Произведения Распутина знают и любят многие. Распутин Валентин Григорьевич - русский писатель, один из наиболее известных представителей «деревенской прозы» в литературе. Острота и драматизм этических проблем, стремление найти опору в мире крестьянской народной нравственности отразились в его рассказах и повестях, посвященных современной ему сельской жизни. В этой статье мы расскажем об основных произведениях, созданных этим талантливым писателем.

«Деньги для Марии»

Эта повесть была создана в 1967 году. Именно с нее Распутин (фото его представлено выше) вступил в литературу как самобытный писатель. Повесть «Деньги для Марии» принесла автору широкую известность. В этом произведении обозначились главные темы его дальнейшего творчества: бытие и быт, человек среди людей. Валентин Григорьевич рассматривает такие нравственные категории, как жестокость и милосердие, материальное и духовное, добро и зло.

Распутин ставит вопрос о том, насколько других людей трогает чужое горе. Способен ли кто-нибудь отказать попавшему в беду человеку и оставить его погибать, не поддержав материально? Как эти люди после отказа смогут успокоить свою совесть? Мария, главная героиня произведения, страдает не только от обнаруженной недостачи, но, возможно, в большей степени от равнодушия людей. Ведь еще вчера они были хорошими знакомыми.

Повесть об умирающей старухе

Главная героиня повести Распутина «Последний срок», созданной в 1970 году, - умирающая старуха Анна, которая вспоминает прожитую жизнь. Женщина ощущает, что она причастна к круговороту бытия. Анна переживает таинство смерти, ощущая ее как главное событие в человеческой жизни.

Четверо детей противопоставлены этой героине. Они приехали, чтобы проститься со своей матерью, проводить ее в последний путь. Дети Анны вынуждены 3 дня находиться рядом с ней. Именно на это время Бог отсрочил уход старухи. Поглощенность детей повседневными заботами, их суетность и суетливость представляют резкий контраст с той духовной работой, которая происходит в угасающем сознании крестьянки. В состав повествования включены большие пласты текста, отражающие переживания и мысли персонажей произведения, и прежде всего Анны.

Основные темы

Темы, которые затрагивает автор, более многогранны и глубоки, чем может показаться при беглом чтении. Отношение детей к родителям, взаимоотношения между различными членами семьи, старость, алкоголизм, понятия чести и совести - все эти мотивы в повести «Последний срок» сплетены в единое целое. Главное, что интересует автора, - проблема смысла человеческой жизни.

Внутренний мир восьмидесятилетней старухи Анны наполнен заботами и переживаниями о детях. Все они давно уже разъехались и живут отдельно друг от друга. Главная героиня желает только в последний раз увидеть их. Однако дети ее, уже выросшие, - занятые и деловые представители современной цивилизации. У каждого из них есть своя семья. Все они думают о множестве различных вещей. Им хватает сил и времени на все, кроме матери. Они почему-то практически не вспоминают о ней. А Анна только и живет мыслями о них.

Когда женщина ощущает приближение смерти, она готова еще несколько дней потерпеть, лишь бы увидеть свою семью. Однако дети находят для старухи время и внимание лишь ради приличия. Валентин Распутин показывает их жизни так, словно они вообще живут на земле ради приличия. Сыновья Анны погрязли в пьянстве, тогда как дочери всецело поглощены своими «важными» делами. Все они неискренни и нелепы в своем желании уделить немного времени умирающей матери. Автор показывает нам их нравственное падение, эгоизм, бессердечие, черствость, которые завладели их душами и жизнями. подобные люди? Их существование мрачно и бездуховно.

На первый взгляд кажется, что последний срок - последние дни Анны. Однако на самом деле это последний шанс для ее детей что-то исправить, проводить свою мать достойно. К сожалению, они не смогли использовать этот шанс.

Повесть о дезертире и его жене

Проанализированное выше произведение является элегическим прологом трагедии, запечатленной в повести под названием «Живи и помни», созданной в 1974 году. Если старуха Анна и ее дети собираются под отцовской крышей в последние дни ее жизни, то Андрей Гуськов, который дезертировал из армии, оказывается отрезан от мира.

Отметим, что события, о которых рассказывается в повести «Живи и помни», происходят в конце Великой Отечественной войны. Символ безысходного одиночества Андрея Гуськова, его нравственного одичания - это расположенная на острове посреди реки Ангары волчья нора. Герой скрывается в ней от людей и властей.

Трагедия Настены

Жену этого героя зовут Настена. Эта женщина втайне посещает своего мужа. Каждый раз для встречи с ним ей нужно переплывать реку. Настена не случайно преодолевает водную преграду, ведь в мифах она отделяет друг от друга два мира - живых и мертвых. Настена является подлинно трагической героиней. Эту женщину Валентин Григорьевич Распутин ставит перед непростым выбором между любовью к своему супругу (Настена и Андрей повенчаны в церкви) и необходимостью жить среди людей, в миру. Ни в одном человеке героиня не может отыскать ни поддержки, ни сочувствия.

Окружающая ее поселковая жизнь - уже не цельный крестьянский космос, гармоничный и замкнутый в своих пределах. Символом этого космоса, кстати, является изба Анны из произведения «Последний срок». Настена совершает самоубийство, унося с собой в реку ребенка Андрея, которого так хотела и которого зачала со своим мужем в его волчьем логове. Их смерть становится искуплением вины дезертира, однако она не в силах возвратить этому герою человеческого облика.

Повесть о затоплении поселка

Темы расставания с целыми поколениями людей, которые жили и трудились на своей земле, темы прощания с с матерью-прародительницей звучат уже в «Последнем сроке». В повести «Прощание с Матерой», созданной в 1976 году, они трансформируются в миф о гибели крестьянского мира. В этом произведении рассказывается о затоплении сибирского села, расположенного на острове, в результате создания «рукотворного моря». Остров Матера (от слова «материк»), в противоположность острову, изображенному в «Живи и помни», - символ земли обетованной. Это последнее пристанище для живущих по совести, в согласии с природой и Богом.

Основные персонажи «Прощания с Матерой»

Во главе старух, доживающих здесь свои дни, стоит праведница Дарья. Эти женщины отказываются покинуть остров, переселиться в новый поселок, символизирующий новый мир. Старухи, которых изобразил Валентин Григорьевич Распутин, остаются здесь до самого конца, до смертного часа. Они охраняют свои святыни - языческое Древо жизни (царственный листвень) и кладбище с крестами. Только один из переселенцев (по имени Павел) приезжает, чтобы навестить Дарью. Им движет смутная надежда приобщиться к истинному смыслу бытия. Этот герой, в противоположность Настене, плывет в мир живых из мира мертвых, представляющего собой механическую цивилизацию. Однако мир живых в повести «Прощание с Матерой» погибает. На острове в финале произведения остается лишь его Хозяин - мифический персонаж. Его отчаянным криком, который слышится в мертвой пустоте, завершает повествование Распутин.

«Пожар»

В 1985 году, через девять лет после создания «Прощания с Матерой», Валентин Григорьевич решил снова написать о гибели общинного мира. На этот раз он погибает не в воде, а в пожаре. Огонь охватывает торговые склады, расположенные в леспромхозовском поселке. В произведении пожар разгорается на месте ранее затопленной деревни, что имеет символическое значение. Люди не готовы к совместной борьбе с бедой. Вместо этого они поодиночке, соревнуясь друг с другом, начинают растаскивать добро, выхваченное из огня.

