Написать монолог черкеса о главном герое произведения. Монолог короля Ричарда II перед его смертью в темнице (Шекспир; Мин)

Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете..."

Я как безумный выскочил на крыльцо, прыгнул на своего Черкеса, которого водили по двору, и пустился во весь дух по дороге в Пятигорск. Я беспощадно погонял измученного коня, который, хрипя и весь в пене, мчал меня по каменистой дороге.

Солнце уже спряталось в черной туче, отдыхавшей на гребне западных гор; в ущелье стало темно и сыро. Подкумок, пробираясь по камням, ревел глухо и однообразно. Я скакал, задыхаясь от нетерпенья. Мысль не застать уже ее в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! - одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать ей руку... Я молился, проклинал плакал, смеялся... нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!.. При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете - дороже жизни, чести, счастья! Бог знает, какие странные, какие бешеные замыслы роились в голове моей... И между тем я все скакал, погоняя беспощадно. И вот я стал замечать, что конь мой тяжелее дышит; он раза два уж спотыкнулся на ровном месте... Оставалось пять верст до Ессентуков - казачьей станицы, где я мог пересесть на другую лошадь.

Все было бы спасено, если б у моего коня достало сил еще на десять минут! Но вдруг поднимаясь из небольшого оврага, при выезде из гор, на крутом повороте, он грянулся о землю. Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод - напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи один, потеряв последнюю надежду; попробовал идти пешком - ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.

И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие - исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.

Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастьем бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? - ее видеть? - зачем? не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.

Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведенная без сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок.

Все к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б я не проехался верхом и не был принужден на обратном пути пройти пятнадцать верст, то и эту ночь сон не сомкнул бы глаз моих.

Я возвратился в Кисловодск в пять часов утра, бросился на постель и заснул сном Наполеона после Ватерлоо 19 .

Когда я проснулся, на дворе уж было темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук - и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огне в строеньях крепости и слободки. На дворе у нас все было тихо, в доме княгини было темно.

Взошел доктор: лоб у него был нахмурен; и он, против обыкновения, не протянул мне руки.

Откуда вы, доктор?

От княгини Лиговской; дочь ее больна - расслабление нервов... Да не в этом дело, а вот что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако я вам советую быть осторожнее. Княгиня мне говорила нынче, что она знает, что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал... как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким в ресторации. Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не увидимся, вас ушлют куда-нибудь.

Он на пороге остановился: ему хотелось пожать мне руку... и если б я показал ему малейшее на это желание, то он бросился бы мне на шею; но я остался холоден, как камень - и он вышел.

Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, - а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..

На другой день утром, получив приказание от высшего начальства отправиться в крепость Н., я зашел к княгине проститься.

Она была удивлена, когда на вопрос ее: имею ли я ей сказать что-нибудь особенно важное? - я отвечал, что желаю ей быть счастливой и прочее.

А мне нужно с вами поговорить очень серьезно.

Я сел молча.

Явно было, что она не знала, с чего начать; лицо ее побагровело, пухлые ее пальцы стучали по столу; наконец она начала так, прерывистым голосом:

Послушайте, мсье Печорин! я думаю, что вы благородный человек.

Я поклонился.

Я даже в этом уверена, - продолжала она, - хотя ваше поведение несколько сомнительно; но у вас могут быть причины, которых я не знаю, и их-то вы должны теперь мне поверить. Вы защитили дочь мою от клеветы, стрелялись за нее, - следственно, рисковали жизнью... Не отвечайте, я знаю, что вы в этом не признаетесь, потому что Грушницкий убит (она перекрестилась). Бог ему простит - и, надеюсь, вам также!.. Это до меня не касается, я не смею осуждать вас, потому что дочь моя хотя невинно, но была этому причиною. Она мне все сказала... я думаю, все: вы изъяснились ей в любви... она вам призналась в своей (тут княгиня тяжело вздохнула). Но она больна, и я уверена, что это не простая болезнь! Печаль тайная ее убивает; она не признается, но я уверена, что вы этому причиной... Послушайте: вы, может быть, думаете, что я ищу чинов, огромного богатства, - разуверьтесь! я хочу только счастья дочери. Ваше теперешнее положение незавидно, но оно может поправиться: вы имеете состояние; вас любит дочь моя, она воспитана так, что составит счастие мужа, - я богата, она у меня одна... Говорите, что вас удерживает?.. Видите, я не должна бы была вам всего этого говорить, но я полагаюсь на ваше сердце, на вашу честь; вспомните, у меня одна дочь... одна...

Она заплакала.

Княгиня, - сказал я, - мне невозможно отвечать вам; позвольте мне поговорить с вашей дочерью наедине...

Никогда! - воскликнула она, встав со стула в сильном волнении.

Как хотите, - отвечал я, приготовляясь уйти.

Она задумалась, сделала мне знак рукою, чтоб я подождал, и вышла.

Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к милой Мери, но старания мои были напрасны.

Вот двери отворились, и вошла она, Боже! как переменилась с тех пор, как я не видал ее, - а давно ли?

Дойдя до середины комнаты, она пошатнулась; я вскочил, подал ей руку и довел ее до кресел.

Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее.

Княжна, - сказал я, - вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны презирать меня.

На ее щеках показался болезненный румянец.

Я продолжал: - Следственно, вы меня любить не можете...

Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне показалось, что в них блеснули слезы.

Боже мой! - произнесла она едва внятно.

Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее.

Итак, вы сами видите, - сказал я сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкой, - вы сами видите, что я не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись. Мой разговор с вашей матушкой принудил меня объясниться с вами так откровенно и так грубо; я надеюсь, что она в заблуждении: вам легко ее разуверить. Вы видите, я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь; вот все, что я могу для вас сделать. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь... Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?

Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали.

Я вас ненавижу... - сказала она.

Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел.

Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска. За несколько верст до Ессентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято - вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два ворона. Я вздохнул и отвернулся...

И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее. спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани...

Андрей Ранчин

Однажды в сочинении, написанном на вступительных экзаменах в Московском государственном университете, встретилась фраза: “Так Печорин овладел Бэлой, а Азамат - Карагёзом”. В этом высказывании таится глубокий смысл, впрочем, вероятно, неведомый самому автору сочинения. Между женщинами и лошадями в лермонтовском романе обнаруживается, действительно, определённое сходство.

Беседуя с Грушницким в самом начале повести «Княжна Мери», Печорин с основательностью знатока оценивает внешность княжны:

“-Эта княжна Мери прехорошенькая, - сказал я ему. - У неё такие бархатные глаза - именно бархатные, я тебе советую присвоить это выражение, говоря об её глазах: нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в её зрачках. Я люблю эти глаза без блеска, они так мягки, они будто бы тебя гладят... - Впрочем, кажется, в её лице только и есть хорошего... А что, у неё зубы белы? Это очень важно. <…>

Ты говоришь об хорошенькой женщине, как об англинской лошади, - сказал Грушницкий с негодованием.

Mon cher, - отвечал я ему, стараясь подделаться под его тон: - je mеprise les femmes pour ne pas les aimer, car autrement la vie serait un mеlodrame trop ridicule” [Милый мой, я презираю женщин, чтобы не любить их, потому что иначе жизнь была бы слишком смехотворной мелодрамой].

