Мотив утраты тени в сказке Шамиссо «Удивительные приключения Петера Шлемеля. Лекция: Повесть Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля»

Фантастика служит автору для раскрытия бездуховности мира (тень и все, связанное с ней) и для введения новой темы – науки о природе (семимильные сапоги). Сказка здесь сочетается с повествованием о жизни обыкновенных людей. Фантастическая история становится отражением социальных отношений, при этом автор пытается уверить читателей, что герой – истинное лицо. Образ тени – символичен, однако автор не стремится раскрыть его значение – возможность различных толкований. Герой и общество неоднозначно воспринимают роль тени. Все это создает зловещий колорит эпохи, где тень означает добропорядочность, хотя ее обладатель может быть лишен чувства чести. Шлемиль попадает в окружение богатых, осознает свое ничтожество, это подготавливает его к «сделке с кошельком Фортуната». Но экстаз проходит быстро, и Шлемиль начинает понимать, что никаким богатством нельзя купить уважения и счастья.

Автор дает понять: хотя золото ценится дороже заслуг и чести и добродетели, но тень уважают еще больше, чем золото. Первая ступень познания связана с уяснением, что общество судит о человеке по внешним признакам, а благополучие не только в богатстве. Это осознание материальной сущности поступка.

Вторая ступень – результат духовного прозрения, это уже самоосуждение, он расстался с тенью ради золота, «поступился совестью ради богатства». Но! Является ли тень эквивалентом совести? Бесчестные люди тоже обладают тенью – следовательно, тень не является эквивалентом нравственности, но только ее внешним признаком. Однако его тень становится для Шлемиля источником подлинных духовных страданий, а значит даже неосознанный проступок влечет за собой наказание, для этого не обязательны контракты с совестью.

Оставив вопрос «тени» спорным, автор углубляется в чисто романтическую плоскость: Шлемиль становится странником. Тема странничества возникла на первом этапе романтизма и была связана с духовным совершенствованием. Теперь герой-странник стал ученым-естествоиспытателем. Наука была чужда «мечтаниям» первой волны. Однако здесь наука имеет непосредственное отношение к природе, а тема природы и связи с ней человека всегда были в поле зрения романтиков. Следовательно, Шамиссо, отступая от романтического канона, вместе с тем остается в его рамках.

С темой странничества у романтиков соединяется тема одиночества. Шлемиль не может стать таким, как диктует обычай.

Краткое содержание:

Германия, начало XIX в. После долгого плавания Петер Шлемиль прибывает в Гамбург с рекомендательным письмом к господину Томасу Джону. В числе гостей он видит удивительного человека в сером фраке. Удивительного потому, что этот человек один за другим вынимает из кармана предметы, которые, казалось бы, никак не могут там поместиться, - подзорную трубу, турецкий ковер, палатку и даже трех верховых лошадей. В бледном лице человека в сером есть что-то необъяснимо жуткое. Шлемиль хочет незаметно скрыться, но тот настигает его и делает странное предложение: он просит Шлемиля отдать свою тень в обмен на любое из сказочных сокровищ - корень мандрагоры, пфенниги-перевертыши, скатерть-самобранку, волшебный кошелек Фортунато. Как ни велик страх Шлемиля, при мысли о богатстве он забывает обо всем и выбирает волшебный кошелек.

Так Шлемиль теряет свою тень и тут же начинает жалеть о содеянном. Оказывается, что без тени нельзя и на улице показаться, потому что, «хотя золото ценится на земле гораздо дороже, чем заслуги и добродетель, тень уважают ещё больше, чем золото».

Свадьба сыграна. Минна стала женой Раскала. Оставив верного слугу, Шлемиль садится на коня и под покровом ночи удаляется от места, где «похоронил свою жизнь». Вскоре к нему присоединяется пеший незнакомец, который отвлекает его от грустных дум разговором о метафизике. В свете наступившего утра Шлемиль с ужасом видит, что его спутник - человек в сером. Он со смехом предлагает Шлемилю одолжить ему его тень на время пути, и Шлемилю приходится принять предложение, потому что навстречу идут люди. Воспользовавшись тем, что едет верхом, в то время как человек в сером идет пешком, он пытается удрать вместе с тенью, но та соскальзывает с лошади и возвращается к своему законному хозяину. Человек в сером с насмешкой заявляет, что теперь Шлемилю от него не избавиться, потому что «такому богачу тень необходима».

В глубокой пещере в горах между ними происходит решительное объяснение. Лукавый снова рисует заманчивые картины жизни, которую может вести богатый человек, разумеется, обладающий тенью, а Шлемиль разрывается «между соблазном и твердой волей». Он снова отказывается продать душу, гонит прочь человека в сером. Тот отвечает, что уходит, но если Шлемилю понадобится с ним увидеться, то пусть он только встряхнет волшебным кошельком. Человека в сером связывают с богатыми тесные отношения, он оказывает им услуги, но тень свою Шлемиль может вернуть, только заложив душу. Шлемиль вспоминает о Томасе Джоне и спрашивает, где он сейчас. Человек в сером вытаскивает из кармана самого Томаса Джона, бледного и изможденного. Его синие губы шепчут: «Праведным судом Божиим я был судим, праведным судом Божиим я осужден». Тогда Шлемиль решительным движением швыряет кошелек в пропасть и произносит: «Заклинаю тебя именем Господа Бога, сгинь, злой дух, и никогда больше не появляйся мне на глаза». В то же мгновение человек в сером встает и исчезает за скалами.

