«Не говори: «Отчего это прежние дни были лучше нынешних?» Потому что не от мудрости ты спрашиваешь об том» (Екклесиаст. Гл.7)

«Прошлое предлагает альтернативы неприемлемому настоящему. В прошлом мы находим то, чего недостает нам сегодня» (Лоуэнталь Д. Прошлое - чужая страна. М.,2004. С.101)

Призраки прошлого сопровождают человечество на протяжении всей его истории. Они есть в каждой культуре и, чем дальше, тем более множится их число. Обычно это «золотой век» в самых разных обличиях, реже - «проклятое прошлое» и еще реже - лишенное эмоциональной окраски былое. Людям свойственно недовольство настоящим и свое представление о том, как могло (должно) быть, они переносят на прошлое. Образ «золотого века» тесно связан с самосознанием породившей его культуры, а потому для изучения менталитета той или иной эпохи, народа или социальной группы важно проанализировать свойственные им фантомы прошлого. В каждой культуре есть несколько образов прошлого, но есть один, наиболее любимый. Так и в жизни отдельного человека: он хранит воспоминания о тех или иных ее периодах, но есть время, которое он считает своим «золотым веком».

Ностальгия о былом в древних обществах - основная тема работ М.Элиаде «Миф о вечном возвращении» и «Священное и мирское». «Ностальгия по Началу есть ностальгия религиозная, - заметил исследователь. - Человек желает обнаружить активное присутствие богов, он стремится жить в свежем, чистом и «сильном» Мире, в таком, каким он вышел из рук Творца (…). Желание жить в присутствии божества, в совершенном мире соответствует ностальгии по раю». В мифологии народов мира, считал М.Элиаде, существуют представления о Священном и Мирском времени. Священное время - это время Священной истории, когда люди постоянно ощущали присутствие Высших сил, когда Небесная Воля была явлена непосредственно и зримо. Мирское время - это недавнее прошлое и современность, время серости и упадка, когда присутствие Божества обнаруживается лишь изредка и смутно. Между Священным и Мирским временем лежит непреодолимая преграда, это принципиально разные эпохи, однако Священное время периодически вторгается в Мирское, чудесным образом преобразуя и озаряя его. Это происходит во время праздников, когда события из жизни богов и героев не просто вспоминаются и отмечаются - они переживаются так, как будто происходят в настоящем. Это происходит во время совершения ритуалов, когда воспроизводятся не просто какие-либо действия, но сама реальность, с которой они когда-то были связаны. Впрочем, в традиционных обществах любое действие, любое событие приобретает смысл и значение вследствие своей связи с аналогичным действием или событием в Священном времени, Лишь тогда обретают они право на существование, когда находят свои образцы, свои первообразы в Великом Прошлом. Таким образом, настоящее можно уподобить платоновской пещере, где томятся закованные в цепи узники, а прошлое - единственно реальному, светлому миру идей, отбрасывающего тени на стены пещеры.

Но все меняется - меняются и образы Священного Времени. Постепенно они секуляризируются, утрачивая непосредственную связь с религией, и вместо богов и героев их начинают заполнять «славные предки». Однако стремление к благоговейному почитанию прошлого, стремление искать и находить в нем оправдание настоящему остаются неизменными. Переселенное из области мифа в область истории Священное Время становится более пластичным и изменчивым, и вот выясняется, что не оно детерминирует настоящее, а, наоборот, настоящее подстраивает под себя образы «Великого Прошлого» - дабы потом было удобнее следовать заветам «славных предков». Конечно, так было всегда. Образы прошлого всегда конструировались настоящим, однако, чем быстрее и кардинальнее они менялись, тем очевиднее становилась эта зависимость. Неудивительно, что во второй половине ХХ века в исторической науке появляется особое направление - история памяти, которая изучает не реальное прошлое, а непрестанно меняющиеся воспоминания о нем. «Прошлое переосмысляется с точки зрения меняющегося настоящего. История в этом смысле - это игра настоящего и прошлого», - считал Б.А.Успенский. Сходные идеи неоднократно высказывали и другие исследователи исторической памяти.

Считается, что «золотой век» (именуемый, правда, золотым родом или поколением) впервые упоминается в поэме Гесиода ( VIII - VII вв. до н.э.) «Труды и дни». Это время правления Кроноса, когда люди жили, «как боги, с спокойной и ясной душою, / Горя не зная, не зная трудов» (пер. В.В.Вересаева). В литературе Древнего Рима данный образ обогащается новыми чертами. Если Гесиод говорил преимущественно о благополучной жизни людей «золотого века», то римские авторы акцентируют внимание на их нравственных качествах и разумной общественной жизни. Наиболее полная картина «золотого века» - в поэме Овидия «Метаморфозы» (гл.1, 15). Кроме того, его описания содержатся в «Любовных элегиях» Овидия, «Буколиках» и «Георгиках» Вергилия, сатирах Ювенала, «Нравственных письмах к Луцилию» Сенеки и в других произведениях. Каковы же, по мнению римлян, основные черты «золотого века»?

Во-первых, простая и счастливая жизнь в гармонии с природой. В эпоху «золотого века» люди не терзали землю, и она без принуждения давала своим детям все необходимое. Люди не покушались на ее недра и не занимались мореплаванием. Они довольствовались самым необходимым, не покушаясь на свободу природы и других людей. Во-вторых, тогда не было войн, ибо людьми не владела жажда наживы. В-третьих, у людей «золотого века» не было юридических норм; они соблюдали справедливость, следуя естественному закону.

Наряду с образами мифического «золотого века» в конце эпохи гражданских войн и начале периода Империи появляется исторический образ «золотого века». Это - республиканское прошлое. Его прославляли Гай Саллюстий Крисп (Заговор Катилины), Тит Ливий (История от основания Рима), Сенека, Гораций, Ювенал и другие. Его черты, как и черты мифического «золотого века», прямо противоположны современности.

Прежде всего это простая, естественная, лишенная роскоши жизнь (как в мифическом «золотом веке»), которая, по мнению многих римских авторов, была главным залогом всех остальных добродетелей предков. Перечисляя их, они акцентируют внимание на былом единстве и сплоченности римского народа, самопожертвовании, альтруизме, пренебрежении личным благополучием и преданности государственным интересам («Скромны доходы были у каждого, но умножалась общая собственность», - пишет Гораций (пер. Н.Шатерникова)), прочности семейных уз, женской добродетели и почитании старших.

Таким образом, в Древнем Риме сформировались основные черты «идеального прошлого», которые из века в век станут повторяться в культуре самых разных народов. Разумеется, эти черты будут усложняться и умножаться, но суть мечтаний о «добром старом времени» останется неизменной.

На протяжении веков излюбленной эпохой в европейской культуре была Античность. В Средневековье любовь к ней борется со страхом (ведь Античность - это язычество). В эпоху Возрождения он ослабел, но не исчез окончательно, временами прорываясь наружу (вспомним успех проповедей Савонаролы среди гуманистов и художников). В XVIII веке культ Античности достиг своего апогея, ибо отныне его не сдерживали никакие религиозные сомнения. Однако на рубеже XVIII - XIX веков, в начале эпохи романтизма, у него появился сильный соперник - Средневековье. В чем же секрет его успеха?

Эпоха романтизма характеризуется ростом национального самосознания, стремлением к поискам национальной идентичности и ее истокам. Но где их найти? Античность - общий идеал прошлого, общая копилка эстетических идеалов, исторических примеров и уроков. Иное дело - Средневековье. Оно у каждого свое, и именно в нем романтики искали свои корни.

Любовь к Средневековью была связана и с появлением новой эстетики. Если классицисты настаивали на ведущей роли разума в создании произведений искусства, то романтики, воскресив древнегреческую идею о боговдохновенности творчества, подчеркивали его стихийность, бессознательность, неподвластность рассудку. И в средневековом искусстве романтиков привлекало как раз то, что отвращало классицистов, - отсутствие чувства меры и обращенность в бесконечность.

Гибель многих иллюзий XVIII века и прежде всего утрата веры во всесилие разума и его способность изменить к лучшему жизнь общества также способствовали популяризации светлых образов Средневековья. Чистая, незамутненная, искренняя вера средневековых людей противопоставлялась скептицизму и безверию современников; родственные и личностные связи средневекового общества противопоставлялись формальным юридическим и экономическим отношениям, связывающим современных людей; труд средневекового ремесленника, изготовлявшего свое изделие от начала до конца, противопоставлялся изматывающему однообразному труду современного рабочего. Однако самое главное, что, по мнению романтиков, выгодно отличало Средневековье от серой и чопорной современности, так это интенсивность и яркость жизни, сильные эмоции, глубокие и искренние чувства.

