Зинаида Юрьевна Курбатова по профессии художник-иллюстратор, работает на российском телевидении. Зинаида Курбатова - создатель и ведущая "Петербургского патриотического проекта "Стиль жизни", цель которой, говоря шекспировскими словами, восстановить связь времен. В этом смысле Зинаида Юрьевна является прямой наследницей и продолжательницей дела своего дедушки академика Лихачева, хотя сам Дмитрий Сергеевич мечтал о том, чтобы его дети и внуки занимались наукой.

Говорить о близких отстранение очень трудно, еще труднее объективно оценить то, что они сделали, и все-таки что бы вы сказали про Дмитрия Сергеевича?

Разумеется, главное в нем не то, что он был моим дедушкой и даже не то, что он был выдающимся человеком и выдающимся ученым. Главное, что он был не один. За ним и рядом с ним стояли люди, прожившие очень похожую жизнь и сумевшие пронести через все сложности и потери нечто чистое, настоящее и правильное. Я застала еще дедушкиных приятелей и коллег, это были корифеи. Можно только гадать, что они смогли бы сделать, достанься им другое, не столь страшное время. Поколение моих родителей, мое поколение, поколение наших детей уже не дадут таких титанов. Это печально, но это так.

В этом смысле Дмитрий Сергеевич был символом и отражением доставшейся ему эпохи. У него была судьба такая - прямая, как стрела. Конечно, он был человеком тяжелым, порой несправедливым, особенно к самым близким, но у него было четкое осознание того, что он должен сделать. Для своего города, для своей страны, для русской культуры.

Мне по долгу службы часто приходится встречаться с самыми разными людьми, и я до сих пор слышу, что, будь Дмитрий Сергеевич жив, он бы помог... Он действительно очень многим помогал, причем мы об этой его деятельности знали далеко не все, ведь обращались к нему многие и по самым разным вопросам. Начиная с просьб восстановить справедливость, исправить или предупредить какую-нибудь ошибку, поддержать то или иное начинание и кончая тем, что просто просили денег.

И он давал?

Бабушка открывала дверь, не спрашивая кто, в квартире вечно были визитеры. Всегда всех чаем поили, всегда всех кормили.

Вас очень задевает, когда вы читаете про академика Лихачева, скажем так, нелестные вещи?

Я стараюсь относиться к этому философски. Да, случается, что о дедушке пытаются рассказать, а то и напечатать что-то якобы сенсационное, но это нормально. Личность такого уровня инсинуации миновать просто не могут. Высокое дерево качают все ветры, а моськи всегда будут лаять на слонов.

Дмитрия Сергеевича иногда упрекают за то, что он спрятался за древнерусскую литературу.

А что было в то время и в той ситуации делать человеку, не желающему подличать и сохраняющему верность науке и профессии? Только одно: жить "мимо" окружающего безумия и по возможности делать свое дело. Жили, кстати говоря, очень бедно, у меня есть старые снимки дедушка и его друзей. Они сняты с заплатами на коленях, но бедность - это было еще не самое страшное. Был постоянный страх и постоянная ложь, в том числе инсценированные аресты, а в 1942 году дедушку с семьей насильно эвакуировали из Ленинграда, хотя они очень не хотели уезжать, потом долго не давали вернуться, а дедушка был настоящим петербуржцем, для него город был если не всем, то очень многим. Для него ценным было каждое столетнее дерево, каждый дом, каждый оконный проем, каждый булыжник в старой оставшейся мостовой.

А какой район был ему ближе всего?

Наша семья всегда жила на Петроградской стороне. Мой прадедушка был главным инженером Печатного двора, отвечал за всю технику. Они жили в казенной квартире на Ораниенбаумской улице, потом переехали на Лахтинскую, там пережили блокаду, потом уехали оттуда в отдельную квартиру.

Не было желания сходить по этому адресу?

Было. Я нашла телефон этой квартиры, много раз бывала у этого дома, поднималась по этой лестнице, стояла у дверей. Потом я захотела посмотреть, что там внутри, позвонила, объяснила, что я такая-то и такая-то и что здесь жила во время блокады моя семья.

Человек по имени Автандил ответил мне в том смысле, что будут тут всякие проситься, мы вас не пустим...

Зинаида Юрьевна, в свое время много писали, что одна из улиц Петербурга должна носить имя Дмитрия Сергеевича. Это было просто очередным благим пожеланием или за этим что-нибудь стоит?

Есть указ президента, в котором сказано, что нужно присвоить одной из петербургских улиц имя Дмитрия Сергеевича Лихачева.

Какую именно - уже известно?

Тут целая история, причем весьма странная. Дедушкин коллега Борис Федорович Егоров, который возглавляет комиссию Академии наук по наследию Лихачева, предложил назвать в его честь набережную напротив Пушкинского дома. Мне кажется, это было бы и красиво, и логично. Дедушка был против переименований, а эта набережная не имеет названия, а ее расположение говорит само за себя.

Борис Федорович написал обращение к губернатору, письмо подписали Даниил Александрович Гранин, Александр Александрович Фурсенко, Людмила Алексеевна Вербицкая, Михаил Борисович Пиотровский, многие уважаемые люди. Губернатор сказала, что она не против, и передала обращение в топонимическую комиссию, которая должна выбирать, будет ли это набережная или что-то другое.

И что комиссия?

Меня на заседание не пригласили; насколько мне известно, предложение по поводу набережной отклонили. Меня, признаться, удивило, когда мне сказали, что особенно яростно против дедушкиного имени выступал депутат Ковалев. Потом я узнала, что на этой набережной будут что-то строить англичане и французы и что идеей застройки воодушевлены некоторые влиятельные чиновники. Зачем им какой-то Лихачев? Назовем "набережная Европы". Я понимаю, против денег не пойдешь, так что нам можно не суетиться. Что ж, пусть будет набережная Европы, я не против, не самое плохое название.

Но указы президента выполнять все-таки надо.

Надо, и они решили назвать именем Лихачева аллею в Выборгском районе и, возможно, уже назвали. Я очень надеюсь, что господа члены комиссии плохо себе представляют, что за место они выбрали, я в этом районе выросла и знаю, что это такое. Это безымянная дорожка для прогулки с собаками, которую на моей памяти заасфальтировали. Она идет от Институтского проспекта до улицы Орбели, с одной стороны там Серебряный пруд, с другой - зеленый массив. Ни одного дома там нет, это охранная зона, строить там ничего не будут, соответственно нет и никогда не будет адреса "Петербург, улица академика Лихачева, дом один". В некотором смысле это довольно-таки оскорбительно, лучше уж вообще ничего не называть.

Мне, во всяком случае, не хотелось бы, чтоб эта собачья дорожка носила имя дедушки. Странно это как-то, странно и обидно. Точно так же странно и обидно, что нет никакого музея, хотя мы абсолютно все дедушкины вещи отдали.

А что случилось с вещами?

С вещами вышло так. Нам казалось логичным, чтобы все вещи и библиотека остались в Пушкинском доме. Дедушка там проработал более 60 лет, руководил отделом, его научные труды хорошо известны. Более того, Пушкинский дом обязан дедушке весьма многим. К примеру, когда приехал принц Чарльз и предложил дать деньги на факсимильное издание пушкинских рукописей, он это сделал лишь потому, что знал дедушку.

