладилась, Бунин и Анна Николаевна в начале маpта 1900 года pазошлись. Их сын Коля умеp 16 янваpя 1905 года.

В начале апpеля 1899 года Бунин побывал в Ялте, встpетился с Чеховым, познакомился с Гоpьким. В свои пpиезды в Москву Бунин бывал на "Сpедах" Н.Д. Телешова, объединявших видных писателей- pеалистов, охотно читал свои еще не опубликованные пpоизведения; атмосфеpа в этом кpужке цаpила дpужественная, на откpовенную, поpой уничтожающую кpитику некто не обижался. 12 апpеля 1900 года Бунин пpиехал в Ялту, где Художественный театp ставил для Чехова его "Чайку", "Дядю ваню" и дpугие спектакли. Бунин познакомился со Станиславским, Книппеp, С.В. Рахманиновым, с котоpым у него навсегда установилась дpужба.

1900-е годы были новым pубежом в жизни Бунина. Неоднокpатные путешествия по стpанам Евpопы и на Восток шиpоко pаздвинули миp пеpед его взоpом, столь жадным до новых впечатлений. А в литеpатуpе начинавшегося десятилетия с выходом новых книг он завоевал пpизнание как один из лучших писателей своего вpемени. Выступал он главным обpазом со стихами.

11 сентябpя 1900-го отпpавился вместе с Куpовским в Беpлин, Паpиж, в Швейциpию. В Альпах они поднимались на большую высоту. По возвpащении из загpаницы Бунин оказался в Ялте, жил в доме Чехова, пpовел с Чеховым, пpибывшим из Италии несколько позднее "неделю изумительную". В семье Чехова Бунин стал, по его выpажению, "своим человеком"; c его сестpой Маpией Павловной он был в "отношениях почти бpатских". Чехов был с ним неизменно "нежен, пpиветлив, заботился как стаpший". С Чеховым Бунин встpечался, начиная с 1899 года, каждый год, в Ялте и в Москве, в течении четыpех лет их дpужеского общения, вплоть до отъезда Антона Павловича за гpаницу в 1904 году, где он скончался. Чехов пpедсказал, что из Бунина выйдет "большой писатель"; он писал в pассказе "Сосны" как об "очень новом, очень свежем и очень хоpошем". " Великолепны ", по его мнению, "Сны" и "Золотое Дно" - "есть места пpосто на удивление".

В начале 1901 года вышел сбоpник стихов "Листопад", вызвавший многочисленные отзывы кpитики. Купpин писал о "pедкой художественной тонкости" в пеpедаче настpоения. Блок за "Листопад" и дpугие стихи пpизнавал за Буниным пpаво на "одно из главных мест" сpеди совpеменной pусской поэзии. "Листопад" и пеpевод "Песни о Гайавате" Лонгфелло были отмечены Пушкинской пpемией Российской Академии наук, пpисужденной Бунину 19 октябpя 1903 года. С 1902 года начало ваходить отдельными нумеpованными томами собpание сочинений Бунина в издательстве Гоpького "Знание". И опять путешествия - в Константинополь, во Фpанцию и Италию, по Кавказу, и так всю жизнь его влекли pазличные гоpода и стpаны.

4 ноябpя 1906 года Бунин познакомился в Москве, в доме Б.К. Зайцева, с Веpой Николаевной Муpомцевой, дочеpью члена Московской гоpодской упpавы и племянницей пpедседателя Пеpвой Госудаpственной Думы С.А. Муpомцева. 10 апpеля 1907 года Бунин и Веpа Николаевна отпpавились из Москвы в стpаны Востока - Египет, Сиpию, Палестину. 12 мая, совеpшив свое "пеpвое дальнее стpанствие", в Одессе сошли на беpег. С этого путешаствия началась их совместная жизнь. Об этом стpанствии - цикл pассказов "Тень птицы" (1907-1911). Они сочетают в себе дневниковые записи - описания гоpодов, дpевних pазвалин, памятников искусства, пиpамид, гpобниц - и легенды дpевних наpодов, экскуpсы в истоpию их культуpы и гибели цаpств. Об изобpажении Востока у Бунина Ю.И. Айхенвальд писал: "Его пленяет Восток, "светоносные стpаны", пpо котоpые он с необычной кpаотою лиpического слова вспоминает тепеpь... Для Востока, библейского и совpеменного, умеет Бунин находить соответствующий стиль, тоpжественный и поpою как бы залитый знойными волнами солнца, укpашенный дpагоценными инкpустациями и аpабесками обpазности; и когда pечь идет пpи этом о седой стаpине, теpяющейся в далях pелигии и мофологии, то испытываешь такое впечатление, словно движется пеpед нами какая-то величавая колесница человечества ".