Образ Ивана Петровича

Иван Петрович - главный герой этого произведения Распутина. Именно с точки зрения данного персонажа, работающего шофером, автор описывает все происходящее на складах. Иван Петрович - это уже не герой-праведник, типичный для творчества Распутина. Он находится в конфликте с самим собой. Иван Петрович ищет и никак не может отыскать «простоту смысла жизни». Поэтому авторское видение изображенного им мира дисгармонизируется и усложняется. Из этого следует эстетическая двойственность стиля произведения. В «Пожаре» образ горящих складов, запечатленный Распутиным во всех подробностях, соседствует с различными символико-аллегорическими обобщениями, а также с публицистическими зарисовками быта леспромхоза.

В заключение

Мы рассмотрели лишь основные произведения Распутина. Рассказывать о творчестве этого автора можно долго, однако это все равно не передаст всего своеобразия и художественной ценности его повестей и рассказов. Произведения Распутина, безусловно, стоит прочесть. В них читателю представлен целый мир, полный интересных открытий. Кроме названных выше произведений рекомендуем ознакомиться со собрником рассказов Распутина «Человек с того света», изданным в 1965 году. Рассказы Валентина Григорьевича не менее интересны, чем его повести.

Текущая страница: 1 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 51 страниц]

Annotation

Валентин Григорьевич Распутин – русский прозаик, произведения которого стали классикой отечественной литературы, писатель редкого художественного дара. Его язык – живой, точный и яркий, драгоценный инструмент, с помощью которого Распутин творит музыку родной земли и своего народа, наделяя лучших своих героев способностью ощущать «бесконечную, яростную благодать» мироздания, «все сияние и все движение мира, всю его необъяснимую красоту и страсть...».

Повести и рассказы

ДЕНЬГИ ДЛЯ МАРИИ

ПОСЛЕДНИЙ СРОК

ЖИВИ И ПОМНИ

ПРОЩАНИЕ С МАТЕРОЙ

ДОЧЬ ИВАНА, МАТЬ ИВАНА

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Рассказы

МАМА КУДА-ТО УШЛА

РУДОЛЬФИО

ВАСИЛИЙ И ВАСИЛИСА

ВНИЗ И ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ

УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО

ЧТО ПЕРЕДАТЬ ВОРОНЕ?

ВЕК ЖИВИ – ВЕК ЛЮБИ

«НЕ МОГУ-У…»

ТЕТКА УЛИТА

В БОЛЬНИЦЕ

В ТУ ЖЕ ЗЕМЛЮ

ЖЕНСКИЙ РАЗГОВОР

НЕЖДАННО-НЕГАДАННО

НОВАЯ ПРОФЕССИЯ

НА РОДИНЕ

В НЕПОГОДУ

Повести и рассказы

Распутин Валентин

Повести

ДЕНЬГИ ДЛЯ МАРИИ

Кузьма проснулся оттого, что машина на повороте ослепила окна фарами и в комнате стало совсем светло.

Свет, покачиваясь, ощупал потолок, спустился но стене вниз, свернул вправо и исчез. Через минуту умолкла и машина, стало опять темно и тихо, и теперь, в полной темноте и тишине, казалось, что это был какой-то тайный знак.

Кузьма поднялся и закурил. Он сидел на табуретке у окна, смотрел сквозь стекло на улицу и попыхивал папиросой, словно и сам кому-то подавал сигналы. Затягиваясь, он видел в окне свое усталое, осунувшееся за последние дни лицо, которое затем сразу же исчезало, и уже не было ничего, кроме бесконечно глубокой темноты, – ни одного огонька или звука. Кузьма подумал о снеге: наверное, к утру соберется и пойдет, пойдет, пойдет – как благодать.

Потом он лег опять рядом с Марией и уснул. Ему приснилось, что он едет на той самой машине, которая его разбудила. Фары не светят, и машина идет в полном мраке. Но затем они вдруг вспыхивают и освещают дом, возле которого машина останавливается. Кузьма выходит из кабины и стучит в окно.

– Что вам надо? – спрашивают его изнутри.

– Деньги для Марии, – отвечает он.

Ему выносят деньги, и машина идет дальше, опять в полной темноте. Но как только на ее пути попадается дом, в котором есть деньги, срабатывает какое-то неизвестное ему устройство, и фары загораются. Он снова стучит в окно, и его снова спрашивают:

– Что вам надо?

– Деньги для Марии.

Он просыпается во второй раз.

Темнота. Все еще ночь, по-прежнему кругом ни огонька и ни звука, и среди этого мрака и безмолвия с трудом верится, что ничего не случится, и в свой час придет рассвет, и наступит утро.

Кузьма лежит и думает, сна больше нет. Откуда-то сверху, как неожиданный дождь, падают свистящие звуки реактивного самолета и сразу же стихают, удаляясь вслед за самолетом. Опять тишина, но теперь она кажется обманчивой, словно вот-вот должно что-то произойти. И это ощущение тревоги проходит не сразу.

Кузьма думает: ехать или не ехать? Он думал об этом и вчера и позавчера, но тогда еще оставалось время для размышлений, и он мог не решать ничего окончательно, теперь времени больше нет. Если утром не поехать, будет поздно. Надо сейчас сказать себе: да или нет? Надо, конечно, ехать. Ехать. Хватит мучиться. Здесь ему больше просить не у кого. Утром он встанет и сразу пойдет на автобус. Он закрывает глаза – теперь можно спать. Спать, спать, спать… Кузьма пытается накрыться сном, как одеялом, уйти в него с головой, но ничего не получается. Ему кажется, он спит у костра: повернешься одним боком, холодно другому. Он спит и не спит, ему снова грезится машина, но он понимает, что ему ничего не стоит открыть сейчас глаза и окончательно очнуться. Он поворачивается на другой бок – все еще ночь, которую не приручить никакими ночными сменами.

Утро. Кузьма поднимается и заглядывает в окно: снега нет, но пасмурно, в любую минуту он может пойти. Мутный неласковый рассвет разливается неохотно, как бы через силу. Опустив голову, пробежала перед окнами собака и свернула в переулок. Людей не видно. С северной стороны вдруг бьет о стену порыв ветра и сразу же спадает. Через минуту снова удар, потом еще.

Кузьма идет на кухню и говорит Марии, которая возится у печки:

– Собери мне чего-нибудь с собой, поеду я.

– В город? – настораживается Мария.

– В город.

Мария вытирает о фартук руки и садится перед печкой, щурясь от жара, обдающего ее лицо.

– Не даст он, – говорит она.

– Ты не знаешь, где конверт с адресом? – спрашивает Кузьма.

– Где-нибудь в горнице, если живой. Ребята спят. Кузьма находит конверт и возвращается на кухню.

– Не даст он, – повторяет Мария.

Кузьма садится за стол и молча ест. Он и сам не знает, никто не знает, даст или не даст. В кухне становится жарко. О ноги Кузьмы трется кошка, и он отталкивает ее.

– Сам-то назад приедешь? – спрашивает Мария.

