Создание кружка петрашевцев. Кружок М.В

Самой значительной организацией русских утопических социалистов стал кружок Петрашевского. Он начал создаваться осенью 1845 года. По имени главного руководителя - М.В. Буташевича-Петрашевского - его участники были названы петрашевцами. В кружок входили чиновники, офицеры, учителя, писатели, публицисты и переводчики.

С весны 1846 года собрания в доме Петрашевского приобрели довольно систематический характер, был избран определенный день - пятница. Первоначально участников было немного, не более 10-15 человек, но это был цвет тогдашней интеллигентной молодежи Петербурга.

В первый период (1845-1846 гг.) среди посетителей известны: М.Е. Салтыков - будущий знаменитый сатирик Салтыков-Щедрин, а тогда еще начинающий писатель; В.Н. Майков, редактор первого выпуска «Словаря иностранных слов», талантливый критик и публицист, пропагандист ранних произведений Достоевского; А.П. Баласогло, поэт, прозаик, очеркист, один из самых близких друзей Петрашевского; А.Н. Плещеев, уже тогда известный поэт, автор своеобразного гимна радикальной молодежи 40-х годов - «Вперед! без страха и сомненья...»; В.А. Милютин, прогрессивный ученый и публицист, сотрудник «Отечественных записок» и «Современника», друг Салтыкова и Майкова; А.В. Ханыков, студент Петербургского университета, уволенный за неблагонадежность в 1847 году, один из первых идейных учителей Н.Г. Чернышевского; Н.Я. Данилевский, молодой естественник и философ.

«Пятницы» Петрашевского приобрели большую известность в столице, на них перебывало несколько сотен человек: офицеры, чиновники, учителя... Там бывали Достоевский, Салтыков-Щедрин, Майков и другие. Сначала это были дружеские вечеринки, потом на них появились элементы организационного собрания: председатель, колокольчик, чтение заранее подготовленных рефератов. Посетители «пятниц», уезжая на работу в провинцию, собирали и там такие же кружки.

Петрашевский сознательно относился к своей деятельности как к пропаганде революционных идей, себя называл «старейшим пропагатором социализма». У него сложилась и концепция подготовки революции: сперва пропаганда, затем создание тайного общества и наконец восстание. Критике петрашевцев подвергались все звенья государственного аппарата, вся система: «Слово чиновник -- почти то же, что мошенник или грабитель, официально признанный вор». О законодательстве: «Законы сбивчивы, бестолковы, противоречивы». Политическим идеалом петрашевцев являлось республиканское устройство с однопалатным парламентом во главе законодательной власти и выборностью на все правительственные должности. Они высказывались за федеративное устройство будущей России, при котором народам будет дана широкая автономия: «Внутреннее же управление должно основываться на законах, обычаях и нравах народа».

Все петрашевцы решительно осуждали крепостное право, и освобождение крестьян считали важнейшей задачей. В республике они видели идеал политического устройства и намечали программу широких демократических преобразований. В 1848 году М.В. Петрашевский создает «Проект об освобождении крестьян», предлагая прямое, безвозмездное и безусловное освобождение их с тем наделом земли, который они обрабатывали. Радикальная часть петрашевцев пришла к выводу о назревшей необходимости восстания, движущей силой которого должны были стать крестьяне и горнозаводские рабочие Урала.

Идеи петрашевцев нашли достаточно полное выражение в их литературном творчестве. Первым поэтом кружка явился А.Н. Плещеев, автор сборника «Стихотворения» (1846), поэтического манифеста петрашевцев. Тогда же В. Майков разъяснил в «Отечественных записках» значение лирики Плещеева, связанной с лермонтовской традицией в разработке темы поэта-пророка, темы странника, узника; в ней обнаруживались и фурьеристские мотивы (проповедь всеобщего счастья, осуждение неравенства, противоречий богатства и бедности, «неравного брака» и т.д.). Лермонтовское влияние характерно и для стихов петрашевца А.А. Пальма, соединявшего социально-утопические мотивы с обращением к фольклорной тематике. В многочисленных переводах С.Ф. Дурова (из О. Барбье, В. Гюго и др.), проникнутых гражданским пафосом, воплощены его демократические идеалы. Идейное влияние кружка петрашевцев сказалось и в творчестве некоторых поэтов, в целом далеких от передового движения 40-х годов: А.Н. Майкова - автора поэм «Две судьбы» и «Машенька», А.А. Григорьева, написавшего в период недолгого общения с кружком цикл революционно-патетических стихов («Прощание с Петербургом», «Когда колокола торжественно звучат» и др.).