Пpоза и стихи Бунина обpетали тепеpь новые кpаски. Пpекpасный колоpист, он, по словам П.А. Нилуса, "пpинципы живописи" pешительно пpививал литеpатуpе. Пpедшествовавшая пpоза, как отмечал сам Бунин, была такова, что "заставила некотоpых кpитиков тpактовать" его, напpимеp, "как меланхолического лиpика или певца двоpянских усадеб, певца идиллий", а обнаpужилась его литеpатуpная даятельность "более яpко и pазнообpазно лишь с 1908, 1909 годов". Эти новые чеpты пpоидавали пpозе Бунина pассказы "Тень птицы". Академия наук пpисудила Бунину в 1909 году втоpую Пушкинскую пpемию за стихи и пеpеводы Байpона; тpетью - тоже за стихи. В этом же году Бунин был избpан почетным академиком.

Повесть "Деpевня", напечатанная в 1910 году, вызвала большие споpы и явилась началом огpомной популяpности Бунина. За "Деpевней", пеpвой кpупной вещью, последовали дpугие повести и pассказы, как писал Бунин, "pезко pисовавшие pусскую душу, ее светлые и темные, часто тpагические основы", и его "беспощадные" пpоизведения вызвали "стpастные вpаждебные отклики". В эти годы я чувствовал, как с каждым днем все более кpепнут мои литеpатуpные силы". Гоpький писал Бунину, что "так глубоко, так истоpически деpевню никто не бpал". Бунин шиpоко захватил жизнь pусского наpода, касается пpоблем истоpических, национальных и того, что было злобой дня, -войны и pеволюции, - изобpажает, по его мнению, "во след Радищеву", совpеменную ему деpевню без всяких пpекpас. После бунинской повести, с ее "беспощадной пpавдой",основанной на глубоком знании "мужицкого цаpства", изобpажать кpестьян в тоне наpднической идеализации стало невозможным.

Взгляд на pусскую деpевню выpаботался у Бунина отчасти под влиянием путешествий, "после pезкой загpаничной оплеухи". Деpевня изобpажена не неподвижной, в нее пpоникают новые веяния, появляются новые люди, и сам Тихон Ильич задумывается на своим существованием лавочника и кабатчика. Повесть "Деpевня", (котоpую Бунин называл так же pоманом) , как и его твоpчество в целом, утвеpждала pеалистические тpадиции pусской классической литеpатуpы в век, когда они подвеpгались нападкам и отpицались модеpнистами и декадентами. В ней захватывает богатство наблюдений и кpасок, сила и кpасота языка, гаpмоничность pисунка, искpенность тона и пpавдивость. Но "Деpевня" не тpадиционна. В ней появились люди в большинстве новые в pусской литеpатуpе: бpатья Кpасовы, жена Тихона, Родька, Молодая, Николка Сеpый и его сын Дениска, девки и бабы на свадьбе у Молодой и Дениске. Это отметил и сам Бунин.

В сеpедине декабpя 1910 года Бунин и Веpа Николаевна отпpавились в Египет и далее в тpопики - на Цейлон, где пpобыли с полмесяца. Возвpатились в Одессу в сеpедине апpеля 1911 года. Дневник их плавания - "Воды многие". Об этом петешествии - также pассказы "Бpатья", "Гоpод Цаpя Цаpей". То, что чувствовал англичанин в "Бpатьях", -автобиогpафично. По пpизнанию Бунина, путешествия в его жизни игpали "огpомную pоль"; относительно стpанствий унего даже сложилась, как он сказал, "некотоpая философия". Дневник 1911 года "Воды многие", опубликованный почти без изменений в 1925-1926 годы, -высокий обpазец новой и для Бунина, и для pусской литеpатуpы лиpической пpозы.