Он отставляет от себя тарелку и задумывается. Кошка, выгнув спину, точит в углу когти, потом опять подходит к Кузьме и жмется к его ногам. Он встает и, помолчав, не найдя, что сказать на прощанье, идет к дверям.

Он одевается и слышит, что Мария плачет. Ему пора уходить – автобус отправляется рано. А Мария пусть поплачет, если она по-другому не может.

На улице ветер – все качается, стонет, гремит.

Ветер дует автобусу в лоб, сквозь щели в окнах проникает внутрь. Автобус поворачивается к ветру боком, и стекла сразу начинают позванивать, в них бьет поднятыми с земли листьями и мелкими, как песок, невидимыми камешками. Холодно. Видно, этот ветер и принесет с собой морозы, снег, а там и до зимы недалеко, уже конец октября.

Кузьма сидит на последнем сиденье у окна. Народу в автобусе немного, свободные места есть и впереди, но ему не хочется подниматься и переходить. Он втянул голову в плечи и, нахохлившись, смотрит в окно. Там, за окном, километров двадцать подряд одно и то же: ветер, ветер, ветер – ветер в лесу, ветер в поле, ветер в деревне.

Люди в автобусе молчат – непогода сделала их угрюмыми и неразговорчивыми. Если кто и перебросится словом, то вполголоса, не понять. Даже думать не хочется. Все сидят и только хватаются за спинки передних сидений, когда подбрасывает, устраиваются поудобней – все заняты лишь тем, что едут.

На подъеме Кузьма пытается различить вой ветра и вой мотора, но они слились в одно – только вой, и все. Сразу за подъемом начинается деревня. Автобус останавливается возле колхозной конторы, но пассажиров тут нет, никто не входит. В окно Кузьме видна длинная пустая улица, по которой, как по трубе, носится ветер.

Автобус снова трогается. Шофер, молодой еще парень, оглядывается через плечо на пассажиров и лезет в карман за папиросой. Кузьма обрадованно спохватывается: он совсем забыл про папиросы. Через минуту по автобусу плывет синий клочковатый дым.

Опять деревня. Шофер останавливает автобус возле столовой и поднимается. – Перерыв, – говорит он. – Кто будет завтракать, пойдемте, а то еще ехать да ехать.

Кузьме есть не хочется, и он выходит, чтобы размяться. Рядом со столовой магазин, точно такой же, как и у них в деревне. Кузьма поднимается на высокое крыльцо, открывает дверь. Все так же, как и у них: в одной стороне – продовольственные, в другой – промтовары. У прилавка о чем-то болтают три женщины, продавщица, скрестив руки на груди, лениво их слушает. Она моложе Марии, и у нее, видно, все хорошо: она спокойна.

Кузьма подходит к горячей печке и вытягивает над ней руки. Отсюда в окно видно будет, когда шофер выйдет из столовой, и Кузьма успеет добежать. Ветер хлопает ставнем, продавщица и женщины оборачиваются и смотрят на Кузьму. Ему хочется подойти к продавщице и сказать ей, что у них в деревне магазин точно такой же и что его Мария полтора года тоже стояла за прилавком. Но он не двигается. Ветер снова хлопает ставнем, и женщины опять оборачиваются и смотрят на Кузьму.

Кузьма хорошо знает, что ветер поднялся только сегодня и что еще ночью, когда он вставал, было спокойно, и все-таки не может отделаться от чувства, что ветер дует давно, все эти дни.

Пять дней назад пришел мужик лет сорока или чуть побольше, с виду не городской и не деревенский, в светлом плаще, в кирзовых сапогах и в кепке. Марии дома не было. Мужик наказал, чтобы завтра она не открывала магазин, он приехал делать учет.

На следующий день началась ревизия. В обед, когда Кузьма заглянул в магазин, там стоял полный тарарам. Все банки, коробки и пачки Мария и ревизор вытаскивали на прилавок, по десять раз считали их и пересчитывали, сюда же принесли из склада большие весы и наваливали на них мешки с сахаром, с солью и крупой, собирали ножом с оберточной бумаги масло, гремели пустыми бутылками, перетаскивая их из одного угла в другой, выковыривали из ящика остатки слипшихся леденцов. Ревизор с карандашом за ухом бойко бегал между горами банок и ящиков, вслух их считал, почти не глядя, перебирал чуть ли не всеми пятью пальцами на счетах костяшки, называл какие-то цифры и, чтобы записать их, встряхивая головой, ловко ронял себе в руку карандаш. Видно было, что дело свое он знает хорошо.

Мария пришла домой поздно, вид у нее был измученный.

– Как там у тебя? – осторожно спросил Кузьма.

– Да как – пока никак. На завтра еще промтовары остались. Завтра как-нибудь будет.

Она накричала на ребят, которые что-то натворили, и сразу легла. Кузьма вышел на улицу. Где-то палили свиную тушу, и сильный, приятный запах разошелся по всей деревне. Страда кончилась, картошку выкопали, и теперь люди готовятся к празднику, ждут зиму. Хлопотливое, горячее время осталось позади, наступило межсезонье, когда можно погулять, осмотреться по сторонам, подумать. Пока тихо, но через неделю деревня взыграет, люди вспомнят о всех праздниках, старых и новых, пойдут, обнявшись, от дома к дому, закричат, запоют, будут опять вспоминать войну и за столом простят друг другу все свои обиды.

Ревизор молчал.

– Так скажи, откуда столько? Тысяча, что ли?

– Тысяча, – подтвердил ревизор.

– Новыми?

– Теперь на старые счета нет.

– Да ведь это сумасшедшие деньги, – задумчиво произнес Кузьма. – Я столько и в руках не держал. Мы ссуду в колхозе брали семьсот рублей на дом, когда ставили, и то много было, до сегодняшнего дня не расплатились. А тут тысяча. Я понимаю, можно ошибиться, набежит там тридцать, сорок, ну, пускай сто рублей, но откуда тысяча? Ты, видать, на этой работе давно, должен знать, как это получается.

– Не знаю, – покачал головой ревизор.

– А не могли ее сельповские с фактурой нагреть?

– Не знаю. Все могло быть. Я вижу, образование у нее небольшое.

– Какое там образование – грамотешка! С таким образованием только получку считать, а не казенные деньги. Я ей сколько раз говорил: не лезь не в свои сани. Работать как раз некому было, ее и уговорили. А потом как будто все ладно пошло.

– Товары она всегда сама получала или нет? – спросил ревизор.

– Нет. Кто поедет, с тем и заказывала.

– Тоже плохо. Так нельзя.

– Ну вот…

– А самое главное: целый год не было учета. Они замолчали, и в наступившей тишине стало слышно, как в спальне все еще всхлипывает Мария. Где-то вырвалась из раскрытой двери на улицу песня, прогудела, как пролетающий шмель, и стихла – после нее всхлипы Марии показались громкими и булькали, как обрывающиеся в воду камни.

– Что же теперь будет-то? – спросил Кузьма, непонятно к кому обращаясь – к самому себе или к ревизору.

Ревизор покосился на ребят.

– Идите отсюда! – цыкнул на них Кузьма, и они гуськом засеменили в свою комнату.

– Я завтра еду дальше, – придвигаясь к Кузьме, негромко начал ревизор. – Мне надо будет еще в двух магазинах сделать учет. Это примерно дней на пять работы. А через пять дней… – Он замялся. – Одним словом, если вы за это время внесете деньги… Вы меня понимаете?

– Чего ж не понять, – откликнулся Кузьма.

– Я же вижу: ребятишки, – сказал ревизор. – Ну, осудят ее, дадут срок…

Кузьма смотрел на него с жалкой, подергивающейся улыбкой.

– Только поймите: об этом никто не должен знать. Я не имею права так делать. Я сам рискую.

– Понятно, понятно.

– Собирайте деньги, и мы постараемся это дело замять.

– Тысячу рублей, – сказал Кузьма.

– Понятно, тысячу рублей, одну тысячу. Мы соберем. Нельзя ее судить. Я с ней много лет живу, ребятишки у нас.

Ревизор поднялся.

– Спасибо тебе, – сказал Кузьма и, кивая, пожал ревизору руку. Тот ушел. Во дворе за ним скрипнула калитка, перед окнами прозвучали и затихли шаги.

Кузьма остался один. Он пошел на кухню, сел перед не топленной со вчерашнего дня печкой и, опустив голову, сидел так долго-долго. Он ни о чем не думал – для этого уже не было сил, он застыл, и только голова его опускалась все ниже и ниже. Прошел час, второй, наступила ночь.

Кузьма медленно поднял голову. Перед ним стоял Витька – босиком, в майке.

– Чего тебе?

– Папа, у нас все в порядке будет? Кузьма кивнул. Но Витька не уходил, ему надо было, чтобы отец сказал это словами.

– А как же! – ответил Кузьма. – Мы всю землю перевернем вверх тормашками, а мать не отдадим. Нас пятеро мужиков, у нас получится.

– Можно, я скажу ребятам, что у нас все в порядке будет?

– Так и скажи: всю землю перевернем вверх тормашками, а мать не отдадим.

Витька, поверив, ушел.

Утром Мария не поднялась. Кузьма встал, разбудил старших ребят в школу, налил им вчерашнего молока. Мария лежала на кровати, уставив глаза в потолок, и не шевелилась. Она так и не разделась, лежала в платье, в котором пришла из магазина, лицо у нее заметно опухло. Перед тем как уходить, Кузьма постоял над ней, сказал:

– Отойдешь немножко, вставай. Ничего, обойдется, люди помогут. Не стоит тебе раньше времени из-за этого помирать.

Он пошел в контору, чтобы предупредить, что на работу не выйдет.

Председатель был у себя в кабинете один. Он поднялся, подал Кузьме руку и, пристально глядя на него, вздохнул.

– Что? – не понял Кузьма.

– Слышал я про Марию, – ответил председатель. – Теперь уж вся деревня, поди, знает.

– Все равно не скроешь – пускай, – потерянно махнул рукой Кузьма.

– Что будешь делать? – спросил председатель.

– Не знаю. Не знаю, куда и пойти.

– Надо что-нибудь делать.

– Сам видишь, ссуду я тебе сейчас дать не могу, – сказал председатель. – Отчетный год на носу. Отчетный год кончится, потом посоветуемся, может, дадим. Дадим – чего там! А пока занимай под ссуду, все легче будет, не под пустое место просишь.

– Спасибо тебе.

– Нужны мне твои «спасибо»! Как Мария-то?

– Ты иди скажи ей.

– Надо сказать. – У дверей Кузьма вспомнил: – Я на работу сегодня не выйду.

– Иди, иди. Какой из тебя теперь работник! Нашел о чем говорить!

Мария все еще лежала. Кузьма присел возле нее на кровать и сжал ее плечо, но она не откликнулась, не дрогнула, будто ничего и не почувствовала.

– Председатель говорит, что после отчетного собрания даст ссуду, – сказал Кузьма.

Она слабо шевельнулась и снова замерла.

– Ты слышишь? – спросил он.

С Марией вдруг что-то случилось: она вскочила, обвила шею Кузьмы руками и повалила его на кровать.

– Кузьма! – задыхаясь, шептала она. – Кузьма, спаси меня, сделай что-нибудь, Кузьма!

Он пробовал вырваться, но не мог. Она упала на него, сдавила ему шею, закрыла своим лицом его лицо.

– Родной мой! – исступленно шептала она. – Спаси меня, Кузьма, не отдавай им меня!

Он, наконец, вырвался.

– Дура баба, – прохрипел он. – Ты что, с ума сошла?

– Кузьма! – слабо позвала она.

– Чего это ты выдумала? Ссуда вот будет, все хорошо будет, а ты как сдурела.

– Кузьма!

– Здесь я.

Он сбросил сапоги и прилег рядом с ней. Мария дрожала, ее плечи дергались и подпрыгивали. Он обнял ее и стал водить по плечу своей широкой ладонью – взад и вперед, взад и вперед. Она прижалась к нему ближе. Он все водил и водил ладонью по ее плечу, пока она не затихла. Он еще полежал рядом с ней, потом поднялся. Она спала.

Кузьма размышлял: можно продать корову и сено, но тогда ребятишки останутся без молока.

Из хозяйства продавать больше было нечего. Корову тоже надо оставить на последний случай, когда не будет выхода. Значит, своих денег нет ни копейки, все придется занимать. Он не знал, как можно занять тысячу рублей, эта сумма представлялась ему настолько огромной, что он все путал ее со старыми деньгами, а потом спохватывался и, холодея, обрывал себя. Он допускал, что такие деньги существуют, как существуют миллионы и миллиарды, но то, что они могут иметь отношение к одному человеку, а тем более к нему, казалось Кузьме какой-то ужасной ошибкой, которую – начни он только поиски денег – уже не исправить. И он долго не двигался – казалось, он ждал чуда, когда кто-то придет и скажет, что над ним подшутили и что вся эта история с недостачей ни его, ни Марии не касается. Сколько людей было вокруг него, которых она действительно не касалась!

Хорошо еще, что шофер подогнал автобус к самому вокзалу и Кузьме не пришлось добираться к нему по ветру, который как начал дуть от дома, так и не перестал. Здесь, на станции, гремит на крышах листовое железо, по улице метет бумагу и окурки, и люди семенят так, что не понять – или их несет ветер, или они все же справляются с ним и бегут, куда им надо, сами. Голос диктора, объявляющего о прибытии и отправлении поездов, рвется на части, комкается, и его невозможно разобрать. Гудки маневровых паровозов, пронзительные свистки электровозов кажутся тревожными, как сигналы об опасности, которую надо ждать с минуты на минуту.

За час до поезда Кузьма становится в очередь за билетами. Кассу еще не открывали, и люди стоят, подозрительно следя за каждым, кто проходит вперед. Минутная стрелка на круглых электрических часах над окошечком кассы со звоном прыгает от деления к делению, и люди всякий раз задирают головы, мучаются.

Наконец кассу открывают. Очередь сжимается и замирает. В окошечко кассы просовывается первая голова; проходит две, три, четыре минуты, а очередь не движется.

– Что там – торгуются, что ли? – кричит кто-то сзади.

Голова выползает обратно, и женщина, стоявшая в очереди первой, оборачивается: – Оказывается, нет билетов.

– Граждане, в общие и плацкартные вагоны билетов нет! – кричит кассирша.

Очередь комкается, но не расходится.

– Не знают, как деньги выманить, – возмущается толстая, с красным лицом и в красном платке тетка. – Понаделали мягких вагонов – кому они нужны? Уж на что самолет, и то в нем все билеты поровну стоят.

– В самолетах и летайте, – беззлобно отвечает кассирша.

– И полетим! – кипятится тетка. – Вот еще раз, два такие фокусы выкинете, и ни один человек к вам не пойдет. Совести у вас нету.

– Летайте себе на здоровье – не заплачем!

– Заплачешь, голубушка, заплачешь, когда без работы-то останешься.

Кузьма отходит от кассы. Теперь до следующего поезда часов пять, не меньше. А может, все-таки взять в мягкий? Черт с ним! Неизвестно еще, будут в том поезде простые места или нет – может, тоже одни мягкие? Зря прождешь. «Снявши голову, по волосам не плачут», – почему-то вспоминает Кузьма. В самом деле – лишняя пятерка погоды теперь не сделает. Тысяча нужна – чего уж теперь по пятерке плакать.

Кузьма возвращается к кассе. Очередь разошлась, и перед кассиршей лежит раскрытая книга.

– Мне до города, – говорит ей Кузьма.

– Билеты только в мягкий вагон, – будто читает кассирша, не поднимая глаз от книги.

– Давай куда есть.

Она отмечает линейкой прочитанное, откуда-то сбоку достает билет и сует его под компостер.

Теперь Кузьма прислушивается, когда назовут его поезд. Поезд подойдет, он сядет в мягкий вагон и со всеми удобствами доедет до города. Утром будет город. Он пойдет к брату и возьмет у него те деньги, которых не хватает до тысячи. Наверное, брат снимет их с книжки. Перед отъездом они посидят, выпьют на прощанье бутылку водки, а потом Кузьма отправится обратно, чтобы успеть к возвращению ревизора. И пойдет у них с Марией опять все как надо, заживут как все люди. Когда кончится эта беда и Мария отойдет, будут они и дальше растить ребят, ходить с ними в кино – как-никак свой колхоз: пятеро мужиков и мать. Всем им еще жить да жить. По вечерам, укладываясь спать, будет он, Кузьма, как и раньше, заигрывать с Марией, шлепать ее по мягкому месту, а она будет ругаться, но не зло, понарошку, потому что она и сама любит, когда он дурачится. Много ли им надо, чтобы все было хорошо? Кузьма приходит в себя. Много, ох много – тысячу рублей. Но теперь уже не тысячу, больше половины из тысячи он с грехом пополам достал. Ходил унижался, давал обещания, где надо и не надо, напоминал о ссуде, боясь, что не дадут, а потом, стыдясь, брал бумажки, которые жгли руки и которых все равно было мало.

К первому он, как, наверно, и любой другой в деревне, пошел к Евгению Николаевичу.

– А, Кузьма, – встретил его Евгений Николаевич, открывая дверь. – Заходи, заходи. Присаживайся. А я уж думал, что ты на меня сердишься – не заходишь.

– За что мне на тебя сердиться, Евгений Николаевич?

– А я не знаю. Об обидах не все говорят. Да ты садись. Как жизнь-то?

– Ничего.

– Ну-ну, прибедняйся. В новый дом переехал и все ничего?

– Да мы уж год в новом доме. Чего теперь хвастать?

– А я не знаю. Ты не заходишь, не рассказываешь.

Евгений Николаевич убрал со стола раскрытые книги, не закрывая, перенес их на полку. Он моложе Кузьмы, но в деревне его величают все, даже старики, потому что вот уже лет пятнадцать он директор школы, сначала семилетки, потом восьмилетки. Родился и вырос Евгений Николаевич здесь же и, закончив институт, крестьянского дела не забыл: сам косит, плотничает, держит у себя большое хозяйство, когда есть время, ходит с мужиками на охоту, на рыбалку. Кузьма сразу пошел к Евгению Николаевичу потому, что знал: деньги у него есть. Живет он вдвоем с женой – 248 она у него тоже учительница, – зарплата у них хорошая, а тратить ее особенно некуда, все свое – и огород, и молоко, и мясо.

Видя, что Евгений Николаевич собирает книги, Кузьма приподнялся.

– Может, я не ко времени?

– Сиди, сиди, как это не ко времени! – удержал его Евгений Николаевич. – Время есть. Когда мы не на работе, время у нас свое, не казенное. Значит, и тратить мы его должны как душе угодно, правда?

– Как будто.

– Почему «как будто»? Говори, правда. Время есть. Чай вот можно поставить.

– Чай не надо, – отказался Кузьма. – Не хочу. Недавно пил.

– Ну, смотри. Говорят, сытого гостя легче потчевать. Правда?

– Правда.

Кузьма поерзал на стуле, решился:

– Я, Евгений Николаевич, по делу к тебе тут по одному пришел.

– По делу? – Евгений Николаевич, насторожившись, сел за стол. – Ну, так давай говори. Дело есть дело, его решать надо. Как говорят, куй железо, пока горячо.

– Не знаю, как и начать, – замялся Кузьма.

– Говори, говори.

– Да дело такое: деньги я пришел у тебя просить.

– Сколько тебе надо? – зевнул Евгений Николаевич.

– Мне много надо. Сколько дашь.

– Ну, сколько – десять, двадцать, тридцать?

– Нет, – покачал головой Кузьма. – Мне надо много. Я тебе скажу зачем, чтобы понятно было. Недостача у моей Марии большая получилась – может, ты знаешь?

– Ничего не знаю.

– Вчера ревизию кончили – и вот преподнесли, значит.

Евгений Николаевич забарабанил по столу костяшками пальцев.

– Неприятность какая, – сказал он.

– Неприятность, говорю, какая. Как это у нее получилось?

– Вот получилось.

Они замолчали. Стало слышно, как тикает где-то будильник; Кузьма поискал его глазами, но не нашел. Будильник стучал, почти захлебываясь. Евгений Николаевич вновь забарабанил по столу пальцами. Кузьма взглянул на него – он чуть заметно морщился.

– Судить могут, – сказал Евгений Николаевич.

– Для того деньги и ищу, чтоб не судили.

– Все равно судить могут. Растрата есть растрата.

– Нет, не могут. Она оттуда не брала, я знаю.

– Что ты мне-то говоришь? – обиделся Евгений Николаевич. – Я не судья. Ты им скажи. Я говорю это к тому, что надо осторожно: а то и деньги внесешь, и судить будут.

– Нет. – Кузьма вдруг почувствовал, что он и сам боится этого, и сказал больше себе, чем ему. – Теперь смотрят, чтоб не зря. Мы не пользовались этими деньгами, они нам не нужны. У ней ведь недостача эта оттого, что малограмотная она, а не как-нибудь.

– Они этого не понимают, – махнул рукой Евгений Николаевич.

Кузьма вспомнил про ссуду и, не успев успокоиться, сказал жалобно и просяще, так что противно стало самому:

– Я ведь ненадолго занимаю у тебя, Евгений Николаевич. Месяца на два, на три. Мне председатель ссуду пообещал после отчетного собрания.

– А сейчас не дает?

– Сейчас нельзя. Мы еще за старую не расплатились, когда дом ставили. И так навстречу идет, другой бы не согласился.

Снова вырвалась откуда-то частая дробь будильника, застучала тревожно и громко, но Кузьма и на этот раз не нашел его. Будильник мог стоять или за шторой на окне, или на книжной полке, но звук, казалось, шел откуда-то сверху. Кузьма не вытерпел и взглянул на потолок, а потом выругал себя за дурость.

– А ты уже к кому-нибудь ходил? – спросил Евгений Николаевич.

– Нет, к тебе первому.

– Что ж делать – дать придется! – вдруг воодушевляясь, сказал Евгений Николаевич. – Если не дать, ты скажешь: вот Евгений Николаевич пожалел, не дал. А люди обрадуются.

– Зачем мне про тебя говорить, Евгений Николаевич?

– А я не знаю. Я не про тебя, конечно, – вообще. Народ всякий. Только у меня деньги на сберкнижке в районе. Я специально подальше их держу, чтоб не вытаскивать по пустякам. Ехать туда надо. Времени вот сейчас нет. – Он опять поморщился. – Придется съездить. Дело такое. У меня там сотня и есть – сниму. Это правильно: мы друг другу помогать должны.

Кузьма, как-то вдруг сразу обессилев, молчал.

– На то мы и люди, чтобы быть вместе, – говорил Евгений Николаевич. – Про меня в деревне всякое болтают, а я никому еще в помощи не отказывал. Ко мне часто приходят: то пятерку, то десятку дай. Другой раз последние отдаю. Правда, люблю, чтобы возвращали, за здорово живешь тоже работать неохота.

– Я отдам, – сказал Кузьма.

– Да я не про тебя, я знаю, что ты отдашь. Вообще говорю. У тебя совесть есть, я знаю. А у некоторых нет – так живут. Да ты сам знаешь – что тебе говорить! Народ всякий.

Евгений Николаевич все говорил и говорил, и у Кузьмы разболелась голова. Он устал. Когда он, наконец, вышел на улицу, последний туман, который держался до обеда, рассеялся, и светило солнце. Воздух был прозрачный и ломкий – как всегда в последние погожие дни поздней осени. Лес за деревней казался близким, и стоял он не сплошной стеной, а делился на деревья, уже голые и посветлевшие.

На воздухе Кузьме стало легче. Он шел, и идти ему было приятно, но где-то внутри, как нарыв, по-прежнему зудила боль. Он знал – это надолго.

Мария все-таки поднялась, но рядом с ней за столом сидела Комариха. Кузьма сразу понял, в чем дело.

– Ты уж прибежала. – Он готов был выбросить Комариху за дверь. – Почуяла. Как ворона на падаль.

– Я не к тебе пришла, и ты меня не гони, – затараторила Комариха. – Я вот к Марии пришла, по делу.

– Знаю я, по какому ты делу пришла.

– По какому надо, по такому и пришла.

– Вот-вот.

Мария, сидевшая неподвижно, повернулась.

– Ты, Кузьма, в наши дела не лезь. Не нравится – уйди в другую комнату или еще куда. Не бойся, Комариха, давай дальше.

– Я не боюсь. – Комариха достала откуда-то из-под юбки карты, косясь на Кузьму, стала раскладывать. – Поди, не ворую – чего мне бояться. А на всех если внимание обращать, нервов не хватит.

– Сейчас она тебе наворожит! – усмехнулся Кузьма.

– А как карты покажут, так и скажу, врать не стану.

– Где там – всю правду выложишь! Мария повернула голову, с затаившейся болью сказала:

– Уйди, Кузьма!

Кузьма сдержался, умолк. Он ушел на кухню, но и здесь было слышно, как Комариха плюет на пальцы, заставляет Марию вытягивать из колоды три карты, бормочет:

– А казенный дом тебе, девка, слава те господи, не выпал. Врать не стану, а нету. Вот она, карта. Будет тебе дальняя дорога – вот она, дорога, и бубновый интерес.

– Ага, орден в Москву вызовут получать, – не выдержал Кузьма.

– И будут у тебя хлопоты, большие хлопоты – не маленькие. Вот они, здесь. До трех раз надо. – Видно, Комариха собрала карты. – Сними-ка, девка. Хотя нет, подожди, тебе снимать нельзя. Надо, чтобы был чужой человек, который не ворожит. У тебя ребятишки дома?

– Ах ты, беда!

– Да давай сниму, – сказала Мария.

– Нет, нельзя, карта другая пойдет. Эй, Кузьма! – ласково запела Комариха. – Иди-ка к нам сюда на минутку. Ты на нас, грешных, не серчай. У тебя свое поверье, у нас свое. Сними-ка нам, дружок, шапку с колоды.

– Язви тебя! – Кузьма подошел и толкнул сверху карты.

– Вот так. У меня зять тоже не верил, партейный был – как же! – а как в сорок восьмом под суд его отдали, в тот же вечер ко мне за молитвой прибежал.

Она раскладывала карты вниз картинками, продолжала:

– Это ведь до поры до времени не верят, пока жизнь спокойная. А случись беда, да не так чтоб просто беда, а беда с горем – сра-а-зу и про бога вспоминают и про слуг его, которым в глаза плевали.

– Мели, мели, Комариха, – устало отмахнулся Кузьма.

– А я не мелю. Говорю как знаю. Вот ты, думаешь, не веришь хоть и в эту ворожбу? Это тебе только кажется, что не веришь. А случись завтра война, думаешь, не интересно тебе будет сворожить, убьют тебя или не убьют?

– Да ты раскрывай карты-то, – заторопила Мария.

Комариха отступилась от Кузьмы и затянула опять про бубновые интересы и крестовые хлопоты. Кузьма прислушался: казенный дом не выпал и на этот раз.

После Комарихи они остались дома вдвоем. Мария все так же сидела за столом, спиной к Кузьме, и смотрела в окно. Кузьма курил.

Мария не шевелилась. Кузьма за ее спиной приподнялся и посмотрел туда, куда смотрела она, но ничего не увидел. Он боялся заговорить с ней, боялся, что, скажи он хоть слово, произойдет что-нибудь нехорошее, что потом не поправить. Молчать было тоже невмоготу. У него опять разболелась голова, и острые, тукающие удары били в висок, заставляя его ждать их и бояться.

Мария молчала. Он исподволь следил за нею, но он мог бы и не следить, потому что, пошевелись она, он в тишине сразу услышал бы любой ее шорох. Он ждал.

Наконец она пошевелилась, и он вздрогнул.

– Кузьма, – произнесла она, по-прежнему глядя в окно.

Он увидел, что она смотрит в окно, и опустил глаза.

Вдруг она засмеялась. Он смотрел в пол и не поверил, что это смеется она.

В самый разгар "перестройки" в бывшей ведомственной больнице делят палату два пенсионера, ранее входившие в состав "номенклатуры". Отчасти, действительно, из-за разницы во взглядах, отчасти, чтобы заглушить страх, боль и тоску они ожесточенно спорят о событиях, происходящих в стране...

Пожилая Павла хоронит свою совсем уже старенькую мать на пустыре за городом, неподалеку от дома. За этим малозначимым событием писатель видит судьбы целых поколений россиян...

Повесть Валентина Распутина написана на материале сибирской деревни. Она поднимает высокие нравственные проблемы добра и справедливости, чуткости и щедрости человеческого сердца, чистоты и откровенности в отношениях между людьми.

В центре повести - судьба рядовой современной семьи, выброшенной на обочину рыночной жизни. Мать семейства, защищая честь и безопасность своих детей, вершит над преступниками собственный суд справедливости.

В повести лаурета Государственной премии за 1977 г., В.Г.Распутина "Живи и помни" показана судьба человека, преступившего первую заповедь солдата - верность воинскому долгу. "- Живи и помни, человек, - справедливо определяет суть повести писатель В.Астафьев, - в беде, в кручине, в самые тяжкие дни испытаний место твое - рядом с твоим народом; всякое отступничество, вызванное слабостью ль твоей, неразумением ли, оборачивается еще...

Валентин Григорьевич Распутин - русский прозаик, произведения которого стали классикой отечественной литературы, писатель редкого художественного дара. Его язык - живой, точный и яркий, драгоценный инструмент, с помощью которого Распутин творит музыку родной земли и своего народа, наделяя лучших своих героев способностью ощущать "бесконечную, яростную благодать" мироздания, "все сияние и все движение мира, всю его необъяснимую...

Валентина Распутина уже при жизни называли выдающимся писателем и классиком русской литературы. Его произведения пронизаны болью за судьбу народа и родной земли, они наделяют читателя очистительным чувством сострадания, без которого немыслим русский человек. Таким было его видение жизни, такой завет он оставил нам в наследство: любить свою землю и свой народ, быть нетерпимыми к тем, кто лишает людей священной памяти о прошлом.

В книгу Валентина Распутина вошли повесть "Прощание с Матёрой" и рассказы: "Уроки французского", "Женский разговор" и "Нежданно-негаданно".
Для старшего школьного возраста.

На работу Алеша Коренев собирается долго и с тем тщанием, с тем тревожным волнением и нетерпением, которые и должны сопровождать подготовку к делу нерядовому. Как только обозначается рабочий день, примерно раз в месяц, иногда чаще, иногда реже, а случается, что и два дня подряд, к Алеше подкрадывается сладкая и неопределенная истома, как перед встречей с женщиной, редко соглашающейся на свидания, он невольно начинает холить себя и нежить, дает...

Валентин Григорьевич Распутин - русский прозаик, произведения которого стали классикой отечественной литературы, писатель редкого художественного дара. Его язык - живой, точный и яркий, драгоценный инструмент, с помощью которого Распутин творит музыку родной земли и своего народа, наделяя лучших своих героев способностью ощущать "бесконечную, яростную благодать" мироздания, "все сияние и все движение мира, всю его необъяснимую красоту и страсть...".

Имя Валентина Распутина известно читающей публике уже давно. Писатель принадлежит к младшему поколению писателей-деревенщиков. Еще во времена советской власти его книги издавались большими тиражами. Рассказы Распутина включены в школьную программу. Рассмотрим подробнее жизнь и книги этого писателя.

Ранние годы

Будущий писатель родился 15 марта 1937 года в небольшой деревне Аталанка Иркутской области. Его родители были крестьянами. В родном селе Валентина Распутина была только начальная школа, поэтому среднюю школу мальчик посещал в Усть-Удинске, районном центре, находившемся в 50 км от Аталанки. В 1947 году, когда Валентину было 10 лет, его отца арестовали и осудили к семи годам в лагерях. С того времени мать Нина Ивановна воспитывала троих детей сама.

В 1954 году Распутин окончил школу и поступил на историко-филологический факультет Иркутского университета имени Жданова. Во время обучения он стал сотрудничать с иркутской газетой «Советская молодёжь». По окончании университета Распутин был принят в её штат. Работая журналистом, Распутин начал пробовать свои силы и в художественной прозе. В 1961 году в альманахе «Ангара» был напечатан его рассказ «Я забыл спросить у Лёшки».

Первые успехи в литературе

Первые рассказы Распутина появлялись в литературных изданиях Сибири с интервалом в несколько лет. В то же время писатель активно занимался журналистикой: работал в разных газетах Прибайкалья и на иркутском телевидении. Как корреспондент он объездил всю Иркутскую область и побывал на строительстве крупных промышленных объектов. В 1965 году Распутин отправил один из своих рассказов писателю Владимиру Чивилихину.

Чивилихин, который был старше Валентина Григорьевича всего на девять лет, оценил способности молодого журналиста и помог ему утвердиться в литературе. В 1966 году вышла первая собственная книга Распутина - сборник «Край возле самого неба». В 1974 году была издана его повесть «Живи и помни», которая через три года была отмечена Госпремией СССР.

Именитый писатель

В конце 70-х гг. Валентин Распутин стал признанным писателем со всесоюзной известностью. В 80-х гг. его приняли в редколлегию «Роман-газеты», а в 1986 году Распутин стал секретарём правления Союза Писателей СССР. В годы перестройки Валентин Григорьевич также занимался общественной деятельностью. Он был депутатом ВС СССР последнего созыва. Считается, что именно Распутин первым процитировал с трибуны Верховного Совета знаменитые слова Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». С писатель отошёл от политической деятельности.

Стиль Распутина

Самые известные произведения Валентина Распутина автобиографичны. Например, вошедший в школьную программу рассказ «Уроки французского» основан на впечатлениях будущего писателя, который ходил в школу за 50 км от дома. Другой знаменитый рассказ, «Прощание с Матёрой», посвящённый переселению деревни из-за строительства водохранилища, перекликается с судьбой родного села писателя, которое тоже было затоплено во время строительства Братской ГЭС. Проза Валентина Распутина реалистична. Для неё характерно проникновение в жизнь простого народа и внимание к вопросам нравственности.

Последние годы

Валентин Григорьевич не перестаёт писать, хотя его книги, как и книги других писателей, стали выходить гораздо меньшими тиражами. Распутин живёт сразу в двух городах: в Москве он поддерживает литературный журнал «Наш современник» и входит в Совет по культуре при патриархе Кирилле, а в Иркутске проводит ежегодные «Дни русской духовности и культуры» и борется за сохранение уникальной природы Байкала и Прибайкалья.

Валентин Григорьевич Распутин (1937-2015) - российский писатель, лауреат многочисленных государственных премий СССР, публицист и общественный деятель. Он родился 15 марта 1937 года в селе Усть-Уда Восточно-Сибирской (Иркутской) области РФ. Имеет звание Героя Социалистического труда. Писателя нередко называли «певцом деревни», в своих произведениях он прославлял Русь.

Трудное детство

Родители Валентина были обычными крестьянами. Незадолго после рождения сына семья переехала в деревню Аталанка. Впоследствии эта территория была затоплена после строительства Братской ГЭС. Отец будущего прозаика участвовал в Великой Отечественной войне, после демобилизации он устроился работать начальником почты. Однажды во время служебного отъезда у него отняли сумку с общественными деньгами.

После этой ситуации Григория арестовали, в течение семи следующих лет он трудился в рудниках Магадана. Выпустили Распутина только после смерти Сталина, поэтому его супруге, простой сотруднице сберкассы, пришлось одной воспитывать троих детей. Будущий писатель с детства восхищался красотой сибирской природы, он неоднократно описывал её в своих рассказах. Мальчик любил читать, соседи щедро делились с ним книгами и журналами.

Образование прозаика

Распутин учился в начальной школе деревни Аталанка. Чтобы окончить среднюю школу, ему пришлось уехать за 50 километров от дома. Позже юноша описал этот период жизни в своём рассказе «Уроки французского». После окончания школы он решил поступить на филологический факультет Иркутского университета. Благодаря отличному аттестату юноше без труда удалось стать студентом.

Валентин с детства осознавал, как трудно приходится его матери. Он стремился помогать ей во всём, подрабатывал и отправлял деньги. В студенческий период жизни Распутин начинает писать небольшие заметки для молодёжной газеты. На его творчество повлияло увлечение произведениями Ремарка, Пруста и Хемингуэя. С 1957 по 1958 гг. парень становится внештатным корреспондентом издания «Советская молодёжь». В 1959 г. Распутина принимают в штат, в этом же году он защищает диплом.

Жизнь после университета

В течение некоторого времени после окончания учёбы прозаик работает на студии телевидения и в газете Иркутска. Редактор газеты обратил особое внимание на рассказ под названием «Я забыл спросить у Лёшки». Позже, в 1961 году, этот очерк опубликовали в альманахе «Ангара».

В 1962 юноша переезжает в Красноярск и получает должность литсотрудника в газете «Красноярский рабочий». Он нередко посещал строительные площадки местной ГЭС и магистрали Абакан-Тайшет. Писатель черпал вдохновение даже из таких, казалось бы, неприглядных пейзажей. Рассказы о строительстве вошли позднее в сборники «Край возле самого неба» и «Костровые новых городов».

С 1963 по 1966 гг. Валентин работает специальным корреспондентом газеты «Красноярский комсомолец». В 1965 г. он участвует в Читинском семинаре совместно с другими начинающими литераторами. Там юношу замечает писатель Владимир Чивилихин, позже именно он помог опубликовать произведения Валентина в издании «Комсомольская правда».

Первой серьёзной публикацией прозаика стал рассказ «Ветер ищет тебя». Через некоторое время увидел свет очерк «Разъезд Стофато», его напечатали в журнале «Огонёк». У Распутина появились первые поклонники, вскоре его читало более миллиона советских жителей. В 1966 г. в Иркутске выходит первый сборник писателя под названием «Край возле самого неба». Туда вошли старые и новые произведения, написанные в разные периоды жизни.

Год спустя в Красноярске издают вторую книгу рассказов, она называлась «Человек с этого света». В это же время альманах «Ангара» публикует повесть Валентина Григорьевича «Деньги для Марии». Немногим позже это произведение выпускается в виде отдельной книги. После публикации прозаик становится членом Союза писателей и окончательно прекращает заниматься журналистикой. Он решил посвятить свою дальнейшую жизнь исключительно творчеству.

В 1967 г. еженедельник «Литературная Россия» издаёт следующий очерк Распутина под названием «Василий и Василиса». В этом рассказе уже можно отследить самобытный стиль писателя. Ему удавалось раскрывать характеры героев очень лаконичными фразами, а сюжетная линия всегда дополнялась описаниями пейзажей. Все персонажи сочинений прозаика были сильны духом.

Пик творчества

В 1970 году была выпущена повесть «Последний срок». Именно это произведение считается одним из ключевых в творчестве автора, по всему миру люди читали книгу с удовольствием. Её перевели на 10 языков, критики называли это сочинение «костром, возле которого можно отогреть душу». Прозаик сделал упор на простые человеческие ценности, о которых должны помнить все. Он поднимал в своих книгах вопросы, о которых не осмеливались говорить его коллеги.

Валентин Григорьевич не стал останавливаться на этом, в 1974 году опубликовали его повесть «Живи и помни», а в 1976 г. - «Прощание с Матёрой». После этих двух сочинений Распутина признали одним из лучших современных писателей. В 1977 г. он получает Государственную премию СССР. В 1979 году Валентин стал членом редакционной коллегии серии «Литературные памятники Сибири».

В 1981 г. увидели свет рассказы «Век живи - век люби», «Наташа» и «Что передать вороне». В 1985 г. писатель выпускает повесть «Пожар», затронувшую читателей до глубины души благодаря острой и современной проблематике. В течение следующих лет были опубликованы очерки «Нежданно-негаданно», «Вниз по Лене-реке» и «Отчие пределы». В 1986 г. прозаика избрали секретарем правления Союза писателей, впоследствии ему удалось стать сопредседателем.

Последние годы жизни

Большую часть жизни Распутин провёл в Иркутске. В 2004 г. прозаик презентовал свою книгу «Дочь Ивана, мать Ивана». Через два года в продаже появилось третье издание сборника «Сибирь, Сибирь».

Валентин Григорьевич являлся обладателем многих престижных наград. Ему присвоили звание Героя социалистического труда. Прозаик был кавалером орденов Ленина и Трудового Красного знамени. В 2008 году он получил премию за вклад в российскую литературу. В 2010 г. писатель был номинирован на Нобелевскую премию по литературе. В это же время его рассказы включают в школьную программу для внеклассного чтения.

В зрелом возрасте Распутин начал активно участвовать в публицистической и общественной деятельности. Прозаик отрицательно относился к периоду перестройки, он не воспринимал либеральные ценности, оставаясь при своих консервативных взглядах. Писатель всецело поддерживал позицию Сталина, считал её единственно верной, не признавал других вариантов мировоззрения.

С 1989 по 1990 гг. он был в составе Президентского совета во время правления Михаила Горбачёва, но коллеги не прислушивались к мнению Валентина. Позже писатель заявлял, что считает политику слишком грязным занятием, он неохотно вспоминал этот период жизни. Летом 2010 г. Распутина избирают членом Патриаршего совета по культуре, он представляет православную церковь.

30 июля 2012 года писатель вступает в ряды преследователей феминистской группы Pussy Riot. Он призывает применить высшую меру наказания для девушек, а также критикует всех, кто их поддержал. Своё заявление Распутин опубликовал под заглавием «Молчать не позволяет совесть».

В 2013 г. на полках магазинов появляется совместная книга Распутина и Виктора Кожемяко под названием «Эти двадцать убийственных лет». В этом произведении авторы критикуют любые изменения, отрицают прогресс, утверждая, что за последние годы народ деградировал. Весной 2014 г. прозаик вошёл в число жителей России, поддержавших аннексию Крыма.

Личная жизнь и семья

Валентин был женат на Светлане Ивановне Распутиной. Женщина была дочерью писателя Ивана Молчанова-Сибирского, она всегда поддерживала мужа. Прозаик неоднократно называл супругу своей музой и единомышленницей, у них были прекрасные отношения.

У пары было двое детей: в 1961 родился сын Сергей, через десять лет появилась на свет и дочь. Девятого июля 2006 она погибла во время авиакатастрофы. На тот момент Марии было всего 35 лет, она успешно занималась музыкой, играла на органе. Трагедия подкосила здоровье писателя и его жены. Светлана Ивановна умерла 1 мая 2012 года в возрасте 72 лет. Смерть прозаика наступила тремя годами позднее. 14 марта 2015 он погиб в Москве, за несколько часов до своего дня рождения.