Так Шлемиль остается и без тени и без денег, но с души его спадает тяжесть. Богатство его больше не влечет. Избегая людей, он продвигается к горным рудникам, чтобы наняться на работу под землей. Сапоги изнашиваются в дороге, ему приходится купить на ярмарке новые, а когда, надев их, он снова пускается в путь, то вдруг оказывается на берегу океана, среди льдов. Он бежит и через несколько минут ощущает страшную жару, видит рисовые поля, слышит китайскую речь. Ещё шаг - он в глубине леса, где с удивлением узнает заботой становится вернуть тень. Он посылает на поиски виновника своего несчастья верного слугу Бенделя, и тот возвращается опечаленный - у господина Джона никто не может вспомнить человека в сером фраке. Правда, какой-то незнакомец просит передать господину Шлемилю, что уезжает и увидится с ним ровно через год и один день. Конечно, этот незнакомец и есть человек в сером. Шлемиль боится людей и проклинает свое богатство. Единственный, кто знает о причине его горя, это Бендель, который помогает хозяину как может, прикрывая его своей тенью. В конце концов Шлемилю приходится бежать из Гамбурга. Он останавливается в уединенном городке, где его принимают за короля, путешествующего инкогнито, и где он встречает красавицу Минну, дочь лесничего. Он проявляет величайшую осторожность, никогда не появляется на солнце и выходит из дому только ради Минны, а та отвечает на его чувство «со всем пылом неискушенного юного сердца». Но что может сулить доброй девушке любовь человека, лишенного тени? Шлемиль проводит ужасные часы в раздумьях и слезах, но не решается ни уехать, ни открыть возлюбленной свою страшную тайну. До срока, назначенного человеком в сером, остается месяц. В душе Шлемиля теплится надежда, и он сообщает родителям Минны о своем намерении через месяц просить её руки. Но роковой день наступает, тянутся часы тягостного ожидания, близится полночь, и никто не появляется. Шлемиль засыпает в слезах, потеряв последнюю надежду.

На следующий день берет расчет его второй слуга Раскал, заявив, что «порядочный человек не захочет служить господину, у которого нет тени», лесничий бросает ему в лицо то же обвинение, а Минна признается родителям, что давно подозревала об этом, и рыдает на груди у матери. Шлемиль в отчаянии бродит по лесу. Внезапно кто-то хватает его за рукав. Это человек в сером. Шлемиль обсчитался на один день. Человек в сером сообщает, что Раскал выдал Шлемиля, чтобы самому жениться на Минне, и предлагает новую сделку: чтобы получить обратно тень, Шлемиль должен отдать ему душу. Он уже держит наготове листочек пергамента и обмакивает перо в кровь, выступившую на ладони Шлемиля. Шлемиль отказывается - больше из личного отвращения, чем из соображений нравственности, а человек в сером вытаскивает из кармана его тень, бросает себе под ноги, и она послушно, как его собственная, повторяет его движения. В довершение искушения человек в сером напоминает, что ещё не поздно вырвать Минну из рук негодяя, достаточно одного росчерка пера. Он неотступно преследует Шлемиля, и наконец наступает роковая минута. Шлемиль больше не думает о себе. Спасти возлюбленную ценой собственной души! Но когда его рука уже тянется к пергаменту, он вдруг проваливается в небытие, а очнувшись, понимает, что уже поздно. Свадьба сыграна. Минна стала женой Раскала. Оставив верного слугу, Шлемиль садится на коня и под покровом ночи удаляется от места, где «похоронил свою жизнь». Вскоре к нему присоединяется пеший незнакомец, который отвлекает его от грустных дум разговором о метафизике. В свете наступившего утра Шлемиль с ужасом видит, что его спутник - человек в сером. Он со смехом предлагает Шлемилю одолжить ему его тень на время пути, и Шлемилю приходится принять предложение, потому что навстречу идут люди. Воспользовавшись тем, что едет верхом, в то время как человек в сером идет пешком, он пытается удрать вместе с тенью, но та соскальзывает с лошади и возвращается к своему законному хозяину. Человек в сером с насмешкой заявляет, что теперь Шлемилю от него не избавиться, потому что «такому богачу тень необходима».

Шлемиль продолжает путь. Повсюду его ждут почет и уважение - ведь он богач, да и тень у него прекрасная. Человек в сером уверен, что рано или поздно добьется своего, но Шлемиль знает, что теперь, когда он навеки потерял Минну, он не продаст душу «этой погани».