Конечно, Печорин “шутит” с Грушницким, нарочито цинично отзываясь о девушке, привлёкшей внимание приятеля и будущего врага. Но в наигранно-пышной фразе о презрении к женщинам, не случайно произнесённой по-французски (на языке, предписанном светским этикетом и отмеченном условностью, литературностью), может заключаться и вполне серьёзная мысль. В конце концов, разве в том, как лермонтовский герой ведёт себя с женщинами и отзывается о них, нет хотя бы малой толики презрения? Ну, например: “Одно мне всегда было странно; я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? - оттого ли, что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это - магнетическое влияние сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?

Надо признаться, что я, точно, не люблю женщин с характером: их ли это дело!..”

Или разве совсем уж несерьёзен Печорин, когда делает такое заключение, отнюдь не свидетельствующее об уважительном отношении к прекрасному полу: “Чего женщина не сделает, чтоб огорчить соперницу? Я помню, одна меня полюбила за то, что я любил другую. Нет ничего парадоксальнее женского ума: женщин трудно убедить в чём-нибудь, надо их довести до того, чтобы они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предубеждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своём все школьные правила логики. Например, способ обыкновенный:

Этот человек любит меня - но я замужем, - следовательно, не должна его любить.

Способ женский:

Я не должна его любить - ибо я замужем, - но он меня любит, - следовательно... тут несколько точек, ибо рассудок уж ничего не говорит, а говорят большею частию язык, глаза и, вслед за ними, сердце, если оное имеется.

С тех пор, как поэты пишут и женщины их читают <…> их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же поэты за деньги величали Нерона полубогом…”

И Печорин, женщин, по собственному признанию, любящий более всего на свете, сейчас не иронизирует: “…ведь я не в припадке досады и оскорблённого самолюбия стараюсь сдёрнуть с них то волшебное покрывало, сквозь которое лишь привычный взор проникает. Нет, всё, что я говорю о них, есть только следствие -

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет”.

В подкрепление собственного нелицеприятного и не очень лестного суждения о дамах Григорий Александрович ссылается на мнение доктора Вернера: “Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своём «Освобождённом Иерусалиме». «Только приступи, - говорил он, - на тебя полетят со всех сторон такие страсти, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо; мало-помалу чудовища исчезают, и открывается перед тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветёт зелёный мирт, - зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернёшься назад!»”

Итак, у читателя есть некоторые основания полагать, что в отношении Печорина к женщинам заключена доля цинизма и что, соответственно, Григорий Александрович может отзываться “о хорошенькой женщине, как об англинской лошади” не только чтобы побесить Грушницкого. Не оценивает ли и вправду Печорин женскую прелесть по цвету глаз и размеру зубов? (Хотя, конечно, конечно не только таким образом - но и таким - тоже!)

Впрочем, соотнесение женщины с лошадью обнаруживается не только в описании этой беседы Печорина с Грушницким. Эта параллель повторяется в романе Лермонтова столь часто, столь настойчиво (почти “навязчиво”), что её никак нельзя счесть случайною.

Итак, примеры.

В «Бэле», первой главе «Героя нашего времени», простодушный Максим Максимыч, восхищённо вспоминает коня Казбича Карагёза, сравнивая глаза скакуна с глазами прекрасной горской княжны; как тут не вспомнить рассуждения Печорина о глазах княжны Мери, вызывающие возмущение Грушницкого: “А лошадь его славилась в целой Кабарде, - и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром ему завидовали все наездники и не раз пытались её украсть, только не удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги - струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы…

Этот взгляд, позволяющий обнаружить общее в лошади и женщине, роднит Максима Максимыча с “естественными людьми” - горцами. В песне, которую поёт Казбич, конь сравнивается с прекрасной женщиной, и сравнение это не в пользу красавицы: “Долго, долго молчал Казбич; наконец, вместо ответа, он затянул старинную песню вполголоса:

Много красавиц в ауле у нас,

Звёзды сияют во мраке их глаз.

Сладко любить их - завидная доля;

Но веселей молодецкая воля.

Золото купит четыре жены,

Конь же лихой не имеет цены:

Он и от вихря в степи не отстанет,

Он не изменит, он не обманет”.

Это были прямые сопоставления. Но в «Герое нашего времени» немало и сходных событий, ситуаций, в которых сходная роль отведена женщинам и лошадям. Первый приходящий на память пример - похищение Бэлы. Азамат привозит Бэлу Печорину в обмен на помощь в похищение Казбичева коня. Получается простая схема из курса политэкономии: “товар (Бэла) = товар (Карагёз)”. Обмениваемые товары, как известно, должны быть эквивалентны...

Лошадь и Бэла ещё раз встретятся в одном и том же эпизоде романа. Рассказывает Максим Максимыч: “Смотрю: Печорин на скаку приложился из ружья... <…> Выстрел раздался, и пуля перебила заднюю ногу лошади; она сгоряча сделала ещё прыжков десять, споткнулась и упала на колени. Казбич соскочил, и тогда мы увидели, что он держал на руках своих женщину, окутанную чадрою... Это была Бэла... бедная Бэла! - Он что-то нам закричал по-своему и занёс над нею кинжал... Медлить было нечего: я выстрелил в свою очередь, наудачу <…> Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая лошадь и возле неё Бэла…”

Ранение лошади Печориным предшествует кинжальному удару Казбича, более того, именно выстрел, сделанный лермонтовским героем, побуждает похитителя убить свою жертву. Григорий Александрович оказывается невольным убийцей горянки; от ран мучаются и лошадь, и женщина. Обе лежат рядом...

Ещё одно преследование, ещё одна неудачная погоня: Печорин скачет вслед уехавшей Вере. Возлюбленную он не настиг, а коня загнал насмерть.

Одинаково реагирует Григорий Александрович на реплику Максима Максимовича, бестактно напомнившего о Бэле, и на увиденный им у дороги труп своего загнанного коня. Пример первый:

“-А помните наше житьё-бытьё в крепости? <…> А Бэла?..

Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся...

Да, помню! - сказал он, почти тотчас принуждённо зевнув...”

Пример второй: “За несколько вёрст от Есентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято - вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два ворона. - Я вздохнул и отвернулся!..”

Оба раза - вздохнул и отвернулся...

И ещё одна цитата. Печорин, желая досадить княжне Мери, покупает ковёр, который хотела приобрести княжна Мери, и покрывает им, как попоной, свою лошадь: “Вчера я её встретил в магазине Челахова; она торговала чудесный персидский ковёр. Княжна упрашивала свою маменьку не скупиться: этот ковёр так украсил бы её кабинет!.. Я дал 40 рублей лишних и перекупил его; за это я был вознаграждён взглядом, где блистало самое восхитительное бешенство. Около обеда я велел нарочно провести мимо её окон мою черкесскую лошадь, покрытую этим ковром. Вернер был у них в это время и говорил мне, что эффект этой сцены был самый драматический. Княжна хочет проповедовать против меня ополчение; я даже заметил, что уж два адъютанта при ней со мною очень сухо кланяются, однако всякий день у меня обедают”.

Параллель несомненная: ковёр, который не достался княжне, получила лошадь; княжна взбешена - она словно ревнует к черкесскому скакуну, как к женщине-сопернице.

В чём же смысл этой соотнесённости? Очевидно, она указывает на такую нравственную черту главного героя, как пренебрежение свободой и ценностью другого человека, особенно женщины. Печорин привык женщин подчинять, властвовать над ними, управлять ими: похитил, разлучив с родными, Бэлу, ради жестокой игры предпринял психологический эксперимент, влюбив в себя княжну Мери; измучил своей любовью Веру. Лошадь покорна человеку, Печорин добивается, чтобы женщины были покорны ему.