Увлечение Средневековьем в эпоху романтизма было характерно для всех европейских стран, но особенно заметно оно в немецкой и русской культурах. Отчасти это можно объяснить неразвитостью политической жизни в германских землях и Российской Империи, в результате чего интеллектуальные и творческие усилия мыслящей части общества были обращены в прошлое, противопоставленное настоящему. Отчасти культ Средневековья был связан с усилением национального самосознания, связанным с борьбой против Наполеоновской Франции. Заметную роль в его распространении сыграла поддержка власть имущих, увидевших связь между преклонением перед Средневековьем, усилением патриотизма и укреплением своего господства, укорененного в Великом Прошлом.

Первый талантливый апологет Древней Руси - князь М.М.Щербатов (1733-1790), автор книги «О повреждении нравов в России», полный текст которой увидел свет лишь в конце XIX века. М.М.Щербатов отнюдь не идеализирует допетровскую Русь. Правда, он отзывается не без симпатии об образе жизни предков, и его характеристики древней Руси впоследствии встречаются у европейских и русских романтиков, вздыхающих о «своем» средневековье. В частности, он пишет о простом образе жизни представителей высших сословий, о святости родственных уз, о твердости религиозных устоев, однако осуждает бесправное положение женщин, местничество, суеверия и предрассудки. Преобразования Петра I были, по мнению М.М.Щербатова, по существу разумны и оправданы, и Россия добилась блистательных и быстрых успехов в области внешней политики и просвещения, но эти же самые преобразования и успехи привели в конце концов к плачевным результатам, а именно к порокам и преступлениям царствования Екатерины II . Книга М.М.Щербатова глубоко пессимистична, и его историческая логика сродни Титу Ливию. В свое время Тит Ливий, повествуя о победах римского оружия, показал, что именно эти успехи стали причиной несчастий современной жизни (расширение территории государства привело к утрате единства, военные трофеи пробудили любовь к роскоши и раздоры и т.д.). Следуя этим рассуждениям, М.М.Щербатов, с похвалой отзываясь и о «добром старом времени» и о преобразователе, показал историческую обреченность близкой его сердцу эпохи и любых, даже самых необходимых и разумных реформ. Впрочем, рассуждения М.М.Щербатова не имели никакого влияния ни на современников, ни на тех его соотечественников, которые полвека спустя, вместе с другими европейскими романтиками, искали в Средневековье «особый путь» для своей страны.

Итак, в Средневековье европейцы и русские видели истоки своей национальной идентичности, но тем не менее их описания этой эпохи нередко совпадают. Однако есть и отличия. То, что славянофилы воспринимают как особенности русского народа, европейские авторы обычно считают особенностями средневекового человека (или просто человека из «доброго старого времени»), не связывая их напрямую с его национальностью. Особенно много общего имеют образы немецкого и русского Средневековья. Среди наиболее интересных источников, помогающих увидеть некоторые параллели, - сочинения славянофилов (К.С.Аксаков «Об основных началах русской истории»; Киреевский И.В. «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России»; Хомяков А.С. «По поводу статьи И.С.Киреевского «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России»»), «Фантазии об искусстве» и «Сердечные излияния монаха, любителя искусства» В.-Г.Вакенродера, книга известного социолога Ф.Тённиса «Общность и общество» и написанные во время Первой мировой войны «Наблюдения аполитичного» Т.Манна, в которых особенно отчетливо прослеживается сходство немецких и русских идей относительно своего прошлого и настоящего. Перечислим универсальные черты образов немецкого и русского Средневековья. 1. Глубокая религиозность. Религия пронизывала всю жизнь людей, определяя их мировосприятие и поступки. 2. Цельность натуры средневекового человека 3. Святость семейных уз, супружеская верность, почитание родителей. 4. Доброта и простодушие (Вакенродер восхищается «тихим серьезным характером» немцев XVI века). 4. Средневековое общество - общество социальной гармонии. 5. Только в Средневековье народ обладал в полной мере своим национальным характером и своей национальной, самобытной культурой. 6. Аполитичность и «гордое послушание» (по выражению Т.Манна) по отношению к государственной власти, воспринимаемой как неизбежное зло, - одна из основных черт национального характера народа, отличающая его от западных соседей (для русских это - Западная Европа, для немцев - Франция). 7. Средневековье - не только достояние прошлого. Оно осталось в жизни простого народа.

Во второй половине XIX века в Германии появляется интерес к национальному язычеству, что во многом было связано с творчеством Вагнера. В начале ХХ столетия он заметно возрос, сопровождаясь усилением национализма, антисемитизма, ослаблением влияния христианства и постоянной критикой современно общества, осуждаемого за эгоизм, индивидуализм и неспособность к самопожертвованию. Вот почему многие немецкие интеллектуалы приветствовали начало Первой мировой войны, видя в ней тот очистительный огонь, которой превратит эгоцентричного ленивого бюргера в героя, достойного великих предков, и сплотит народ в единое целое. Эти иллюзии оказались удивительно живучими. Они пережили Первую мировую войну и стали прелюдией новой, еще боле страшной катастрофы. Впрочем, не о ней ли еще в 1834 году писал Г.Гейне: «Христианство (…) несколько ослабило грубую германскую воинственность, но искоренить ее не смогло, и если когда-либо сломится обуздывающий талисман, крест, то вновь вырвется наружу дикость древних бойцов, бессмысленное берсеркерское неистовство (…). Этот талисман ослабел, и настанет день, когда он обрушится (…). Тогда (…) восстанут старые каменные боги (…), и, наконец, поднимется на ноги Тор (…) и разгромит готические соборы. (…) В Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой Французская революция покажется лишь безобидной идиллией».

Это не только уникальное по своей точности пророчество. Это напоминание о том, что любая игра, в том числе и с прошлым, если ею слишком увлечься, может закончиться трагически. И еще: историческое и культурное наследие, иными словами, «наше прошлое» - не только «золотой век», источник гордости, восхищения или умиления. Это и то, о чем писал А.С.Хомяков в стихотворении «Не говорите: то былое…», это темное и тяжелое бремя внутри каждого народа и человека, которое надо понять и преодолеть.

Литература

1.Аксаков И.С. По поводу празднования 1000-летия России // К.С.Аксаков, И.С.Аксаков. Избранные труды. М.:Роспэн, 2010.

2. Аксаков К.С. Об основных началах русской истории //Аксаков К.С., Аксаков И.С. Избранные труды. - М.:Роспэн, 2010.

3. Вакенродер В.-Г. Рассказ о том, как жили старые немецкие художники, где в качестве примера будут показаны Альбрехт Дюрер и отец его Альбрехт Дюрер Старший //Вакенродер В.-Г. Фантазии об искусстве. - М.: Искусство, 1977

4. Время - история - память. Историческое сознание в пространстве культуры. Под ред. Л.П.Репиной. - М.:ИВИ РАН, 2007

5. Гейне Г. К истории религии и философии в Германии. - М.: Прогресс, 1994

6. Диалоги со временем. Память о прошлом в контексте истории. Под ред. Л.П.Репиной. М.: ИВИ РАН, 2008

7. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М.:Наука, 1991

8. Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России //Киреевский И.В. Духовные основы русской жизни. - М.: Институт русской цивилизации, 2007

9. Лоуэнталь Д. Прошлое - чужая страна. - М.,2004

10. Песков А.М. Германский комплекс славянофилов // Россия и Германия: опыт философского диалога. М.,1993

11. Тённис Ф. Общность и общество. - СПб.: Владимир Даль, 2002

12. Томан И.Б. Образы XVIII века в сочинениях И.С.Тургенева // Тургеневский сборник. Вып.4. - М.: Тургеневское общество, 2007. - С. 41-56

13. Томан И.Б. Ностальгия о «золотом веке» в русской и немецкой культуре XIX века // Тургеневские чтения. VI. М.: Книжица, 2014. С.32-52