Но когда мы предложили передать библиотеку и вещи Пушкинскому дому, нам объяснили, цитирую по памяти: "Библиотека вашего дедушки неинтересна, там нет интересных книг, а вещи нам ставить некуда. В крайнем случае мы можем взять только стол".

Я очень хорошо помню этот разговор. Вели мы его вместе с двоюродной сестрой. Она разговаривала, я слушала, сняв трубку параллельного телефона.

После этого мы решили, что библиотеку мы просто отдадим дедушкиным ученикам. Без всяких актов. Что и сделали, теперь все дедушкины книги по специальности оказались в Пушкинском доме, куда их не брали. Если честно, это очень обидно, особенно с учетом того, что примерно в то же время Пушкинский дом на спонсорские деньги приобрел библиотеку одного фольклориста. Ничего не могу сказать, он достойный ученый, но все-таки не Дмитрий Сергеевич!

Не понимаю, почему ту библиотеку купили, а дедушкину даже как подарок принять отказались. В Пушкинском доме вещам Дмитрия Сергеевича не нашлось места. Правда, там на втором этаже есть кабинет, который дедушка получил, став председателем Советского фонда культуры. Кабинет закрыт на замок, там ничего нет.

Я правильно поняла, что вещи Дмитрия Сергеевича все-таки куда-то переданы?

В Музей истории города. Оттуда приехали сотрудники, посмотрели, сказали, что все замечательно, и попросили передать им всего и побольше. Физически вещи отдавала я и отдала все: обстановку кабинета, начиная от ковра и кончая пишущей машинкой и подарками, которые дедушка получал и среди которых были очень забавные, интересные вещи, ордена, мантии. Кстати, оксфордская мантия - единственная в Петербурге. Ахматовская мантия оказалась за пределами Петербурга, и для музея Анны Андреевны мантию шили по мантии моего дедушки.

Это все можно где-то увидеть?

Нет, к сожалению. Сначала нам обещали сделать лихачевскую экспозицию, позже, глядя мне в глаза, объяснили, что ничего не обещали и сделать ничего не могут. Затем я совершенно случайно узнала, что часть вещей оказалась лишней и ее отдали в один народный музей. Я туда приехала, оказалось - правда, им безо всякой описи передали две коробки с вещами Дмитрия Сергеевича. В том числе с частью его дипломов. Эти дипломы были самим дедушкой собраны, вложены в ящик. Я их так в ящике и отдала.

Я не понимаю, как грамотный музейщик может разбивать собрание однородных предметов. Коллекция интересна тогда, когда она целостна. Увидела я там дедушкину кепку, ковер, пластинки, и стало мне очень грустно. Правда, сейчас в Музее истории города была выставка новых поступлений, там был уголок, посвященный дедушке, но я туда не ходила. Было тяжело смотреть на остатки знакомых вещей.

А вам не приходило в голову создать самостоятельный музей?

Нам говорили, что надо было устраивать музей в нашей бывшей квартире на Шверника, но устраивать музей в квартире на окраине города странно - кто туда поедет? И потом как это осуществить технически, ведь в музее должно находиться по меньшей мере три человека - смотритель, администратор и экскурсовод. Кто им стал бы платить? Если человек имеет заслуги перед городом, перед страной, увековечение его памяти не должно быть делом частным.

Впрочем, спасибо правительству за то, что они помогли поставить крест на могиле дедушки и бабушки. В свое время дедушка нарисовал то, что он хотел бы видеть, и это его завещание удалось выполнить. Есть еще мемориальная доска на доме на проспекте Шверника, вот вроде и все.

Расскажите, если можно, про свою бабушку.

Моя бабушка Зинаида Александровна, в честь которой меня и назвали, хоть и приехала из Новороссийска, но стала настоящей петербурженкой. И дело не в том, что она столько лет прожила с дедушкой, она еще до встречи с ним решила стать петербургской женщиной и стала. В частности, сумела самостоятельно и довольно быстро избавиться от южного говора. Бабушка говорила абсолютно правильно, вы бы никогда в ней не узнали уроженку юга.

Русский язык следовало бы выучить многим из нынешней, как теперь говорят, элиты, но давайте вернемся к Зинаиде Александровне. Чем она занималась?

Бабушка, как шутили у нас в семье, служила дедушке. Она жила дедушкиными интересами, все делала для него, для того, чтобы ему было комфортно, вникала во все его проблемы, во все его замыслы. Это вообще тема для отдельного разговора. О том, как женщина может с достойным мужчиной прожить всю жизнь. У них был очень счастливый брак, что встречается довольно-таки редко. Они до последних дней друг друга так любили, так ревновали... Наблюдать все это было очень трогательно. Они были очень дружной парой, вместе переживали и хорошее, и плохое. Страшным ударом для них стала смерть моей мамы - Веры Дмитриевны... Бабушка каждый день плакала, а я приходила из школы, мне нужно было затыкать уши и делать уроки.

Ужасно, когда родители хоронят собственного ребенка, но для дедушки дополнительным ударом стало крушение его научных надежд. Мама была блестящим ученым, занималась византийской миниатюрой.

Она очень рано защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую, преподавала в Академии художеств, дедушка вместе с ней написал несколько работ. Мама была его научным продолжением, которое, к несчастью, не состоялось. Когда судьба отводит человеку очень мало времени, он часто успевает сделать очень много, больше тех, кому можно не спешить. Иногда мне кажется, что мама чувствовала, что скоро уйдет, и очень спешила, ей хотелось все успеть и все пережить. Она увлекалась спортом, мы всюду ездили, все смотрели, маме нравилось принимать гостей, красиво одеваться.

Мама попала под машину 10 сентября 1981 года. Моя дочка родилась тоже 10 сентября, только 1987 года. Естественно, я ее назвала в честь мамы Верой. Сейчас Вера поступает в университет, и я надеюсь, что поступит.

А кем она хочет стать?

Журналисткой, но я не уверена, что это правильно. Впрочем, родители часто не желают для своих детей профессию, которую выбрали для себя. Я стараюсь на дочь не давить, но мне бы хотелось, чтобы исполнились дедушкины мечты и Вера продолжила семейную традицию и занялась наукой. Тем более у нас сохранилась мамина библиотека.

Я написала о дедушке, а сейчас хочу рассказать обо всем, что я помню. О том, какая у нас была семья, какие гости приходили, как разговаривали, что думали. Да и мой собственный опыт уже имеет историческую ценность. Школа, пионерская организация, коричневые платья с черными передниками, пионервожатая, которая заставляла доносить, вступление в комсомол обязательное, потому что иначе не поступишь в институт, строительные отряды. Наши дети этого уже не знают...

Была одна жизнь, началась другая, и это чувствуется абсолютно во всем. Взять хотя бы любимое мое Комарове. Был поселок, в котором сохранялись черты еще дореволюционного прошлого, там жили представители академического, научного мира. Другого мира, теперь уже ушедшего. Надо было видеть, как они разговаривают, как раскланиваются друг с другом на нашей Курортной улице, какие у них были журфиксы, какие праздники для детей. Это все ушло в прошлое, прежние обитатели этих мест умерли, многие их потомки были вынуждены продать дачи, потому что жизнь сейчас, мягко говоря, дорогая. Зато в Комарове устремились люди, у которых есть деньги и которым кажется, что, поселившись в этом месте, они станут значительнее, что ли.... А в этом месте нет ничего особенного: природа бедная, вода холодная и грязная, лес не изобилует ягодами и грибами. Уникальность Комарова была в людях, а люди теперь там другие. Оазис былого исчез, появилось садоводство.