В пренебрежении женской душой, её миром Печорин похож на горцев. Кстати, лермонтовский герой желает походить на горца и щеголяет своей “черкесской” посадкой и щегольской горской одеждой: “Я думаю, казаки, зевающие на своих вышках, видя меня скачущего без нужды и цели, долго мучились этою загадкой, ибо, верно, по одежде приняли меня за черкеса. Мне в самом деле говорили, что в черкесском костюме верхом я больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы. И точно, что касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный денди: ни одного галуна лишнего, оружие ценное в простой отделке, мех на шапке не слишком длинный, не слишком короткий; ноговицы и черевики пригнаны с всевозможной точностью; бешмет белый, черкеска тёмно-бурая. Я долго изучал горскую посадку: ничем нельзя так польстить моему самолюбию, как признавая моё искусство в верховой езде на кавказский лад. Я держу четырёх лошадей: одну для себя, трёх для приятелей, чтоб не скучно было одному таскаться по полям; они берут моих лошадей с удовольствием и никогда со мной не ездят вместе”.

Прочитайте.

Солнце уже спряталось в чёрной туче, отдыхавшей на гребне западных гор; в ущелье стало темно и сыро. Подкумок, пробираясь по камням, ревел глухо и однообразно. Я скакал, задыхаясь от нетерпенья. Мысль не застать уже её в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! – одну минуту, ещё одну минуту видеть её, проститься, пожать ей руку… Я молился, проклинал, плакал, смеялся… нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!.. При возможности потерять её навеки [она] стала для меня дороже всего на свете – дороже жизни, чести, счастья! Бог знает, какие странные, какие бешеные замыслы роились в голове моей… И между тем я всё скакал, погоняя беспощадно. И вот я стал замечать, что конь мой тяжёлее дышит; он раза два уж спотыкнулся на ровном месте… Оставалось пять вёрст до Ессентуков – казачьей станицы, где я мог пересесть на другую лошадь.

Всё было бы спасено, если б у моего коня достало сил ещё на десять минут! Но вдруг поднимаясь из небольшого оврага, при выезде из гор, на крутом повороте, он грянулся о землю.

Определите, откуда взят этот отрывок. Напишите имя автора, название произведения и главы, имена главного героя и героини, о которой говорится в отрывке.
Представьте, что конь наделён даром речи. Что он мог бы сказать о своём хозяине? Напишите монолог Черкеса о главном герое произведения, откуда взят отрывок. Объём – около 200 слов.

Ответы и критерии оценивания

М.Ю. Лермонтов (1 балл), «Герой нашего времени» (1 балл), глава «Княжна Мери» (1 балл), Печорин (1 балл), Вера (1 балл). Всего 5 баллов.
Монолог Черкеса.

Задание 2. ЦЕЛОСТНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА

Вариант 1

Мариэтта Сергеевна Шагинян (1888–1982)

ПРЫЖОК

Известно, что злоязычие – самая заразительная болезнь.

В одной дачной местности под Москвой она была распространена настолько, насколько ей способствовали местные условия: наличие восьми жён нэпманов, супруги спеца, десятка служащих Наркомпроса и возмутительной близости крупного партийца, из тех, что подходят под категорию «вождей». Он поселился в этом тараканьем гнезде так же неосмотрительно, как иной раз голенькие дети садятся на муравьиную кучу.

Партиец был вдов и имел сына. Нэпманшам в глубине души было очень лестно, что их дети играют с сыном «вождя». Они зазывали его к себе, расспрашивали о кремлевских обитателях, приглашали из города добрых знакомых и в разговоре небрежным тоном осведомлялись у Вити:

– Не знаешь ли ты, когда твоему папе звонили сегодня из Кремля?

Когда мальчики убегали, нэпманша пожимала плечами и картавила гостье, зеленеющей от зависти, что «этот несчастный ребёнок» положительно не может жить без её Грегуара и что в городе, должно быть, придётся продолжать такое непредвиденное знакомство. Гостья, возвращаясь в Москву, не упускала случая поговорить о семейных обстоятельствах «вождя» с видом человека, знающего всё это как свои пять пальцев. Так начала плестись вокруг партийца тоненькая-претоненькая паучья паутиночка. Сам «вождь» не замечал её даже в свои круглые заграничные очки. Он был занят с утра до ночи. Но Витенька, сын «вождя», мало-помалу ощутил на себе её действие.

Витя был подросток с ломающимся голосом, вспыхивающими ушами и длинными ногами. Товарищи приучили его к особому обращению: они говорили ему грубости, выказывали пренебреженье, заставляли исполнять просьбы, бегать на побегушках, но в то же время оглядывались по сторонам, есть ли кто-нибудь, чтобы это не пропало даром, а было увидено и поставлено им в особую честь. Витя уже заметил, что с ним никто не поступает просто. Если что-нибудь говорится, то с задней мыслью, если ходят в обнимку, так непременно с особенными лицами и ломаньями, какие люди выкручивают перед фотографическим аппаратом. Сперва это мучило мальчика. Он считал себя некрасивым, неинтересным, ненужным. Потом истина осенила его: он вдруг сообразил, что это он, Витя, центр вселенной и что все выкрутасы и хитрости его товарищей сводятся к одному – завоевать его, Витино, пристрастие, вторгнуться в его, Витину, сферу, стать ему, Вите, своим братом. Тогда мальчику стало приятно посещать дачниц и отвечать на их вопросы о Кремле.

В награду он начал требовать удовольствия и для себя: сперва это выражалось в невинном поглощении мороженого, оплачиваемого дачницами, потом в преимущественном пользовании чужими качелями, гамаком, лодкой, крокетом. И, наконец, в частом повторении фразы: «Это мне нравится», – влекшей за собой переход в его собственность ружья Грегуара, открыток Ниночки, альбома Дусика, удочки Лёлика, и т. д. до бесконечности.

Чем больше портился Витя, тем ехиднее становились дачницы. По утрам, когда советские служащие уезжали в город, на балконе у спецдамы благоухал кофейник с мокко и слезился кусочек льда на янтарном деревенском масле. Сюда собирались нэпманши, и даже служащая Наркомпроса в отпуску, большая, гладкая, выстриженная, со слюнявыми губами, похожая на английского дога, шумно поднималась по ступеням, двигала стульями, садилась, простирала руки к салфеточкам с бахромой, блюдечкам, сахарнице, молочнику, и всё это делала так, будто за ней была погоня на автомобилях. Спецдама перетирала мытые чашки, щипчиками накладывала в них сахар, и когда из кофейника лилась душистая струйка, от сахара кверху ползли тончайшие вьющиеся дорожки и расходились наверху сладкими веерами. Найдите-ка теперь дома, где всё это случается, где сахар пахнет в саксонской чашке, где бахрома у салфеточек выглажена и отливает синевой.

– Да, знаете ли, такого кофе, как у вас… – неизменно начинала служащая, разрезая пополам поджаристый калач и густо намазывая его маслом. – Нужна культура, чтоб подать такой кофе.

Вслед за маслом на калач посыпалась соль, потом обе стороны складывались вместе и подносились ко рту, в то время как перед гостьей ставилась чашка с густыми сливками на коричневом фоне мокко.

Нэпманши косились на спецдаму завистливо. Тайна этой кофейной культуры щемила их самолюбие. Они уставляли по утрам стол икрой, ветчиной, редиской, паштетом, пирожками, маслинами, всяким сдобным печеньем. Но всё это меркло, не возбуждало аппетита, казалось мещанским перед белоснежной сервировкой спецдамы и перед её кофе, к которому подавалось одно только масло, калачи и соль.

– Не думайте, что наша власть этого не понимает, – улыбнулась хозяйка, – что бы там ни говорили, а хорошее всем нравится. Возьмите воспитание детей. Они могут сколько угодно ругать Европу, но, как только доходит до дела, Европа у них на первом месте. Как бы назвали нас, грешных, если бы мы осмелились послать своих детей учиться за границу? А знаете ли, душечка, что такой-то (взгляд по сторонам, понижение голоса, губы складываются сердечком и приближаются к уху соседки)… воспитывает своего сына в колледже?

– Да что вы! Какой позор! – служащая Наркомпроса всплёскивает руками.

– Ничего не позор, а наоборот, очень умно. А такой-то (новый шёпот) обоих детей держит в Германии, а такой-то – в Швейцарии, а такой-то… Ну, право же, это лучше, чем растить подобное ужасное, ужасное чудовище, лишённое малейшего воспитания. Посмотрите, как он отвратителен. Витенька, Витенька, иди сюда, голубчик, мы по тебе соскучились!

Мальчик с вымазанными в глине коленями, растрёпанный, гогоча беспричинно, медленно подошёл к балкону. За ним прибежали щеголеватые, модно одетые, чистенькие дети нэпманш и хозяйки: девочки в узких вязаных платьицах, с вышитыми кармашками – подарок belle soeur из Парижа, мальчики в белых полотняных костюмах из частного магазина на Петровке.

– Мама, Витя говорит, что умеет делать шахты, и у него есть динамит!

– Нет, Витенька, нет! – в испуге вскрикнула спецдама. – Мы знаем, что ты умеешь. Но этого ни в каком случае нельзя. Покажи нам что-нибудь другое! Знаете, милая (она многозначительно повернулась к служащей Наркомпроса), Витя – замечательный мальчик. Он умеет стрелять, плавать, усмирять быков. Конечно, мы не позволяем ему подвергаться опасности, а то бы он показал вам такие чудеса…

– Я умею прыгать с третьего этажа! – хрипло произнёс Витенька, ни на кого не глядя. Он знал, что от него ждут этих слов. Он перехвастался уже всеми подвигами, какие вычитал из своей детской библиотечки. Хвастаться можно было безнаказанно: все боятся его папы и ни за что не дадут ему сделать себе хотя бы царапину. Он поднял голову, посмотрел на крышу дачи, – как раз три этажа, выход из чердачного окна, плоский карниз, на котором можно геройски вытянуться, задрать обе руки кверху, ухнуть.

– Я прыгну с крыши! – воинственно крикнул Витя, повернулся и побежал к кухне, откуда можно было пробраться на чердак.

– Проследите, милая, за его манерами, – не громко, но брезгливо и ясно проговорила спецдама, – это какой-то ярмарочный шут: ни самолюбия, ни правдивости, ни достоинства. Я прямо иной раз со смеху надрываюсь.

Она поглядела наверх и сделала самое серьёзное лицо:

– Витенька, ах, какой мальчик! Ты опять! Ну, верим, верим, сейчас же уходи с крыши!

Но, прежде чем она кончила фразу, прежде чем Витенька проделал свой геройский взмах и ушёл с крыши, прежде чем служащая Наркомпроса успела создать подходящее выражение лица, перед балконом появился небольшой человек с круглым ясным лбом, с курчавыми волосами и в заграничных очках – отец Вити, человек из Кремля.

Он вернулся на дачу в автомобиле, поискал мальчика, не нашёл, через боковую калитку, мимо огородов спустился к соседям и хотел кликнуть сына, как невольно остановился. Он стал нечаянным свидетелем разыгравшейся сцены и выслушал весь разговор за кофе от первого до последнего слова. Подняв голову, он посмотрел на сына и увидел его лицо. Витя стоял на крыше ни жив ни мёртв. Коленки его тряслись. Скуластое детское лицо с узкими глазами хранило снаружи все усвоенные пороки, как держат на тарелке орехи, – бесхитростно и с полным неумением попрятать их: тут были тщеславие, трусость, наивность, хвастливость, растерянность, готовность сделать, как требуют, простоватость сбитого с толку существа.

– Ну, – выразительно произнёс отец, не спуская глаз с сына, – прыгай!

– Витенька, папа шутит! – обворожительно крикнула спецдама. – Беги скорей, беги с крыши!

Человек из Кремля не повёл и бровью. Витя на крыше не шевельнулся.

Оба – отец и сын – неотступно глядели друг на друга.

– Ну, – медленно повторил отец, – прыгай! Раз, два, тр…

Мальчик взмахнул руками и отчаянно прыгнул с крыши. Он упал на круглый газон. Визжащие дамы столпились вокруг него.

На серой, пыльной траве лежала круглая голова с лицом, повёрнутым кверху, – лицом, похожим на тарелку, с которой одним взмахом смахнули, как орехи сбросили, все его детские пороки, и вместо тщеславия, хвастовства, трусости, тупости на скуластой мордочке расцвели два глаза, виновато, но с хитринкой удовольствия скользнувшие в отцовские глаза. Но губы Витины были бледны и плачущи. У Вити была вывихнута нога.

Человек в очках нагнулся над своим мальчиком и положил ему руку на лоб. Потом поднял его нескладное тело, прижал к себе и унёс.

Мирра Лохвицкая (Мария Александровна Лохвицкая) (1869–1905)

Если б счастье моё было вольным орлом,
Если б гордо он в небе парил голубом, –
Натянула б я лук свой певучей стрелой,
И живой или мёртвый, а был бы он мой!

Если б счастье моё было чудным цветком,
Если б рос тот цветок на утёсе крутом, –
Я достала б его, не боясь ничего,
Сорвала б и упилась дыханьем его!

Если б счастье моё было редким кольцом
И зарыто в реке под сыпучим песком, –
Я б русалкой за ним опустилась на дно,
На руке у меня заблистало б оно!

Если б счастье моё было в сердце твоём, –
День и ночь я бы жгла его тайным огнём,
Чтобы, мне без раздела навек отдано,
Только мной трепетало и билось оно!

Критерии оценивания	Баллы
Целостность проведённого анализа в единстве формы и содержания; наличие/отсутствие ошибок в понимании текста. Шкала оценок: 0 – 5 – 10 – 15	15
Общая логика и композиция текста, его стилистическая однородность. Шкала оценок: 0 – 3 – 7 – 10	10
Обращение к тексту для доказательств, использование литературо ведческих терминов. Шкала оценок: 0 – 2 – 3 – 5	5
Историко-культурный контекст, наличие/отсутствие ошибок в фоно вом материале. Шкала оценок: 0 – 2 – 3 – 5	5
Наличие/отсутствие речевых, грамматических, орфографических и пунктуационных ошибок (в пределах изученного по русскому языку материала). Шкала оценок: 0 – 2 – 3 – 5	5
Максимальный балл	40

Для удобства оценивания предлагаем ориентироваться на школьную четырёхбалльную систему. Так, при оценке по первому критерию 0 баллов соответствуют «двойке», 5 баллов – «тройке», 10 баллов – «четвёрке» и 15 баллов – «пятёрке». Безусловно, возможны промежуточные варианты (например, 8 баллов соответствуют «четвёрке с минусом»).