14. Томан И.Б. Образы «золотого века» в культуре Европы и России // Диалог культур: Россия - Запад - Восток. Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XIV Кирилло-Мефодиевские чтения». Москва - Ярославль: Редмер, 2013. С. 83-89

15. Томан И.Б. Образы XVIII столетия в европейской и русской культуре (конец XVIII-начало ХХ века) // Актуальные вопросы изучения духовной культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия - Запад - Восток. Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XV Кирилло-Мефодиевские чтения”. 13 мая 2014 года. М-Ярославль:Ремдер, 2014. - С.240-250

16. Томан И.Б. Из истории культа руин в Европе и России // Актуальные вопросы изучения духовной культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия - Запад - Восток. Материалы Международной научно-практической конференции "Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XV Кирилло-Мефодиевские чтения". 19 мая 2015 года. Москва-Ярославль: Редмер, 2015. С. 192-206

17. Успенский Б.А. История и семиотика // Успенский Б.А. Этюды о русской культуре. - СПб., 2002

18. Хомяков А.С. По поводу статьи И.С.Киреевского «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» // Хомяков А.С. Избранные статьи и письма. - М.: Городец, 2004

19. Шлегель Ф. Путешествие во Францию //Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т.2. М.,1983

20. Щербатов М.М. О повреждении нравов в России // “О повреждении нравов в России» князя М.Щербатова и «Путешествие» А.Радищева. М., 1983

21. Эксле О. Миф о средневековье // Одиссей -1999. М., 1999

22. Элиаде М. Миф о вечном возвращении; Священное и мирское //Элиаде М. Миф о вечном возвращении.- М.: Ладомир, 2000

23. Mann Th. Betrachtungen eines Unpolitischen. - Frankfurt am Main, 1983

Томан Инга Бруновна , канд. ист. наук, доцент Государственного института русского языка им. А.С.Пушкина

Золотой век - это целая эпоха в искусстве, которая отличается от других своими образами и стилистическими манерами. Взглянем на особенности, которые отличают эту эпоху искусства от всех остальных. Почему золотой век стал основным и фундаментальным в развитии русской культуры? Попробуем разобраться.

Основные элементы этой эпохи

Выражение «золотой век» появилось тогда, когда все искусство начали делить на временные отрезки. Именно тогда стали выделять золотой и серебряный века. Золотой век - это девятнадцатый век, когда русское искусство стало процветать и включать в себя художественные элементы, которые уже были известны и активно использовались в Западной Европе.

В литературе этого времени стали преобладать элементы стиля просвещения, которые были наиболее популярны в Европе. Кроме того, важно сказать, что золотой век - это период, когда русский язык начал свое развитие, благодаря которому он стал намного красивее и обширнее. Появляются новые слова, обороты, средства выразительности и поэтические образы.

Значение этой эпохи

После того как значение золотого века было раскрыто, нужно сказать несколько слов о том, какие направления были открыты для русского искусства в эту эпоху. Золотой век поспособствовал развитию русского языка, во время которого стали раскрываться важные черты русской национальной культуры. Стали выделять несколько основных течений золотого века - это гуманизм, социальность и гражданственность.

Девятнадцатый век становится очень важным в формировании социальной жизни, где литература выходит на первое место и играет центральную роль в деятельности общественности.

Поскольку именно девятнадцатый век стал именно тем временем, на которое выпала Гражданская война 1812 года, то эта эпоха стала ключевой в создании русского патриотического духа. Именно в эту же эпоху началось восстание декабристов (1825 год), а вскоре и отмена крепостного права. Это все оказало очень большое влияние на дух русского народа, изменило всю его жизнь во всех сферах, создало новые представление о мире и быте.

Кроме того, важно сказать о том, что золотой век - это время, когда люди стали больше интересоваться историей. Это было обусловлено победой в Гражданской войне 1812 года. Национальное самосознание стало намного более развитым. Огромным культурным памятником стало произведение Н. Карамзина «История государства Российского». Это творение стало первым в жанре истории, которое читала вся страна, ища ответ на вопрос о том, какое место занимает Россия в истории всего мира.

Литература этой эпохи

В литературе золотой век - это именно та эпоха, когда начинается самый рассвет всего художественного творчества. Новые литературные направления, например тот же романтизм, новые поэтические образы, новые формы стихосложения. Все это начинает развиваться в эпоху Елизаветы - в золотой век русской литературы.

Александр Пушкин

Самым известным поэтом, который сделал огромный вклад в развитие литературы золотого века, считается Александр Сергеевич Пушкин. Именно благодаря поэту русский язык стал развиваться. Появилось огромное количество новых, ранее неиспользуемых изобразительно-выразительных средств, которые начинают встречаться в каждом произведении Пушкина.

Одним из центральных персонажей золотого века, который как нельзя лучше характеризует данную эпоху, стал Евгений Онегин - главный герой одноименного романа Александра Сергеевича. Онегин поддерживает все те взгляды, которые были характерны для людей, живущих в эту эпоху.

Михаил Лермонтов

Произведения Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри» и «Демон» стали творениями, подчеркивающими уровень литературного развития в девятнадцатом веке. Как и у Александра Пушкина, главные герои стали изображением «лишнего человека», который не может найти своего места в мире, скитаясь в одиночку и преодолевая жизненные трудности, порой идя нечестным путем.

Антон Чехов

Сатирические произведения Антона Павловича Чехова также относятся к русской классике золотого века. Отражающие истинную человеческую суть многие пьесы Антона Павловича до сих пор ставят в театрах по всему миру. В своих произведениях Антон Чехов всегда затрагивал очень важные проблемы современного человека. Причем важно сказать, что то, как преподносит автор эти человеческие недостатки, вызывает и смех, и жалость одновременно. Про всегда говорили «смех сквозь слезы».

Федор Достоевский

Творчество Федора Михайловича также стало очень важным для золотого века. Новые взгляды, которые основывались на свободе личности, перевернули все восприятие мира. Именно эту проблему поднимает Федор Достоевский в ряде своих произведений. Например, «Игрок» даже произносит такую фразу, которая заставляет задуматься: «Если десять лет назад это было постыдно, а сегодня это выставляется напоказ, то что можно ожидать от последующих поколений?..» В другом своем произведении, «Преступление и наказание», Достоевский через своего главного героя - Раскольникова показывает, что человеку подвластно все, он свободен и вправе делать все, что ему будет угодно. Однако совесть и моральные принципы должны удерживать человека от совершения очень больших и непоправимых ошибок.

Иван Тургенев

Творчество Ивана Сергеевича Тургенева также ярко подчеркивает все аспекты нового бытового строя в обществе. Его произведение «Отцы и дети» описывает период, когда новые взгляды только начинают появляться среди молодежи. Более взрослое поколение, выросшее в совсем другой период, не может понять и поддержать нововведенные общественные мнения. Это неприятие отлично характеризует все воспитание более взрослого поколения. Произведения Ивана Тургенева могут помочь тем, кто пытается разобраться, как и почему человек рассуждает сегодня так, а не как-либо иначе.

Лев Толстой

Произведения Льва Николаевича Толстого, столь же известного представителя золотого века, - это творения, которые способны показать читателям все те нормы и принципы нравственности, которые поддерживались на протяжении очень долгих столетий. Многочисленные произведения, которые рассказывают об одиночестве безнравственных людей, об их муках и переживаниях, несут особую мораль для всех читателей.

«Война и мир» - роман-эпопея, который кроме проблемы человеческой безнравственности раскрывает все ужасы военного искусства. Описанная писателем Гражданская война 1812 года имеет центральное место в произведении. Главные герои понимают всю жестокость и глупость войны, бессмысленность принесенных в жертву жизней.

Федор Тютчев

Творчество Федора Ивановича стало завершающим. Именно произведения Ивана Тютчева заключили золотой век в литературе, таким образом, отделив от всех последующих эпох. Лирические произведения, которые выходили из под руки писателя, уже больше напоминают серебряный век своими образами, однако все же не имеют особенности, присущей следующей эпохе.

Общий вывод

Девятнадцатый век, или золотой век, стал очень важным в развитии русского языка, литературы и культуры в целом. подробно разобрано выше. Сложно представить, что было бы с русской культурой, если бы не было всех тех прекрасных писателей, благодаря которым произошел такой быстрый и стремительный переворот всех взглядов, как политических, так и общественных.