В глубокой пещере в горах между ними происходит решительное объяснение. Лукавый снова рисует заманчивые картины жизни, которую может вести богатый человек, разумеется, обладающий тенью, а Шлемиль разрывается «между соблазном и твердой волей». Он снова отказывается продать душу, гонит прочь человека в сером. Тот отвечает, что уходит, но если Шлемилю понадобится с ним увидеться, то пусть он только встряхнет волшебным кошельком. Человека в сером связывают с богатыми тесные отношения, он оказывает им услуги, но тень свою Шлемиль может вернуть, только заложив душу. Шлемиль вспоминает о Томасе Джоне и спрашивает, где он сейчас. Человек в сером вытаскивает из кармана самого Томаса Джона, бледного и изможденного. Его синие губы шепчут: «Праведным судом Божиим я был судим, праведным судом Божиим я осужден». Тогда Шлемиль решительным движением швыряет кошелек в пропасть и произносит; «Заклинаю тебя именем Господа Бога, сгинь, злой дух, и никогда больше не появляйся мне на глаза». В то же мгновение человек в сером встает и исчезает за скалами.

Шамиссо Адельберт

Удивительная история Петера Шлемиля

Юлиусу Эдуарду Гитцингу от Адельберта фон Шамиссо

Ты, Эдуард, не забываешь никого; ты, конечно, еще помнишь некоего Петера Шлемиля, которого в прежние годы не раз встречал у меня, - такой долговязый малый, слывший растяпой, потому что был неповоротлив, и лентяем, потому что был нерасторопен. Мне он нравился. Ты, конечно, не забыл, как однажды в наш «зеленый» период он, увильнул от бывших у нас в ходу стихотворных опытов: я взял его с собой на очередное поэтическое чаепитие, а он заснул, не дождавшись чтения, пока сонеты еще только сочинялись. Мне вспоминается также, как ты сострил на его счет. Ты уже раньше видел его, не знаю где и когда, в старой черной венгерке, в которой он был и на этот раз. И ты сказал:

«Этот малый мог бы почесть себя счастливцем, будь его душа хоть наполовину такой же бессмертной, как его куртка». Вот ведь какого неважного мнения все вы были о нем. Мне же он нравился.

От этого-то самого Шлемиля, которого я потерял из виду много лет назад, и досталась мне тетрадь, кою я доверяю теперь тебе. Лишь тебе, Эдуард, моему второму «я», от которого у меня нет секретов. Доверяю я ее лишь тебе и, само собой разумеется, нашему Фуке, также занявшему прочное место в моем сердце, но ему только как другу, не как поэту. Вы поймете, сколь неприятно мне было бы, если бы исповедь честного человека, положившегося на мою дружбу и порядочность, была высмеяна в литературном произведении и даже если бы вообще отнеслись без должного благоговения, как к неостроумной шутке, к тому, с чем нельзя и не должно шутить. Правда, надо сознаться, мне жаль, что эта история, вышедшая из-под пера доброго малого Шлемиля, звучит нелепо, что она не передана со всею силою заключенного в ней комизма умелым мастером. Что бы сделал из нее Жан-Поль! Кроме всего прочего, любезный друг, в ней, возможно, упоминаются и ныне здравствующие люди; это тоже надо принять во внимание.

Еще несколько слов о том, как попали ко мне эти листки. Я получил их вчера рано утром, только-только проснувшись, - странного вида человек с длинной седой бородой, одетый в изношенную черную венгерку, с ботанизиркой через плечо и, несмотря на сырую дождливую погоду, в туфлях поверх сапог, справился обо мне и оставил эту тетрадь. Он сказал, что прибыл из Берлина.

Аделъберт фон Шамиссо

Кунерсдорф,

Р. S. Прилагаю набросок, сделанный искусником Леопольдом, который как раз стоял у окна и был поражен необычайным явлением. Узнав, что я дорожу рисунком, он охотно подарил его мне.

Моему старому другу Петеру Шлемилю

Твоя давно забытая тетрадь

Случайно в руки мне попала снова.

Я вспомнил дни минувшие опять,

Когда нас мир в ученье брал сурово.

Я стар и сед, мне нужды нет скрывать

От друга юности простое слово:

Я друг твой прежний перед целым светом,

Наперекор насмешкам и наветам.

Мой бедный друг, со мной тогда лукавый

Не так играл, как он играл с тобой.

И я в те дни искал напрасно славы,

Парил без пользы в выси голубой.

Но сатана похвастаться не вправе,

Что тень мою купил он той порой.

Со мною тень, мне данная с рожденья,

Я всюду и всегда с моею тенью.

И хоть я не был виноват ни в чем,

Да и лицом с тобою мы не схожи,

«Где тень твоя?» - кричали мне кругом,

Смеясь и корча шутовские рожи.

Я тень показывал. Что толку в том?

Они б смеялись и на смертном ложе.

Нам силы для терпения даны,

И благо, коль не чувствуем вины.

Но что такое тень? - спросить хочу я,

Хоть сам вопрос такой слыхал не раз,

И злобный свет, придав цену большую,

Не слишком ли вознес ее сейчас?

Но годы миновавшие такую

Открыли мудрость высшую для нас:

Бывало, тень мы называли сутью,

А нынче суть и та покрыта мутью.

Итак, друг другу руки мы пожмем,

Вперед, и пусть все будет, как бывало.

Печалиться не станем о былом,

Когда теснее наша дружба стала.

Мы к цели приближаемся вдвоем,

И злобный мир нас не страшит нимало.

А стихнут бури, в гавани с тобой,

Уснув, найдем мы сладостный покой.

Адельберт фон Шамиссо

Берлин, август 1834 г.