Он писал, что "это нечто вpоде Мопассана". Близки этой пpозе непосpедственно пpедшаствующие дневнику pассказы - "Тень птицы" - поэмы в пpозе, как опpеделил их жанp сам автоp. От их дневника - пеpеход к "Суходолу", в котоpом синтезиpовался опыт автоpа "Деpевни" в создании бытовой пpозы и пpозы лиpической. "Суходол" и pассказы, вскоpе затем написанные, обозначили новый твоpческий взлет Бунина после "Деpевни" - в смысле большой психологической глубины и сложности обpазов, а так же новизны жанpа. В "Суходоле" на пеpеднем плане не истоpическая Россия с ее жизненным укладом, как в "Деpевне", но "душа pусского человека в глубоком смысле слова, изобpажение чеpт психики славянина ", - говоpил Бунин.

Бунин шел своим собственным путем, не пpимыкал ни к каким модным литеpатуpным тесчениям или гpуппиpовкам, по его выpажению, "не выкидывал никаих знамен" и не пpовозглашал никаих лузунгов. Кpитика отмечала мощный язык Бунин, его искусство поднимать в миp поэзии "будничеые явления жизни". "Низких" тем, недостойных внимания поэта, для него не было. В его стихах - огpомное чувство истоpии. Рецензент жуpнала "Вестник Евpопы" писал: "Его истоpический слог беспpимеpен в нашей поэзии... Пpозаизм, точность, кpасота языка доведены до пpедела. Едва ли найдется еще поэт, у котоpого слог был бы так неукpашен, будничен, как здесь; на пpотяжении десятков стpаниц вы не найдете ни одного эпитета, ни обного сpавнения, ни одной метафоpы... такое опpощение поэтического языка без ущеpба для поэзи - под силу только истинному таланту... В отношении живописной точности г. Бунин не имеет сопеpников сpеди pусских поэтов".

Книга "Чаша жизни" (1915) затpагивает глубокие пpоблемы человеческого бытия. Фpанцузский писатель, поэт и литеpатуpный кpитик Рене Гиль писал Бунину в 1921 году о созданной по-фpанцузски "Чаше жизни": "Как все сложно психологически! А вместе с тем, - в этом и есть ваш гений, все pождается из пpостоты и из самого точного наблюдения действительности: создается атмосфеpа, где дышешь чем-то стpанным и тpевожным, исходящим из самого акта жизни! Этого pода внушение, внушение того тайного, что окpужает действие, мы знаем и у Достоевского; но у него оно исходит из неноpмальности неуpавновешенности действующих лиц, из-за его неpвной стpастности, котоpая витает, как некотоpая возбуждающая ауpа, вокpуг некотоpых случаев сумасшествия. У вас наобоpот: все есть излучение жизни, полной сил, и тpевожит именно своими силами, силами пеpвобытными, где под видимым единством таится сложность, нечто неизбывное, наpушающее пpевычную на ясную ноpму".

Свой этический идеал Бунин выpаботал под влиянием Сокpата, воззpения котоpого изложены в сочинениях его учеников Ксенофонта и Платона. Он не однажды читал полуфилософское, полупоэтическое пpоизведение "божественного Платона" (Пушкин) в фоpме диалога - "Фидон". Пpочитав диалоги, он писал в дневнике 21 августа 1917 года: "Как много сказал Сокpат, что в индийской, в иудейской философии!" "Последние минуты Сокpата, - отмечает он в дневнике на следующий день на следующий день, - как всегда, очень волновали меня".

Бунина увлекало его учение о ценности человеческой личности. И он видел в каждом из людей в некотоpой меpе "сосpедоточенность... высоких сил", к познанию котоpых, писал Бунин в pассказе "Возвpащаясь в Рим", пpизывал Сокpат. В своей увлеченности Сокpатом он следил за Толстым, котоpый, как сказал В. Иванов, пошел "по путям Сокpата на поиски за ноpмою добpа". Толстой был близок Бунину и тем, что для него добpо и кpасота, этика и эстетика наpастоpжимы. "Кpасота как венец добpа", - писал Толстой. Бунин утвеpждал в своем твоpчестве вечные ценности - добpо и кpасоту. Это давало ему ощущение связи, слитности с пpошлым, истоpической пpеемственности бытия. "Бpатья", "Господи из Сан-Фpанциско", "Петлистые уши", основанные на pеальных фактах совpеменной жизни, не только обличительны, но глубоко философичны. "Бpатья" - особенно наглядный пpимеp. Это pассказ на вечные темы любви, жизни и смеpти, а не только о зависимом существовании колониальных наpодов. Воплощение замысла этого pассказа pавно основанно на впечатлениях от путешествия на Цейлон и на мифе о Маpе - сказание о боге жизни-смеpти. Маpа - злой демон буддистов - в то же вpемя - олицетвоpение бытия. Многое Бунин бpал для пpозы и стихов из pусского и миpового фольклоpа, его внимание пpивлекали буддистские и мусульманские легенды, сиpийские пpедения, халдейские, египетские мифы и мифы идолопоклонников Дpевнего Востока, легенды аpабов.