«Золотой век»

Считается, что «Золотой век» - состояние первобытного общества, свободного от частной собственности и классовых антагонизмов и якобы не знавшего экономического, экологического и политического кризисов. Яркий и образный термин возник впервые в трудах античных мыслителей и литераторов, которые различали в соответствии с мифологической традицией несколько веков в истории человечества.

Самый ранний назван «золотым», поскольку в это время люди жили в мире и согласии под мудрым правлением бога Сатурна. Затем наступил «серебряный век», когда к власти в античном пантеоне пришел Зевс. Жизнь к тому времени резко изменилась в худшую сторону, однако Громовержец быстро навел порядок своими стрелами-молниями. Боги по-прежнему были ближе к земле и людям, отчего жизнь в целом текла спокойно. Затем пришел «медный век», принесший раздоры среди богов и разобщивший людей. В «железный век» бытие человеческого рода резко ухудшилось: люди утратили страх перед богами и ожесточились. Миропорядок стала определять война.

Во времена «серебряного века» во главе греческого пантеона богов-олимпийцев стоял Громовержец Зевс

Многие ученые и философы XVIII–XIX столетий не без влияния ранних просветителей Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо и других присвоили доисторической эпохе романтическое название «золотого века», поскольку искренне верили в то, что первобытный человек жил в гармонии с собой, миром и окружающими. Современной наукой доказана нереальность «золотого века» во времена первобытнообщинного строя, хотя многие философы-гуманисты и историки по-прежнему упорствуют в устоявшихся взглядах. Нетрудно назвать причины, по которым первобытная жизнь не может считаться идеальной.

Неравенство существовало и в первобытном обществе, а это означает наличие механизмов угнетения. Самым главным институтом власти и угнетения являлось вождество, т. е. безраздельное господство вождей, которые распределяли продукты и работы, устанавливали законы в форме табу, вершили суд. В имущественном отношении все были равны, но это было неизбежно в условиях, когда единственным источником пропитания является охота и собирательство. Мужчина-охотник должен был хорошо питаться, чтобы поддерживать свои силы, и никакой вождь не имел права отбирать у охотников еду, ведь каждый добытчик дичи был на счету.

Имущественное равенство принимало уродливые формы. В некоторых племенах каждую найденную вещь немедленно разрывали на клочки, чтобы все получили по куску. Предмет становился абсолютно бесполезным, хотя его можно было бы употребить с пользой хотя бы в отношении одного человека. Этим человеком мог оказаться больной сородич, новорожденный, ветхий старик.

Вызывает возмущение у цивилизованного человека первобытный суд. Все представления о справедливости во времена родового строя сводились к принципу талиона: око за око, зуб за зуб. Любопытно, что одной из типичных форм наказания за многие проступки был остракизм (изгнание), равнозначный смерти, т. к. в одиночку первобытный человек выжить не мог. Другая, менее частая, но обычная форма особо жестокого наказания - зомбирование. Это превращение неугодных в зомби (живых мертвецов) или порча, т. е. провоцирование болезни или смерти неугодных посредством внушения. Колдуны ловко использовали безоглядную веру своих соплеменников во всемогущество магии и легко расправлялись с любым проблемным человеком, подчиняя его сознание.

Известны многочисленные случаи грабительских войн в первобытную эпоху, особенно с началом «железного века», когда появляются первые укрепленные поселения - городища. Отечественным археологам известны военные конфликты дьяковских племен, населявших Подмосковье в «железном веке» и также строивших городища. К слову, под «железным веком» в археологии понимается настоящий век металла, выделенный современными учеными и длившийся с 2500 лет назад до начала I тыс. н. э.

Почти повсеместно в доисторические времена процветали кровавые жертвоприношения и каннибализм. Некоторые жертвоприношения со временем оформились в ужасающие своей жестокостью культы ритуальных убийств. Не менее известны жертвоприношения, связанные с похоронными обрядами. На похоронах племенного царька или другого представителя знати забивались в большом количестве домашние животные и люди, в первую очередь жены умершего, чтобы обильно полить кровью жалкие кости. У древних славян сохранился в качестве наследия от тех времен обряд тризны (принесение в жертву коня на могиле покойного хозяина).

Каннибализм получил широкое распространение в первобытные времена. Неандертальцы и ранние кроманьонцы, предположительно, вообще не брезговали человеческой плотью и не видели ничего предосудительного в том, чтобы съесть своего больного или старого сородича или ребенка. Долго процветало поедание трупов, т. е. умерших людей. Поедание врагов приняло характер ритуала и получило мифологическое объяснение: это необходимая акция, поскольку людоед получает от съеденного врага все его достоинства - силу рук, быстроту ног, зоркость глаз и т. д.

В суровых условиях первобытного строя господствовало отношение к женщине как к обузе, неизбежное при образе жизни, когда главной экономической функцией являлась охота. Женщина не могла заниматься охотой, поэтому сильные мужчины занимали более высокое положение в коллективе. Имело место и искусственное поддержание низкого статуса женщины. Им поручали с детских лет крайне трудоемкую работу. Нередко работа женщин была примитивна, а потому приводила к их умственному недоразвитию и интеллектуальной деградации.

В первобытном обществе женщины выполняли самую трудоемкую работу

Первобытный матриархат действительно наблюдался у некоторых племен, но философы XIX столетия, как считается сегодня, объясняли этот феномен неправильно. Власть женщин сводилась к выполнению тех функций в управлении хозяйством, которые отказывались осуществлять мужчины. Сами же мужчины были поглощены военными набегами на соседние селения и прочими делами, запустив хозяйство собственной деревни.

В первобытном обществе женщины часто служили предметом торговли между деревнями, причем цена одной «единицы товара» была меньше цены на мясо и равнялась связке бананов или чему-нибудь подобному. Процветало похищение женщин, когда купить их было невозможным. Такое воровство приводило к военным столкновениям между племенами.

Наиболее типичными последствиями принижения социальной роли женщины являются обряды ритуальной дефлорации и клитороэктомии. Ритуальная дефлорация - инициация девушек, праздник в честь их вступления во взрослую жизнь. Обряд подразумевает лишение девственности, которое осуществляли все мужчины племени, после чего молодая женщина доставалась своему супругу. По современным представлениям, это акт насилия, но во времена «золотого века» подобные вещи являлись нормой. Клитороэктомия - ритуальное хирургическое удаление у замужней женщины клитора с целью превращения ее в бесчувственную машину для деторождения, неспособную на сексуальные реакции.

Что касается фантастического здоровья первобытных людей, то это выдумка. Они страдали массой заболеваний - простудой, сифилисом, дефектами скелета. Особо сильны были нарушения обмена веществ и прочие последствия недоедания. Стресс также был очень частым, поскольку доисторическому человеку приходилось постоянно сталкиваться с пещерными львами, саблезубыми тиграми, леопардами и прочими опасными хищниками.

Первобытный человек боялся молнии, урагана, затмений и прочих явлений природы, перед которыми не испытывает страха современный человек. Наш предок находился в плену у грубейших суеверий. В результате многочисленных потрясений и испытаний у древних людей снижалась средняя продолжительность жизни, равнявшаяся примерно 25 годам.

Отсюда легкое отношение к детской смертности: «боги дали - боги взяли». Высокая смертность среди детей была неизбежна в условиях отсутствия гигиены и элементарных медицинских познаний. Также широко практиковался инфантицид (детоубийство) по разным причинам - культовое жертвоприношение, болезнь ребенка, нежеланный ребенок. Чаще всего нежеланными были девочки. Племени требовались мальчики как будущие охотники, а вот женщины считались обузой.

Этнографы, изучавшие современные племена с традиционным укладом быта, описывают инфантицид следующим образом. Мать рожала ребенка, уединившись в лесу и, разумеется, без помощи повивальной бабки. Если рождалась девочка, на которую не давалось разрешения совета старейшин, мать убивала дочку, разбивая ей голову о дерево. Затем выжидала какое-то время, чтобы не вызвать гнева мужа, и возвращалась в селение.

Гармония первобытного человека с природой полностью выдумана. Современный богатый палеонтологический материал предельно наглядно показывает, как вслед за осваивавшим континенты кроманьонцем следовала смерть. Доисторические люди вызвали в результате чрезмерного промысла экологический кризис, приведший к полному исчезновению животных мамонтовой фауны и прочих крупных млекопитающих и птиц. Гигантские ленивцы, броненосцы-глиптодонты, саблезубые тигры, бизоны, северные сайгаки, пещерные медведи, гигантские лемуры, страусы моа и еще около 40 видов крупных животных были полностью истреблены доисторическими людьми.

