Лев князев. Лев николаевич князев

Князев Лев

Лицо бездны

Лев Князев

ЛИЦО БЕЗДНЫ

Партия сказала: "Надо".

(Излюбленное присловье времен

Развитого Социализма).

Бесконечно, неоглядно разлилась на все стороны света бесстрастная, но живая, пульсирующая масса Бездны. Напряженно дышит стихия, глядит в опрокинутую над ней Вечность, чутко прислушиваясь к доносящимся из пространства сигналам. Откуда-то издалека прилетел еле уловимый стон зарождающегося циклона - и на поверхности моря дрогнули, побежали к горизонту мелкие серые морщинки. Час, другой - и преобразовалось все вокруг. Поседел океан, низко стелются над волнами невесть откуда успевшие лиловые тучи. Шуршит, клокочет, рычит потревоженная Бездна, и одиноким, заброшенным кажется в центре ее неуклюжее судно-сцепка, состоящее из громадной, заваленной до верха баржи и упертого ей в корму буксира с высокой, вознесенной над штабелями рубкой.

Все сильнее раскачивают баржу набегающие валы, все круче и чаще размахи мачт, и уже затрещали от напора груза стальные стойки. Вот-вот не выдержит металл, рухнет, рассыплется караван, усеет море тысячами мертвых бревен.

Жутковато молодому штурману в рулевой рубке. Куда ни глянет - стеной поднялась пенная вода. Пока было светло, еще угадывались небо и горизонт, а сошла тьма - и сузился круг существования до выхваченных лучом прожектора мокрых стоек и костров беспорядочно, кое-как наваленного леса. Известно штурману, что заваливали баржу в спешке: указание было - выйти в море досрочно, чтобы засчитали, отрапортовали туда, наверх, неким указующим инстанциям: есть план!

Не подготовили как надо и грузы на причалах, оттого кидали сначала легкий лес, а сверху тяжелые породы, хотя каждый знал: нельзя! Протестовал капитан, отказывался, сказали: "На-до"! Он предъявил только что полученное штормовое предупреждение, ему в ответ "фулл спид эхед" (Полный вперед! (Англ.)). (не лыком шиты!). Склонил голову моряк - подчинился. Имеет право и отказаться, только не видать тогда загранки и валюты, а кому оно хочется - плавать впустую. Вот так и двинулись, а теперь стихия предъявляет свой счет. С ней не договоришься! Навалилась густеющим штормом, бросает, играется с судном, выставляет смертный оскал. Передернул плечами штурман, оглянулся - и встретил отрешенный взгляд рулевого матроса. Придал голосу строгость.

На румбе?

Сто восемь.

Не рыскать! - штурман потянулся к телефону, набрал номер. - Алло, машина?

Третий механик Ковалев у телефона, - откликнулся юношеский бас.

Привет, Макс, как у тебя?

Бросает, старик, а что наверху?

Держись, брат, и думай о Виктории.

А ты - о Машеньке, и смотри за посудой, страдалец...

Улыбаясь, штурман клацнул в гнездо трубку и обратил взгляд к каравану. Боже, не до шуток, кладет сцепку, как ваньку-встаньку. Эх, Маша, знала б ты, как нам приходится! Далеко понеслись мысли штурмана. Не ведая преград, легко пронзая пространство, промчались над взбесившимся океаном, прибрежными скалами, долинами и хребтами, к родному городу и дому. Там, в памятной до каждого уголка, до пятнышка на обоях квартире живет молодая женщина с мягкими, прохладными ладонями и любящим, всепонимающим взглядом. И еще девочка, крохотулька, которую так славно взять после долгой разлуки, поднять над собой, прижаться к ее ангельски гладкой щечке. "Сколей плиезжай, пaпyлик!" Господи, спаси и сохрани моряка! Никогда не молился, отучен подлой Системой, но верю, хочу верить, только пронеси, боже, эту беду.