С участием в кружке связаны социальные мотивы ранней прозы Достоевского («Бедные люди» и др.), первых повестей М.Е. Салтыкова («Противоречия», «Запутанное дело»), считавшего, что участие в кружке и «школа идей» Белинского были самыми важными в его творческом развитии. Социалистические идеи 40-х годов сыграли немалую роль в формировании взглядов Н.Г. Чернышевского, который в студенческие годы был участником одного из кружков, связанных с петрашевцами. Активный деятель кружка А.В. Ханыков впервые познакомил его с учением Фурье, с взглядами Фейербаха. Представления Петрашевцев (главным образом В. Майкова) о природе и назначении искусства нашли отражение в работе Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности».

Литературный критик В.Г. Белинский в «Письме к Гоголю» писал: «России нужны не проповеди, а пробуждение чувства человеческого достоинства. Цивилизация, просвещение, гуманность должны стать достоянием русского человека». Разошедшееся в сотнях списков «Письмо» имело большое значение для воспитания нового поколения радикалов.

На собраниях обсуждался вопрос о создании тайной типографии. Самая же радикальная часть кружка строила планы организации крестьянского восстания. В отличие от своих предшественников петрашевцы думали не о военном восстании, а о «всеобщем взрыве». Они говорили: «В России революция возможна только как народное, крестьянское восстание и поводом для него будет крепостное право».

Весной 1846 г. Достоевский познакомился с М.В. Буташевичем-Петрашевским, дворянином по происхождению, чиновником по роду службы, социалистом по убеждениям, в доме которого в Коломне собиралась молодежь разных званий, чинов и занятий. Среди них бывал поэт А.Н. Плещеев, критик В.Н. Майков, писатель М.Е. Салтыков. Споры о текущей политике царизма, крепостничестве сочетались с обсуждением революционных событий в Европе, с теоретическими дискуссиями о путях переустройства общества на разумных, справедливых гуманистических основаниях.

Идеолог собраний демократически настроенной молодежи, последователь французского социалиста-утописта Фурье, М. Петрашевский отвергал идею революционных действий и хотел достичь общественной гармонии главным образом методом убеждения тех, кто держит в своих руках капитал. Пройдет много лет, прежде чем Достоевский заявит: убеждения, разумные доводы самых просвещенных голов часто бессильны перед индивидуалистическими порывами, перед неподвластными рассудку поступками; а вера в то, что практически можно заставить людей подчиниться умозрительным построениям, головным идеям - наивна и даже опасна.

Но пока, в 1846-1849 годах, он разделял взгляды соратников по движению, программа которого так была определена главой сыскного отделения И.П. Липранди: «...разрушение существующего порядка, пропаганда идей коммунизма, социализма и всевозможных вредных других учений».

На заседаниях кружка Достоевский открыто высказывался против крепостного права, читал запрещенное письмо Белинского Гоголю, а в начале 1849 г. вошел в состав радикальной группы H.A. Спешнева и принимал участие в планах создания типографии, где бы печатались книги, журналы «с целью произвести переворот в России».

В апреле 1849 г. произошли массовые аресты петрашевцев. Среди заточенных в Алексеевском равелине Петропавловской крепости был и «один из важнейших», по словам самого императора, писатель Ф.М. Достоевский, восемь месяцев проведший с товарищами в сыром, холодном каземате. Уполномоченные от имени государя жандармы обещали прощение, если будет рассказано все дело. «Я молчал», - вспоминал Достоевский. «Я знаю, что был осужден за мечты, за теории».

24 декабря вместе с двадцатью одним товарищем он был готов к смертной казни. «Мы, петрашевщы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния... чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестье отречься от своих убеждений». Белый балахон с капюшоном для смертников, связанные сзади и привязанные к столбу руки, направленные на приговоренных ружья. «Я был во второй очереди, и жить мне оставалось не больше минуты». И вдруг - рескрипт о помиловании!... «Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное и напрасное?»

Смертная казнь была заменена Достоевскому на 4 года каторжных работ и неограниченную службу рядовым в Сибири.

Петрашевский попал в поле зрения властей еще в 1844 году - доносы на него были поданы шефу жандармов А. Орлову и Санкт-Петербургскому военному губернатору К. Кавелину. Установленный за подозрительной личностью негласный надзор не дал никаких результатов. С зимы 1845 года обращают на себя внимание странные сборища, происходящие на квартире Петрашевского по «пятницам». Весной того же года появляется первый выпуск (от «А» до «М») «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Через год, когда издание было продолжено (от «М» до «О» - апрель 1846 года), власти спохватились: под видом толкования иностранных слов словарик объяснял социалистические понятия.

Петрашевским и его приятелями занялось Министерство внутренних дел, которое тогда возглавлял генерал Л.А. Перовский. Разработкой дела занялся чиновник по особым поручениям И.П. Липранди, человек не мало повидавший на своем веку и хорошо знакомый с приемами агентурной работы. Прежде всего, предстояло выяснить характер «пятниц» Петрашевского. Расспросили дворников, прислугу, извозчиков, доставлявших гостей по домам и слышавших обрывки их разговоров. Все это дало весьма мало. Нужен был агент с «незапятнанной репутацией» и определенным уровнем образования, способный проникнуть на собрания у Петрашевского и определить степень опасности крамольных умствований, которые там услышит.

Липранди потратил 4 месяца и уйму денег, чтобы отыскать достойного кандидата на эту роль. На счет секретных сумм Министерства внутренних дел он «зажил открытым домом», стал принимать у себя бедных и честолюбивых юношей из среды мелкого чиновничества, старавшихся не упустить случая пообедать и завести полезные связи. В итоге Липранди выбрал Петра Дмитриевича Антонелли, сына академика живописи, студента 1 курса филологического факультета Петербургского университета. Его оформили канцелярским чиновником в Министерство иностранных дел, где он без труда свел знакомство с чрезвычайно общительным Петрашевским.

Антонелли удалось «приобщиться» мировоззрению Петрашевского и получить общее представление о философской и социально-политической направленности бесед его гостей. Однако, «слова к делу не подошьешь». Добыть же документальные улики, как и попасть в число приглашенных на «пятницы», агенту никак не удавалось. Петрашевский не поддавался на попытки подтолкнуть его к преступным действиям и взять с поличным.

В марте 1849 года Липранди пошел ва-банк, он позволил Антонелли явиться на вечер к Петрашевскому без приглашения. Ограниченный круг избранных принял чужака настороженно. Но обаятельный молодой человек сумел расположить к себе самых подозрительных и стал посещать «пятницы» наравне с завсегдатаями. Его цепкая память зафиксировала откровенную фразу о целях петрашевцев - «приготовлять способных людей на случай какой-нибудь революции, приготовлять массы к восприятию всяких перемен». Поскольку 1848-1849 годы были временем революционных потрясений в Европе (Франция, Германские государства, Венгрия, Италия, Дунайские княжества), то после очередного доклада императору о ходе расследования Николай I распорядился об аресте Петрашевского и участников его кружка, причем приказ об этом был дан не Министерству внутренних дел, а тем, кто и должен был этим заниматься - III Отделению. На дальнейшем развитии дела сказалась давняя конкуренция двух этих ведомств.

III отделение постаралось придать делу иной оборот, чем предполагали Перовский и Липранди. Разветвленного заговора, посягающего на ниспровержение государственного строя, в деятельности кружка не усмотрели. Следственная комиссия признала, что «собрания, отличавшиеся вообще духом противным правительству, не обнаруживающие, однако ж, ни единства действий, ни взаимного согласия, к разряду тайных организованных обществ не принадлежали». Правда, несмотря на это, 21 обвиняемый, в том числе М.В. Петрашевский и Ф.М. Достоевский, были приговорен к расстрелу, который в самый последний момент, когда осужденных уже вывели на площадь для исполнения приговора, был заменен ссылкой на каторгу.

К 40-м годам относится формирование новых революционных организаций, среди которых надо выделить общество, сложившееся вокруг М. В. Буташевича-Петрашевского. Его деятельность началась с 1845 г.; еженедельно на «пятницы» Петрашевского сходились литераторы, учителя, студенты, мелкие чиновники, офицеры -это была молодёжь из небогатых дворян и разночинцев, разделявшая передовые в то время буржуазно-демократические идеи. Общество просуществовало до 1849 г., когда было разгромлено правительством. На собраниях у Петрашевского горячо обсуждали наболевшие социальные и политические вопросы, работали над философскими основами мировоззрения, строили планы действий. Тут открыто разоблачали ненавистное крепостное право - вопиющее зло сословного строя и царского суда. Идеи утопического социализма вызывали широкое сочувствие и вербовали всё новых сторонников. Выдающимися участниками общества были Н. А. Спешнев, Д. Д. Ахшарумов, Н. А. Момбелли, Н. С. Кашкин. Наличие офицеров говорит о проникновении передовых общественных идей в армию. В числе посетителей Петрашевского были начинающие писатели М. Е. Салтыков, Ф. М. Достоевский, поэты А. Н. Плещеев и А. Н. Майков, учёный-географ П. П. Семёнов, пианист А. Г. Рубинштейн. Члены общества стремились к практической деятельности. В апреле 1845 г. начал выходить из печати «Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка», издаваемый весьма благонамеренным гвардейским полковником Н. Кирилловым и даже посвященный великому князю Михаилу Павловичу, брату царя. Полковник и не подозревал, что редактирует революционное издание. В 1846 г. вышел второй выпуск словаря Непосредственное участие в составлении словаря приняли Петрашевскиии некоторые его товарищи «под главною его самого редакцией». Словарь отразил идеологию новой слагающейся революционной организации Объясняя различные термины -«овенизм», «организация производства», «нормальное состояние» — Петрашевскии пропагандировал идеи утопического социализма. Словарь был выпущен в свет и разошёлся по рукам, но скоро обратил на себя внимание правительства и был изъят из продажи за «непозволительные и вредные мысли». До своего уничтожения он успел разойтись в 1 тыс. экземпляров. Белинский приветствовал его появление в сочувственной рецензии, где советовал этим словарём «запасаться всем и каждому! (составлен умно, со знанием дела, словарь превосходен)».

Кружок петрашевцев постепенно завоёвывал революционно-демократические позиции. «Что мы видим в России?- писал петрашевец Момбелли в своих заметках о цивилизации. - Десятки миллионов страдают, тяготятся жизнию, лишены прав человеческих или ради плебейского происхождения своего, или ради ничтожности общественного положения своего, или по недостатку средств существования, зато в то же время небольшая каста привилегированных счастливцев, нахально смеясь над бедствиями ближних, истощается в изобретении роскошных проявлений мелочного тщеславия и низкого разврата, прикрытого утончённой роскошью». Ненавидя самодержавный строй, петрашевцы называли царя «богдыханом», а вместо слова «дурак» говорили «действительный статский советник». Они были горячими русскими патриотами; Петрашевскии на следствии говорил «как русский - от лица России и во имя её будущих нужд».

Революционные события 1848 г. встретили самое горячее сочувствие Петрашевского и его товарищей. На собрания стало сходиться до 50 человек. Выделилось активное ядро постоянных посетителей, проявилась идейная борьба более революционных членов с более умеренными. В речах и докладах зазвучали боевые и страстные ноты. Участники кружка обдумывали проекты активной революционной деятельности. На первый план выдвинулись сторонники утопического социализма, который, по словам Энгельса, «беспощадно вскрывает всю материальную и моральную нищету буржуазного мира» Помимо самого Петрашевского идеи утопического социализма разделяли Н. А. Спешнев, Д. Д. Ахшарумов, Н. С. Кашкин, А. В. Ханыков и другие посетители «пятниц». Спешнев стоял во главе революционного крыла общества и являлся особо выдающимся его участником. У общества было много сочувствующих.

7 апреля 1849 г., в день рождения Фурье, петрашевцы устроили товарищеский обед, на котором были произнесены речи, посвященные критике современного строя и прославлению грядущего социализма. Горячие патриоты, петрашевцы возмущались политикой царского самодержавия и существованием крепостного права: «Отечество моё в цепях, отечество моё в рабстве, религия, невежество - спутники деспотизма - заглушили твои натуральные влечения»,- говорил Ханыков в своей застольной речи 7 апреля.

Многие участники общества возлагали надежды на приход народной революции, считали необходимой подготовку массового восстания, проектировали устройство тайной типографии, писали агитационные сочинения для распространения в народе и в царской армии. Спешнев составил проект устава тайного общества. Общество петрашевцев сыграло роль в формировании мировоззрения величайшего русского революционного демократа Н. Г. Чернышевского. Не являясь участником собраний, Чернышевский был связан с петрашевцами через своих близких товарищей (Лободовского, Ханыкова). Участники общества Петрашевского, из которых многие были разночинцами, ожидали решительного подъёма крестьянского движения и наступления крестьянской революции. Но они не успели оформить свои боевые планы и создать действенную революционную организацию: царские агенты выследили «пятницы» Петрашевского и учредили за ними секретный надзор. На «пятницы» Петрашевского проскользнул тайный агент полиции, который внимательно прислушивался ко всем выступлениям и составлял подробные донесения. 22 апреля 1849 г. Николай приказал арестовать наиболее активных членов кружка. В ту же ночь было захвачено 39 человек, в том числе Петрашевский, Спешнев, Момбелли, Достоевский. Была назначена секретная следственная комиссия; царские чиновники пришли к выводу, что они раскрыли «заговор идей», который «развратил» умы, но ещё не перешёл в активное действие. С точки зрения Николая I, сочувствие коммунистическим и республиканским идеям было равносильно тягчайшему государственному преступлению. Генерал-аудиториат (высший судебный орган) нашёл, что 21 подсудимый достоин за свои деяния смертной казни; однако, признавая «смягчающие вину» обстоятельства, он предлагал одним заменить смертную казнь вечной и срочной каторгой, другим - арестантскими ротами, третьим - ссылкой на поселение.

Николай согласился с этим мнением, но в «назидание» подсудимым решил заставить их пережить ужас неминуемой смерти 22 декабря 1849 г. осуждённые были выведены из крепостных казематов и в извозчичьих каретах доставлены на Семёновскую площадь. Они увидели перед собой высокий эшафот обтянутый чёрной траурной материей, врытые в землю столбы войска, сомкнутые в каре, и чернеющую толпу народа. Чиновник прочёл им конфирмацию о смертной казни, солдаты накинули на осуждённых белые балахоны, священник призвал их к предсмертному покаянию. Трёх человек - Петрашевского и офицеров Момбелли и Григорьева - привязали к столбам и закрыли им лица белыми колпаками; послышалась команда «клац», солдаты взяли ружья на прицел, раздался бой барабанов. Петрашевцы, действительно, пережили чувство надвигающейся смерти, но в этот момент подъехал флигель-адъютант с высочайшим приказом о «помиловании». Петрашевского здесь же, на площади, заковали в кандалы и, посадив в арестантскую кибитку, отправили на сибирскую каторгу. Через несколько дней начали развозить остальных петрашевцев. В числе осуждённых находился писатель Ф. М. Достоевский, который должен был четыре года отбывать каторгу в омском тюремном замке и шесть лет служить в Семипалатинске в линейном батальоне.

Участники собраний. Кружки, близкие к петрашевцам

В истории литературы XIX века так называемое дело Петрашевского , или петрашевцев , занимает видное место, потому что ни в одном из русских политических процессов не участвовало столько литераторов и учёных. Кроме самого Петрашевского, издавшего под псевдонимом Кириллова замечательный «Словарь иностранных слов», были замешаны Достоевский , Плещеев , Пальм, Дуров , Толь, химик Ф. Львов, гигиенист Д. Д. Ахшарумов - замешаны непосредственно, потому что бывали на пятницах Петрашевского и были там переписаны.

Но кружок Петрашевского посредством отдельных членов своих (Дурова, главным образом) стоял в тесной связи со множеством других, где рассуждали совершенно в том же духе о притеснениях цензуры, о безобразии крепостного права, о продажности чиновничества, где со страстным интересом читались и комментировались теории Кабе, Фурье, Прудона и, наконец, с восторгом слушалось письмо Белинского к Гоголю .

Один из таких кружков собирался у Иринарха Введенского ; к числу его участников принадлежали молодые литераторы и студенты Г. Е. Благосветлов , А. П. Милюков и Н. Г. Чернышевский . Известный мемуарист Ф. Ф. Вигель , знавший об этих собраниях и тесной связи их с собраниями у Петрашевского, сделал в этом смысле донос, и только отсутствие точных сведений у Липранди , а всего более заступничество Ростовцева, очень любившего Введенского, спасли последнего и друзей его.

Кроме того, ускользнули от преследования многие из бывших на собраниях у самого Петрашевского, как например В. А. Энгельсон , впоследствии деятельный участник Герценовской «Полярной звезды», известный теоретик славянофильства - Николай Данилевский , М. Е. Салтыков-Щедрин и долгое время усердно посещавший пятницы Петрашевского Аполлон Майков .

Наконец, к Петрашевцам можно причислить двух первоклассных писателей, которые только потому не попали в число подсудимых, что умерли раньше начала следствия: Валериана Майкова и Белинского. Валериан Майков был очень дружен с Петрашевским и принимал большое участие в составлении «Словаря иностранных слов» Кириллова, который был одним из крупнейших corpus delicti процесса.

Список петрашевцев

титул. сов. Михаил Буташевич-Петрашевский (27 лет),
помещик Курской губернии Николай Спешнев (28 лет),
поручик л.-гв. московского полка Николай Момбелли (27 лет)
поручик л.-гв. конно-гренадерского полка Ник. Григорьев
штабс-капитан л.-гв. егерского полка Фёдор Львов (25 лет)
студент Спб. университета Павел Филиппов (24 года)
кандидат Спб. университета Дмитрий Ахшарумов (26 лет)
студент Спб. университета Алекс. Ханыков (24 года)
служащий в Азиатском департаменте Конст. Дебу 1-й (38 лет)
служащий там же Иппол. Дебу 2-й (25 лет)
служащий там же Ник. Кашкин (20 лет)
отст. коллеж. асесс., литератор Серг. Дуров (33 года)
отставной инженер-поручик, литератор Фед. Достоевский (27 лет)
неслужащий дворянин, литератор Алексей Плещеев (23 года)
титул. сов. Вас. Головинский (20 лет)
учитель главн. инжен. учил. Феликс Толь (26 лет)
помощник инспектора в технолог. инст. Ив. Ястржембский (34 года)
поручик л.-гв. егерского полка Александр Пальм (27 лет)
титул. сов. Конст. Тимковский (35 лет)
отст. коллеж. секр. Алекс. Европеус (2? лет)
мещанин Пётр Шапошников (28 лет)
сын поч. гражд. Вас. Катепев (19 лет)
отст. подп. (бывший исправник) Рафаил Александрович Черносвитов (39 лет).

Донос Липранди

Дело Петрашевского долго составляло предмет государственной тайны. Само имя Белинского было изъято из обращения и даже в первые годы царствования Александра II не произносилось в печати прямо, а заменялось выражением: «критик гоголевского периода». Эта таинственность в связи с суровым наказанием, понесенным участниками «общества пропаганды», создала представление о деле Петрашевского, как о серьёзном политическом заговоре, который часто ставился наряду с заговором декабристов. Такое представление рушилось после обнародования документов, относящихся к делу Петрашевцев.

Среди этих документов важную роль играло донесение И.П. Липранди , который по поручению министра внутренних дел больше года наблюдал за кружком Петрашевского и представил списки людей для ареста.

«Члены общества, - говорил в своём докладе Липранди, - предполагали идти путём пропаганды, действующей на массы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа негодование против правительства, как вооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, в Сибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, где умы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенных сочинениями Шевченки (!). Из всего этого я извлёк убеждение, что тут был не столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общего движения, переворота и разрушения». На самом деле, однако, по суду оказалось совершенно иное.

"Буташевич-Петрашевский, - сказано в докладе генерал-аудиториата, - «ещё с 1841 г. пытался поселять зловредные начала либерализма в молодом поколении». Начиная с г. Петрашевский «собирал у себя в известные дни знакомых ему учителей, литераторов, студентов и вообще лиц разных сословий и постоянно возбуждал суждения, клонившиеся к осуждению существующего в России государственного управления».

Не довольствуясь этим, Петрашевский в конце 1848 г. совещался со Спешневым, Черносвитовым, Момбелли, Дебу, Львовым «об учреждении тайного общества под названием, как сами они выражались, товарищества или братства взаимной помощи из прогрессистов и людей передовых мнений, которые бы могли двинуть гражданский быт вперёд на новых началах, посредством возвышения друг друга; однако же это общество, по разномыслию членов, не состоялось». Итак, люди ни разу не пошли дальше отвлечённых рассуждений, даже в теории не могли сговориться относительно какой-либо организации.

Тем не менее, суд сошелся с Липранди в общей оценке «общества» и приговорил всех участников его к смертной казни. Суровый приговор был мотивирован исключительно «преступными разговорами», «вредными идеями», «гнусным либерализмом», как выразился Момбелли в своём покаянном показании.

Политические диспуты петрашевцев

Высказанные на собраниях у Петрашевского «вредные мысли» сводились к следующему: Ястржембский 18 марта произносил речь, которая «была усеяна солью на здешнее чиномание». Он же с похвалой отозвался о Прудоне, но «Ламартина разбирал с самой дурной стороны». Головинский на собрании 1 апреля «отличался красноречием, дерзостью выражений и самым зловредным духом, разбирая три главные вопроса: освобождение крестьян, свободу книгопечатания и преобразование судопроизводства». Кузьмин «принимал участие в прении о тех же вопросах». Тимковский, «говоря о намерении принести жалобу в правительствующий сенат на неправильное его увольнение от службы, присовокупил, что этим единственно хочет подать пример и другим, подобно ему отставленным от службы, которые теряют вместе со службой и своё пропитание». Ахшарумов «говорил, что вопросы о судопроизводстве и об освобождении крестьян должны разрешиться в один и тот же день». Григорьев «принимал участие в прениях об освобождении крестьян». Дуров в «заседании» 25 марта читал своё пропущенное цензурой и следовательно свободно обращавшееся в книжной торговле предисловие к сочинениям Хмельницкого. «Все общество рукоплескало. Дуров жаловался, что цензура многое не пропустила, но Петрашевский прибавил: все должны стараться писать в подобном духе, потому что, хотя цензура вымарает десять, двадцать мыслей и идей, но хотя пять да все-таки останутся».

Петрашевцы и утопический социализм

Петрашевцы сильно увлекались идеями французских социальных реформаторов, но в этом увлечении не было ничего политически опасного, и притом оно было присуще весьма многим образованным людям того времени (см. воспоминания Панаева, Анненкова, Милюкова, Достоевского, Салтыкова, письма Белинского и мн. др.). Разговоры о Нью-Ланарке Оуэна, об «Икарии» Кабэ, о «фаланстерах» Фурье, о Прудоне, Луи-Блане составляли преобладающую тему задушевных бесед, имевших безусловно платонический характер. Из социальных систем собеседники черпали только общегуманную подкладку, стремление положить общее благо, правду и справедливость в основу общественной жизни. Об устройстве фаланстеров в России они не думали.

Особое положение между Петрашевцами занимали только трое - Спешнев, Момбелли и Петрашевский, а со специально-военной точки зрения - и Григорьев. В бумагах Спешнева был найден проект обязательной подписки членов предполагаемого «русского общества», по которой они на случай надобности обязываются «не щадя себя принять полное открытое участие в восстании и драке».

Суд установил, что проект этот есть единичное дело Спешнева, о котором ничего не знал даже глава «заговора» - Петрашевский. В бумагах Момбелли были найдены «в высшей степени дерзкие выражения против священной особы Его Величества». Важность этого обстоятельства увеличивалась в весьма сильной степени тем, что Момбелли был офицером. С точки зрения нарушения военной дисциплины был виновен и автор «Солдатской беседы» Григорьев, хотя «беседа» только констатировала те тяжкие условия солдатской службы того времени, улучшение которых всегда ставится в число крупнейших заслуг императора Александра II. Не свидетельствуют о серьёзности замыслов Петрашевцев и показания, данные ими во время следствия и суда, - показания, выражающие, большей частью, раскаяние и сожаление. Только сам Петрашевский, по замечанию следственной комиссии, «один из всех арестантов» являлся «дерзким и наглым» и объявил, «что, стремясь к достижению полной, совершенной реформы быта общественного в России, желал стать во главе разумного движения в народе русском»; но Петрашевский был, что называется, «человек беспокойный», не желал принять помилования по амнистии 1856 г., настаивал на пересмотре дела и даже в самый разгар новых веяний сумел восстановить против себя такого человека, как граф Муравьев-Амурский, крайне мягко относившийся к политическим ссыльным.

И однако сам Петрашевский, когда в Дуровском кружке возникла мысль обзавестись тайной литографией для распространения фурьеристских взглядов, решительно протестовал против такого намерения, которое и было оставлено. Как только общественная атмосфера изменилась, Петрашевский стал искренним другом правительства.

«Словарь иностранных слов»

Одним из главных пунктов обвинения против Петрашевского послужил изданный им «Словарь иностранных слов» (см. выше), беспрепятственно пропущенный цензурой и даже посвященный великому князю Михаилу Павловичу . Написанный страстно и увлекательно, «Словарь» имел в виду стать чем-то вроде Вольтеровского «Dictionnaire philosophique». Слог его, несколько похожий на проповедь, был вообще в ходу в сороковых годах под влиянием «Paroles d’un croyant» Ламеннэ. Основное стремление словаря - показать, что обновление обветшалых форм жизни есть необходимое условие всякого истинно-человеческого существования. Словарь мечтает о гармонии общественных отношений, о всеобщем братстве и солидарности. Конституцией составители словаря не очарованы; по их словам, «это хваленое правление - не что иное, как аристократия богатства». Столь же враждебно отношение словаря к капитализму .

В общем, словарь есть живое отражение идей, шедших в Россию из Франции сороковых годов.

Достоевский говорит в «Дневнике писателя»: «название П. неправильное, ибо чрезмерно большое число в сравнении со стоявшими на эшафоте, но совершенно таких же, как мы, П. осталось совершенно нетронутым и необеспокоенным. Правда, они никогда и не знали Петрашевского, но совсем не в Петрашевском было и дело во всей этой давно прошедшей истории». П. были, в сущности, только пионерами идей, которые через несколько лет стали интегральной частью правительственной программы.

Приговор

Наряженный над ними военный суд нашёл, однако, что «пагубные учения, породившие смуты и мятежи во всей Западной Европе и угрожающие ниспровержением всякого порядка и благосостояния народов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени и в нашем отечестве. Горсть людей совершенно ничтожных, большей частью молодых и безнравственных, мечтала о возможности попрать священнейшие права религии, закона и собственности».

Все подсудимые были приговорены к смертной казни - расстрелу; но, принимая во внимание разные смягчающие обстоятельства, в том числе раскаяние всех подсудимых, суд счел возможным ходатайствовать об уменьшении им наказания, а Пальму испрашивал даже полное прощение. Наказания действительно были смягчены: Петрашевскому назначена каторга без срока, Достоевскому - каторга на 4 года с отдачей потом в рядовые, Дурову - то же самое, Толю - 2 года каторги, Черносвитову - ссылка в крепость Кексгольм, на реке Вуокса, Плещееву - отдача рядовым в оренбургские линейные батальоны и т. д. Пальм был переведён с тем же чином в армию.

Инсценировка казни

Несмотря на это смягчение, петрашевцам пришлось выдержать, как с содроганием вспоминает Достоевский, «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти».

22 декабря г. они были привезены из Петропавловской крепости (где они провели 8 месяцев в одиночном заключении) на Семёновский плац . Им прочли конфирмацию смертного приговора; подошёл с крестом в руке священник в чёрной ризе, переломили шпагу над головой дворян; на всех, кроме Пальма, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться… Один Кашкин, которому стоявший возле него обер-полицеймейстер Галахов успел шепнуть, что все будут помилованы, знал, что всё это - только церемония; остальные прощались с жизнью и готовились к переходу в другой мир.