Добычей первобытного человека нередко становился страус моа

Вместе с тем жизнь первобытного общества нельзя считать чередой насилия и бездумной жестокости. Доисторический человек умел любить, сочувствовать, сострадать ближним. Первобытные люди рисовали на стенах пещер, черпая вдохновение из мира природы. Эти люди торжественно хоронили умерших, устраивали веселые празднества в знак удачной охоты, молились богам. Наши пращуры зачастую отличались щедростью и простодушием. Альтруизм, т. е. готовность прийти на помощь, являлся фактически движущей силой эволюции человека.

Еще Ч. Дарвин категорично утверждал: «…те общества, которые имели наибольшее число сочувствующих друг другу членов, должны были процветать больше и оставить после себя более многочисленное потомство». Дарвин рассуждал просто и здраво. В одиночку человек ни за что не выживет в условиях дикой природы, поэтому мы являемся коллективными существами. Естественный отбор уничтожал коллективы со слабыми внутренними связями. Если внутри коллектива не было достаточно понимания и участия, то он неактивно защищался от влияния экстремальных условий среды, потому что действия людей не были слаженными.

Крепкие коллективы с дружескими отношениями стойко противостояли природе, потому что в этих обществах главенствовало правило трех мушкетеров - «один за всех и все за одного». Естественно, что дети, рожденные в этих коллективах, выживали чаще. Со временем потомки крепких обществ вытеснили нестойкие общества. Гены, отвечающие за социальные навыки, закреплялись в новых поколениях.

Английский специалист по теории эволюции Дж. Холдейн высказал однажды мнение, что среди этих генов важную роль играли «гены альтруизма». Генетики таких генов пока не нашли, но почти все современные ученые убеждены, что одним из факторов становления человека являлись альтруистические наклонности, поскольку они обеспечивали своим обладателям преимущество в коллективной борьбе за выживание.

Следовательно, древний человек не просто был знаком с гуманностью и альтруизмом, но и выжил во многом благодаря им. Точно так же и в наши дни находится место одновременно для зла и добра. «Золотого века», к сожалению, никогда не было. Но радует то, что никогда не было и «железного века».

Золотой век, мифологическое представление, существовавшее в античном мире, о счастливом и беспечном состоянии первобытного человечества; о беззаботной, полной всяких благ и невинной жизни первых людей. Обыкновенно в чертах, характеризующих это "блаженство", отсутствуют элементы высшего интеллектуального порядка и "блаженство" сводится к животному благосостоянию, что доказывает глубокую древность легенд. В греческой литературе легенда о Золотом веке нашла себе развитие в Гесиодовском повествовании о четырех поколениях: золотом, серебряном, медном и железном. Между двумя последними у него еще вставлено поколение героев, нарушающее прогрессивное ухудшение человеческого рода (Труды и Дни, 104-201). В римской литературе тот же сюжет, и весьма близко к Гесиоду, обработан Овидием (Метаморфозы, I, 89-160). По Гесиоду, первое поколение людей в правление верховного бога Кроноса наслаждалось полным блаженством.

"Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою, горя не зная, не зная трудов.
И печальная старость к ним приближаться не смела...
А умирали как будто объятые сном...
Большой урожай и обильный сами давали собой хлебодарные земли...".

«Золотой век», Музей Метрополитен, Нью-Йорк
Картина Иоахима Эйтевала, 1605 год

Умершие люди Золотого века существуют и теперь в виде добрых "демонов", охраняющих порядок на земле. Но за Золотым веком наступил серебряный, затем медный, причем каждый тяжелее и бедственнее предыдущего. Четвертым был век героев (воевавших под Фивами и под Троей) и, наконец, наступил теперешний – железный век, испорченный и жестокий, когда "ни днём не прекращаются труды и печали, ни ночью".

Но наряду с мифом о Золотом веке народы античности знали и более реалистическое, хотя и облеченное в мифологическую форму, представление о "ранних временах" творения, когда первобытные люди влачили жалкое существование, пока их не наделили благами культуры Афина, Деметра, Прометей. По другим верованиям греков, земля сама приносила все необходимое, без всякой обработки; обильные стада дополняли довольство первых людей. Сойдя, по воле Зевса, под землю, Золотое поколение живет там на островах блаженных, под державой Кроноса, почитаемое людьми, как поколение демонов, дарователей всяких благ. Выражение: "жизнь при Кроносе" вошло в поговорку, как в просторечии, так и в литературном языке. Платон в труде "Горгий" и в особенности Дикеарх, в сочинении "О Элладе", говорят про эти первобытные времена, возвышая, конечно, древнее понятие о "блаженстве". Дикеарх, между прочим, видит одну из основных причин блаженства в сознательном воздержании от всяких излишеств, чистоте душевной и вегетарианском питании.

В основе дошедшей до нас античной версии мифа о Золотом веке лежат народные мифологические представления. Раннюю, зародышевую форму таких представлений можно найти у наиболее отсталых народов в виде поверий о "предках", живших лучше, чем теперешние люди, и наделенных особыми чудесными способностями. Например, у аборигенов Австралии, в их тотемических мифах отразилось двойственное представление о "предках": с одной стороны, они изображаются как бесформенные и беспомощные, "недоделанные" существа, а с другой – некоторые из "предков" обладают особыми способностями: опускаться под землю, восходить на небо и пр. В такого рода поверьях и мифах сказывается обычный мифологический мотив – "от противного" (прежде всё было не так, как сейчас, притом, как правило, – лучше), который и лег в основу развития мифологемы Золотого века.

Этот мотив, видимо, с особой силой сказался в эпоху разложения первобытнообщинного строя, в эпоху постоянных междоусобных войн, когда прошлое, более мирное время должно было, по контрасту с жестокой действительностью "железного века", казаться людям беззаботной, счастливой порой. Как своего рода Золотой век характеризуется заря мироздания в скандинавской мифологии (только что сотворенный мир гармоничен, асы радостны, все из золота и т.д.); конец ему кладет "первая война" (асов и ванов). В китайской мифологии говорится о привольной жизни древних людей во времена мифических государей Яо и Шуня. В египетской мифологии счастливая пора – это время, когда на земле царствовали Осирис и Исида. В Шумере верили в существование райской страны Тильмун, "страны живых", не знающей ни болезней, ни смерти. У древних майя первые люди были разумны, проницательны, красивы, т.е. обладали качествами, которых позже их лишили ревнивые боги-создатели.

Представления о Золотом веке можно встретить и в развитых религиозно-мифологических системах. Так, парсы описывают счастливое правление царя Джамшида, когда люди и скот были бессмертны, источники и деревья никогда не высыхали, и пища не истощалась, не было ни холода, ни жары, ни зависти, ни старости. Буддисты вспоминают век реявших в беспредельности прекрасных воздушных существ, не имевших ни пола, ни нужды в пище до той несчастной минуты, когда они, отведав сладкой пены, образовавшейся на поверхности земли, впали в зло и затем осуждены были питаться рисом, рожать детей, строить жилища, делить собственность и устанавливать касты. Последующая история, согласно буддийскому преданию, представляла собой непрерывный процесс вырождения людей. Первую ложь, например, сказал царь Четья, а люди, услышав об этом и не зная, что такое ложь, спрашивали, какая она – белая, чёрная или голубая. Человеческая жизнь становилась короче и короче.

Представление о Золотом веке имеется также в вавилонской, ацтекской и некоторых других мифологиях. Своеобразный вариант мифа о Золотом веке составляет библейский рассказ о жизни первых людей в раю, откуда они позже были изгнаны богом за ослушание (Бытие, 1-3). Перейдя позже в христианское вероучение, этот библейский миф получил в нем совершенно исключительное значение, превратившись в один из важнейших догматов всей христианской религии: "грехопадение" первых людей, как основная причина греховности всего человечества, – отсюда и потеря рая, и все мировое зло. Изображения жизни первых людей в раю очень часты в средневековой христианской иконографии.