Максимальный балл за все выполненные задания – 70.

«-Эта княжна Мери прехорошенькая, - сказал я ему. - У неё такие бархатные глаза - именно бархатные, я тебе советую присвоить это выражение, говоря об её глазах: нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в её зрачках. Я люблю эти глаза без блеска, они так мягки, они будто бы тебя гладят… - Впрочем, кажется, в её лице только и есть хорошего… А что, у неё зубы белы? Это очень важно. <…>

Ты говоришь об хорошенькой женщине, как об англинской лошади, - сказал Грушницкий с негодованием.

Mon cher, - отвечал я ему, стараясь подделаться под его тон: - je méprise les femmes pour ne pas les aimer, car autrement la vie serait un mélodrame trop ridicule» [Милый мой, я презираю женщин, чтобы не любить их, потому что иначе жизнь была бы слишком смехотворной мелодрамой].

Конечно, Печорин «шутит» с Грушницким, нарочито цинично отзываясь о девушке, привлёкшей внимание приятеля и будущего врага. Но в наигранно-пышной фразе о презрении к женщинам, не случайно произнесённой по-французски (на языке, предписанном светским этикетом и отмеченном условностью, литературностью), может заключаться и вполне серьёзная мысль. В конце концов, разве в том, как лермонтовский герой ведёт себя с женщинами и отзывается о них, нет хотя бы малой толики презрения? Ну, например: «Одно мне всегда было странно; я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? - оттого ли, что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это - магнетическое влияние сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?

Надо признаться, что я, точно, не люблю женщин с характером: их ли это дело!..»

Или разве совсем уж несерьёзен Печорин, когда делает такое заключение, отнюдь не свидетельствующее об уважительном отношении к прекрасному полу: «Чего женщина не сделает, чтоб огорчить соперницу? Я помню, одна меня полюбила за то, что я любил другую. Нет ничего парадоксальнее женского ума: женщин трудно убедить в чём-нибудь, надо их довести до того, чтобы они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предубеждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своём все школьные правила логики. Например, способ обыкновенный:

Этот человек любит меня - но я замужем, - следовательно, не должна его любить.

Способ женский:

Я не должна его любить - ибо я замужем, - но он меня любит, - следовательно… тут несколько точек, ибо рассудок уж ничего не говорит, а говорят большею частию язык, глаза и, вслед за ними, сердце, если оное имеется.

С тех пор, как поэты пишут и женщины их читают <…>, их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же поэты за деньги величали Нерона полубогом…»

И Печорин, женщин, по собственному признанию, любящий более всего на свете, сейчас не иронизирует: «<…> Ведь я не в припадке досады и оскорблённого самолюбия стараюсь сдёрнутьс них то волшебное покрывало, сквозь которое лишь привычный взор проникает. Нет, всё, что я говорю о них, есть только следствие -

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет.»

В подкрепления собственного нелицеприятного и не очень лестного суждения о дамах Григорий Александрович ссылается на мнение доктора Вернера: «Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своём «Освобождённом Иерусалиме». «Только приступи, - говорил он, - на тебя полетят со всех сторон такие страсти, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо; мало-помалу чудовища исчезают, и открывается перед тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветёт зелёный мирт, - зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет, и обернёшься назад!»

Итак, у читателя есть некоторые основания полагать, что в отношении Печорина к женщинам заключена доля цинизма и что, соответственно, Григорий Александрович может отзываться «о хорошенькой женщине, как об англинской лошади» не только чтобы побесить Грушницкого. Не оценивает ли и вправду Печорин женскую прелесть по цвету глаз и размеру зубов? (Хотя, конечно, конечно не только таким образом - но и таким - тоже!)

Впрочем, соотнесение женщины с лошадью обнаруживается не только в описании этой беседы Печорина с Грушницким. Эта параллель повторяется в романе Лермонтова столь часто, столь настойчиво (почти «навязчиво»), что её никак нельзя счесть случайною.

Итак, примеры.

В «Бэле», первой главе «Героя нашего времени» простодушный Максим Максимыч, восхищённо вспоминает коня Казбича Карагёза, сравнивая глаза скакуна с глазами прекрасной горской княжны; как тут не вспомнить рассуждения Печорина о глазах княжны Мери, вызывающие возмущение Грушницкого: «А лошадь его славилась в целой Кабарде, - и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром ему завидовали все наездники и не раз пытались её украсть, только не удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги - струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы <…>».

Этот взгляд, позволяющий обнаружить общее в лошади и женщине, роднит Максима Максимыча с «естественными людьми» - горцами. В песне, которую поёт Казбич, конь сравнивается с прекрасной женщиной, и сравнение это не в пользу красавицы: «Долго, долго молчал Казбич; наконец, вместо ответа, он затянул старинную песню вполголоса:

Много красавиц в ауле у нас,

Звёзды сияют во мраке их глаз.

Сладко любить их - завидная доля;

Но веселей молодецкая воля.

Золото купит четыре жены,

Конь же лихой не имеет цены:

Он и от вихря в степи не отстанет,

Он не изменит, он не обманет.»

Это были прямые сопоставления. Но в «Герое нашего времени» немало и сходных событий, ситуаций, в которых сходная роль отведена женщинам и лошадям. Первый приходящий на память пример - похищение Бэлы. Азамат привозит Бэлу Печорину в обмен на помощь в похищение Казбичева коня. Получается простая схема из курса политэкономии: «товар (Бэла) = товар (Карагез)». Обмениваемые товары, как известно, должны быть эквивалентны…

Лошадь и Бэла ещё раз встретятся в одном и том же эпизоде романа. Рассказывает Максим Максимыч: «Смотрю: Печорин на скаку приложился из ружья… <…> …Выстрел раздался, и пуля перебила заднюю ногу лошади; она сгоряча сделала ещё прыжков десять, споткнулась и упала на колени. Казбич соскочил, и тогда мы увидели, что он держал на руках своих женщину, окутанную чадрою… Это была Бэла… бедная Бэла! - Он что-то нам закричал по-своему и занёс над нею кинжал… Медлить было нечего: я выстрелил в свою очередь, наудачу <…>. Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая лошадь и возле неё Бэла <…>».

Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся…

Да, помню! - сказал он, почти тотчас принуждённо зевнув…».

Пример второй: «За несколько вёрст от Есентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято - вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два ворона. - Я вздохнул и отвернулся!..»

Оба раза - вздохнул и отвернулся…

И ещё одна цитата. Печорин, желая досадить княжне Мери, покупает ковёр, который желала приобрести княжна Мери, и покрывает им, как попоной, свою лошадь: «Вчера я её встретил в магазине Челахова; она торговала чудесный персидский ковёр. Княжна упрашивала свою маменьку не скупиться: этот ковёр так украсил бы её кабинет!.. Я дал 40 рублей лишних и перекупил его; за это я был вознаграждён взглядом, где блистало самое восхитительное бешенство. Около обеда я велел нарочно провести мимо её окон мою черкесскую лошадь, покрытую этим ковром. Вернер был у них в это время и говорил мне, что эффект этой сцены был самый драматический. Княжна хочет проповедовать против меня ополчение; я даже заметил, что уж два адъютанта при ней со мною очень сухо кланяются, однако всякий день у меня обедают».

В пренебрежении женской душой, её миром Печорин похож на горцев. Кстати, лермонтовский герой желает походить на горца и щеголяет своей «черкесской» посадкой и щегольской горской одеждой: «Я думаю, казаки, зевающие на своих вышках , видя меня скачущего без нужды и цели, долго мучились этою загадкой, ибо, верно, по одежде приняли меня за черкеса. Мне в самом деле говорили, что в черкесском костюме верхом я больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы. И точно, что касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный денди: ни одного галуна лишнего, оружие ценное в простой отделке, мех на шапке не слишком длинный, не слишком короткий; ноговицы и черевики пригнаны с всевозможной точностью; бешмет белый, черкеска тёмно-бурая. Я долго изучал горскую посадку: ничем нельзя так польстить моему самолюбию, как признавая моё искусство в верховой езде на кавказский лад. Я держу четырёх лошадей: одну для себя, трёх для приятелей, чтоб не скучно было одному таскаться по полям; они берут моих лошадей с удовольствием и никогда со мной не ездят вместе».

Кстати, и кличка любимого коня Печорина - Черкес.

Но «черкесский» облик лермонтовского героя - не более чем видимость и модничанье. Настоящий горец одет совсем не по-щегольски: «Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре».

Различно и отношение русского офицера, с одной стороны, и горцев, с другой, к скакунам. Горцы привязаны к своим лошадям, как самым дорогим друзьям, и владение лошадью - абсолютное счастье. Так счастлив Азамат, получив Карагеза, и так раздавлен горем Казбич, его лишившийся. Для Печорина лошадь - всё-таки средство передвижения, и не более. Он не может любить лошадь как горцы - беззаветно, пылко и яростно. Так он не может любить, кажется, и женщин. Обычно их любовь быстро наскучивает Григорию Александровичу. Так, он быстро охладел к Бэле. Горцу же Азамату - натуре цельной и страстной - украденный у Казбича конь, уж верно, не наскучит. Так что «товарообмен» между русским офицером и горским юношей оказался все-таки неэквивалентным…

На некоторые из параллелей между людьми и лошадями в лермонтовском романе обратила внимание Э.Г. Ге6рштейн. Сближение это охватывает не только женщин, но и мужчин. В частности, исследовательница обратила внимание на реакцию Печорина при виде трупов убитого им Грушницкого и загнанного главным героем коня: «Вот два трупа: человека и коня. Оба — жертвы Печорина. Они предстают ему в сходной ситуации: он проходит или проезжает мимо.

“Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза…

Отвязав лошадь, я шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели”.

Жест ужаса — “невольно закрыл глаза” — объяснён далее подробным описанием тяжёлого душевного состояния Печорина после убийства человека. На долю животного достаётся, однако, только вздох:

“За несколько вёрст от Есентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято - вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два ворона. - Я вздохнул и отвернулся!..”

Как тонко здесь отмечена разница между отношением европейца к человеку и животному!» (Герштейн Э.Г. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. М., 1976. С. 73-74).

Параллель подмечена точно, но с выводами известной исследовательницы творчества и биографии Лермонтова согласиться трудно. Конечно, Печорин не привязан к своему коню так, как Казбич к Карагёзу, и убийство Грушницкого для него, пусть и безмерно далёкого от христианской любви к ближнему, значит много больше, чем смерть коня. Однако это банальность, самоочевидность (да, отношение европейца к смерти человека и животного различно!), констатация которой в романе была бы абсолютно излишней. Показательно и небанально, «информативно» как раз сходство реакций, телодвижений. Мёртвое тело человека Печорину неприятно, как и труп павшего коня; в обоих случаях лермонтовский герой не желает видеть своих жертв.

Интересно, однако, что и в самом Печорине сторонний взгляд обнаруживает и женственные черты, и «породу». Сам Григорий Александрович соотнесён и с женщиной, и с лошадью. Эти ассоциации были отмечены А. Ханзен-Лёве в статье на немецком языке, перевод заглавия которой по-русски звучит так: «Печорин как женщина и лошадь и прочее о романе Лермонтова “Герой нашего времени”» (журнал «Russian Literature». 1992. Vol. 31. No 4; vol. 33. No 4).

Действительно, наблюдательный и любопытствующий мнимый автор романа (обычно именуемый «странствующим офицером») находит в Печорине «какую-то нервическую слабость; он сидел, как сидит Бальзакова тридцатилетняя кокетка на своих пуховых креслах после утомительного бала». Кожа Печорина «имела какую-то женскую нежность». Наконец, «несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были чёрные — признак породы в человеке, так, как чёрная грива и чёрный хвост у белой лошади». Смысл этих наблюдений, по-видимому, таков: в Печорине, несмотря на железную силу воли, храбрость и холодный ум, присутствуют и женственный нарциссизм, и незащищённость перед жизнью. Он, стремящийся подчинить себе других, сам несвободен: ни от собственного «несносного характера» и страстей, ни от стесняющих его обстоятельств. Его жертвы — преимущественно женщины: Бэла, княжна Мери, Вера; им загублен конь. Из мужчин в романе жертвой печоринской мстительности оказывается только Грушницкий, в поведении и в описании внешности которого отчётливо просматривается женственность: «он хорошо сложён, смугл и черноволос», рисуется и любуется собой, экзальтирован. Печорин — персонаж, как бы фокусирующий, вбирающий в себя черты большинства других героев романа, и даже с Грушницким у него есть нечто общее. Печорин любил подвергать других жестокому анализу и холодной оценке. И вот он сам становится предметом такого отношения, и в нём самом выявляются черты, приписываемые им другим, прежде всего женщинам.
© Все права защищены

Михаил Лермонтов сочетал в себе редкие дарования: виртуозное стихосложение и мастерство прозаика. Его роман известен ничуть не меньше, чем его лирика и драма, а может и больше, ведь в «Герое нашего времени» автор отразил болезнь целого поколения, исторические особенности своей эпохи и психологизм героя-романтика, ставшего голосом своего времени и самобытным проявлением русского романтизма.

Создание романа «Герой нашего времени» покрыто тайной. Нет ни одного документального подтверждения точной даты начала написания этого произведения. В своих записках и письмах писатель умалчивает об этом. Принято считать, что окончание работы над книгой датируется 1838 годом.

Первыми были «Бэла» и «Тамань». Дата выпуска этих глав приходится на 1839 год. Они, как самостоятельные повести, публиковались в литературном журнале «Отечественные записки» и имели огромный спрос у читателей. В феврале 1840 появляется «Фаталист», в конце которой редакторы обещают скорый выход целой книги Лермонтова. Автор дописал главы «Максим Максимыч» и «Княжна Мэри» и в мае того же года выпустил роман «Герой нашего времени». Позднее он еще раз издал свой труд, но уже с «предисловием», в котором дал своеобразный отпор критике.

Изначально М.Ю. Лермонтов не задумывал данный текст как что-то целостное. Это были своего рода путевые заметки, со своей историей, на которые его вдохновил Кавказ. Только после успеха повестей в «Отечественных записках» писатель дописал еще 2 главы и соединил все части общим сюжетом. Следует отметить, что писатель очень часто бывал на Кавказе, поскольку с детства здоровье его было слабым, и бабушка, опасаясь смерти внука, часто привозила его в горы.