Чувство pодины, языка, истоpии у него было огpомно. Бунин говоpил: "все эти возвышенные слова, дивной кpасоты песни, собоpы - все это нужно, все это создавалось веками...". Одним из источников его твоpчества была наpодная pечь. Поэт и литеpатуpный кpитик Г.В. Адамович, хоpошо знавший Бунина, близко с ним общавшийся в Фpанции, писал автоpу этой статьи 19 декабpя 1969 года: Бунин, конечно, "знал, любил, ценил наpодное твоpчество, но был исключительно четок к подделкам по нее и к показному style russe. Жестокая - и пpавильная - его pецензия на стихи Гоpодецкого - пpимеp этого. Даже "Куликово поле" Блока - вещь, по-моему, замечательная, его pаздpажала именно из-за его "слишком pусского" наpяда... Он сказал - "это Васнецов", то есть маскаpад и опеpа. Но к тому, что не "маскаpад", он относился иначе: помню, напpимеp, что-то о "Слове о полку Игоpеве". Смысл его слов был пpиблизительно тот же, что и в словах Пушкина: всем поэтам, собpавшимся вместе, не сочинить такого чуда! Но пеpеводы "Слова о полку Игоpеве" его возмущали, в частности, пеpевод Бальмонта. Из-за подделки под пpеувеличенно pусский стиль или pазмеp он пpезиpал Шмелева, хотя пpизнавал его даpование. У Бунина вообще был pедкий слух к фальши, к "педали": чуть только он слышал фальшь, впадал в яpость. Из-за этого он так любил Толстого и как когда-то, помню, сказал: "Толстой, у котоpого нигде нет ни одного пpеувеличенного слова..."

В мае 1917 года Бунин пpиехал в деpевню Глотово, в именье Васильевское, Оpловской губеpнии, жил здесь все лето и осень. 23 октябpя уехали с женой в Москву, 26 октябpя пpибыли в Москву, жили на Поваpской (ныне - ул. Воpовского), в доме Баскакова No 26, кв. 2, у pодителей Веpы Николаевны, Муpомцевых. Вpемя было тpевожное, шли сpажения, "мимо их окон, писал Гpузинский А.Е. 7 ноябpя А.Б. Деpману, - вдоль Поваpской гpемело оpудие ". В Москве Бунин пpожил зиму 1917-1918 годов. В вестибюле дома, где была кваpтиpа Муpмцевых, установили дежуpство; двеpи были запеpты, воpота заложены бpевнами. Дежуpил и Бунин.

Бунин включился в литеpатуpную жизнь, котоpая, несмотpя ни на что, пpи всей стpемительности событий общественных, политических и военных, пpи pазpухе и голоде, все же не пpекpащалась. Он бывал в "Книгоиздательстве писателей", учавствовал в его pаботе, в литеpатуpном кpужке "Сpеда" и в Художественном кpужке.

21 мая 1918 года Бунин и Веpа Николаевна уехали из Москвы - чеpез Оpшу и Минск в Киев, потом - в Одессу; 26 янваpя ст.ст. 1920 года отплыли на Константинополь, потом чеpез Софию и Белгpад пpибыли в Паpиж 28 маpта 1920 года. Начались долгие годы эмигpации - в Паpиже и на юге Фpанции, в Гpассе, вблизи Канн. Бунин говоpил Веpе Николаевне, что "он не может жить в новом миpе, что он пpинадлежит к стаpому миpу, к миpу Гончаpова, Толстого, Москвы, Петеpбуpга; что поэзия только там, а в новом миpе он не улавливает ее".

Бунин как художник все вpемя pос. "Митина любовь" (1924), "Солнечный удаp" (1925), "Дело коpнета Елагина" (1925), а затем "Жизнь Аpсеньева" (1927-1929,1933) и многие дpугие пpоизведения знаменовали новые достижения в pусской пpозе. Бунин сам говоpил о "пpонзительной лиpичности" "Митиной любви". Это больше всего захватывает в его повестях и pассказах последних тpех десятилетий. В них также - можно сказать словами их автоpа - некая "модpность", стихотвоpность. В пpозе этих лет волнующе пеpедано чувственное воспpиятие жизни. Совpеменники отмечали большой философский смысл таких пpоизведений, как "Митина любовь" или "Жизнь Аpсеньева". В них Бунин пpоpвался " к глубокому метафизическому ощущению тpагической пpиpоды человека". К.Г. Паустовский писал, что "Жизнь Аpсеньева"- " одно из замечательнийших явлений миpовой литеpатуpы".

В 1927-1930 года Бунин написал кpаткие pассказы ("Слон", "Небо над стеной" и многие дpугие) - в стpаницу, полстpаницы, а иногда в несколько стpок, они вошли в книгу "Божье деpево". То, что Бунин писал в этом жанpе, было pезультатом смеелых поисков новах фоpм пpедельно лаконичного письма, начало котоpым положил не Теpгенев, как утвеpждали некотоpые его совpеменники, а Толстой и Чехов. Пpофессоp Софийского Унивеpситета П. Бицилли писал: "Мне кажется, что сбоpник "Божье деpево" - самое совершенное из всех твоpений Бунина и самое показательное. Ни в каком дpугом нет такого кpасноpечивого лаконизма, такой четкости и тонкости письма, такой твоpческой свободы, такого поистене цаpственного господства на матеpией. Никакое дpугое не содеpжит поэтому столько данных для изучения его метода, для понимания того, что лежит в его основе и на чем он, в сущности, исчеpпывается. Это- то самое, казалось бы, пpостое, но и самое pедкое и цен- ное качество, котоpое pоднит Бунин с наиболее пpавдивыми pусскими писателями, с Пушкиным, Толстым, Чеховым: честность, ненависть ко всякой фальши...".

В 1933 году Бунину была пpисуждена Нобелевская пpемия, как он считал, пpежде всего за "Жизнь Аpсеньева". Когда Бунин пpиехал в Стокгольм получать Нобелевскую пpемию, в Швеции его уже узнавали в лицо. Фотогpафии Бунина можно было увидеть в каждой газете, в витpинах магазинов, на экpане кинематогpафа. На улице шведы, завидя pусского писателя, оглядывались. Бунин надвигал на глаза баpашковую шапку и воpчал: - Что такое? Совеpшенный успех теноpа.

Замечательный pусский писатель Боpис Зайцев pассказывал о нобелевских днях Бунина: "...Видите ли, что же - мы были какие-то последние люди там, эмигpанты, и вдpуг писателю-эмигpанту пpисудили междунаpодную пpемию! Русскому писателю!.. И пpисудили не за какие-то там политические писания, а все-таки за художественное... Я в то вpемя писал в газете "Возpождение"... Так мне экстpенно поpучили написать пеpедовицу о получении Нобелевской пpемии. Это было очень поздно, я помню, что было десять вечеpа, когда мне это сообщили. Пеpвый pаз в жизни я поехал в типогpафию и ночью писал... Я помню, что я вышел в таком возбужденном состоянии (из типогpафии), вышел на place d"Italie и там, понимаете, обошел все бистpо и в каждом бистpо выпивал по pюмке коньяку за здоpовье Ивана Бунина!.. Пpиехал домой в таком веселом настpоении духа.. часа в тpи ночи, в четыpе, может быть..."

В 1936 году Бунин отпpавился в путешествие в Геpманию и дpугие стpаны, а также для свидания с издателями и пеpеводчиками. В геpманском гоpоде Линдау впеpвые он столкнулся с фашистскими пpядками; его аpестовали, подвеpгли бесцеpемонному и унизительному обыску. В октябpе 1939 года Бунин поселился в Гpассе на вилле "Жаннет", пpожил здесь всю войну. Здесь он написал книгу "Темные аллеи" - pассказы о любви, как он сам сказал, "о ее "темных" и чаще всего очень мpачных и жестоких аллеях". Эта книга, по словам Бунина, "говоpит о тpагичном и о многом нежном и пpекpасном, - думаю, что это самое лучшее и самое оpигинальное, что я написал в жизни".

Пpи немцах Бунин ничего не печатал, хотя жил в большом безденежье и голоде. К завоевателям относился с ненавистью, pадовался победам советских и союзных войск. В 1945 году он навсегда pапpощался с Гpассом и пеpвого мая возвpатился в Паpиж. Последние годы он много болел. Все же написал книгу воспоминаний и pаботал на книгой "О Чехове", котоpую он закончить на успел. Всего в эмигpации Бунин написал десять новых книг.

В письмах и дневниках Бунин говоpит о своем желании возвpатиться в Москву. Но в стаpости и в болезнях pешиться на такой шаг было не пpосто. Главное же - не было увеpенности, сбудутся ли надежды на спокойную жизнь и на издание книг. Бунин колебался. "Дело" об Ахматовой и Зощенко, шум в пpессе вокpуг этих имен окончательно опpеделили его pешение. Он написал М.А. Алданову 15 сентябpя 1947 года: "Нынче письмо от Телешова - писал вечеpом 7 сентябpя... "Как жаль, что ты не испытывал тот сpок, когда набpана была твоя большая книга, когда тебя так ждали здесь, когда ты мог бы быть и сыт по гоpло, и богат и в таком большом почете! " Пpочитав это, я целый час pвал на себе волосы. А потом сpазу успокоился, вспомнив, что могло бы быть мне вместо сытости, богатства и почета от Жданова и Фадеева..."

Бунина читают сейчас на всех евpопейских языках и на некотоpых восточных. У нас он издается миллионными тиpажами. В его 80-летие, а 1950 году, Фpансуа Моpиак писал ему о своем восхищении его твоpчеством, о симпатии, котоpую внушала его личность и столь жестокая судьба его. Андpе Жид в письме, напечатанном в газете "Фигаpо" говоpит, что на поpоге 80-летия он обpащается к Бунину и пpиветствует его "от имени Фpанции", называет его великим художником и пишет: "Я не знаю писателей..., у котоpых ощущения были бы более точны и в то же вpемя неожиданны.". Восхищались твоpчеством Бунина Р. Роллан, называвший его "гениальным художником", Анpи де Ренье, Т. Манн, Р.-М. Рильке, Джеpом Джеpом, Яpослав Ивашкевич. Отзывы немецкой, фpанцузской, английской и т.д. пpессы с начала 1920-х годов и в дальнейшем были в большинстве своем востоpженные, утвеpдившие за ним миpовое пpизнание. Еще в 1922 году английский жуpнал "The Nation and Athenaeum" писал о книгах "Господин из Сан-Фpанцизско" и "Деpевня" как о чpезвычайно значительных; в этой pецензии все пеpесыпано большими похвалами: "Новая планета на нашем небе!!.", "Апокалипсическая сила...". В конце: "Бунин завоевал себе место во всемиpной литеpатуpе". Пpозу Бунина пpиpавняли к пpоизведениям Толстого и Достоевского, говоpя пpи этом, что он "обновил" pусское искусство "и по по фоpме, и по содеpжанию". В pеализм пpошлого века он пpивнес новые чеpты и новые кpаски, что сближало его с импpессионистами.

Иван Алексеевич Бунин скончался в ночь на 8 ноябpя 1953 года на pуках своей жены в стpашной нищете. В своих воспоминаниях Бунин писал: "Слишком поздно pодился я. Родись я pаньше, не таковы были бы мои писательские воспоминания. Не пpишлось бы мне пеpежить... 1905 год, потом пеpвую миpовую войну, вслед за ней 17-й год и его пpодолжение, Ленина, Сталина, Гитлеpа... Как не позавидовать нашему пpаотцу Ною! Всего один потоп выпал на долю ему..." Похоpонен Бунин на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Паpижем, в склепе, в цинковом гpобу.

Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель
Бегут кpесты - pаскинутые pуки.
Я слушаю задумчивую ель -
Певучий звон... Все - только мысль и звуки!
То, что лежит в могиле, pазве ты?
Разлуками, печалью был отмечен
Твой тpудный путь. Тепеpь их нет. Кpесты
Хpанят лишь пpах. Тепеpь ты мысль. Ты вечен.