Продолженный в христианском учении о земном рае, утерянном первыми людьми, миф о Золотом веке оказал сильнейшее влияние и на европейскую науку нового времени. Когда европейские мореплаватели в эпоху Великих географических открытий столкнулись с жителями внеевропейских стран, жившими первобытнообщинным строем, не знавшими классового гнета, они зачастую воспринимали их быт как подтверждение знакомой картины библейского рая – Золотого века. Отсюда идея о "добром дикаре", живущем по разумным законам природы. Эта идея часто встречается в литературе 16 века (Мартир, Монтень и др.), в 17 и 18 столетиях (Тертр, Руссо, Дидро, Гердер) и даже у ученых 19 века, склонных идеализировать "естественное" состояние древнего человечества (Морган, Зибер и др.). В противовес этой идеализации, Владимир Ильич Ленин писал: "Никакого золотого века позади нас не было, и первобытный человек был совершенно подавлен трудностью существования, трудностью борьбы с природой".

Наши представления о мире идей века Просвещения достаточно полны и точны, опираются на классические работы российских и зарубежных учёных. Вершиной эпохи Просвещения и вместе с тем трагическим её завершением по праву считается XVIII столетие, век великих учёных и писателей, Вольтера, Дидро, энциклопедистов. И в то же время мы знаем, что этот мир идей существенно сложен и противоречив. К тому же XVIII век отнюдь не исчерпывается Просвещением, рядом с идеями и творчеством просветителей существуют и борются с ними иные философские системы и художественные миры. Именно тогда возникает великий спор о Просвещении, который неизбежно принимает эсхатологическую окраску после гибели этой эпохи и многих её деятелей в огне Великой французской революции. Спор этот жизненно важен для русской культуры того времени, определяет её достижения, капитальные идеи и исторические судьбы на протяжении всего XIX века, да и сегодня далёк от завершения. В 1852 году философ-западник П. Я. Чаадаев, возражая славянофилу И. В. Киреевскому, подводил некоторые итоги этого спора: «Общее мнение не ограничивалось сравнением русского просвещения с просвещением европейским, но предполагало вообще, что существенное различие между одним просвещением и другим состоит не в характере, а в степени...» Оставив в стороне исторические подробности полемики, обратим внимание на саму идею: чем больше просвещения и неизбежно с ним связанной свободы, тем лучше. Когда они достигнут наивысшей полноты, наступит Золотой век для всего человечества. Такая по-кандидовски оптимистичная однолинейность, вообще характерная для века Просвещения и его деятелей, исключает любой историзм воззрений и сколько-нибудь эмоционально и философски обоснованную эсхатологию, а вот неизбежный исторический крах основанных на ней прекраснодушных теорий, страшные, кровавые формы, которые эти теории вдруг принимают в мире реальной жизни и политики на грани веков, порождают трагические мысли о конце времён и гибели человечества. Тогда и возникают такие выдающиеся и загадочные произведения, как записанное Ж.-Ф. Лагарпом пророчество Ж. Казота, рождаются такие мыслители, как беспощадный, убедительный и талантливый критик века Просвещения и его деятелей Жозеф де Местр. Все эти обстоятельства заставляют нас иначе взглянуть на XVIII столетие. Вдруг выясняется, что в эту сложную эпоху существовало несколько просвещений, они спорили друг с другом, опирались на совершенно разные культурные традиции и философские системы. Казот и Местр как мыслители и писатели сложились до Великой Французской революции, они - масоны, последователи той самобытной и вполне художественной философии жизни, которую создали живший во Франции португальский мистик Мартиниш Паскуалиш (он и дал имя мартинизму) и его талантливый ученик Л. К. де Сен-Мартен. Философия и эстетика ордена вольных каменщиков в разных формах получила распространение в Западной Европе, особенно в Англии и Германии. Масонство возникло и в России и повлияло на всю её рождающуюся новую культуру, и прежде всего на художественную литературу. Именно здесь в масонских философских и литературных сочинениях прозвучала принципиальная, обоснованная критика многих идей и ценностей XVIII века. Есть у русских вольных каменщиков и своё название для эпохи Просвещения, в которую они живут и делают свою тайную «работу». Масон, переводчик мистических книг и поэт А. Ф. Лабзин говорит ясно: «...Ложное Просвещение, пролиявшееся всюду, есть та река, которая стремится поглотить Истину, хотящую породить нам мужественное чадо и бегущую для того из градов в пустыни и степи». Без инвектив великого мастера ложи «Умирающий сфинкс» не будет до конца понятна таинственная предсмертная статья Пушкина «Александр Радищев» (1836), этот важнейший документ для истории русского масонства, где прямо и точно сказано: «В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но всё в нескладном, искажённом виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения». Эти высказывания показывают, что проблема настолько серьёзна, что ограничиться критикой здесь никак нельзя. Масонская философия была характерна не только как принципиальное отрицание прямолинейного просветительства XVIII века, стала очень последовательным возвратом ко всем домасонским тайным верованиям, традициям мировой эзотерики, античной, восточной, иудейской и христианской, к гностицизму и средневековой мистике, отброшенным после культурных революций, которые произошли в эпохи Возрождения и Просвещения и по дороге многое изъяли из богатого духовного обихода европейского человека, предложили свои самоуверенные однолинейные формулы взамен сложных старых идей. Ясно, что такая философская критика порождает вполне оригинальную эсхатологию, опирающуюся на барочные «Центурии» Нострадамуса, сочинения Якоба Беме и Джона Пордеджа, поэзию немецких розенкрейцеров. Масонский Золотой век оказывается не только позади, но и впереди, в послеисторическом будущем, где времени больше не будет, в вечном царстве света и всемирного братства, а «водители» масонской толпы стремятся повести «братьев» в новый рай на земле, в Золотой век справедливой богини Астреи. Потому-то так интересовали масонов доисторические времена, потому-то особое место в их чтении, переводах и издательской деятельности занимала поэма англичанина Мильтона «Потерянный рай» (в раннем русском переводе с французского поэма получила характерное название «Погубленный рай»). Русские поэты-масоны А. П. Сумароков, В. И. Майков и М. М. Херасков не случайно пишут барочные «оды философические» о Страшном Суде как наказании за падение человека и конце времён. Ибо, когда пал духовно человек, пала и природа, ставшая, по мысли масонов, низкой «натурой», материальным хаосом, лабиринтом мёртвых вещей, где заблудился несчастный потомок светлого первочеловека Адама Кадмона. Только «водители», просвещённые масоны высших степеней могут вывести его из этого лабиринта: Масонская философия имела установившийся взгляд не только на природу и человека, но и на историю, на общество, в котором человек живёт. С этой точки зрения оказывается, что самодержцы, верховные правители, жрецы, священники любой церкви - всего лишь узурпаторы, которые преступно посягнули на общую для всех людей политическую и духовную свободу. Масоны всегда были убеждёнными противниками войн, деятельными сторонниками идеи вечного мира (об этом написан трактат В. Ф. Малиновского, масона и первого директора Царскосельского лицея), отсюда их вражда с Наполеоном, отсюда общеизвестный пацифизм Карамзина и рассуждения молодого масона А. С. Пушкина о «вечном мире». Их псевдоинтернационализм основывался на необходимости объединения народов во всемирной империи, руководимой просвещённым, «конституционным» вождём-масоном. Ясно, что такая философия истории насквозь эсхатологична, полна тёмных и мрачных пророчеств, говорит о началах и концах, исторических канунах и мировых социальных катастрофах. Любое национальное государство с масонской точки зрения является незаконным образованием, посягающим на целостность мира, ибо Бог дал человеку божественную свободу; те же, кто так или иначе ограничил её, являются врагами божественного порядка, поэтому с ними необходимо тайно и беспощадно бороться, вплоть до негласно признаваемого вполне законным умерщвления убеждённых опасных врагов. «Вселенная есть отечество каменщика»,- оказано в масонском уставе. Золотой век Астреи предстаёт у масонов веком, в котором не будет законов, власти, наций, границ и собственности, т.