Когда я приезжаю туда и встречаю кого-то из прежней жизни, мы друг к другу бросаемся, словно мы эмигранты русские где-нибудь в Берлине или в Сиднее.

Вам от этого очень грустно?

Вообще-то сожалеть не стоит ни о чем. Ушло одно, началось другое. То же Комарове... Я не хочу там жить, пусть у меня в памяти останется то, что было, но теперь у меня другая жизнь, так что я не могу сказать, что мне не повезло, что я о чем-то жалею. Я благодарна жизни даже за те трагические ситуации, в которых оказывалась. И дело даже не в том (простите за расхожую мысль), что в бедах становишься сильнее, они помогают оценить то хорошее, что у тебя было и есть. Люди благополучные очень часто капризны и беспомощны, когда что-то плохо.

Последний вопрос. Расскажите о "Петербургском патриотическом проекте". Откуда такое название?

Сначала мне хотелось пойти еще дальше и назвать "Петербургский шовинистический проект". Я себя считаю петербурженкой и могу сказать, что это своего рода национальность. Мы отличаемся и от москвичей, и от тех, кто родился или во Владивостоке, или в Костроме, упаси Бог их обидеть.

Тем, кто читает мемуары, знакомы выражения типа "госпожа N выглядела, как настоящая петербургская дама", "у госпожи М была походка петербургской дамы", "госпожа L одевалась, как петербургская дама".

Меня заинтересовало, что это значит, почему петербурженок узнавали на улицах Парижа или Брюсселя даже в 50-х и 60-х годах. Что это за походка у них была, что за манера себя держать и одеваться?

Какие-то вещи я знала, какие-то узнавала у специалистов или находила в книгах. Недавно пришлось выяснять, сколько мундиров было у гвардейского офицера во второй половине теперь уже позапрошлого века.

И сколько же?

Шесть. А если говорить о самой передаче, то идея возникла давно, хотя удалось мне ее реализовать лишь прошлой осенью. Я работаю в программе "Вести из Петербурга", каждый день снимаю сюжеты, времени на творчество остается очень мало, а такая программа требует отдельной подготовки. Впрочем, оно того стоит. Далеко не все интересуются политикой изобразительным искусством, экономикой, но то, как люди одевались, что они ели, что пили, как кавалеры ухаживали за барышнями, это всегда интересно. Любому человеку.

Но сейчас об этом сказано и написано довольно много...

И все равно тема не охвачена. На первый взгляд литературы по этикету и впрямь хватает, даже журнал специальный есть, впрочем, на мой взгляд, довольно-таки пустой. Там объясняют очевидные вещи вроде того, что, беседуя с человеком, нужно затрагивать темы, которые ему интересны, и не ставить его в неловкое положение, задавая неприятные ему вопросы. А вот о том, как следует себя вести, если ты претендуешь на звание петербуржца, еще никто не говорил. Время сейчас какое-то мутное, представления обо всем сместились, а мы и не заметили.

Моей дочке на день рождения, а было ей лет десять или двенадцать, одноклассник подарил золотую цепочку. Наши бабушки и дедушки считали, что незамужняя девушка не может носить золото. Это было неприлично. Мне это объясняли, а сейчас можно надеть все, лишь бы выглядело подороже. Вот тогда будет хорошо, "стильно".

Другой пример. Монтажер у меня на работе недоумевал: неужели дочери императора одевались скромно и работали в госпитале? Его можно понять: попробуйте представить нынешних политиков, отправляющих своих дочерей ухаживать за ранеными на чеченской войне. В голову не придет никому.

Вы случайно не монархистка?

Нет, я не монархистка, но в том времени было очень много достойного. Мы не можем вернуться назад, но есть вещи, которые нужно помнить.

Беседовала Вера Камша

Книга родилась в результате экспедиции по Пинеге, Мезени, Кенозерью и Устьянскому району, которую авторы совершили, работая над документальным фильмом «Бабья доля». записывала истории из жизни северян в годы Великой Отечественной, а Арончиков этих людей фотографировал. Презентация альбома прошла в Одностолпной палате Гостиных дворов.

На фотографиях, висящих на стенах палаты, можно увидеть людей и места, которые вдохновили тележурналистов на создание фотоальбома: супругов-ветеранов, двух девчушек с собакой и кошкой, бабушку, бодро шагающую по просёлочной дороге, пожилого мужчину в ушанке, Кимжу с её знаменитыми мельницами и заповедное Кенозерье.

О проекте говорила в основном Зинаида Курбатова, а Леонид Арончиков лишь изредка брал слово.

Этот проект - это дань, это наше приношение Русскому Северу, - сказала Зинаида Курбатова, - это наше восхищение этим краем, этими жителями, их красотой, их достоинством, невероятной природой, архитектурой, ремёслами, словесным творчеством… Вы же живёте в этой среде, а мы наблюдаем со стороны. И, наверное, мы что-то видим немножко иначе.

На Север - за настоящим

Книга не зря называется «Братья и сёстры» - вслед за великим произведением нашего земляка Фёдора Абрамова. В фотоальбоме Курбатова и Арончиков, по сути, развивают идею Абрамова.

Зинаида Курбатова рассказала, как произошло её знакомство с Севером и с творчеством знаменитого жителя Верколы:

«У каждого человека бывает момент, когда он ощущает свою национальную идентичность. Я её ощутила, когда в школе прочитала Фёдора Абрамова. Он произвёл на меня невероятное впечатление. На всю жизнь. В академии художеств нам один преподаватель рассказывал, что нужно ехать на Север, идти тайными тропами, чтобы увидеть настоящее. И мне повезло: в 1989 году я вместе с товарищами с рюкзаками, в которых было немножко консервов, одеяло и краски, путешествовала по Кенозеру. Потом всю жизнь я мечтала туда вернуться».

У Леонида Арончикова любовь к Русскому Северу началась примерно так же: в студенческие годы он бывал здесь в байдарочных походах. И так же, как и его коллега, был счастлив вернуться сюда вновь.

Между прочим, с Фёдором Абрамовым Зинаиде Курбатовой довелось встретиться лично: когда он пришёл в гости к её деду - академику Дмитрию Лихачёву.

Я тогда уже прочитала его произведение, и когда он пришёл, очень стеснялась: всё-таки большой писатель, - вспоминала журналист. - Я даже помню, что по телевизору тогда показывали фигурное катание, которое тогда все смотрели с таким упоением. И там одна из спортсменок каталась. Абрамов посмотрел на неё и сказал: «Наша северная коротконожка».

Игорь Орлов подарил Зинаиде Курбатовой книгу «Арктический проект Ломоносова».

Богатство Арктики - это люди

Фотоальбом «Братья и сёстры» родился при поддержке губернатора Архангельской области Игоря Орлова. На презентации он очень тепло поприветствовал его авторов и с большим уважением отозвался о работе, которую они проделали.

С помощью этого альбома мы позволяем многим осознать, что Русский Север - это не только полезные ископаемые, а прежде всего люди, - заявил глава региона. - В преддверии наших арктических мероприятий очень много говорится об истории этой земли, и то, что русские поморы дали нашей великой державе, по сути, всю Сибирь и весь северный край со всеми этими невероятными возможностями, совершенно очевидно. Мне нравится, что мы сегодня говорим об Арктике, об арктических территориях, через людей. Категорически не приемлю, когда о нашем Севере говорят, как о большой кладовке полезных ископаемых. Это не кладовка, это место, где живут люди, где они творят, создают семьи, переживают трагедии и так далее. И именно это мы обязаны доносить до всех.

Игорь Орлов подарил Зинаиде Курбатовой книгу, которую никто пока ещё не держал в руках, - «Арктический проект Ломоносова». Он также поделился с тележурналисткой важной новостью. Дело в том, что журналист стала создания мемориального музея её деда на Соловках. И на презентации Игорь Орлов сообщил, что патриарх Московский и всея Руси Кирилл благословил создание музея.

«Вы чудные!»

Зинаида Курбатова была солидарна с губернатором в том, что главное богатство Севера - это совершенно удивительные люди. Такими, какие они есть, их, по её мнению, сделало отсутствие крепостного права, учёная книжность и трудолюбие.

Она с большой симпатией говорила о каждом герое своей книги. Например, о 90-летней Аполлинарии Козловой, чей портрет украсил обложку книги. А ведь сначала бабушка сниматься страсть как не хотела: даже кулаком грозила Леониду Арончикову. А потом и в нарядное платье переоделась, и пирогов журналистам напекла. Или об Иване и Таисии Потроховых из деревни Дороговское на Мезени - этаких «старосветских помещиках», которые всю жизнь живут душа в душу. Или о «наряднице» «тёте Шуре» - Александре Яковлевой из Верколы.

Больше себя цените, больше себя любите! Вы невероятные, вы чудные, вы замечательные! - обратилась Зинаида Курбатова ко всем присутствующим в зале.

Внучка филолога и просветителя, по нашей просьбе откровенно рассказала о наследстве и наследии деда и том, почему ее попытка создать музей академика пока не увенчалась успехом.

Есть расхожая фраза о том, что история не терпит сослагательного наклонения. Но как часто, когда мы в отчаянии от того, что не в силах изменить ход событий, говорим себе: «Вот если бы…». Так и я могу начать грустную историю о наследии моего дедушки Дмитрия Лихачева. Вот если бы была жива моя мама, Вера Лихачева, любимая дочь академика, профессор Академии художеств, - все тогда сложилось бы не так. Может быть, и дед так думал. Ведь он надеялся, что дочь Вера станет продолжательницей его дела, ей он доверял, вместе они писали статьи, он говорил с гордостью: «У Веры мой характер. Она боец». Но Вера Дмитриевна Лихачева погибла в автокатастрофе 10 сентября 1981 года. Я в последний раз видела маму за завтраком, прежде чем отправиться в школу. Дедушке после ее смерти суждено будет прожить еще долгих восемнадцать лет. Это будут яркие годы: начнется перестройка, опубликуют запрещенные ранее книги, дед придумает и создаст Фонд культуры, привлечет для работы в нем «первую леди СССР» Раису Горбачеву , Фонд сделает много блистательного и важного. Дед наконец издаст свои «Воспоминания», которые нельзя было публиковать в советское время. Он напишет воспоминания и о любимой дочери, спрячет их подальше, зароет в книги на даче. В самый дальний угол. Чтобы не нашли и не уничтожили люди, которые не любили Веру. На этой тетрадке он напишет: «Зине и ее детям». То есть эту тетрадь должна была бы найти я, но получилось все иначе. Получилось горько и несправедливо. А кто обещал, что все должно быть справедливо?

Дедушке после смерти дочери, моей мамы, суждено будет прожить еще долгих восемнадцать лет Итак, по порядку. Мы жили все вместе - дедушка, бабушка и семьи двух его дочерей - в квартире на площади Мужества, обычный кирпичный дом, но квартира большая. Дед любил окраины: зеленые парки, серебряные пруды… Когда дедушка умер, в квартире осталась совсем больная бабушка, Зинаида Александровна. Это был очень тяжелый период. Вскоре в доме появился некто Александр Кобак, который предложил бабушке подписать бумагу, что она согласна с образованием Фонда имени Лихачева. 92-летняя бабушка поставила свою подпись, не вполне понимая, впрочем, к чему и зачем этот Фонд, - ей было все равно. Ее Мити уже не было в живых, и она хотела быстрее с ним соединиться. В это же время неизлечимо заболела моя тетя Людмила Лихачева, вторая дочка дедушки и бабушки. Получилось так, что бабушка и тетя умерли практически одновременно: бабушка не хотела жить без любимого мужа, через три месяца после нее скончалась и Людмила. На Комаровском кладбище теперь был уже целый некрополь семьи Лихачевых. Ни о каких распоряжениях дедушки относительно наследия я не знала. Выяснилось, что архив он завещал Пушкинскому Дому, а все содержимое квартиры, все ценности, которых, конечно, было немного, и авторские права - дочери Людмиле. Архивы в Пушкинский Дом отдали при жизни бабушки. Людмила уничтожила часть дневников дедушки, цензурировала некоторые записи о семье. Это было началом несчастий, связанных с архивами. Когда об этом узнал профессор Гелиан Прохоров, дедушкин ученик, он вскрикнул: «Да как можно уничтожать записи Лихачева!» Но было уже поздно. В результате цепочки смертей единственной наследницей стала дочь Людмилы, моя кузина, носящая имя Вера. С 1982 года она жила за границей. И живет там по сей день. Дачу в Комарово она сразу же продала. Небольшая часть книг попала в библиотеку поселка благодаря краеведу Ирине Снеговой. В этих книгах она нашла и коричневую тетрадку, воспоминания дедушки о моей маме. Я очень благодарна Ирине за то, что эти воспоминания, эту тетрадь, она отдала мне. Книги по специальности я передала в Пушкинский Дом: несколько месяцев сотрудники приходили в мою квартиру, разбирали, отбирали то, что им нужно. Наконец пришел день вывозить все эти тома вместе с огромным дедушкиным книжным шкафом. Помогал мне Гелиан Михайлович Прохоров. Теперь книги находятся в отделе, которым дед руководил много десятилетий. Мы договорились с кузиной, и все раритеты, всю обстановку кабинета отдали в Музей истории города, директор которого Борис Аракчеев на словах обещал устроить отдельную экспозицию или даже кабинет Лихачева. Ни экспозиции, ни кабинета нет. В ответ на все мои вопросы мне отвечали: «Вы не наследник». Я пыталась сподвигнуть кузину на общение с музейщиками, на то, чтобы выставить требования, контролировать. Тщетно. Из Манчестера все видится иначе. Теперь переданные нами вещи Дмитрия Сергеевича находятся в разных фондах. И Музей истории города не собирается ничего менять. Уже несколько лет я пишу письма в разные инстанции, прошу сильных мира сего о музее Лихачева. Недавно Комитет по культуре города ответил мне письмом, в котором сказано: «Создание музея Лихачева не представляется возможным». И объяснено, что такое решение принималось коллегиально, вместе с сотрудниками Фонда Лихачева и сотрудниками Пушкинского Дома. Были ли действительно музейщики и кураторы на совещании, где приняли такое решение, мне не известно.

28 ноября 2016 года, в день рождения деда, губернатор Георгий Полтавченко сказал, что музей Лихачева будет. Теперь подчиненный ему комитет отказывает в этом. Как-то нелогично. В ответ на письмо исполнительному директору Фонда Лихачева Кобаку пришел ответ: «Фонд Лихачева - общественная организация и музеями не занимается». Так где же логика? Если Фонд Лихачева не занимается музеями, почему же этот Фонд вместе с Комитетом по культуре вынес вердикт, что экспозицию создать нельзя? Я могу только гадать. Причинами такого отношения к памяти великого человека, столь много сделавшего для страны и города, могут быть только лень, равнодушие и спесь. Качества, столь присущие в последние годы моему родному Петербургу. Ну а что касается Фонда Лихачева, секрет тут, видимо, в том, что его руководству не нужна «конкурирующая фирма»: ведь если будет музей, то деньги пойдут туда, мимо Фонда.

Я не музейный работник, но прекрасно понимаю, что современный музей можно сделать и без мемориальных предметов - он может быть виртуальным, основанным на документах и фотографиях. А все семейные фотоальбомы и редкие документы остались у меня.

Сейчас есть уверенность в том, что небольшой музей организуют на Соловках, где дед отбывал заключение в ГУЛАГе. Об этом мы договорились с Игорем Орловым , губернатором Архангельской области. Он человек стремительный, хороший хозяин, быстро принял такое решение. Мы обсуждали и вариант экспозиции в музее Архангельска, но остановились на Соловках. Орлов попросил благословение на музей у Святейшего, и оно было недавно получено. Решили расселить барак за пределами монастыря, который напрямую подчиняется патриарху, и сделать экспозицию там. Бараки косвенно, но связаны с именем деда: в них размещалась детская колония, где молодой зэк Лихачев часто бывал, спасая трудных подростков. Это важная сторона его пребывания в Соловецких лагерях особого назначения, о которой мало известно. Лихачев считал, что детей зэков надо содержать в отдельных бараках, что со взрослыми преступниками они скорее погибнут. На Соловках вполне могли бы проводить и экскурсии о Лихачеве. Показывать, например, «Лихачевский камень»: на нем дедушка с приятелем, племянником знаменитого писателя Короленко, выбили свои фамилии. Чтобы осталась память о них, если погибнут. Дед выжил. Владимира Короленко расстреляли на острове в 1937-м.

Мне странно, что чиновники Петербурга или Фонд Лихачева не считают своим долгом увековечить память о первом почетном гражданине города в новейшей истории. Перечислять, сколько сделано Лихачевым, можно бесконечно. Легче сказать, что деду не удалось защитить. Всю жизнь он боролся против разрушения памятников архитектуры и истории. Его первая статья на эту тему в «Литературной газете» вышла в январе 1955 года. Она была посвящена защите деревянных церквей Русского Севера и каменного Красногорского Богородицкого монастыря близ города Пинега. В прошлом году я была там - руины. Не получилось у него спасти и церковь Спаса на Сенной. Он отправил телеграмму главе города, но тот сказал: «Я эту телеграмму получу завтра». И церковь взорвали - эту историю мне рассказал в свое время покойный академик Александр Панченко . Сама я помню, как в Сестрорецке деду приглянулась изба петровского времени. Он ходил вокруг нее, фотографировал. Послал письмо руководству города о том, что эта изба должна быть объявлена памятником и сносить ее нельзя. Что вы думаете? Снесли через неделю. Сейчас, проезжая мимо, вижу четыре березы, что росли под окнами той избы. Зачем надо было ее уничтожать? Назло. Но добивался дед своего гораздо чаще. Например, все знают гостиницу «Ленинград», ныне «Санкт-Петербург» на набережной Невы - так вот, она должна была быть по изначальному проекту высотной, вертикальной. Лихачев боролся против небоскреба, сражался как лев, и гостиницу сделали горизонтальной. Сегодня я думаю, как хорошо, что деда уже нет в живых: он не пережил бы испорченную «Монбланом» и прочими сооружениями небесную линию Петербурга. К числу спасенных им памятников можно отнести весь Невский проспект, который хотели изуродовать, сделав абсолютно все первые этажи зданий одинаковыми - с витринами из стекла и бетона. Благодаря ему удалось сохранить исторический облик Новгорода, восстановить усадьбу Александра Блока Шахматово, создать музей Пушкина в Захарово, Менделеева в Боблово, сделать музеем-заповедником парк Монрепо под Выборгом. Он отстоял дом Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке в Москве, который хотели снести. Это он забил тревогу, когда случился пожар в Библиотеке Академии наук : поехал в Москву и там стучал кулаком в Президиуме РАН. Он протестовал против безумного проекта поворота северных рек, благодаря ему был напечатан, а затем попал на телевидение с лекциями создатель теории этногенеза Лев Гумилев , хотя взгляды их были разными.

Советский, а затем Российский Фонд культуры под его руководством был настоящей боевой организацией: благодаря огромному международному авторитету деда, он возвращал в Россию ценности культуры, занимался восстановлением духовных и культурных связей русского зарубежья с Отечеством, искал молодые таланты по стране, защищал наши великие малые города и музеи русской провинции. Когда на торги аукционного дома «Сотбис» в Лондоне выставили черновую рукопись «Отцов и детей», Лихачев позвонил тогдашнему премьеру СССР Николаю Рыжкову , объяснил, что нужно сделать все, чтобы рукопись оказалась в России. Купили. Этой операцией дед особенно гордился. А вещи Тургенева академик сам перевозил через границу, чтобы вернуть в имение писателя Спасское-Лутовиново. На призыв Дмитрия Сергеевича передавать на родину свои библиотеки и архивы откликнулись многие русские эмигранты, подарившие Фонду культуры самое дорогое - сотни единиц хранения. Сделали они это прежде всего потому, что верили Лихачеву. В течение нескольких лет компания «Де Бирс» по просьбе академика спонсировала программу «Возвращение»: удалось вернуть на родину письма Цветаевой, Бунина, Ремизова, огромный архив Марка Алданова, полные комплекты журналов «Современные записки», «Числа», альманах «Воздушные пути», фотографии с автографами Федора Шаляпина , Анны Павловой , Матильды Кшесинской . Дед подружился с Лидией Борисовной Варсано, очень состоятельной француженкой русского происхождения, и она помогала молодым музыкантам, подопечным программы «Новые имена», среди которых был пианист Денис Мацуев . Когда в начале 1990-х в Пушкинском Доме отключили тепло, Лихачев заявил, что выйдет из Академии наук, если тепло не дадут. Дали.

Дед был настоящий боец, и голос у него был вовсе не тихий, хотя применительно к нему в оборот вошло выражение «тихий голос интеллигента». Это был громкий, даже очень громкий голос. А как можно прожить такую жизнь, столько сделать и быть тихим? Невозможно.

19 августа 1991 года, когда по телевидению и радио сообщили о попытке государственного переворота, предпринятой ГКЧП, дед был на даче в Комарово. Он сразу же стал звонить своему шоферу - нужно немедленно ехать в город, выступить на Дворцовой. Вторым человеком, которому дед позвонил, был Даниил Гранин . Его домашние сказали, что Гранин ушел с раннего утра в лес, собирать чернику. Дед уехал один, выступил на площади, говорил о том, что возвращение к советскому строю для страны смерти подобно, что этого нельзя допустить. Гранин объявился, только когда все закончилось, - никто сейчас всего этого не помнит, все забывается очень быстро. Дед никогда никого не боялся. Он был бесстрашный. И когда после освобождения с Соловков в начале 1930-х вывозил с собой «на материк» лагерные раритеты, за которые мог получить еще один срок, - он уже тогда понимал, что это история. В 1970-е он не боялся рассказать Александру Солженицыну все, что запомнил о лагере, и глава в «Архипелаге ГУЛАГ» о Соловках написана полностью со слов деда. А ведь за это тогда вполне можно было пострадать. Он не подписал ни одного гадкого коллективного письма против академика Сахарова и других диссидентов. Нашу квартиру подожгли, а деда избили на лестнице в ноябре 1975-го - и это была месть. За смелость. За то, что мешал партийным чиновникам.

Он не шел на компромиссы. Мог очень круто ссориться с людьми, если считал, что они не правы. Никогда не думал о своей личной выгоде или пользе для членов своей семьи. Наверное, это и отличало его от героев нынешней эпохи. Поэтому ему и не будет равного в ближайшее столетие. Много ли людей с такой биографией: сначала скромный юноша, лучший студент Университета, потом лагерный зэк в рваных калошах, потом безработный язвенник, потом блестящий кандидат наук, потом блокадный дистрофик, потом оксфордский доктор, и в конце пути - первый кавалер возрожденного ордена Андрея Первозванного. Кстати, этот орден его кавалер сразу же отдал в Эрмитаж .

Дмитрий Сергеевич писал о себе: «Всю жизнь я не оставался наблюдателем. Мне всегда надо было быть участником. Всегда вмешивался и получал шишки. Но если бы шишек не было, был бы несчастнее. А когда добивался - получал радость». В непростое время перестройки именно Лихачев смог взять на себя ответственность за русскую культуру, за памятники истории, за духовную жизнь страны наконец. Своеобразным итогом его работы в Фонде культуры стала «Декларация прав культуры», которую он передал Михаилу Горбачеву . Он считал, что у нас нет государственной программы по культуре. Он мыслил масштабно, глобально. Ему внимали и верили - и простые люди, и власть имущие. Остались его выступления на телевидении, передачи, интервью, сейчас они так же актуальны, как и тридцать лет назад. Лихачев - нравственный ориентир, наша национальная идея, о которой сейчас столько говорят. И его музей нужен, хоть классический, хоть виртуальный. Фото: Зинаиды Курбатовой, Леонида Арончикова

Дмитрий Лихачев с внучкой Зинаидой в день своего 90-летия. Пушкинский Дом. 1996 г.
Фото из личного архива Зинаиды Курбатовой

– Зинаида, об академике Лихачеве написано немало, а каким помните своего дедушку вы?

– К несчастью, я так и не поняла до конца, что он был за человек. Уж слишком сложным и резким он был. Как я теперь жалею, что я не догадывалась расспросить его об очень-очень многом, что слишком мало разговаривала и с ним, и с великими людьми из его окружения. С тем же дядей Сашей Панченко, который теперь тоже ушел┘

Мне, как тележурналисту, постоянно приходится встречаться с людьми, и я то и дело слышу, что, будь Дмитрий Сергеевич жив, он бы помог. К дедушке всегда обращались по самым разным вопросам, начиная с просьб предупредить какую-нибудь ошибку, исправить несправедливость, что-то поддержать, кому-то помочь.

У деда была одна потрясающая черта. Многим сейчас это просто непонятно: как это – ставить общественные интересы выше личных и семейных. Я понимаю, что люди во многом отражают доставшееся им время, и все-таки┘

Когда началось строительство гостиницы «Ленинград», дед тут же стал выступать в печати против возведения многоэтажного монстра. Гостиница портила вид набережной, и кроме того, еще из-за нее нужно было снести музей Пирогова. Проектом занималась мастерская зодчего Сперанского, среди его сотрудников был и молодой архитектор Юрий Курбатов – мой папа, дедушкин зять. В результате папе пришлось искать другую работу – коллеги стали на него косо смотреть.

– А как отреагировал на неприятности зятя ваш дедушка?

– Дед, кажется, об этом так и не узнал.

– Зинаида, а трудно быть внучкой академика Лихачева?

– Трудно. Меня воспитывали в строгости, даже перегибали палку. Это уже когда мамы не стало. Дед постоянно напоминал, что я должна быть очень скромно одета, ни в коем случае не лучше, чем другие студенты Академии художеств.

Дед всегда говорил: «То, что позволительно другим, – тебе делать нельзя. К тебе особое, пристальное внимание, и мелочи становятся в глазах людей непростительными, чудовищными ошибками». Он вообще был категорически против всяких привилегий, считал, что это неприлично. Однажды – ему тогда уже было лет восемьдесят – пошел в поликлинику, и его узнали и провели в кабинет врача без очереди. Дед вернулся расстроенным. Говорит: «Какой стыд! Выхожу из кабинета, а в общей очереди сидит академик Борис Петрович Никольский. Тоже ведь мог по знакомству пройти просто так, а не стал. Какой человек!» У него долго было плохое настроение.

Пять лет прошло – а кажется, он был жив еще вчера... Будто вчера еще я видела, как дедушка медленно, опираясь на палку, идет по засыпанной листьями дорожке в Комарове. А иногда иду мимо нашей старой квартиры, в окнах горит свет и кажется, что дедушка сидит в кабинете за пишущей машинкой. Кажется, я слышу его голос: «Интеллигентный человек не должен засорять речь жаргонизмами!» Я наставления дедушки о том, как должен себя вести интеллигентный человек, помню до сих пор, хотя и не всё выполняю.

– И как же себя должен вести интеллигентный человек?

– Интеллигентный человек обязан вести дневник. Разговаривать по телефону можно только по делу и не дольше двух минут. Автоответчик – абсолютно неприличное изобретение. Дети за столом должны молчать, только если к тебе обращаются, нужно ответить. Спорт и танцы – бессмысленная трата времени. Главное – самообразование, нужно много читать. Интеллигентный человек должен в течение жизни собрать хорошую библиотеку по специальности. А еще дедушка говорил: «Занимайся музыкой больше, я так жалею, что меня не учили играть на рояле. Молись на ночь и крести подушку, читай «Отче наш».

– Соблюдать подобные требования и впрямь непросто.

– У деда вообще был очень сильный характер. Жесткий, непримиримый, тяжелый. Дедушкины братья были совсем другими – тоже очень красивыми людьми, талантливыми, работящими, но при этом немного, знаете ли, бонвиванами.

– Чем, по-вашему, объясняется, что Дмитрий Сергеевич был исключением даже из семейного правила?

– Его интересы формировались под влиянием библиотеки одного знакомого, которая в тяжелые годы хранилась в нашем доме. Дедушка стал единственным гуманитарием в семье, вокруг были одни инженеры. Домашние, к слову сказать, его выбор не одобрили. Затем на него повлиял университет – преподаватели, студенты, сама обстановка, но больше всего, по его собственным словам, – Соловки. Там в тот момент находился цвет науки, искусства, старого русского офицерства, встреча с ними не могла не сказаться на выживших.

– А вам самой доводилось бывать на Соловках? И как внучке Дмитрия Сергеевича, и как журналисту?

– Да, я приезжала туда с воспоминаниями деда и книгой, где он все обозначил на плане – где его камера была, где какие роты. Все стремительно исчезает, на глазах. В камере деда музей сделал бухгалтерию с евроремонтом. Что поделать, они у монастыря отвоевывают территорию, им надо утверждаться, тут не до «СЛОНа» и его сидельцев.

Мне часто становится не по себе от мысли, как быстро настоящее становится прошлым. Недавно мне прислали сценарий, написанный для тележурналиста Сванидзе. Там была такая фраза «Лихачеву вообще на Соловках повезло».

– И это, и то, что потом, в Норильске, заключенным было много хуже. И все равно есть формулировки, которые в некоторых случаях, на мой взгляд, неприемлемы. Как это, повезло в лагере? Да, дед вернулся, но абсолютно больным.

Сейчас об этом только дедушкин племянник помнит, Сергей Михайлович Лихачев, а ему почти 80 лет. Недавно Сергей Михайлович мне рассказывал, как дед бывал у них в Москве в середине 1930-х, как он все время лежал, есть мог только кашу на воде, какие у него боли были. Моя прабабушка, Вера Семеновна, говорила: «Не знаю, как Митя будет жить, как он выживет?» Он вообще много раз умирал, здоровье у него, не в пример характеру, было слабое. У дедушки была поразительная воля к жизни и сознание того, что он обязан сделать. Он даже работал, лежа в кровати. Лучше себя стал чувствовать только в начале 60-х, после операции.

До сих пор помню, как дед умирал в больнице. Уже без сознания отгонял кого-то невидимого, пытался встать, взять палку. Кричал: «Идите к черту!», хотя в жизни я от него таких слов не слышала. Ему очень не хотелось умирать.

– Есть указ президента, по которому одной из петербургских улиц должны присвоить имя Дмитрия Сергеевича, но, насколько мне известно, он еще не исполнен.

– Это целая история, причем не очень красивая. Дедушкин коллега Борис Федорович Егоров, возглавляющий комиссию Академии наук по наследию Лихачева, предложил назвать в его честь набережную напротив Пушкинского Дома. Это было бы логично, тем более что набережная эта не имеет названия, а дедушка был противником переименований. Идею Бориса Федоровича поддержали Даниил Александрович Гранин, Александр Александрович Фурсенко, Людмила Алексеевна Вербицкая, Михаил Борисович Пиотровский, другие уважаемые люди. Губернатор передала их обращение в топонимическую комиссию, но она отказала.

– Вы знаете – почему?

– Только с чужих слов, меня на это заседание не пригласили. Позже я узнала, что на этой набережной планируется какое-то строительство с участием англичан и французов и что в этом заинтересованы некоторые влиятельные чиновники. Зачем им какой-то Лихачев? Что ж, пусть будет набережная Европы, я не против, не самое плохое название. Хуже другое: поскольку от указа президента никуда не денешься, именем Лихачева решили назвать аллею в Выборгском районе. Я очень надеюсь, что господа члены комиссии сами не знают, что это за место, иначе это было бы издевательством. Предполагаемая «аллея Лихачева» это безымянная дорожка, где жители окрестных домов гуляют с собаками. Там нет и не будет ни одного дома, так как это охранная зона. Соответственно нет и никогда не будет адреса «Петербург, улица академика Лихачева, дом один». Это довольно-таки оскорбительно, так что лучше вообще ничего не называть. Еще печальней вышло с дедушкиными вещами.

– Расскажите.

– В свое время моя кузина, которая давно живет за границей, хотела увезти вещи деда в Англию – в Оксфорде есть музей почетных докторов. Это было после того, как директор Пушкинского Дома сказал, что не может принять дедушкины вещи, так как нет места, а библиотека вообще неинтересна. Тогда кузина и предложила английский вариант. Я убедила ее в том, что это неправильно, я тогда была уверена – медали и мантии деда, его пишущая машинка, его стол должны остаться в России, в Петербурге.

Библиотеку мы отдали дедушкиным ученикам. Теперь дедушкины книги по специальности стоят там, куда их не брали. Если честно, это очень обидно, тем более что примерно в то же время Пушкинский Дом на спонсорские деньги приобрел библиотеку одного фольклориста. Ничего не могу сказать, он – достойный ученый, но все-таки не Дмитрий Сергеевич! Я уж не говорю о том, что Пушкинский Дом обязан дедушке весьма многим. К примеру, когда приехал принц Чарльз и предложил дать деньги на факсимильное издание пушкинских рукописей, он это сделал лишь потому, что знал дедушку.

Сейчас, после того, как прошло 5 лет после смерти деда и два с половиной года после того, как его вещи отдали в Музей истории города, я не уверена в том, что поступила правильно...

– А что случилось?

– Сначала все было очень мило. Пришли сотрудники музея, все осмотрели, сказали, что очень заинтересованы и что чем больше мы им передадим, тем лучше. Вещи отдавала я и отдала все: ордена, мантии (оксфордская мантия дедушки была в Петербурге единственной. Ахматовская мантия куда-то делась, и для музея Анны Андреевны шили мантию по мантии моего дедушки), коллекцию дипломов, обстановку кабинета, начиная от ковра и кончая пишущей машинкой, подарки, которые дедушка получал со всего света.

Сначала нам обещали сделать специальную экспозицию, позже мне объяснили, что никто ничего не обещал, а затем я из третьих рук узнала, что часть вещей оказалась в одном народном музее. Видимо, их сочли лишними. Я бросилась туда, все подтвердилось. Им безо всякой описи передали две коробки с вещами Дмитрия Сергеевича, в том числе с частью его дипломов, которыми дедушка очень дорожил.

Лично мне непонятно, как грамотный музейщик может разбивать коллекцию, ведь она интересна лишь тогда, когда целостна. Короче, увидела я дедушкину кепку, ковер, пластинки, и стало мне очень грустно. Правда, потом в Музее истории города была выставка новых поступлений, был там и уголок, посвященный дедушке, но я туда не ходила. Было тяжело смотреть на остатки знакомых вещей.

– Вас очень задевает, когда о Дмитрии Сергеевиче плохо отзываются или пишут?

– Я стараюсь не обращать внимания. Личность такого уровня не может быть избавлена от сплетен, слухов, злопыхательства. Как известно, камни бросают только в плодоносящие деревья, а моськи на слонов лаяли и будут лаять.

В свое время дядя Саша Панченко, дедушкин ученик и большой ученый, любил говорить «гнилая интеллигенция». Дед злился, да и мне 20 лет назад слышать это было обидно. А Панченко просто, видимо, смотрел вперед. К сожалению, отечественные интеллигенты сейчас в основном или раздавленные, вялые, или прикормленные. Им неприятно вспоминать деда – смелого, яркого человека, который всегда имел свое мнение и никогда никого не боялся.

– Расскажите о вашей бабушке, что она была за человек, какие отношения были у нее с Дмитрием Сергеевичем?

– Бабушка Зинаида Александровна, в честь которой меня и назвали, приехала из Новороссийска, но стала настоящей петербуржанкой. В частности, ей удалось самостоятельно и довольно быстро избавиться от южного говора, вы бы никогда в ней не узнали уроженку юга.

Смыслом бабушкиной жизни было служение дедушке. Она жила его интересами, все делала для того, чтоб ему было комфортно, вникала во все его проблемы, во все замыслы. Они были исключительно дружной парой, вместе переживали и хорошее и плохое. И лежат они теперь рядом. Спасибо правительству, что помогло поставить крест на могиле дедушки и бабушки. В свое время дедушка нарисовал то, что он хотел бы видеть. Хоть это его завещание удалось выполнить.

– Очень личный вопрос, но собираетесь ли вы как-то отметить пятилетнюю годовщину ухода Дмитрия Сергеевича?

– Мы поедем на кладбище в Комарово, вспомнить моего дедушку Митю – академика Дмитрия Лихачева. С цветами в этот день всегда приезжают сотрудники сектора древнерусской литературы Пушкинского Дома. Из его лучших друзей в живых не осталось никого – дедушке суждено было пережить всех, так же как двух братьев и дочку – мою маму.

Когда-то у нас была не семья – настоящий клан Лихачевых. 30 сентября бабушка всегда пекла пироги – отмечали именины. Именинниц было несколько – сейчас и семьи нет, и день Ангела только у моей дочери Веры.

Печальная дата совместилась с праздником – так всегда бывает в жизни.

Санкт-Петербург

ГОЛОС КРОВИ. ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ. ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА. КАЖ-
ДОЕ ИЗ ЭТИХ ПОНЯТИЙ МЫ ИЗУЧИЛИ СО ВСЕЙ ПРИСТРАСТНО-
СТЬЮ. МЫСЛЬ СЕМЕЙНАЯ, ВСЛЕД ЗА ЛЬВОМ ТОЛСТЫМ, НЕ ДАВАЛА
НАМ ПОКОЯ. МЫ НАШЛИ РОДСТВЕННИКОВ ТЕХ, КТО ВВЕЛ В РУССКИЙ
ОБИХОД ПОНЯТИЕ «ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ» И ПОСТАВИЛ ДИАГНОЗ ЛЕНИНУ,
СТРОИЛ ДОРОГУ ЖИЗНИ И ЗАВЕЩАЛ ЭРМИТАЖУ КОЛЛЕКЦИЮ МА-
ЛЫХ ГОЛЛАНДЦЕВ. УЧЕНЫЕ, АКТЕРЫ, КОСМОНАВТЫ, ТЕЛЕЖУРНА-
ЛИСТЫ, МУЗЫКАНТЫ И ДЕПУТАТ ГОСДУМЫ ГОВОРЯТ СПАСИБО
РОДИТЕЛЯМ - В ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ПОЭМЕ ЖУРНАЛА «СОБАКА.RU».
Тексты: Виталий Котов, Вадим Чернов, Светлана Полякова,
Сергей Миненко, Сергей Исаев

ВЕРА И ЗИНАИДА КУРБАТОВЫ

Правнучка и внучка академика Лихачева не стали учеными,
зато основали собственную династию - тележурналистов.

Зинаида: В нашей семье говорили так: кому много дается, с того много спрашивается. И в детстве у меня не было ни секунды лишней. Если я приносила четверку, бабушка спрашивала: «Почему не пять?» Я не смотрела телевизор, не гуляла во дворе, а училась в английской школе, ходила к французскому репетитору, занималась музыкой и рисованием. Иногда к этому прибавлялись еще спортивные секции. Но их дедушка не поощрял, он был человеком Серебряного века, когда спорт считался пустой тратой времени, и полагал, что для хорошего самочувствия достаточно прогуливаться быстрым шагом и соблюдать режим дня. Самым большим грехом считалось безделье. Бабушка и дедушка говорили, что все ссоры, интриги, истерические поступки совершаются тогда, когда человек не занят работой.

Вера: Мной уже так плотно не занимались. Дмитрий Сергеевич в силу возраста не мог уделять мне столько внимания, но я его прекрасно помню. В Петербурге мы вместе гуляли до Серебряного пруда и до Финского залива - в Комарово, где проводили на даче каждое лето. Я даже могла позволить себе посмотреть аргентинский сериал, но если прадедушка это видел, мне, конечно, доставалось. Все говорят о тихом голосе интеллигента, но он мог так крикнуть!

Зинаида: Хотя вообще повышать голос в семье было не принято. Приходя из школы, я разговаривала чуть громче, и меня упрекали, говорили, что это вульгарно. Важно было уметь сдерживать свои чувства, а горе переживать внутри - это правильно и достойно. Когда я поступила в Академию художеств, бабушка и дедушка говорили, что там учатся нищие студенты, приезжие из других городов, поэтому ни в коем случае нельзя выделяться одеждой. Одета я была проще остальных, чтобы никого не смущать своим благополучием. У нас были альбомы с фотографиями дореволюционной России, и в качестве примера мне показывали царских дочерей, одетых в одинаковые скромные платья.

Вера: Это не кодекс, принятый именно в семье Лихачева. Это просто правила хорошего тона.

Зинаида: Раньше мы жили большой семьей в одной квартире: дедушка и бабушка, семья моих родителей и семья моей тети с дочкой. Дедушка не хотел, чтобы дочери отделялись, это было частью патриархального уклада. Стоял раскладной стол, за которым помещалось до сорока человек, он сохранился у нас до сих пор. За стол садились все вместе, не принято было опаздывать к обеду или есть одному. Первому подавали тарелку дедушке, бабушка сидела у кофейника и самовара. Не было никаких преимуществ для детей, все делилось на равные части. Возможно, это шло от блокады. Дедушка с бабушкой рассказывали, что с первых ее дней они делили еду поровну и благодаря этому сохранили жизнь. А в тех семьях, где хлеб отдавали детям, сначала умирали родители, а за ними дети. Блокадный опыт сказался еще и в том, что у нас ничего не выбрасывали. Съесть нужно было все, что лежало на тарелке. Бабушка собирала со стола крошки. Яблоки сушились.

Вера: За столом обсуждали все, что произошло за день. От детей ничего не скрывали, я знала обо всех несчастьях, которые происходили в семье. По-моему, так правильно: это жизнь, а детей не надо отстранять от жизни.

Зинаида: В семье любили застолья, это профессорская традиция. Когда к нам приходили дедушкины ученики, их всегда угощали, потому что они были бедные студенты, а профессор получал значительно больше и до революции, и в советское время. Угощали всех, кто попадал в дом, - от ученых до курьеров. Помню, когда впервые пришел в гости мой муж, бабушка кинулась его кормить - он был общежитский, и бабушка восхищалась, как хорошо он ест. А еще дома дедушка всегда подавал пальто своим студентам. Они стеснялись, а он объяснял, что это тоже традиция.

Зинаида: У нас было принято игрушки на елку делать своими руками, мастерить подарки к праздникам. Тут со мной много занимался папа, он рассказывал мне об архитектуре на примере бумажных макетов, которые мы с ним делали. А дедушка поощрял, когда я сама делала книги, разрешал мне печатать на его машинке. В Комарово мы с товарищами издавали журнал Indian Time, где кроме комиксов о похождениях индейцев были и научные статьи, которые мы писали сами. Знакомые дедушки привозили мне книги про индейцев на английском. Это ведь тоже искусство - замечать, что нравится ребенку, и направлять его развитие. От научной деятельности дедушка отвлекался на физическую. Он очень любил работать в саду, у него была целая библиотека по цветоводству. Помню, как осенью дедушка выкапывал корни георгинов и складывал их в коробочки. Из Болгарии привез розовую герань, которую считал целебным растением. Мы подарили ее всем соседям в Комарово. Там до сих пор растет огромный куст жасмина, дедушка тщательно следил, когда он зацветет, чтобы собрать цветы.

Вера: Я поступила на русское отделение филфака, где учился прадедушка. Особенно ответственным предметом была древнерусская литература - конечно, я не могла сдать его плохо. Когда я вышла с экзамена, преподаватель вздохнула с облегчением: она была ученицей Лихачева. Только в тот момент в группе узнали, кто мой прадед. Я уже тогда хотела стать журналистом, а не заниматься наукой, поэтому перевелась на журфак. Со второго курса я начала работать на «Радио России», потом выбила себе практику на НТВ, где задержалась на полтора года.