Вцепился в штурвал рулевой, не отрывая тревожного взгляда от ходящей туда-сюда картушки компаса. Почти четверть земной окружности разделяет его от дома, но легко достигают импульсы его любящего сердца. Оказаться бы теперь в далеком городке средней России, полюбоваться куполами соборов, пройти по арке моста, перекинутого через глубокую быструю речку и остановиться наконец, сдерживая частое дыхание перед дряхлым домиком с давно некрашенными ставнями. Помнит ли, ждет ли - его самая красивая в мире девчонка?

В нескольких метрах внизу, под рубкой, в машинном отделении буксира, высвеченном холодным, всепроникающим сияньем бесчисленных лампочек, в мерном, согласованном рокоте, жужжании, клацаньи, шипеньи, чириканьи множества механизмов и систем с тревожной сосредоточенностью несет вахту жилистый парень. Сухощавое лицо, голубые глаза, к потному лбу прилипли колечки русой шевелюры. Угадал штурман насчет направления мыслей механика: именно о ней, о Виктории, думал тогда и теперь третий механик Максим Ковалев, наблюдая работу хитрых кинематических схем и многочисленных приборов.

Поздний час на этом меридиане Планеты. Отдыхает в своих ячейках в каютах два десятка мыслящих существ, населяющих и обслуживающих сцепку-систему. Посреди холодного пространства тяжко и опасно раскачивается стальная коробка и летят от нее в дальние дали непрерывные сигналы, импульсы, недоступные измерению самыми совершенными приборами.

Занятый своими мыслями, Максим Ковалев перекрыл клапана льяльного насоса. Откачку воды закончил. Широко расставляя ноги, обошел горячий масляно-блестящий, могуче и мерно дудукающий главный двигатель японской фирмы Дайхатсу. Заглянул в токарку, хлопнул по пути крышкой ящика с ветошью и направился в центральный пост управления - ЦПУ.

И здесь вдруг пятым чутьем уловил что-то неладное, сверхопасное в окружающем его мире. Нечто невидимое, но страшное, заставившее кожу покрыться мурашками. Он ощутил опасность каждым нервом своего молодого и оттого по-звериному чуткого организма. Еще не понимая причины заполнившей его необычной тревоги, Максим шагнул к телефону, поскользнулся и едва не упал, схватившись за угол столика. Рванул трубку, набрал телефон мостика.

Слушай, Леха, чего нас бросает не по-хорошему?

Сейчас вызову капитана, - ответил дрогнувшим голосом штурман.

Максим с хрустом вставил в гнездо трубку, потянулся к вахтенному журналу и оторопел: подпрыгнув на столике, журнал полетел к нему навстречу. И переборка ринулась на него. Максима потянуло в сторону, как на крутом вираже. Он вцепился в поручни. В токарке загремела жесть, звякнули и покатились инструменты. Максим упал, больно стукнувшись о железо плечом и головой. Он не потерял сознания и оттого глазам не поверил, увидев прямо над собой палубу, а рядом - лампочку, которая гасла не сразу, а постепенно, как бывает перед началом киносеанса...

А в это время мирно всхрапывали в своих (а иные и в чужих) постелях те, кто по выработанной годами привычке слепого подчинения любой верховной химере были страшнее стихии. Они в большинстве своем остались вполне довольны прошедшим днем и достигнутыми успехами в том удивительном изобретении Системы, которое она нарекла Социалистическим Соревнованием. Именно в этом процессе труд давно утратил свое первоначальное предназначение как источник благ для человека и общества, обернувшись нелепой фантасмагорией, именуемой Планом и Социалистическими обязательствами. Именно ради Плана, а не пользы людской сотни предприятий и миллионы людей страны шли "от успеха к успеху", сжигали материальные ресурсы и человеческие жизни, чтобы отрапортовать о выполнении все тех же "показателей". С выходом сцепки в море заготовленные рапорты уже летели по известным адресам, где их ждали такие же деятели, следящие не за результатами труда, а за Показателями Соцсоревнования. Они спали теперь и не уловили своими зачерствелыми в кабинетных дуэлях душами всплеска отчаянных сигналов, летевших во Вселенную из перевернувшегося и затопляемого ледяным водопадом судна. Что им до беснующейся Бездны, играющей бестолково нагруженной посудиной! Страх не сжимал их сердца, когда вслед за другими пришла гигантская волна, подкатилась под плоское днище баржи, легко подняла ее на холодной спине, накренила круче прежнего. Мгновение задержалась баржа в критической точке - и вернуться бы ей обратно, да подкатил под борт следующий могучий вал, и дрогнула посудина, повалилась на борт. Покатились по стойкам, словно по выложенным покатам, бревна. С грозным рокотом рухнули они в море, распластались громадным качающимся пятном. А баржа совсем уже легко юркнула вслед за ними в гостеприимно распахнутые объятия пучины и вместе с ней кувыркнулся вверх днищем по-особому, надежно прикрепленный буксир. Секунда - и ворвалась в коридоры, каюты, рубки плотоядно рычащая, торжествующая Бездна, оборвала невидимые нити, соединяющие судно с живой Землей. И в далеком северном городе, где задумчивые соборы глядятся в глубокую реку, освещенную в этот час закатным солнцем, вдруг кольнуло у совсем юной девушки. После работы она села за поданный матерью ужин, но, схватившись за сердце, отложила ложку.

Лев Николаевич Князев родился 12 апреля 1926 г. в г. Кирове. Окончив школу, он приехал во Владивосток, с которым связана вся его дальнейшая жизнь. С 1941 г. начал плавать матросом на судах Дальневосточного пароходства, участвовал в рейсах по доставке военных грузов из Америки, в Курильской десантной операции 1945 г.

В 1947 г. Л. Князев поступил в Дальневосточное высшее инженерное морское училище. Окончив его в 1953 г., работал на Находкинском судоремзаводе, затем в МТС. В те годы будущий писатель впервые почувствовал тягу к литературному творчеству, начал пробовать свои силы в журналистике. Вскоре бывший моряк становится профессиональным журналистом, работает в газетах, на радио, телевидении. Впервые как писатель Л. Князев заявил о себе в 60-е годы, опубликовав документальную повесть о баптистах «Украденные годы» (1961) и повесть «Зачем ты здесь?» (1963) о проблемах молодежи.

В образе молодого героя повести «Зачем ты здесь?» уже были заявлены главные черты характера, свойственные лучшим персонажам прозы Л. Князева: ответственность и деловитость, высокая требовательность к себе и окружающим, стремление к правде, готовность вступить в борьбу за ее торжество. Именно с этой повести началась галерея созданных писателем образов советских моряков. Среди них выделяются образы капитанов - сильных и цельных личностей («Поворот на шестнадцать румбов», 1969; «Морской протест», 1982; «Капитанский час», 1986). Морская тема - одна из центральных в творчестве писателя, по не меньше места в его книгах занимает тема гражданской войны. Она нашла отражение в романс «Последнее отступление» (1982) и повестях «Рейд обреченных» (1976), «Крайняя мера: повесть о чекистах» (1972), где на документальной основе показаны события героической борьбы приморских партизан с белогвардейцами и интервентами, сложности первых лет установления Советской власти в Приморье.

Л. Н. Князев - заслуженный работник культуры РСФСР (1985), кавалер орденов - Отечественной войны 2-й степени и «Знак Почета», награжден медалями.

ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л.Н. КНЯЗЕВА

Отдельные издания и рецензии на них

Украденные годы: Докум. повесть. - Владивосток: Примор. кн. изд-во, 1961. - 84 с.

Зачем ты здесь?; [Люди на тропе: Повести]. - Владивосток: Примор. кн. изд-во, 1963. - 132 c.: ил.

Рец.: Крившенко С. О выборе героя: (Сила утверждения)//Дал. Восток. - 1963. - № 4. - С. 175–181; Гук Г. [Рецензия]//Крас, знамя. - 1973. - 25 авг.

Поворот на шестнадцать румбов: Повесть. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1969. - 182 с: ил.

Рец.: Краснов Г. Человеку много ль надо?//Урал. - 1968. - № 10. - С. 156–161.

Крайняя мера: Повести о чекистах. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1972. - 255 с. - (Дальневост. героич. повествования).

Рец.: Чапаров М. Повесть о чекистах//Дал. Восток. - 1973. - № 7. - С. 138–139.

Корабли идут на Сан-Франциско: Путевые очерки. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1974. - 120 с: ил.

Рец.: Чернов В. Рейсы в Америку//Дал. Восток. - 1974. -№ 9.- С. 153–154.

Рейд обреченных; Крайняя мера: [Повести]. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1976. - 368 с.: ил. (На обл. назв.: Залпы в тайге). Рец.: Успенский Вл.//Лит. обозрение. - 1977. - № 6. - С. 48–49.

Время любить: Роман. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1977. - 240 с. - (Б-ка дальневост. романа).

Рец.: Крившенко С. Пробуждение доброты//Дал. Восток. - 1977. - № 10. - С. 143–146.

Скрытые обстоятельства: Повести и рассказы. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1978. - 336 с: ил.

Рец.: Казарин В.//Дал. Восток. - 1979. - № 8. - С. 149–150; Харчев В. Капитан Клюев и другие…//Мор. флот. - 1981. - № 1. - С. 71.

Морской протест: Роман. - М.: Современник, 1982. - 240 с. - (Новинки «Современника»).

То же. - Худож. лит., 1984. - 64 с. - (Роман-газ. № 22).

Рец.: Куклис Г. Надежность//Лит. Россия. - 1979. - 16 нояб. - С. 9; Крившенко С. Мир и дом капитана Анисимова//Крас. знамя. - 1985. - 29 марта; Яковлев С. Эта «простая» морская жизнь…//Мор флот. - 1985. - № 5. - С. 70–73.

Последнее отступление: Роман. - Владивосток: Дальневост. кн изд-во, 1982. - 304 с.

Капитанский час: Роман, повести, рассказы. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1986. - 603 с.; портр.

То же. - М.: Сов писатель, 1988. - 416 с.

Из публикаций в периодической печати и сборниках

Волчий перевал: Повесть//Далеко у Тихого… 1969: Лит. сб. - Владивосток, 1969. - С. 7-49.

Иду по Феско: Путевые заметки//Дал. Восток. - 1975. - № 10. - С. 96- 110; № 11. - С. 111–124.

Лед; В бананово-лимонном Сингапуре: [Рассказы]//Дал. Восток. - 1975. - № 2. - С. 90-103.

Аврал; По белу свету…: Рассказы//Дал. Восток. - 1977. - № 5. - С. 92-107.

Первый шаг: Рассказ//Сиб. огни. - 1978. - № 11. - С. 66–70.

Четыре разных слова; Русская шапочка: Рассказы//Литературный Владивосток. - Владивосток, 1978. - С. 248–254.

Долгий рейс на Миссисипи: Очерк//Литературный Владивосток: Лит. - худож. сб. - Владивосток, 1980. С. 185–206.

Даль не чужая: Роману/Наш современник. - 1982. - № 8. - С. 20–79; № 9. - С. 25–92.

Начальное образование: Роман//Дал. Восток. - 1982. - № 3. - С. 3-82; № 4. - С. 73-107.

Из Москвы - с миром!: [Очерк о встречах с американцем Д. Хиггинботамом]//Тихоокеанский прибой: Лит. - худож. сб. - Владивосток, 1985. - С. 161–170.

Синдром бронтозавра: Рассказ//Дал. Восток. - 1985. - № 10. - С. 76–93.

Успеть!: [Заметки для молодых писателей]//Литературный Владивосток: Лит. - худож. сб. - Владивосток, 1987. - С. 3–7.

Хиггинботам Д. Скорый поезд - Россия/Пер. с англ Л. Князева// Дал. Восток. - 1981. - № 7. - С. 65-106.

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

Л. Н. Князев: [Крат. биогр. справ.]//Тарапин Г. Издает Дальневосточное книжное. - Владивосток, 1981. - С. 16–17.

Крившенко С. Характеры, закаленные морем: //Крас. знамя. - 1986. - 12 апр.

Льву Князеву - 60 лет//Дал. Восток. - 1986. - № 4. - С. 158.

Харчев В. Морской характер: [О творчестве Л. Князева]// Князев Л, Капитанский час: Роман, повести, рассказы. - Владивосток, 1986. - С. 5-16: портр.

Шубина М. Лев Князев: «Начни сегодня…»: //Тихоокеан. комсомолец. - 1986. - 12 апр.

Краткая биография

Лев Николаевич Князев (12 апреля 1926 - 27 января 2012) - приморский писатель, журналист, заслуженный работник культуры РСФСР, участник Великой Отечественной Войны. Долгое время возглавлял Приморское отделение Союза писателей СССР (России), был членом правления Союза писателей СССР.
Биография
1926 - Родился в Вятке (ныне - город Киров) в семье студентов педагогического института.
1941 - Закончил десятилетку на прииске Соловьевском Амурской области, приехал во Владивосток, поступил в ДВПИ, где отучился год.
1943-1946 годы - Плавал на судах Дальневосточного морского пароходства юнгой, матросом, в конце войны - третьим помощником капитана. Участвовал в перевозке грузов по ленд-лизу, в спасательных морских операциях.
1945 - Участие в высадке десанта на Курилы.
1948 - Поступил в Дальневосточное высшее инженерное морское училище (ДВВИМУ) во Владивостоке, на судоремонтный факультет.
1953 - Закончил ДВВИМУ, получил диплом инженера-механика, направлен на Находкинский судоремонтный завод. Родился сын Евгений, впоследствии тоже ставший известным прозаиком.
1960 - Главный редактор политического вещания Приморского краевого комитета радио и телевидения.
1966-1968 годы - Главный редактор газеты «Тихоокеанский комсомолец».
1973 - Принят в Союз писателей СССР.
1990 - подписал «Письмо 74-х».
1978-1986, 1989-1990, 1996-1999, 2000-2001 годы - Ответственный секретарь, председатель Приморского отделения Союза писателей СССР (России).
Произведения
Романы и повести «Зачем ты здесь?» (1963), «Крайняя мера» (1972), «Рейд обречённых» (1976), «Время любить» (1977), «Морской протест» (1982), «Капитанский час» (1986) и многие другие. Всего издано около 20 книг.
Сборник рассказов «Век свободы не видать» в 1990 году получил первую премию Союза писателей СССР.
В 1999 году, на X съезде Союза писателей России, за книгу «Капитанский час» Лев Князев получил золотую медаль имени Валентина Пикуля.
Награды и звания
Орден Отечественной войны II степени
Орден «Знак Почёта»
Медаль Ушакова (1997)
Медаль Жукова
Юбилейная медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (1970)
Медаль «За победу над Японией»
Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Заслуженный работник культуры РСФСР (1985)
Почётный гражданин города Владивостока (1996) Гражданство:

СССР СССР →
Россия Россия

Род деятельности: Годы творчества: Жанр: Язык произведений: Награды:

Биография

12 апреля 1926 года родился в Вятке (ныне - город Киров) в семье студентов педагогического института.

Произведения

Романы и повести «Зачем ты здесь?» (1963), «Крайняя мера» (1972), «Рейд обречённых» (1976), «Время любить» (1977), «Морской протест» (1982), «Капитанский час» (1986) и многие другие. Всего издано около 20 книг.

Сборник рассказов «Век свободы не видать» в 1990 году получил первую премию Союза писателей СССР.

В 1999 году, на X съезде Союза писателей России, за книгу «Капитанский час» Лев Князев получил золотую медаль имени Валентина Пикуля .

Награды и звания

Напишите отзыв о статье "Князев, Лев Николаевич"

Примечания

на официальном сайте администрации Владивостока (Проверено 7 мая 2013)
«Литературное Приморье»: // сайт ПГПБ им. М. Горького (Проверено 10 апреля 2013)
// Официальный сайт Приморского отделения Союза писателей России (Проверено 10 апреля 2013)
ныне - Морской государственный университет имени адмирала Г. И. Невельского (МГУ Невельского)
// Официальный сайт Приморского отделения Союза писателей России (Проверено 10 апреля 2013)
«Литературное Приморье»: // сайт ПГПБ им. М. Горького (Проверено 10 апреля 2013)
// Официальный сайт администрации Владивостока (Проверено 10 апреля 2013)

Отрывок, характеризующий Князев, Лев Николаевич

Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.

ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л.Н. КНЯЗЕВА

Отдельные издания и рецензии на них