Идея написания оперы возникла у Верди после того прочтения пьесы талантливаго испанского драматурга Антонио Гутьерреса. Написанная в стихах, с великолепными женскими образами, эта история так захватила композитора, который в то время работал над “Риголетто”, что он немедленно обратился к своему другу Каммарано с просьбой написать либретто для оперы.

Опасаясь, что сюжет в стиле греческой трагедии, может вызвать недовольство цензоров, Каммарано долго тянул с ответом. Но Верди был настойчив и в 1851 году появился первый вариант либретто, но был отвергнут из-за слишком оптимистичного финала и Каммарано вернулся к работе, но закончить не успел. Верди был потрясен смертью друга, но закончил оперу.

В 1853 году на сцене римского театра “Апполо” состоялась премьера. Вопреки беспокойствам Каммарино опера имела не была закрыта. Постановка имела огромный успех. Она и сегодня остается одним из самых популярных произведений Джузеппе Верди.

Граф ди Луна влюблен в юную Леонору, которая живет в монастыре. Он приходит к ее окнам, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. Однако ночные прогулки вельможи не дают стражникам спокойно покемарить на посту и они развлекают себя сплетнями.

Когда-то у графа был младший брат, которого околдовала цыганка. Негодную схватили и справедливый суд приговорил ее к сожжению. Но у ведьмы осталась дочь, Азучена. Она поклялась отомстить за смерть матери и выкрала брата ди Луны, чтобы бросить младенца в костер, на котором сгорела ее мать. Отец графа не вынес горя и скончался. С тех пор ди Луна мрачен и суров.

В это время прекрасная Леонора мечтает вовсе не о вельможном женихе, а о простом трубадуре Манрико, который напевает ей серенады под окнами. Она слушает его песню и, в темноте, принимает графа за бедного музыканта. Двое влюбленных мужчин сталкиваются у монастырских стен. Граф выхватывает шпагу. Манрико защищается, но получает страшные раны.

Его мать, цыганка, та самая Азучена, воспитавшая графского отпрыска как родного сына и внушившая ему мысли о мести, выхаживает его.

Убежденная в смерти своего возлюбленного Леонора собирается принять постриг. Манрико спешит к монастырю, чтобы помешать ей. Те же мысли посещают и графа, который со своим отрядом тоже направляется к святой обители.

Трубадур успевает первым. Они с Леонорой уже идут к алтарю, когда приходит известие, что граф арестовал Азучену. Манрико спешит ей на помощь. Его арестовывают и, вместе с матерью бросают в темницу.

Ради того, чтобы спасти любимого, Леонора соглашается выйти замуж за графа и быть ему верной, пока смерть не разлучит их. Она решает ускорить события и принимает яд. Перед смертью она спускается в камеру, где ожидают своей участи Манрико и Азучена, чтобы освободить их. Молодой человек понимает во что обошлась его свобода и отказывается покинуть темницу, проклиная бывшую невесту. Оскорбленная она падает замертво.

Граф обнаруживает свою мертвую молодую жену на руках у трубадура и отравляет его на казнь, но этого ему кажется недостаточно. Он глумится над старухой, заставляя ее смотреть на гибель сына. Азучена, убитая горем, успевает сказать, что ди Луна отправил на казнь собственного брата и погибает.

Постановка Трубадур

Геликон-опера умеет поразить воображение зрителей не только прекрасным исполнением и великолепными оперными голосами, но и постановкой, и сценографией. Эта долгожданная премьера позволит по-новому взглянуть на классику и разглядеть тонкие оттенки в уже, казалось бы, знакомой музыке.

Премьера опера

Театр «Геликон-опера» представил в своем зале «Стравинский», оснащенном по последнему слову театральной техники, премьерную серию оперы Верди «Трубадур». Одна из самых популярных оперных партитур теперь идет в Москве в постановке режиссера Дмитрия Бертмана и дирижера Оливера Диаза, дополняя вердиевскую серию «Геликона» еще одним экстравагантным и пронзительным оперным шоу. Рассказывает Юлия Бедерова.

Выдающаяся по эмоциональной пышности, театральной красоте музыки и легендарной запутанности сюжета опера Верди «Трубадур» одновременно и популярна, и трудна в исполнении. Но «Геликон» никогда не боялся никакого Верди, регулярно запросто ставя в репертуар самые трудные вердиевские блокбастеры от «Аиды» до «Фальстафа» и «Бала-маскарада». В нескольких премьерных составах «Трубадура» занята только труппа театра без приглашенных солистов. Единственный гастролер в команде - испанский дирижер Оливер Диаз, и он, отвечая на испанские обстоятельства либретто, ведет спектакль упруго, плотно, азартно по краскам, балансу и артикуляции, с купюрами и в самых стремительных темпах, какие не дают певцам, хору и оркестру расслабиться, а драматургии - расплыться.

Режиссура Бертмана, спрямляя некоторые особенно витиеватые оперные линии, с гулом роскошной театральной машинерии трансформирует партитуру в компактную, пылкую и кроме прочего игривую драму, не лишенную трагизма, но не лишенную и сарказма. Братоубийство в основании вердиевской пружины «Трубадура» разворачивается на сцене в сюжет о современной братоубийственной войне и если не в антивоенный манифест, то в живой мемориал, столь же печальный, сколь без стеснения артистичный. Рецепт режиссерских решений Бертмана - очаровательный популизм театрального шоу в смеси с социальной меткостью и музыкальностью мизансцен - работает в «Трубадуре» по-настоящему уместно. Переинтерпретация либретто обязывала бы оперного рецензента проявлять щепетильность, больше принятую в рассказах о кино, и не раскрывать секрет финального поворота в сценическом сюжете геликоновской версии Верди. Но основная мысль спектакля, полностью раскрывающаяся только к концу, не тайна. Тот яд, что в финале пьет Леонора, жертвуя собой ради спасения другого, лишь материальное воплощение ядовитой идеи мщения, передающейся от матери к дочери, от отца к сыну, заражающей и отравляющей жизнь старых и нынешних поколений. Главной драматургической идеей спектакля становится тема катастрофической силы жертвы и мести и жизненной необходимости прощения, а главной музыкальной темой - хор Miserere, плач по погибшим и погибающим.

А то, что к премьерной серии «Трубадура» приурочена фотовыставка «Война и… миръ?», рассказывающая о судьбе Алеппо (и утверждающая: «Современные войны - бессмысленные и беспощадные - мало отличаются от событий романтической оперы Верди, и фотография дает почувствовать оголтелую жестокость войны»), только подчеркивает тему прощения и сочувствия, услышанную в бурной партитуре Верди.

Спектакль построен (специфика сценографии художников Игоря Нежного и Татьяны Тулубьевой такова, что он именно построен как архитектурная конструкция, как дом) с удивительно обаятельной мерой элегантности и вампуки, не только не чуждых вердиевской партитуре, но пропитывающих горючей смесью ее насквозь. Здесь визуализирована среди прочего танцевальность мелодраматического Верди, и ей упиваются с экстравагантной непринужденностью и даже удалью, особенно в хоровых эпизодах, что занятным образом перекликается с некоторыми вердиевскими постановками более высокого полета вплоть до пермской «Травиаты».

Ансамбль певцов в спектакле должен проявлять не только вокальные и драматические, но и пластические способности, что, впрочем, никогда не мешало артистам «Геликон-оперы» звучать и выглядеть выразительно. Актерски сильная Лариса Костюк в партии Азучены форсировала голос, а Дмитрий Пономарев (Манрико) скорее подчеркивал неровность ансамбля, чем скрадывал ее. Но ясный и почти всегда вокально убедительный драматургический рисунок у Елены Михайленко в партии Леоноры, Алексея Исаева в роли графа ди Луны, Станислава Швеца в роли Феррандо очень подходил к музыкально-драматической структуре спектакля. Которая, несмотря на нарочитую технологическую эффектность сценографии и света, выстраивалась гибко и пугающе понятно.

» состоялась 27 июня нынешнего года на сцене Большого зала-амфитеатра «Стравинский». Она стала финальной премьерой прошлого сезона, но и сезон нынешний также открылся «Трубадуром».

Начитавшись восторженных отзывов и насмотревшись на сайте театра ролика с рекламной пропагандой, автор этих строк, «подавленный величием» не иначе как «момента истины», воспетого целым сонмом медийных персоналий из «околооперной богемы», спешить на премьеру в прошлом сезоне не стал.

Театральной «пене дней» надо было дать отстояться, а потому для посещения громкой премьеры было выбрано начало нового сезона

Момент, когда нешуточные страсти и безудержные восторги благополучно должны были если и не остаться в прошлом, то хотя бы слегка осесть на дно.

Приобщиться к «прекрасному и вечному» довелось лишь недавно - 2 сентября, но, вопреки ожиданию, «Трубадур» в постановке основателя и художественного руководителя «Геликон-оперы» Дмитрия Бертмана обещанной сенсацией не стал. Не стал, несмотря на то, что по европейским меркам этому спектаклю, несомненно, присуще сценографическое изящество, выявляющее действительно гибкие и впечатляющие возможности машинерии, обретенной в новом театральном пространстве достроенного и перепрофилированного здания на Большой Никитской.

Сенсации не получилось, так как, в сущности, родился абстрактно надуманный и банальный спектакль-трансформер. В его изощренной системе координат, в сложном объемном лабиринте непрерывно поднимающихся и опускающихся металлоконструкций (мостов-переходов, заграждений-щитов и клеток-башен-контейнеров) ставь хоть любую оперу - необязательно Верди и необязательно «Трубадура»!

Но сценографическая и костюмная концепция постановки, предложенная художниками Игорем Нежным и Татьяной Тулубьевой , режиссера, по-видимому, во всём устраивает. Ее дополняет весьма эффектная «партитура света» Дамира Исмагилова и типично эстрадная, навязчиво ритмичная движуха , тотально привносимая на сцену хореографом Эдвальдом Смирновым и в итоге

превращающая итальянский триллер Верди на испанский сюжет либреттистов Каммарано и Бардаре в заурядный мюзикл с подтанцовками и броским ярко-серийным «опереточным» гардеробом.

Недюжинная фантазия режиссера и художников переносит сюжет в некую ортодоксальную арабскую страну, в которой головорезы-исламисты (партия Графа ди Луны) ведут упорную борьбу с повстанцами – с «зелеными беретами» («цыганская» партия Манрико и Азучены с примкнувшей к ним Леонорой).

Леонора в этой постановке – словно звезда агитбригады, выступающая перед бойцами, противостоящими террору исламистов, а Манрико – капитально закрутивший с ней роман сексапильный любовник.

Персонажей «Трубадура» можно одеть, конечно же, как угодно: на сей раз это традиционные арабские платки со жгутами и «десантные» береты.

Но если не создать эстетически адекватную среду восприятия музыки, а она в спектакле не создана, то оперы, тем более такой, как «Трубадур», просто не будет, ведь в ней о событиях сюжета лишь всё время рассказывается, а ключевые действенные моменты вынесены в либретто за сцену.

Итак, музыкально дружественной среды нет, а то, что под аккомпанемент оркестра происходит на сцене, когда солисты и хор не только поют, но еще и подтанцовывают, и есть расхожий костюмированный концерт. Вся эта сценографическая инсталляция по типу незатейливого мюзикла лишь пребывает в состоянии оперного анабиоза, и шансов на её пробуждение ото сна, на живое устремление в сторону оперы практически нет никаких.

Назвать спектакль зрелищным явно нельзя, но его визуальная картинка довольно мила, хотя и прямолинейно наивна.

Моменты, когда «сценографическое железо» на время того или иного эпизода заслоняется спускающимися с колосников локальными «архитектурно-живописными» островками-вставками в традиционно-классической манере (есть ведь в постановке и такое!), выглядят намеренным заигрыванием с публикой.

Нам словно говорят: «Смотрите, мы можем всё, но будем делать так, как надо !» Имеется в виду: так, чтобы было «круто» и «прикольно», но, как и на сей раз, шло вразрез с эстетикой самóй оперной истории, заложенной в либретто и музыке. В противном случае режиссура этого спектакля не была бы тем «модным продуктом» в блестящей золотистой обертке, который просто обожает преданная «Геликону» клубная публика, воспитанная именно на таком примитиве с гламуром и свято верящая в то, что это и есть опера…

Так и хочется сказать, «не всё то золото, что блестит», но, впрочем, разрушать иллюзии клубной публики, фанатеющей от эстетических чудес «Геликона», мы не будем, хотя сам дух оперы из популярнейшего произведения Верди постановочная «креативность» неизбежно выбивает и на сей раз.

Единственная показательная ценность этого спектакля - абсолютная невозможность на нём уснуть:

при всей вампуке мюзикла и даже местами клюквенной опереточности наблюдать за тем, что происходит на сцене, неожиданно интересно!

Именно наблюдать, а не сопереживать! Именно «прикалываться», а не внимать опере в высоком и наипервейшем духовном предназначении этого жанра. Но сегодня наступление на оперу активно идет на всех фронтах, на многих столичных (если говорить о Москве) оперных площадках, так что удивляться тому, что давний «проверенный» флагман этого движения не остался в стороне и на сей раз, было бы просто верхом наивности!

Сюжетная коллизия «Трубадура» неимоверно запутана, но распутывание ее в сознании зрителя всё же важно гораздо менее, чем погружение в горнило драматических кровавых перипетий, сиюминутных психологических ситуаций, прекрасной истинно мелодической музыки и наслаждения высоким искусством академического оперного пения.

Но именно с последним аспектом в «Геликоне» всегда были проблемы: никуда не делись они и на этот раз. Вообще, в громогласной – создается навязчивое ощущение! – аппаратно-регулируемой акустике подневольно спроектированного зала «Стравинский» с широченным фронтом зрительской рассадки и чрезмерно заглубленной оркестровой ямой солистам и хору напрягаться, кажется, вовсе и не приходится.

Певцы открывают рот на сцене, а прямого контакта с ними не ощущаешь:

звук - причем очень хороший и технически качественный - мы слышим откуда-то сверху, и это неожиданное открытие от живого и непосредственного искусства оперы уводит еще больше. Ну, да ладно: другого ведь здания у «Геликона» всё равно не будет. После долгих лет неустанных самоотверженных усилий Дмитрия Бертмана построили, наконец, это: сие по нашим кризисным временам само по себе уже фантастика!

Уснуть на геликоновском «Трубадуре» решительно нельзя также из-за чрезмерной, как было отмечено выше, громкости «саундтрека», но для большинства публики громкость – вовсе не помеха: дискомфорт испытывают лишь те, кто, как и автор этих строк, привык посещать академические музыкальные площадки с более толерантной опере акустикой. Но в данном случае весьма специфичная акустика зала «Стравинский» в какой-то степени певцам даже помогает:

всех слышно замечательно, но ярких открытий и заветного меломанского удовольствия от вокала нет.

Если говорить о партиях Леоноры и Манрико в сугубо техническом вокальном аспекте, то их исполнители – довольно опытная сопрано Алиса Гицба и совсем еще молодой, стилистически не сформировавшийся тенор Иван Гынгазов – на сей раз названные партии примеряют на себя более чем условно. Но как же при этом хочется вкусить вердиевского «драматического бельканто», а не тут-то было! Как же хочется насладиться чистотой интонации и волшебством фразировки певцов-артистов, как хочется ощутить себя во власти мелодической кантилены, но ведь как раз этого и нет!

Всё приблизительно, всё номинативно, но если в вокале главной героини и проступают остатки роскоши былого мастерства, то тенор, чрезмерно давя звуком заведомо спинтовой, звонко-выбеленной окраски и зашкаливая в верхнем регистре, вместо мастерства расточает пока лишь поток децибелов, с оперой соприкасающихся не слишком сильно.

Приятные исключения - стилистически уверенные, подкупающие музыкальностью интерпретации, предъявленные драматически-чувственным баритоном Михаилом Никаноровым (Граф ди Луна), ярко фактурной меццо-сопрано Ксенией Вязниковой (Азучена) и молодым – будем надеяться – перспективным басом Георгием Екимовым (Феррандо).

Но в силу специфики акустики испытать полную чувственную отдачу от их пения, увы, всё равно не удается…

«Nessun dorma» («Никто не спит»), – поет в своей знаменитой арии Калаф в опере Пуччини «Турандот», не так давно – в январе – также впервые поставленной на этой сцене. Но если вдруг на «Трубадуре», на котором, как мы выяснили выше, уснуть невозможно, ненароком всё же вздремнется, то ближе к финалу вы проснетесь точно!

Дело в том, что в ткань этой постановки, обращающейся к привычной итальянской редакции, неожиданно вторгается французский финал, инкорпорированный Верди для парижской постановки 1857 года. В нем, чего на мировой премьере в Риме на сцене театра «Аполло» в январе 1853 года не было, повторяется тема «Miserere» c хором из первой картины последнего (четвертого) акта. Но если в этой картине данная музыка связана исключительно с драмой отношений Леоноры и Манрико, то в парижском финале (к этому времени принявшая яд Леонора уже мертва) к теме «Miserere» с новыми вокальными строчками подключается и Азучена.

В первый момент просто сбиваешься с толку, ведь этот ход представляет интерес лишь для меломанов, а широкая публика это ноу-хау вряд ли и заметит!

Но даже меломанский интерес сразу вызывает вопрос: «Зачем вообще нужен весь этот интеллектуальный порыв, пытающийся соединить несоединимое – итальянское с французским, французское с нижегородским?» А чья это гениальная идея – приглашенного дирижера-постановщика из Испании Оливера Диаса , управлявшего оркестром и на обсуждаемом спектакле, или же режиссера-постановщика? А может быть, она обоюдная? Наверное, это и не столь уж важно, но мизансцена финала больше склоняет к тому, что это всё же идея режиссера.

В сцене предсмертного объяснения Леоноры с Манрико Граф ди Луна на сей раз присутствует уже с самого начала: приходит и молча слушает. Обманувшая его Леонора, облаченная в черный мусульманский наряд, умирая, вовсе не умирает, а тихонечко отходит в сторонку. Вслед за этим после «Miserere» Азучена медленно направляет руку Графа ди Луны с пистолетом на Манрико, добиваясь выстрела, что и происходит.

Чего ей жалеть приемного Манрико, когда вместо него по нелепой случайности она бросила в костер родного сына!

Тем более что Манрико – брат Графа ди Луны, отец которого – виновник смерти ее матери. Но сей кунштюк, что бы ни говорили о гиперзапутанности либретто, – ход заведомо поперек Верди. Впрочем, такие ходы – общее место современных оперных постановок, правда, выдаются они всегда исключительно за режиссерскую доблесть.

И лишь ради этого понадобился парижский финал?

Что ж, когда глобальные постановочные идеи – и это видно невооруженным глазом – пробуксовывают, наверное, и в правду приходит на ум желание поиграть в бирюльки, апеллируя к несколько измененной музыкальной форме, а не к сущности психологического содержания. Но всё это – не иначе как от лукавого.

И всё же, как ни лукавь, певцы и хор (хормейстер – Евгений Ильин ) поют громко, оркестр играет довольно ровно, без выбросов, вполне даже эмоционально, но тоже громко.

Сама же опера на сцене Большого зала многозального мегатеатра, которым сегодня является реконструированный супермодный «Геликон», на сей раз в своих законных правах оказывается заметно потесненной. А это как раз и есть наноопера!

Фотографии с официального сайта «Галикон-оперы»

» давно оброс бородой. Похоже, он всем нравится! На самом деле, есть много опер, где хитросплетения интриг в разы сложнее. Но те произведения не столь популярны, вот и приходится бедной цыганке Азучене, перепутавшей с горя родного и чужого сына, отдуваться уже полтораста лет за всю романтическую вампуку.

Ещё веселее, когда поверх либретто Сальваторе Каммарано, переделавшего для оперы забытую испанскую пьесу Антонио Гутьерреса, постановщики вносят неизбежный сейчас момент актуализации. Чего только не пришлось пережить персонажам «Трубадура» в последние десятилетия: от переноса к временам Верди (к противостоянию гарибальдийцев и австрияков) до жутковатого закулисья циркачей или, совсем уж радикально, показа сеанса психоанализа в запертой квартире.

Режиссёр-постановщик новой версии «Трубадура» в Московском музыкальном театре «Геликон-опера» чутко ловит злободневность. Его таинственность на пресс-конференции по поводу оформления сцены и табу на вопросы про стиль костюмов вызывали улыбку после заявления, что в фойе театра в связи с премьерой развёрнута выставка фотографий МИА «Россия сегодня» на тему «Судьба Алеппо». Да ещё подсказка, что сюжет «Трубадура», где в результате брат убивает брата, перекликается с братоубийственной войной, не затихающей на Ближнем Востоке. Что ж, традиционные одежды правоверных эффектно смотрятся на сцене, но вот как вписать во фронтовые сводки электронных информагентств любовный треугольник оперы?

Вот что мы увидели. Зрелая примадонна условного оперного театра (услужливо додумалось: кроме как в Тель-Авиве, нигде в тех краях нет регулярной оперы!) флиртует, вполне невинно, с юным партнёром, тенором. Но не противится и ухаживаниям солидного поклонника, богатого шейха, засыпающего её корзинами цветов. И не подозревает, что коллега по сцене параллельно «подрабатывает» командиром какого-то вооружённого формирования. А исламский «авторитет», он же арабский меломан, с нехарактерной кличкой Граф ди Луна, соответственно, воюет с ним. Кто здесь хороший, кто плохой, на чьей стороне правда и справедливость – непонятно. И это так, в междоусобицах границы добра и зла размыты. Оригинален лишь артист-террорист, то есть сам Трубадур, Манрико. Однако если подобный персонаж смог выйти из-под талантливого пера Дины Рубиной в её трилогии «Русская канарейка» (напомним, там главный герой совмещает карьеру звёздного контратенора и суперагента израильских спецслужб), то уж в опере чего стесняться «нелепости»?

Главное, и ради этого стоит идти в «Геликон» на «Трубадура», – на сцене всё красиво! Что в наши дни уже подарок. Театрально, эстетично, не переходя нравственные рамки «9+» – это я про возрастной ценз, со всей ответственностью. Элегантно смотрятся и белая арабская форма воинов ди Луна, и сам Граф, меняющий светлый и тёмный бедуинские костюмы. Роскошны театральные сине-алые бархатные платья Леоноры. «Двуликий» Манрико то щеголяет в расшитом камзоле, когда «выступает», то выворачивает жилет наизнанку, сливаясь серо-зелёной подкладкой со своим непонятным «цыганским отрядом» в интернациональном армейском обмундировании.

Сложные решётчатые конструкции, поднимающиеся вместе с людьми или опускающие несчастных в тюремные подземелья, иногда дополняются узнаваемой руинированной аркой, останками древней Пальмиры. Имитация старинного красного занавеса с золотыми кистями – альков Леоноры. Огромный месяц, висящий в небе рогами вверх, словно на минарете, знаменует победу правоверных. Всё это – блестящая работа художников Игоря Нежного и Татьяны Тулубьевой. И вместо цыганской наковальни – огненные трассирующие очереди, мрак ночи и дым пожарищ, скупые лампочки застенков, меркнущие с бьющим потоками южного солнца прощальным рассветом героев, – продуманная световая партитура .

Хор «Геликона» на сей раз не только замечательно поёт, но показывает пластические чудеса, к которым трудно привыкнуть. Хореограф Эдвальд Смирнов может гордиться результатом: замершие в картинных позах на вертикальной решётке тела арабских воинов «в засаде» на прологе (там высота конструкции страшноватая!), ритмично живущие в походном лагере «как бы цыгане», подтанцовка прелестниц-корифеек в быстрой части Каватины Леоноры Di tale amor che dirsi . Особенно удивила сцена в лагере ди Луна. Squilli, echeggi la tromba guerriera – типично вердиевский, песенно-суровый мужской хор. И стройные как на подбор парни в белом складно пели и танцевали, ловко двигая бёдрами на грани приличия под восточными шароварами. Сакрально ясно возвестили из-за кулис знаменитое Miserere . А потом повторили заупокойные строки исламисты в белом, сверх плана, на последней минуте действия, в момент казни. У Верди такого не написано, но получилось.

Специально для постановки был приглашён молодой испанский дирижёр Оливер Диаз. Оркестровое звучание как таковое получилось очень достойным. Чисто и вместе (что уже немало!), без киксов у солирующих духовых. И ладно, пропустим некоторые расхождения в ансамблях. Пресс-показ, генеральная репетиция – ещё не обкатанный устоявшийся спектакль. Но чем объяснить неоправданно медленные темпы в некоторых номерах? Например, божественная кантилена Графа Il balen del suo sorriso чуть не превратилась в стоячее болото. И только мастерство Михаила Никанорова помогло ему выдержать долгую фразу. Вообще, из квартета протагонистов именно баритон показался наиболее органичным. У Никанорова рядовой по тембру, но хорошо выделанный голос, он музыкален, понимает, о чём поёт. Внешние и актёрские данные – то что надо: рост, стать, правильные черты лица, умение двигаться. Настоящий благородный злодей!

Леонора в исполнении Алисы Гицбы привлекает особым, горьковато-полынным тембром, умением филировать на пиано верхние ноты, передавать голосом краски страдания. Она царственно красива в подчёркнуто пышных туалетах примадонны и пугающе достоверна в финале, в чёрной абайе – да-да, Леонора, по всей видимости, заканчивает шахидкой! Но хотелось бы, чтобы замеченное было не про «уже», учитывая взрослость певицы и её долгую насыщенную карьеру, а про «ещё» – то есть пока не впетая партия и тесситурные виртуозные номера, такие как стретта Tu vedrai che amore in terra и следующий за ней дуэт с Графом, крупному драматическому сопрано Алисы даются с трудом.

Самый желанный для певиц и не имеющий аналогов в оперной классике образ – Азучена. Здесь – лишённая начисто национальности, коротко стриженая седая мать-солдатка. Конечно же, безумная фанатичка, своей рукой воспитавшая «орудие возмездия» – Манрико, и сама же в него стреляющая – то ли чтобы уберечь от мучительной смерти, то ли… просто нервы не выдержали. По образу у Ксении Вязниковой вполне логично получается. Хотя не захватывает, потому что спето не роковым густым меццо, а центральным сопрано. Звучным, но скрежещущим, неприятным и заметно занижающим интонационно, особенно в финале.

Сложнее всего оценивать заглавного героя. Если учесть, что мы услышали дебют Ивана Гынгазова (не только в партии Манрико, но и вообще на московской сцене) – это зачёт. Молодой, неопытный, учивший партию просто для страховки (подготовлено целых четыре состава солистов!) – и вдруг пришлось выручать театр и заболевшего коллегу. Высокий, худой, русоволосый, похожий на сказочного Иванушку, юноша подошёл фактурно к режиссёрской концепции – Манрико не романтический рыцарь, а пешка в чужой игре, сирота, которым манипулируют по очереди остальные персонажи. Все ноты Гынгазов спел, и пресловутое Di quella pira , стретту, не побоялся в до мажоре прокричать. (Даже многие мастера спокойно поют в си мажоре, на полтона ниже, и есть вариант в си-бемоль мажоре, тоже используется.) Дальше выбегают не его соратники «серо-зелёные», а «белые» арабы и под ликующее All’armi , подняв на руки, уносят Трубадура (он здесь снова в камзоле на фоне занавеса) – в тюрьму, как впоследствии оказывается. А он так сияет, так счастлив! Непонятно, кто в тот момент радовался – глуповатый ближневосточный тенор, не узнавший врагов, или солист «Геликона» Иван Гынгазов, что не дал петуха (близок к тому был, в первом дуэте с Азученой), взял верхнее до, и осталось петь уже не много и не страшно. Голос у новичка громкий, простецкий, прямой, но не раздражающий. Жаль, если продолжит петь в такой крикливой манере, особенно силовые партии, вроде Манрико, – рискует стать хроником у фониатров. Какая-то осмысленность, нюансы в пении, сценическая свобода у Гынгазова пока только в перспективе.

Ещё в спектакле есть бас, Феррандо. Матёрый вояка, повествующий в прологе о старой цыганке, сожжённой как ведьма, и о пропавшем младшем брате нынешнего графа. Рассказ Феррандо Di due figli vivea padre beato бас Дмитрий Скориков исполнил актёрски выразительно, хотя и не точно технически на мелких фиоритурах.

Компримарио удались. Инес – Марина Калинина, Руис – Николай Меликов, Старый цыган – Алексей Егоров.

В премьерной серии «Трубадура» впервые в рамках нового проекта, организованного совместно с фондом Алишера Усманова «Искусство, наука и спорт», в «Геликоне» стартует программа поддержки людей с нарушением зрения «Особый взгляд» – тифлокомментирование: в наушниках слабовидящие зрители будут слышать комментарии, помогающие им понять то, что происходит на сцене, – от действий артистов до перемен декораций. Начинание заслуживает уважения, хотя вызывает вопросы. Подготовленная на репетициях «Трубадура» милая девушка-комментатор до этого работала в драматических театрах. Но в пьесах полно пауз, удобных для дополнительной информации «на ушко», а в опере всё время заполнено музыкой. Возможно, пришедший в «Геликон» по социальному билету незрячий новичок оценит заботу. Но среди обделённых «даром света» полно меломанов. Выслушивать: «уходит за кулисы», «клетка опускается», «достаёт пистолет» и пропустить что-то в пении или оркестре они вряд ли согласятся. Да и в принципе – незрячим лучше слушать великие записи «Трубадура», от них скорее забегают мурашки по коже на трагической исповеди Азучены и польются слёзы сострадания несчастной любви Леоноры и Манрико.

Новый «Трубадур» от Дмитрия Бертмана – отнюдь не для строгих ревнителей бельканто, а для открытых мейнстриму зрителей, ценящих театральность в её гротесково вахтанговском ключе, признающих абсурд и авантюрность постановки.

Фото предоставлены пресс-службой

“ММТ “Геликон-опера”

Под занавес уходящего сезона театр «Геликон-опера» порадовал публику премьерой: классическая опера «Трубадур» Верди предстала притчей о войнах. О смертельных битвах – начиная с семейных драм и заканчивая современными мировыми военными конфликтами.

Между землёй и небом – война

Опера «Трубадур» (1852) написана Дузеппе Верди в период расцвета его композиторского гения: одновременно он создал такие шедевры как «Риголетто» (1851) и «Травиата» (1853), вот уже второе столетие не сходящие с афиш мирового репертуара. «Трубадур» тоже относится к наиболее часто исполняемой в мире классике, и богатая история постановок лишь интригует зрителя: о чём же будет поставлена опера на сей раз?!

Впрочем, как бы ни была поставлена эта опера в «Геликоне», все люди, посетившие спектакль, бесспорно и однозначно получат огромное удовольствие, потому что весь вечер будут слушать великую и прекрасную музыку Верди.

Пример постановки «Геликона» в очередной раз подтверждает незыблемое правило умных и грамотных режиссёров: ничего не надо придумывать, достаточно лишь внимательно вчитаться в текст – будь то драма или оперное либретто. В опере «Трубадур» место действия – мелкое государство тайфа Сарагосы, образовавшееся на обломках некогда могущественного Кордовского халифата в XI веке, в период мавританского владычества на территории Испании. Междоусобицы христианского и мусульманского миров привели к образованию мелких государств на пепелище империи. Конфликт начинается с семейных распрей, которые захлёстывают родных людей настолько, что от братоубийственной войны недалеко до крупного военного конфликта, угрожающего всему миру.

Увертюра начинается с тремоло литавр: их тревожный звук всегда предвещает беду, войну, нашествие. И когда перед нами появляются воины охраны Графа ди Луна в белых мусульманских одеждах, это воспринимается абсолютно естественно: ну да, мусульмане против христиан, арабский мир против европейского… Это же заложено в сюжете!

Сцена из спектакля «Трубадур»

Постановка «Геликон-оперы» оказалась кричаще актуальной для нас, запуганных бесконечными террористическим атаками, которые сегодня почти ежедневно случаются то здесь, то там по всему миру, из-за чего мы почти в каждом человеке, исповедующем исламскую религию, видим угрожающий образ врага. Особенно когда этот «образ врага» методично подогревается средствами массовой информации.

Я не видел толпы страшней, чем толпа цвета хаки

Воинствующим арабам Графа ди Луна противостоят десантные береты европейской армии в форме цвета хаки. Да, именно в униформу цвета хаки в опере «Трубадур» одет… цыганский табор, с которым кочуют по свету трубадур Манрико и его мать, цыганка Азучена.

Сцена из спектакля «Трубадур»

На моих глазах две возмущённые зрительницы не вынесли отчаянного «глумления» над классикой и демонстративно покинули зал «Стравинский» в середине первого действия, а могли бы дождаться антракта – хотя бы ради приличия. Мне, как любопытному человеку и профессиональном журналисту, хотелось их расспросить: «Что, собственно, вы ожидали увидеть? Историческую достоверность и костюмы времён Высокого Средневековья? Или «цыганы шумною толпой» непременно должны выйти на сцену, одетые как артисты театра ""Ромэн""?» Впрочем, две возмущённые «театралки» не в счёт, если брать во внимание восторженный приём спектакля половиной тысячи зрителей. Пружина трагедии от сцены к сцене закручивалась всё туже, а аплодисменты после каждого музыкального номера звучали всё громче и продолжительнее.

Кто выпьет бутылку шампанского от Верди?

Едва ли стоит вдаваться в подробный пересказ сюжета оперы. Он замысловат настолько, что в театральном мире даже родилась легенда о бутылке шампанского, которую якобы некий музыкальный критик – а, возможно, и сам Верди? – адресовал тому, кто сможет точно и последовательно пересказать события оперы «Трубадур». Говорят, бутылка эта до сих пор замурована под стеклом в миланском трактире, расположенном напротив театра «Ла Скала»/«La Scala»: значит, не нашёлся пока человек, сумевший безошибочно передать все хитросплетения сюжетных коллизий. Да и кто станет арбитром по прошествии 170 лет?..

Меня как зрителя порадовали все без исключения исполнители оперы – от солистов до хора и оркестра. Певцы, исполняющие главные партии – вовсе не ходульные персонажи с искусственными страстями, а живые люди, к которым сразу проникаешься симпатией, испытываешь подлинное сострадание.

Граф ди Луна – Михаил Никаноров (баритон)

Терзаемый ревностью Граф ди Луна, партию которого исполняет баритон Михаил Никаноров, вызывает ассоциации с другим всемирно известным ревнивым мавром Отелло. Персонаж Никанорова так искренне переживает оттого, что не любим, не нужен собственной жене, герцогине Леоноре, что каждый, кто хоть раз был отвергнут и мучительно страдал от этого, поймёт героя на клеточном уровне и испытает по отношению к нему человеческую жалость.

Герцогиня Леонора – Анна Пегова (сопрано)

Анна Пегова, исполнительница партии герцогини Леоноры, безусловно, прима и звезда этого спектакля. Более всего поразило, как она без надрыва, без откровенной демонстрации силы вокальных данных, на тонких оттенках piano, передаёт внутренние переживания героини. Она поёт сердцем, от нутра и потому её проникновенный голос пробирает до мурашек.

Цыганка Азучена – заслуженная артистка России Ксения Вязникова (меццо-сопрано)

Цыганка Азучена в исполнении Ксении Вязниковой – воплощённое зло. Ярко и колоритно певица создает образ женщины-дьявола, подстрекателя: вместо того, чтобы научить сына прощать, избегать конфликтов, она вкладывает ему в руку пистолет и кричит: «Убей! Отомсти!»

Трубадур Манрико – Иван Гынгазов (тенор)

Её приёмного сына, трубадура Манрико, играет в спектакле Иван Гынгазов, чей изумительный, от природы богатый тембральными оттенками тенор буквально с первых нот покоряет публику. В первой сцене с матерью, цыганкой Азученой, Гынзагов проявляет себя не только как тонкий вокалист, но и как прекрасный драматический актёр: почти всю сцену он играет спиной к публике. И, глядя на его пластически выразительную спину, зритель словно бы видит истерзанное страданиями лицо юноши, которому уже опостылели бесконечные наставления матери: «Ты должен отомстить! Ты должен, должен, должен…» Поневоле проникаешься сочувствием к молодому герою.

Хор заслуживает особого внимания. Перед нами отнюдь не статичная массовка, добросовестно исполняющая вокальные партии, а почти равноправные персонажи истории. Всех включает в действие интересная, незаурядная хореография Эдвальда Смирнова. Одновременно петь и двигаться сложно, петь и танцевать ещё сложнее, однако хореограф-постановщик нашёл пластические решения, вовлекающие каждого артиста хора во взаимодействие с главными героями оперы. Устрашающе выглядит множество мусульманских воинов, поющих стихи Корана и, стоя на коленях, возносящих молитву Аллаху. Хормейстер Евгений Ильин и испанский дирижёр-постановщик Оливер Диаз проделали серьёзную и кропотливую работу в части проработки музыкального материала. Хоры звучат сбалансированно, синхронно и точно. Хор монахинь, который мы слышим сначала из-за кулис, прекрасен – будто голоса ангелов доносятся с неба.

Сцена из спектакля «Трубадур»

Сценография эффектно работает на образ спектакля. Художники-постановщики Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева максимально задействовали суперсовременное техническое оснащение сцены: движущиеся наклонные плоскости делают коробку сцены многофункциональной. Персонажи постоянно перемещаются в объёмном пространстве словно бы «вверх по лестницам, ведущим вниз» – как на геометрически загадочных, ирреальных, парадоксальных, порой вызывающих оптический обман зрения полотнах голландского художника Мориса Эшера.

Точные настроенческие картины, тревожную атмосферу спектакля создал художник по свету Дамир Исмагилов. Мощные лучи прожекторов – то ли разведка противника, то ли всполохи грозовых зарниц? А какие на сцене полыхают костры! Красивые и настоящие, возле которых отдыхают и греются между боями десантники-цыгане…

Спешите делать добро!

А режиссёр-постановщик Дмитрий Бертман будто бы ничего особенного и не сделал: он всего-навсего тщательно и вдумчиво прочитал текст либретто! Как говорил мой однокурсник по театральному институту, ставший потом режиссёром: «Внимательно читайте текст. В тексте всё написано».

В постановке художественного руководителя театра «Геликон-опера» мы увидели людей, отравленных ядом ненависти, погрязших в интригах, коварстве. Их мир утонул во зле, всех поглотила тьма вражды. Тем не менее, невзирая на то, что весь вечер на наших глазах происходят кровавые сцены – драки, убийства, сожжение на костре – спектакль «Трубадур» призывает к добру, словно бы говорит людям: «Опомнитесь! Довольно семейных склок, кровной мести, терроризма. Учитесь прощать друг друга, чтобы не приумножать силы зла. Ведь если по Земле ходит Дьявол, значит, где-то неподалёку обязательно должен быть Бог».

Фото предоставлены пресс-службой театра «Геликон-опера». Автор фото Ирина Шымчак.