е. это знакомая всем нам по коммунистической мифологии картина социального рая на земле, но в масонской интерпретации она выглядит иначе, ибо в ней есть существенный момент, для марксистов неприемлемый,- идея свободы человеческой воли. «И потому доколе в человеке есть воля, которая хотя и может развратиться худым её употреблением, не престану однако почитать его свободным, хотя он почти всегда порабощён»,- пишет философ-масон Сен-Мартен, мельком упомянутый в «Письмах русского путешественника» и всё же, по-видимому, встречавшийся с их автором. А в толкованиях Священного писания, написанных Гамалеей, говорится о воле как о «собственном в человеке диаволе»: «Но она как Адама вывела из рая, так и всякого из потомков его не впущает туда, пока он не решится на всевозможное исполнение по Евангелию, несмотря ни на какие человеческие заповеди и предания». Философам вторит их издатель, практик масонского дела Новиков: «Добрые люди говорят, что падать есть человеческое, но знать и пребывать в падении есть диавольское». Вот что привлекло в масонском учении молодого Карамзина. В его примечаниях к переводу поэмы Галлера «О происхождении зла» сказано: «Свободная воля причинила падение человека, свободная воля токмо может и паки восставить падшего: она есть драгоценный дар творца, сообщённый им тварям избранным». Карамзин высказывает эту мысль потому, что и в просвещённом XVIII веке человек был ограничен, подавлен, его всё время вдавливали в какие-то рамки. Возникали прогрессивные, но слишком общие абстракции, которые быстро становились материальной силой и ограничивали в правах, обесценивали конкретную самоценную личность. Сильно понизилась цена человеческой жизни. Было от чего прийти в отчаяние и пророчествовать о конце времён и Страшном Суде. Масонский интерес к изначально богатой, таинственной, внутренне свободной душе человека, к познанию себя был для молодого Карамзина любопытен и ценен, он увидел здесь и возможность собственного духовного исцеления и движения вперёд, обретения нового смысла жизни. Разумеется, его привлекала и практическая сторона масонства - благотворительная и книгоиздательская деятельность, педагогика, организация университетов, пансионов, семинарий, учёных и литературных обществ,- т.е. просвещение России, символом которого стал любимый масонами, ставший героем их песнопений император Пётр Великий. Предложенная масонами идея диалектики души имеет весьма мало общего с прямолинейно-механическими идеями просветителей, толковавших человека как мыслящую, полностью зависящую от внешних условий машину и веровавших в исправление неидеального мира путем навязывания ему «правильных», прогрессивных рецептов развития. Идеям царства разума и прогресса масоны противопоставили эсхатологическое учение о повреждении разума и падении некогда идеального, обладавшего полным знанием человека. «Разум наш, будучи изощрён бесполезными науками и подкрепляем самолюбием, или надеянием на свои способности, увеличивает воображение, которое удобно приводит человека и к совершенному добру и к совершенному злу»,- говорил в лекциях духовный вождь русского масонства профессор И. Г. Шварц. В масонском гимне сказано то же: Не случайно главная «великая» (или «материнская») ложа русских масонов всегда носила имя Астреи, древнегреческой богини справедливости, управлявшей счастливым миром идеальных людей в Золотом веке (см. работы Л. Лейтона и особенно книгу С. Бера о райской мифологии масонов). В этой и других ложах братья воспевали в гимнах светлое прошлое: В их поэтических идеях и художественной космологии особое место занимал миф о Золотом веке, находившемся в доисторическом идеальном прошлом, где жил светлый, близкий к Великому Архитектору Вселенной до-человек Адам Кадмон, достойный окружавшего его стройного мира всеобщей гармонии. «Единое понятие о златом веке может представлять черты истинного, общественного (social) блаженства. Чем более оный открыт в обществе, тем оно счастливее; чем менее тем несчастнее»,- утверждал переводчик псалмов Давидовых И. П. Тургенев. Потому-то так интересовали поэтов-масонов знаменитая поэма Мильтона «Потерянный рай» и миф о Купидоне и Психее, в XVII веке давший очаровательно-легкомысленную и грациозную, но на самом деле скрывавшую глубокие философические мысли повесть Лафонтена, писателя, близкого к знаменитому тайному предмасонскому Обществу святых даров и потому привлёкшего внимание русских его «братьев» - Ф. И. Дмитриева-Мамонова и И. Ф. Богдановича. Тема одна - странствования человеческой души-Психеи, её любовь и возвышение, прикосновение к светлой вечной тайне мира и неспособность сохранить это тайное знание и следовать ему, приводящая к падению и потере света. Пал, утратил прежнюю гармонию, своё духовное начало, облёкся тленным телом, косной материей и пороками человек. Пала и природа, «падшая натура», ставшая диким материальным хаосом, мрачным лабиринтом мёртвых вещей. Но именно здесь кроются возможности духовного возрождения человека и природы. Главная масонская работа есть возрождение человека ветхого, падшего, греховного, раздвоившегося на душу (хозяина дома) и тело (дом, орудие души). Эту работу и выполняет масонская поэзия, объединяющая братьев, певших: «Составим цепь, сплетясь руками». Так только может быть восстановлена разорванная цепь натуры. Поэзия должна этому способствовать. «Человек есть в сей цепи соединяющее существо духовное с материею; он есть последний из духов и первый из существ материальных»,- утверждал Шварц. Лишь возрождённый человек может упорядочить своей духовной и материальной деятельностью, просветлить разумом, душой и верой, гармонизировать неустроенный мир косной мёртвой материи и окаменевшей души («дикий камень»), привести восставшее к новой жизни человечество в Золотой век Астреи, в вечное царство блаженства и гармонии. Это и есть прямо названная в масонском гимне высшая награда ордену и каждому верному его «брату» от Великого Архитектора Вселенной: Масонский Золотой век оказывается и впереди, в послеисторическом будущем, вечном царстве света. Это не только время, но и место. Золотой век расположен на Востоке, а себя масоны называют путешественниками в страну Востока. Мифология ордена как бы образует мировое кольцо, рассматривая историю человечества как переход от одной светлой вечности к другой сквозь мрак недолжного бытия и дикий хаос косной материи и заблудшей и потому тоже тленной человеческой души. Символ этой эзотерической эсхатологии, встречающийся на знаках лож и в прозе А. Н. Радищева,- змея, кусающая себя за хвост. Понятно, какие богатые возможности представляет такая мифология для философической поэзии и прозы. Масонство в этой эсхатологической схеме выступает как избранный народ просвещённых и справедливых спасителей уклонившегося от света и истины человечества. «Водители» масонской толпы стремятся вернуть «братьев» и остальных людей в потерянный рай, в Золотой век Астреи. План же устроения новой жизни и обработки «дикого камня» заблудшей души содержится в Библии, которую надо толковать как шифрованное послание Великого Архитектора Вселенной (принцип древнеиудейской каббалы), в Евангелии от Иоанна и масонской «составной» мифологии, частью которой является орденская поэзия. Это эзотерическое учение разъясняет, помимо всего прочего, откуда и в каком направлении движется поток художественных идей, символов и образов, питающий масонскую поэзию и в особенности её эсхатологическую тематику. Герой этой поэзии - «человек вообще», пытающийся понять и усовершенствовать, воспитать самого себя, найти в себе высшие внутренние силы и чувства. Отсюда повторяемая аллегория путника, странника, идущего сквозь испытания и познание мира к светлой высокой истине. Это странствия души, отсюда Психея Лафонтена, её русский «перепев» - «Любовь» Ф. И. Дмитриева-Мамонова, «Душенька» И. Ф. Богдановича. Здесь одна из интереснейших, «славных», т.