(Перевод И. Едина.)

После благополучного, хотя и очень для меня тягостного плавания корабль наш вошел наконец в гавань. Как только шлюпка доставила меня на берег, я забрал свои скудные пожитки и, протолкавшись сквозь суетливую толпу, направился к ближайшему, скромному с виду дому, на котором узрел вывеску гостиницы. Я спросил комнату. Слуга осмотрел меня с ног до головы и провел наверх, под крышу. Я приказал подать холодной воды и попросил толком объяснить, как найти господина Томаса Джона.

Сейчас же за Северными воротами первая вилла по правую руку, большой новый дом с колоннами, отделанный белым и красным мрамором.

Так. Было еще раннее утро. Я развязал свои пожитки, достал перелицованный черный сюртук, тщательно оделся во все, что у меня было лучшего, сунул в карман рекомендательное письмо и отправился к человеку, с помощью которого надеялся осуществить свои скромные мечты.

Пройдя длинную Северную улицу до конца, я сейчас же за воротами увидел белевшие сквозь листву колонны. «Значит, здесь!» - подумал я. Смахнул носовым платком пыль с башмаков, поправил галстук и, благословясь, дернул за звонок. Дверь распахнулась. В прихожей мне был учинен настоящий допрос. Швейцар все же приказал доложить о моем приходе, и я удостоился чести быть проведенным в парк, где господин Джон гулял в обществе друзей. Я сейчас же признал хозяина по дородству и сияющей самодовольством физиономии. Он принял меня очень хорошо - как богач нищего, даже повернул ко мне голову, правда, не отвернувшись от остального общества, и взял у меня из рук протянутое письмо.

Так, так, так! От брата! Давненько не было от него вестей. Значит, здоров? Вон там, - продолжал он, обращаясь к гостям и не дожидаясь ответа, и указал письмом на пригорок, - вон там я построю новое здание. - Он разорвал конверт, но не прервал разговора, который перешел на богатство. - У кого нет хотя бы миллионного состояния, - заметил он, - тот, простите меня за грубое слово, - голодранец!

В 1813 году Адельберту фон Шамиссо попала в руки тетрадь - дневник его друга, Петера Шлемеля. Его принёс рано утром странный человек с длинной седой бородой, одетый в изношенную чёрную венгерку. Вот его содержание.

После долгого плавания я прибыл в Гамбург с письмом для господина Томаса Джона от его брата. Гости господина Джона, среди которых была прекрасная Фани, не замечали меня. Точно также они не замечали длинного костлявого человека в летах, облачённого в серый шёлковый редингот, который тоже был в числе гостей. Чтобы услужить господам, этот человек один за другим вынимал из кармана предметы, которые никак не могли там поместиться, - подзорную трубу, турецкий ковёр, палатку и даже трёх верховых лошадей. Гости же словно не находили в этом ничего чудесного. В бледном лице этого человека было что-то такое жуткое, что я не выдержал и решил незаметно удалиться.

Как же я перетрусил, когда увидел, что человек в сером догнал меня. Он учтиво заговорил со мной и предложил любое из имеющихся у него сказочных сокровищ - корень мандрагоры, пфенниги-перевёртыши, скатерть-самобранку, волшебный кошелёк Фортунатто - обменять на мою собственную тень. Как ни велик был мой страх, при мысли о богатстве я забыл обо всем и выбрал волшебный кошелёк. Незнакомец осторожно скатал мою тень, спрятал её в свой бездонный карман и быстро удалился.

Вскоре я начал жалеть о содеянном. Оказалось, что без тени нельзя показаться на улице - все замечали её отсутствие Во мне начало пробуждаться сознание того, что, хотя золото ценится на земле гораздо дороже, чем заслуги и добродетель, тень уважают ещё больше, чем золото. Я снял в самой дорогой гостинице номер, выходящий окнами на север. Для ухода за своей особой я нанял человека по имени Бендель. После этого я решил ещё раз проверить общественное мнение и вышел на улицу в лунную ночь. Из-за отсутствия тени, мужчины смотрели на меня с презрением, а женщины - с жалостью. Многие прохожие просто отворачиваются от меня.

Утром я решил во что бы то ни стало найти человека в сером. Я точно описал его Бенделю и указал место, где я с ним встретился. Но в доме господина Джона его никто не помнил и не знал. В тот же день Бендель встретил его у порога гостиницы, но не узнал. Человек в сером попросил передать мне, что сейчас он отправляется за море. Ровно через год он разыщет меня, и тогда мы сможем заключить более выгодную сделку. Я попытался перехватить его в гавани, но серый человек исчез, как тень.

Я признался слуге, что лишился своей тени, и люди презирают меня. Бендель винил в моём несчастье себя, ведь это он упустил человека в сером. Он поклялся, что никогда не покинет меня. Я был убеждён, что им руководит не корыстолюбие. С тех пор я вновь решился бывать на людях и начал играть известную роль в свете. Бенделю с удивительной ловкостью удавалось скрыть отсутствие тени. Как человек очень богатый, я мог позволить себе всяческие чудачества и капризы. Я уже спокойно ждал посещения, обещанного загадочным незнакомцем через год.

Вскоре на меня обратила внимание красавица Фани. Это льстило моему тщеславию, и я следовал за ней, прячась от света. Я любил только умом и не мог полюбить сердцем. Этот тривиальный роман закончился неожиданно. Одной лунной ночью Фани увидела, что у меня нет тени и лишилась чувств. Я спешно покинул город, взяв с собой двоих слуг: верного Бенделя и проныру по имени Раскал, который ни о чём не подозревал. Мы безостановочно пересекли границу и горы. Перевалив на другую сторону хребта, я согласился остановиться отдохнуть на водах, в уединённом местечке.

Я послал вперёд Бенделя, поручив подыскать подходящий дом. Приблизительно за час пути от места назначения нам преградила дорогу празднично разодетая толпа - это местные жители устроили мне торжественную встречу. Тогда я в первый раз увидел девушку, прекрасную, как ангел. Позже я узнал, что меня приняли за прусского короля, путешествующего по стране под именем графа. С этих пор я стал графом Петером. Вечером я с помощью слуг устроил пышное празднество, где снова увидел её. Она оказалась дочерью главного лесничего по имени Минна.

Своей поистине королевской расточительностью и роскошью я подчинил себе все, однако у себя дома я жил очень скромно и уединённо. Никто, кроме Бенделя, не смел входить днём в мои покои. Гостей я принимал только по вечерам. Самым заветным в жизни была для меня моя любовь. Минна была доброй, кроткой девушкой, достойной любви. Я овладел всеми ее помыслами. Она тоже самозабвенно любила меня, но мы не могли быть вместе из-за моего проклятия. Я высчитал день встречи с человеком в сером и ждал его с нетерпением и страхом.

Я признался Минне, что я не граф, а просто богатый и несчастный человек, но всей правды так и не сказал. Я объявил лесничему, что намерен первого числа следующего месяца просить руки его дочери, потому что со дня на день я ожидал визита человека в сером. Наконец роковой день настал, но незнакомец в сером так и не появился.

На следующий день ко мне явился Раскал, заявил, что не может служить человеку без тени и потребовал расчёт. По городку поползли слухи о том, что у меня нет тени. Я решил вернуть слово Минне. Оказалось, что девушка уже давно разгадала мою тайну, а главному лесничему стало известно моё настоящее имя. Он дал мне три дня на то, чтобы обзавестись тенью, иначе Минна станет женой другого.

Я побрёл прочь. Через некоторое время я очутился на залитой солнцем поляне и почувствовал, как кто-то схватил меня за рукав. Обернувшись, я увидел человека в сером. Он сообщил, что меня выдал Раскал, и теперь сам сватается к Минне, в чём ему помогают наворованное у меня золото. Незнакомец пообещал вернуть мне тень, расправиться с Раскалом, и даже оставить у меня волшебный кошелёк. Взамен он потребовал мою душу после смерти.

Я наотрез отказался. Тогда он достал мою бедную тень и разложил её перед собой. В это время на поляне появился Бендель. Он решил силой отнять у незнакомца мою тень, и начал беспощадно лупить его дубиной. Незнакомец молча повернулся и пошёл прочь, ускоряя шаг, уводя за собой и мою тень, и моего верного слугу. Я снова остался один со своим горем. Я не хотел возвращаться к людям, и прожил три дня в лесу, как пугливый зверь.

Утром четвёртого дня я увидел тень без хозяина. Подумав, что она сбежала от своего хозяина, я решил поймать её и взять себе. Я догнал тень и обнаружил, что хозяин у неё всё-таки был. Этот человек нёс гнездо-невидимку, и поэтому была видна только его тень. Я отнял у него гнездо-невидимку. Оно дало мне возможность появиться среди людей.

Невидимый, я пошёл к дому Минны. В саду возле её дома я обнаружил, что человек в сером, одев шапку-невидимку, всё это время следовал за мной. Он снова начал искушать меня, вертя в руках пергамент с договором. В сад вышла Минна вся в слезах. Отец начал уговаривать её выйти замуж за Раскала - очень богатого человека с безупречной тенью. «Я поступлю так, как тебе, отец, будет угодно» - тихо сказала Минна. В это время явился Раскал, и девушка лишилась чувств. Человек в сером быстро оцарапал мне ладонь, и сунул в руку перо. От душевного напряжения и надрыва физических сил я впал в глубокое забытьё, так и не подписав договор.

Я очнулся поздним вечером. Сад был полон гостей. Из их разговоров я узнал, что сегодня утром состоялась свадьба Раскала и Минны. Я поспешил прочь из сада, а мой мучитель не отставал от меня ни на шаг. Он твердил, что моя тень будет всюду таскать его за мной. Мы будем неразлучны, пока я не подпишу договор.

Тайком я пробрался к своему дому и обнаружил его разорённым чернью, которую науськал Раскал. Там я встретил верного Бенделя. Он сообщил, что местная полиция запретила мне как лицу неблагонадёжному пребывание в городе и приказала в двадцать четыре часа покинуть его пределы. Бендель хотел ехать со мной, но я не хотел подвергать его такому испытанию и остался глух к его уговорам и мольбам. Я попрощался с ним, вскочил в седло и покинул место, где похоронил свою жизнь.

По дороге ко мне присоединился пешеход, в котором я вскоре с ужасом узнал человека в сером. Он предложил одолжить мне мою тень на то время, пока мы путешествуем вместе, и я нехотя согласился. Комфорт и роскошь снова били к моим услугам - ведь я был богатым человеком с тенью. Человек в сером выдавал себя за моего камердинера и ни на шаг не отходил от меня. Он был убеждён, что рано или поздно я подпишу договор. Я твёрдо решил не делать этого.

В один прекрасный день я решил расстаться с незнакомцем раз и навсегда. Он скатал мою тень и снова засунул её в карман, а потом сообщил, что я всегда могу позвать его, звякнув золотом в волшебном кошельке. Я спросил, давал ли ему расписку господин Джон. Человек в сером усмехнулся и достал господина Джона из своего кармана. Я ужаснулся и выбросил кошелёк в пропасть. Незнакомец мрачно поднялся с места и исчез.

Я остался без тени и без денег, но с души у меня свалилось тяжёлое бремя. Я был бы счастлив, если бы не потерял любовь по своей вине. С печалью в сердце продолжал я свой путь. Я потерял охоту встречаться с людьми и углубился в самую чащу леса, выходя из него только для того, чтобы переночевать в какой-нибудь деревне. Я держал путь на горные рудники, где рассчитывал наняться на работу под землёй.

Сапоги мои износились, и мне пришлось купить поношенные - на новые не было денег. Вскоре я сбился с пути. Минуту назад я шагал по лесу, и вдруг очутился среди диких холодных скал. Лютый мороз заставил меня ускорить шаг, и вскоре я оказался на ледяном берегу какого-то океана. Я пробежал несколько минут и остановился среди рисовых полей и тутовых деревьев. Теперь я зашагал размеренно, и перед моими глазами замелькали леса, степи, горы и пустыни. Сомнения быть не могло: на ногах у меня были семимильные сапоги.

Теперь целью моей жизни стала наука. С этой поры я с неугасимым усердием трудился, стремясь передать другим то, что видел своим внутренним оком. Земля была для меня садом. Для жилья я выбрал себе самую скрытую пещеру, и продолжал свои странствия по миру, старательно исследуя его.

Во время своих скитаний я сильно заболел. Лихорадка сжигала меня, я потерял сознание и очнулся в просторной и красивой палате. На стене, в ногах кровати, на чёрной мраморной доске большими золотыми буквами было написано моё имя: Петер Шлемиль. Я слушал, как кто-то громко что-то читает, как упоминается моё имя, но смысл уловить не мог. К моей кровати подошёл приветливый господин с очень красивой дамой в чёрном платье. Их облик был мне знаком, но припомнить, кто это, я не мог.

Прошло некоторое время. Место, где я лежал, называлось «Шлемиум». То, что читалось, было напоминанием молиться за Петера Шлемиля, как за основателя данного учреждения.. Приветливый господин оказался Бенделем, а красивая дама - Минной. Из-за длинной бороды меня приняли за еврея. Я поправлялся, никем не узнанный. Впоследствии я узнал, что нахожусь в родном городке Бенделя, который основал эту клинику на остаток моих проклятых денег. Минна овдовела. Её родителей уже не было в живых. Она вела жизнь богобоязненной вдовы и занималась благотворительностью.

Я ушёл оттуда, так и не открывшись моим друзьям, и вернулся к своим прежним занятиям. Мои силы идут на убыль, но я утешаюсь тем, что потратил их не зря и для определённой цели. Тебе, любезный Шамиссо, я завещаю удивительную историю своей жизни, чтобы она могла послужить людям полезным уроком.

Шамиссо Адельберт

Удивительная история Петера Шлемиля

Юлиусу Эдуарду Гитцингу от Адельберта фон Шамиссо

Аделъберт фон Шамиссо

Кунерсдорф,

Моему старому другу Петеру Шлемилю

Твоя давно забытая тетрадь
Случайно в руки мне попала снова.
Я вспомнил дни минувшие опять,
Когда нас мир в ученье брал сурово.
Я стар и сед, мне нужды нет скрывать
От друга юности простое слово:
Я друг твой прежний перед целым светом,
Наперекор насмешкам и наветам.

Мой бедный друг, со мной тогда лукавый
Не так играл, как он играл с тобой.
И я в те дни искал напрасно славы,
Парил без пользы в выси голубой.
Но сатана похвастаться не вправе,
Что тень мою купил он той порой.
Со мною тень, мне данная с рожденья,
Я всюду и всегда с моею тенью.

И хоть я не был виноват ни в чем,
Да и лицом с тобою мы не схожи,
«Где тень твоя?» - кричали мне кругом,
Смеясь и корча шутовские рожи.
Я тень показывал. Что толку в том?
Они б смеялись и на смертном ложе.
Нам силы для терпения даны,
И благо, коль не чувствуем вины.

Но что такое тень? - спросить хочу я,
Хоть сам вопрос такой слыхал не раз,
И злобный свет, придав цену большую,
Не слишком ли вознес ее сейчас?
Но годы миновавшие такую
Открыли мудрость высшую для нас:
Бывало, тень мы называли сутью,
А нынче суть и та покрыта мутью.

Итак, друг другу руки мы пожмем,
Вперед, и пусть все будет, как бывало.
Печалиться не станем о былом,
Когда теснее наша дружба стала.
Мы к цели приближаемся вдвоем,
И злобный мир нас не страшит нимало.
А стихнут бури, в гавани с тобой,
Уснув, найдем мы сладостный покой.

Адельберт фон Шамиссо
Берлин, август 1834 г.

(Перевод И. Едина.)

Ах, как это верно! - воскликнул я с самым искренним чувством.

Должно быть, мои слова пришлись ему по вкусу. Он улыбнулся и сказал:

Не уходите, голубчик, может статься, я найду потом время и потолкую с вами насчет вот этого.

Он указал на письмо, которое тут же сунул в карман, а затем снова занялся гостями. Хозяин предложил руку приятной молодой особе, другие господа любезничали с другими красотками, каждый нашел себе даму по вкусу, и все общество направилось к поросшему розами пригорку.

Я поплелся сзади, никого собой не обременяя, так как никто уже мною не интересовался. Гости были очень веселы, дурачились и шутили, порой серьезно разговаривали о пустяках, часто пустословили о серьезном и охотно острили насчет отсутствующих друзей, я плохо понимал, о чем шла речь, потому что был слишком озабочен и занят своими мыслями и, будучи чужим в их компании, не вникал в эти загадки.

Мы дошли до зарослей роз. Очаровательной Фанни, которая казалась царицей праздника, заблагорассудилось самой сорвать цветущую ветку; она наколола шипом палец, и на ее нежную ручку упали алые капли, словно оброненные темными розами. Это происшествие взбудоражило все общество. Гости бросились искать английский пластырь. Молчаливый господин в летах, сухопарый, костлявый и длинный, которого я до тех пор не приметил, хотя он шел вместе со всеми, сейчас же сунул руку в плотно прилегающий задний карман своего старомодного серого шелкового редингота, достал маленький бумажник, открыл его и с почтительным поклоном подал даме желаемое. Она взяла пластырь, не взглянув на подателя и не поблагодарив его; царапину заклеили, и все общество двинулось дальше, чтобы насладиться открывавшимся с вершины холма видом на зеленый лабиринт парка и бесконечный простор океана.

Зрелище действительно было грандиозное и прекрасное. На горизонте, между темными волнами и небесной лазурью, появилась светлая точка.

Подать сюда подзорную трубу! - крикнул господин Джон, и не успели прибежавшие на зов слуги выполнить приказание, как серый человек сунул руку в карман редингота, вытащил оттуда прекрасный доллонд и со смиренным поклоном подал господину Джону. Тот приставил тут же трубу к глазу и сообщил, что это корабль, вчера снявшийся с якоря, но из-за противного ветра до сих пор не вышедший в открытое море. Подзорная труба переходила из рук в руки и не возвращалась обратно к своему владельцу. Я же с удивлением смотрел на него и недоумевал, как мог уместиться такой большой предмет в таком маленьком кармане. Но все остальные, казалось, приняли это за должное, и человек в сером возбуждал в них не больше любопытства, чем я.

«Чудесная история Петера Шлемиля». Литературное наследие Шамиссо невелико. Лучшее из него - «Чудесная история Петера Шлемиля» и стихотворения.

В своей повести-сказке Шамиссо рассказывает историю человека, продавшего за кошелек, в котором никогда не иссякают деньги, свою тень. Отсутствие тени, которое сразу же замечают все окружающие, исключает Петера Шлемиля из общества других людей; все его отчаянные попытки добиться положения в этом обществе и личного счастья терпят крушение, и Шлемиль находит некоторое удовлетворение лишь в общении с природой - в занятиях естественными науками.

В этой повести, таким образом, - обычная романтическая ситуация: человек, не находящий себе места в обществе, непохожий на окружающих, т. е. ситуация байроновского Чайльд Гарольда и Рене Шатобриана, Штернбальда Тика и Иоганна Крейслера Гофмана. Но вместе с тем ситуация повести Шамиссо отличается от всех других вариантов своей иронией над романтическим одиночеством героя, над романтической асоциальностью.

Шлемиль, лишившись тени, находится в трагикомическом положении: ведь он лишился чего-то, казалось бы, не имеющего никакого значения, никакой ценности.

«Ценность» тени заключается лишь в том, что она делает ее обладателя похожим на всех остальных людей, причем возникает вопрос, такая ли уж большая честь - походить на мошенника Раскаля и самодовольного богача Джона.

Шлемиль страдает от загадочной нелепости своей потери, страдает от людей, которые не могут представить себе человека без тени и относятся с ужасом или презрением, не лишенным изрядной доли комизма, к бедному Шлемилю.

В своем несчастии Шлемиль комичен, и вместе с тем последствия этого несчастья достаточно трагичны для него.

Иронизируя над романтической «исключительностью» своего героя, Шамиссо вместе с тем полон грустного сочувствия к нему. Для Шамиссо асоциальность не является ни нормой, как для Фридриха Шлегеля в 90-х годах, ни абсолютной трагедией бытия, как для Гофмана. Оставаясь еще в пределах романтических представлений, т. е. не зная ни выхода для своего героя из романтического одиночества, ни социально-исторического объяснения этому одиночеству, Шамиссо, однако, своим сочувственно-ироническим отношением к нему намечает путь преодоления романтизма, приводящий писателя к стихотворениям конца 20- 30-х годов, в которых ясно обнаруживается его отход от романтизма.

Сочетание большой жизненной конкретности и фантастики в повести Шамиссо напоминает творческую манеру Гофмана. Но если у Гофмана это сочетание в конечном счете было призвано продемонстрировать извечную разъединенность мира реального и мира идеального, то у Шамиссо фантастическое является лишь символическим выражением некоторых сторон самой действительности. Лирика Шамиссо конца 20-х - начала 30-х годов. Первое отдельное издание стихотворений Шамиссо вышло в 1831 году.

Стихотворения Шамиссо продолжал писать и в 30-х годах.

В своих стихотворениях конца 20-х - начала 30-х годов Шамиссо под влиянием пробуждения революционно-демократического движения накануне революции 1830 года во Франции и в начале 30-х годов в Германии отходит от романтизма.

Впервые в истории немецкой лирики XIX века социальная и политическая темы были так широко представлены, как это было в лирике Шамиссо (если не считать стихотворений Гейне этих же лет).

Шамиссо в своих стихах обращается к повседневной жизни, к теме семьи, которой не знала до него немецкая романтическая лирика (циклы «Любовь и жизнь женщины», 1830; «Песни и картины жизни», «Аист», 1832), к теме социально-униженных («Нищий и его собака», 1829; «Молитва вдовы», 1831; «Старая прачка», 1833; «Вторая песнь о старой прачке», 1838), к теме освободительной борьбы и к героям этой борьбы (стихотворения, посвященные борьбе греков за свободу, «Войнаровский», «Бестужев»).

Стихотворение «Старая прачка» - одно из лучших социальных стихотворений Шамиссо. Поэт с уважением и симпатией рисует жизненный подвиг самоотверженной труженицы, всю свою жизнь отдавшей заботе о муже и детях и скопившей к концу жизни лишь на саван себе. В заключительной строке стихотворения поэт говорит о том, что он хотел бы закончить свои дни с таким же сознанием выполненного долга, как эта старая прачка.

Стихотворения «Войнаровский» и «Бестужев» (Шамиссо объединил их под общим заголовком «Изгнанники») относятся к широко представленному в творчестве Шамиссо жанру лирико-эпических стихотворений. В первом из них Шамиссо свободно пересказывает поэму Рылеева «Войнаровский». Во втором он с сочувствием рисует образ борца за свободу декабриста Бестужева, друга Рылеева, сосланного в Якутск.

Социально-политические взгляды Шамиссо ярко выражены в одном из наиболее известных его стихотворений «Замок Бонкур» (1827). В этом стихотворении он, вспоминая о родовом замке своей семьи, благословляет крестьянина, плуг которого пашет ту землю, на которой стоял замок.

Помимо пересказа поэмы Рылеева, об интересе Шамиссо к русской литературе свидетельствует также перевод стихотворения Пушкина «Ворон к ворону летит...», являющегося в свою очередь обработкой шотландской народной песни. Шамиссо сделал свой перевод по подстрочнику, который составил для него знавший русский язык Варнгаген фон Энзе.

К политическим порядкам периода Реставрации Шамиссо относился резко отрицательно, находясь на буржуазно-демократических позициях.

Некоторые черты, например изображение жанровых сценок из повседневной жизни, сближают лирику Шамиссо с лирикой Беранже. Шамиссо высоко ценил Беранже, прежде всего за народность его творчества, и переводил его.

В своих стихах Шамиссо, идя по стопам романтиков, охотно обращается к миру народной песни, к народным легендам, сказаниям и к анекдоту.

Творческое использование фольклора сообщает стихам Шамиссо простоту, популярность, поэтичность и юмор.

В последние годы жизни Шамиссо издавал «Немецкий Альманах муз». Его соредактором был Густав Шваб, поэт, принадлежавший к так называемой швабской школе - эпигонской романтической школе. В «Альманахе муз» печатались наряду с поэтами-романтиками - Уландом, Ю. Кернером, Эйхендорфом и другими - также и поэты, отошедшие от романтизма; в «Альманахе муз», между прочим, начал печататься Ф. Фрейлиграт, ставший одним из известных представителей революционно-демократической поэзии 40-х годов. В этот период многое уже отделяло Шамиссо от поэтов-романтиков; это проявилось в следующем эпизоде. Шамиссо захотел в «Альманахе» на 1837 год поместить портрет Гейне, которого он лично знал и очень высоко ценил как поэта. Стоявшие на консервативно-эпигонских позициях поэты швабской школы, о которых Гейне резко отрицательно отозвался в своем произведении «Романтическая школа», запротестовали и забрали из «Альманаха» свои стихи.

Литературная деятельность Шамиссо уже выходит за пределы романтизма. Начав как романтик, Шамиссо, подобно Гейне, в период оживления революционно-демократического движения переходит на реалистические и демократические позиции в отличие от других поэтов-романтиков - Тика, Эйхендорфа, которые и в этот период продолжали оставаться на консервативных романтических позициях и творчество которых постепенно теряло свое значение.