Смысл названия

Заглавие уже вводит читателя в курс дела, открывая истинные замыслы художника. Лермонтов с самого начала предвидел, что критики сочтут его произведение личным откровением или же банальной беллетристикой. Поэтому он решил сразу же обозначить суть книги. Смысл названия романа «Герой нашего времени» заключается в том, чтобы заявить тему произведения – изображение типичного представителя 30-х годов 19 века. Произведение посвящено не личной драме какого-то выдуманного персонажа, а тому, что чувствовало целое поколение. Григорий Печорин вобрал в себя все тонкие, но аутентичные для молодых людей той эпохи, характеристики, позволяющие понять атмосферу и трагедию личности того времени.

О чем книга

В романе М.Ю. Лермонтова ведется повествование о жизни Григория Печорина. Он – дворянин и офицер, о нем мы впервые узнаем «из уст» Максима Максимыча в главе «Бэла». Старый солдат поведал читателю об эксцентричности своего молодого приятеля: всегда добивается своих целей, чего бы ему это не стоило, при этом не боится общественного осуждения и даже боле серьезных последствий. Выкрав прекрасную горянку, он жаждал ее любви, которая со временем зародилось в сердце Бэлы, другой вопрос, что Григорию это стало уже не надо. Своим безрассудным поступком он в один миг подписал смертный приговор девушке, ведь позднее Казбич в порыве ревности, решает увезти красавицу от похитителя, а когда поймет, что с женщиной в руках ему не уйти – смертельно ранит ее.

В главе «Максим максимыч» раскрывается холодность и чувственный барьер Григория, которые он не готов переступить. Печорин очень сдержанно приветствует старого друга — штабс-капитана – чем очень сильно огорчает старика.

Глава «Тамань» приоткрывает завесу совести героя. Григорий искренне раскаивается, что влез в дела «честных контрабандистов». Волевая сила характера так же показана в этом фрагменте в момент борьбы в лодке с Ундиной. Наш герой любознателен и не хочет оставаться в неведение дел, происходящих вокруг него, именно поэтому он следует за слепым мальчиком посередине ночи, допрашивает девушку на предмет ночных деяний ее бадны.

По-настоящему таинства души Печорина открываются в части «Княжна Мэри». Здесь он подобно Онегину, что от скуки «волочился» за дамами, принимается разыгрывать пылкого влюбленного. Смекалка и чувство справедливости героя в момент дуэли с Грушницким поражают читателя, ведь в холодной душе живет и жалость, Григорий давал шанс товарищу на раскаяние, но тот его упустил. Главная линия в этой главе — любовная. Мы видим героя любящим, все-таки он умеет чувствовать. Вера растопила все «льды», заставив старые чувства загореться еще ярче в сердце избранника. Но жизнь его не создана для семьи, его образ мыслей и свободолюбие косвенно влияют на исход отношений с возлюбленной. Всю жизнь Печорин разбивал сердца молоденьких дам, а теперь он получает от судьбы «бумеранг». Она не уготовила для светского франта семейного счастья и тепла домашнего очага.

В главе «Фаталист» ведутся рассуждения о предначертании человеческой жизни. Печорин вновь проявляет мужество, проникая в дом к казаку, зарубившему шашкой Вулича. Здесь нам представлены размышления Григория о судьбе, о предопределении и о смерти.

Основные темы

Лишний человек. Григорий Печорин — умный, интеллигентный юноша. Он не показывает эмоциональности, как бы сильно сам не захотел этого. Холодность, расчетливость, циничность, умение анализировать все свои поступки – эти качества выделяют молодого офицера из всех персонажей романа. Он всегда в окружении какого-либо общества, но всегда там «чужой». И дело не в том, что героя не принимает высший свет, отнюдь, он становится объектом внимания каждого. Но он сам себя отодвигает от окружения, и причина кроется в его развитии, которое ушло дальше «века сего». Склонность к анализу и трезвому рассуждению – вот, что поистине выдает в Григории личность, а, значит, и объяснение его неудач в «социальной» сфере. Люди, которые видят больше, чем мы хотим показывать, нам никогда не понравятся.

Печорин сам признается, что избалован высшим светом, в нем же и причина пресыщения. После освобождения от опеки родителей Григорий, как и многие молодые люди любого времени, начинает изучать удовольствия жизни, доступные за деньги. Но нашему герою быстро наскучивают эти развлечения, разум гложет скука. Ведь и княжну Мэри он влюбляет в себя ради потехи, ему это было не нужно. От скуки Печорин начинает играть в крупные «игры», невольно разрушая судьбы людей вокруг себя. Так, Мэри остается с разбитым сердцем, Грушницкий убит, Бэла стала жертвой Казбича, Максим Максимыч «обезоружен» холодностью героя, «честным» контрабандистам приходится покинуть любимый берег и оставить слепого мальчика на волю судьбы.

Судьба поколения

Роман был написан в период «безвременья». Тогда потеряли смысл светлые идеалы деятельных и активных людей, которые мечтали изменить страну к лучшему. Государство в ответ надругалось над этими благами намерениями и показательно наказало декабристов, поэтому вслед за ними пришло потерянное поколение, разочаровавшееся в служении родине и пресыщенное светскими увеселениями. Их не могли удовлетворить врожденные привилегии, они же прекрасно видели, что все остальные сословия прозябают в невежестве и нищете. Но помочь им дворяне не могли, с их мнением не считались. И в лице своего героя Григория Печорина М.Ю. Лермонтов собирает пороки той апатичной и праздной эпохи, не случайно роман назван «Герой нашего времени».

Юноши и девушки получали должное воспитание и образование, но реализовать свои возможности было невозможно. Из-за этого молодость их проходит не за удовлетворением амбиций путем достижения целей, а за постоянными весельями, отсюда и берет начало пресыщение. Но Лермонтов не корит своего героя за его действия, задача произведения состоит в другом – писатель старается показать, как Григорий пришел к такому положению дел, он старается показать психологические мотивы, по которым персонаж действует тем или иным образом. Конечно, ответом на вопрос является эпоха. После неудач декабристов, казней лучших представителей общества молодые люди, на глазах которых вершилось подобное, никому не верили. Их приучили к хладности разума и чувств, сомнению во всем. Люди живут, оглядываясь по сторонам, но при этом, не выказывая виду. Эти качества и вобрал в себя герой романа М.Ю. Лермонтова — Печорин.

В чем смысл?

Когда читатель впервые знакомится с Печориным, у него появляется антипатия к герою. В дальнейшем эта неприязнь уменьшается, нам раскрываются новые грани души Григория. Его действия оценивает не автор, а рассказчики, но и они не судят юного офицера. Почему? В ответе на этот вопрос и кроется смысл романа «Герой нашего времени». М.Ю. Лермонтов своим произведением дает отпор николаевскому времени, а через образ лишнего человека показывает, к чему человека приводит «страна рабов, страна господ».

Кроме того, в произведении автор в подробностях описал романтического героя в российских реалиях. Тогда это направление было популярно в нашей стране, поэтому многие художники слова пытались воплотить свежие тенденции в искусстве и философские веяния в литературе. Отличительной чертой новаторского мотива был психологизм, которым как раз и прославился роман. Для Лермонтова образ Печорина и глубина его изображения стали необыкновенной творческой удачей. Можно сказать, что идеей книги является психоанализ его поколения, завороженного и вдохновленного романтизмом (статья « » подробнее расскажет вам об этом).

Характеристика главных героев

Княжна Мэри – не обделенная красотой девушка, завидная невеста, любит мужское внимание, хоть и не выдает этого желания, в меру горда. Прибывает с матерью в Пятигорске, где и знакомится с Печориным. Влюбляется в Григория, но безответно.
Бэла – черкешенка, дочь князя. Ее красота не похожа на красоту девушек высшего света, это что-то необузданное и дикое. Печорин замечает прекрасную Бэлу на свадьбе у князя и тайком крадет ее из дома. Она горда, но после долгих ухаживаний Григория ее сердце оттаяло, позволив любви овладеть им. Но ему она уже стала не интересна, ведь только запретный плод действительно сладок. Погибает от руки Казбича. мы описали в сочинении.
Вера – единственный человек, который любит Печорина таким, какой он есть, со всеми недостатками и странностями. Когда-то Григорий любил ее в Петербурге, и, встретив снова в Пятигорске, вновь испытывает к Вере теплые и сильные чувства. Она же имеет сына и была дважды замужем. Второму мужу в порыве переживаний на фоне дуэли Печорина с Грушницким она рассказывает о ее связи с Григорием. Супруг увозит Веру, а любовник сгорает в бесплодных попытках догнать возлюбленную.
Печорин – молодой офицер, дворянин. Григорию было дано блестящее образование и воспитание. Он эгоистичен, холоден сердцем и разумом, анализирует каждое действие, умен, красив и богат. Доверяет только себе, он разочарован в дружбе и браке. Несчастен. Подробнее его разобран в сочинении на эту тему.
Грушницкий – молодой юнкер; эмоционален, страстен, обидчив, глуп, тщеславен. Его знакомство с Печориным происходит на Кавказе, подробности этого в романе умалчиваются. В Пятигорске вновь сталкивается со старым приятелем, на этот раз у молодых людей одна узкая дорога, с которой кому-то придется сойти. Причиной ненависти Грушницкого к Григорию стала княжна Мэри. Даже подлый план с незаряженным пистолетом не помогает юнкеру избавиться от соперника, и он погибает сам.
Максим Максимыч – штабс-капитан; очень добрый, открытый и умный. Знакомится с Печориным во время службы на Кавказе и искренне полюбил Григория, хотя и не понимал его странностей. Ему 50 лет, холостяк.

Герои-двойники в романе

В романе «Герой нашего времени» представлено 3 двойника главного героя – Григория Печорина – Вулич, Вернер, Грушницкий.

С Грушницким нас знакомит автор в начале главы «княжна Мэри». Данный персонаж всегда находится в игре «трагического спектакля». На каждый вопрос он всегда имеет заготовленную красивую речь, сопровождающуюся жестами и жизнеутверждающей позой. Как ни странно, именно это и делает его двойником Печорина. Но поведение юнкера, скорее, пародия на поведение Григория, нежели его точная копия.

В этом же эпизоде читатель знакомится с Вернером. Он врач, его взгляды на жизни весьма циничны, но основаны они не на внутренней философии, как у Печорина, а на врачебной практике, которая явственно говорит о смертности любого человека. Мысли молодого офицера и врача похожи, что и зарождает дружбу между ними. Доктор, как и Григорий, скептик, причем его скепсис гораздо сильнее Печоринского. Чего не скажешь о его цинизме, который только «на словах». Герой достаточно холодно относится к людям, он живет по принципу «а вдруг завтра умрешь», в общении с окружением выступает в роли покровителя. В руках у него зачастую оказываются «карты» человека, расклад которых делать ему, ведь он отвечает за жизнь пациента. Так же и Григорий играет судьбами людей, но ставит на кон и свою жизнь.

Проблемы

Проблема поиска смысла жизни. На протяжении всего романа Григорий Печорин ищет ответы на вопросы бытия. Герой чувствует, что не достиг чего-то высокого, но вот вопрос, чего? Он старается заполнить свою жизнь интересными моментами и интригующими знакомствами, испытать весь спектр своих возможностей, и в этих стремлениях к самопознанию губит других людей, поэтому теряет ценность собственного существования и бездарно тратит отведенное время.
Проблема счастья. Печорин в своем журнале напишет, что удовольствие и настоящее чувство счастья – насыщенная гордость. Он не приемлет легкодоступность. Несмотря на то, что он имеет все аспекты для насыщения своей гордости – он несчастен, поэтому герой и пускается во всякие авантюры, надеясь хоть в этот раз достаточно потешить свое самолюбие, чтобы стать счастливым. Но становится лишь удовлетворенным, и то ненадолго. Истинная гармония и радость ускользают от него, так как Григорий отрезан обстоятельствами от созидательной деятельности и не видит ценности в жизни, как и возможности проявить себя, принести обществу пользу.
Проблема безнравственности. Григорий Печорин был слишком рьяным циником и эгоистом, чтобы остановить себя в игре с человеческими жизнями. Мы видим постоянные размышления героя, он анализирует каждое действие. Но находит, что ни к любовному счастью, ни к крепкой долговременной дружбе не способен. Его душа наполнена недоверчивостью, нигилизмом и усталостью.
Социальная проблематика. Например, очевидна проблема несправедливого политического строя. Через своего героя М.Ю. Лермонтов передает потомкам важный посыл: личность в условиях постоянных ограничений и жесткой деспотичной власти не развивается. Писатель не судит Печорина, его цель показать, что таковым он стал под влиянием времени, в котором родился. В стране с огромным количеством нерешенных социальных вопросов такие явления – не редкость.

Композиция

Повести в романе «Герой нашего времени» расположены не в хронологическом порядке. Сделано это для того, чтобы более глубоко раскрыть образ Григория Печорина.

Так, в «Бэле» рассказ ведется от лица Максим Максимыча, штабс-капитан дает свою оценку молодому офицеру, описывает их взаимоотношения, события на Кавказе, приоткрывая одну часть души приятеля. В «Максим Максимыче» повествователем выступает офицер, в разговоре с которым старый солдат и вспоминал Бэлу. Здесь мы получаем описания внешности героя, поскольку видим его глазами чужого человека, который, естественно, сначала сталкивается с «оболочкой». В «Тамани», «Княжне Мэри» и «Фаталисте» о себе рассказывает сам Григорий – это его путевые заметки. В этих главах подробно описаны его душевные перевороты, его мысли, чувства и желания, мы видим, почему и как он приходит к тем или иным поступкам.

Интересно, что роман начинается с рассказа о событиях на Кавказе и заканчивается там же – кольцевая композиция. Автор сначала демонстрирует нам оценку героя чужими глазами, а потом уже раскрывает особенности устройства души и разума, найденные в результате самоанализа. Повести выстроены не в хронологическом, а в психологическом порядке.

Психологизм

Лермонтов открывает читателям глаза на внутренние составляющие души человека, мастерски анализируя личность. Необычной композицией, сменой повествователя, героями-двойниками автор раскрывает таинства сокровенного внутреннего мира героя. Это и называется психологизмом: повествование направлено на то, чтобы изобразить личность, а не события или явление. Акцент смещается с действия на того, кто его выполняет и на то, зачем и почему он это делает.

Лермонтов считал бедой начала 19 века робкое молчание людей, напуганных последствиями декабристского восстания. Многие были недовольны, но снесли обиду и не одну. Кто-то терпеливо страдал, а кто-то даже не подозревал о своих несчастьях. В Григории Печорине писатель воплотил трагедию души: отсутствие реализации своих амбиций и нежелание за нее бороться. Новое поколение разочаровалось в государстве, в обществе, в себе, но даже не попробовало что-то изменить к лучшему.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!