е. всем известных и в то же время неясных, закрытых фигур - Ипполит Фёдорович Богданович (1744-1803), автор знаменитой поэмы «Душенька» (1783), идиллий, пасторалей, любовных песенок, поэт изящный, чувствительный, «живописец граций» (М. Н. Муравьев), казалось бы, далёкий от какой-либо мистики и основательной философии. Этот скромный выходец из Малороссии (потом он окажется в одной ложе с влиятельным земляком, последним гетманом Украины К. Г. Разумовским), принадлежавший к бедному польскому шляхетскому роду, очень показателен для начального этапа истории масонской поэзии. Тем более что этот поэт развивается вместе с поэзией, отражает в своём творчестве её путь и становится одним из лучших российских стихотворцев XVIII столетия. Стоит взглянуть на Богдановича с этой точки зрения и изучить его реальную биографию, и в привычном облике галантного стихотворца проступают новые черты. В биографии И. Ф. Богдановича, основой которой является его автобиография, есть красноречивые умолчания и сознательно сделанные фактические ошибки, намеренные неточности, скрывающие реальные факты. Есть неслучайная путаница и в официальных бумагах: формуляры и послужные списки Богдановича противоречат друг другу. Даже в прошении на имя императрицы Екатерины II, лично знавшей поэта и покровительствовавшей ему, Богданович не называет точные даты своей служебной карьеры, хотя и просит о вознаграждении за заслуги. Этот человек умел молчать, всегда находиться в тени, и не случайно место ему подобрали «братья» соответствующее: состоять в Государственном архиве старых дел и в конце концов стать его председателем. Укажем на одну только важную подробность: в автобиографии Богданович пишет, что принят в штат П. И. Панина переводчиком в 1763 году и тут же говорит о покровительстве Е. Р. Дашковой, пригласившей его участвовать в журнале «Невинное упражнение». Между тем в официальном послужном списке поэта ясно сказано, что к Панину он определён в 1761 году. Казалось бы, это мелочь, ошибка памяти очередного начальника поэта или канцеляриста, не имеющая прямого отношения к поэзии. Однако между этими двумя датами произошло историческое событие, очень многое определившее в литературной судьбе Богдановича,- «революция» Екатерины II, переворот 28 июня 1762 года, главными участниками которого были братья Панины и княгиня Дашкова. Неточностей и «белых пятен» в этой таинственной истории много, однако есть и вещи очевидные, исторические факты. В 60-е годы тихий чиновник дипломатического ведомства Богданович стал доверенным лицом Н. И. Панина, одного из негласных вождей нарождающегося русского масонства, долго жившего в Швеции и привезшего оттуда орденские бумаги, уставы и инструкции, поддерживавшего тайные связи со шведской аристократией, принцами крови, стоявшими во главе ордена. Вельможа этот не случайно избран наместным мастером Великой провинциальной ложи России. Не без его ведома петербургские ложи подчинены были потом Великому стокгольмскому капитулу. Панин и его влиятельные единомышленники, опираясь на крепнущую масонскую организацию в правящих и военных кругах, помогли Екатерине II захватить престол (заметим, что здесь принял посильное участие и знаменитый мистик и масон Сен-Жермен, приехавший, как утверждают некоторые источники, на помощь неопытным русским «братьям» и впоследствии посетивший в Париже своего петербургского знакомца, другого доверенного человека Паниных - Д. И. Фонвизина), долго диктовали ей условия, политику, прежде всего внешнюю, стремились ограничить самодержавную власть императрицы введением высшего соправительствующего органа дворянской (читай - масонской) олигархии, соответствующим образом воспитывали и настраивали её сына, цесаревича Павла, законного наследника своего убитого отца Петра III. Вскоре созрел и неизбежный заговор против строптивой, неблагодарной, не желающей ни с кем делиться неограниченной властью императрицы с целью возвести на престол Павла. Участники те же: Панины, Дашкова, Д. И. Фонвизин, генерал-розенкрейцер Н. В. Репнин, связанные с масонами церковные иерархи, аристократы, гвардейские офицеры. Где-то рядом с ними, в тени вельмож, затерялась изящная фигура поэта и архивиста Богдановича. Всего этого памятливая и властолюбивая государыня никогда не могла забыть и простить, чем и объясняются опала Н. И. Панина, разрыв с Дашковой и позднейший продуманный и жестокий разгром масонской организации Новикова. «Масонская работа» Паниных не ограничивалась политическими прожектами и интригами в высших сферах: ими подготовлена, явно с ведома императрицы, одна из самых тонких и жестоких провокаций в русской истории - убийство несчастного императора-узника Иоанна Антоновича, окончательно утвердившее на престоле нелигитимную Екатерину II и стоившее жизни простодушному масону-исполнителю Мировичу. Богданович принимал участие в этих сложных и опасных политических манёврах, верно служил Н. И. Панину. Вместе со своим начальником П. И. Паниным он входил в руководство петербургской ложи «Девяти Муз», где исполнял обязанности церемониймейстера. По заказу своего покровителя поэт написал оду Екатерине II на новый 1763 год, где уже есть масонская формула об Астреином веке («век златой дала узреть»). Однако Панины, чувствуя нарастающее неудовольствие императрицы их тайной политикой, стали готовить ей преемника - своего воспитанника, наследника престола Павла Петровича. К его маленькому оппозиционному двору и был приставлен в 1764 году скромный чиновник Богданович. Здесь нашёл наконец применение его замечательный поэтический дар. Цесаревич надеялся, что поэт станет новым Ломоносовым и воспоёт его грядущее царствование, и, выслушав ломоносовскую оду на взятие Хотина, изрёк: «Может быть, Богданович таков будет». Однако оды Богданович писал в основном для Екатерины (см. также его «Стансы», «Стихи великой монархине», «Стихи к музам на Сарское Село», «Надписи»), хотя в качестве придворного поэта наследника исправно его воспевал, откликался на его свадьбу, посещение Академии наук и другие события и однажды в похвальных стихах публично пожелал неуравновешенному и подозрительному цесаревичу «души спокойствия». Живя в 1765 году в любимом императрицею Царском Селе, Богданович создал для её сына не оду, а совсем иное по духу и жанру произведение - очень странную для того времени дидактико-философскую поэму «Сугубое блаженство», вскоре автором сокращённую и переделанную и названную «Блаженство народов» (1765). Она содержала не только масонскую мифологию, но и серьёзные исторические пророчества, сбывшиеся при жизни Павла и предсказавшие его трагический конец. Впоследствии Карамзин, совсем не случайно написавший предисловие к собранию сочинений автора «Душеньки» и по своим глубоким познаниям в орденской «царственной науке» понимавший масонские иносказания и символы поэмы Богдановича гораздо лучше нас, назвал её тему «важным предметом». Действительно, это риторическое произведение ничего или очень мало общего имеет с галантной «Душенькой», автор обратился к августейшему воспитаннику и последней надежде теряющего влияние Н. И. Панина (он по свидетельству С. А. Порошина очень хвалил поднесённую автором наследнику поэму Богдановича) с учительной аллегорией о совершенном и свободном человеке, жившем в золотом Астреином веке, счастливом Адаме, не ведавшем страстей, войн, собственности, государства и рабства. Всех людей кормила «неразделимая питательница» - земля, на высшую ступень возведены были науки и искусства. В золотом веке не было не только золота (т.е. корысти и наживы), но и железа, оружия и, следственно, войны. Богданович позднее не случайно выбрал для перевода знаменитый проект о вечном мире аббата Сен-Пьера. Он и в своём «Историческом изображении России» порицал войну и следовал здесь масонскому учению: «Война составила из народов политические неестественные смешения и разделения, которые делают насилие природе, в своё время воспринимающей свои права». Первоначальное это счастье было нарушено, в чём обвиняются, в частности, философы-просветители: Далее следует характерное для учительной орденской поэзии описание олицетворённых страстей - ненависти, гордости, лести, притворства. Спасти впавшее в грехи и страсти человечество может лишь идеальный монарх и совершенный человек, стоящий во главе всемирной империи и обладающий высшими степенями масонского знания,- то есть всё тот же опальный цесаревич Павел Петрович, которого братья Панины и другие масоны хотели сделать «конституционным» (мы как-то забываем, что такие понятия, как «конституция» и «интеллигенция», введены в наш политический словарь масонами), т.е. избранным царём, исполняющим конституцию, т.е. юридически выраженную и утверждённую волю ордена, сплочённой им дворянской элиты, оформленную как «олигархический закон», высшую нравственность: Здесь Богданович пользуется масонскими символическими формулами и иносказаниями («я новый свет приемлю»), определяет назначение поэта - служение ордену: Обратив внимание на все эти скрытые от непосвящённых слова-«сигналы» и прочие красноречивые «знаки», мы увидим, как в раннем творчестве талантливого поэта, всецело преданного Паниным и другим старшим «братьям» по ложе, оформляется очень серьёзное, чисто масонское произведение, которое остаётся незамеченным, непонятым большинством читателей и исследователями, и это нисколько не мешает Богдановичу впоследствии творить в излюбленном «лёгком» роде, пожать лавры автора всероссийски известной «Душеньки», занимать важные государственные посты, получать чины, перстни, денежные поощрения и орденские награды от императрицы. Ничто, казалось бы, не выдаёт в этом благополучном придворном стихотворце облечённого немалой властью церемониймейстера ложи «Девяти Муз» и правую руку Паниных, хотя, например, в поздних «Стансах к Л. Ф. М.» (1784) есть чисто масонские тёмные пророчества в духе Нострадамуса: