Литовский театральный режиссер, ученик Олега Табакова, художественный руководитель театра имени Владимира Маяковского, многократный лауреат "Золотой маски", человек-загадка - все это о талантливом Миндаугасе Карбаускисе. В статье вы сможете ближе познакомиться с этим удивительным человеком.

Биография Миндаугаса Карбаускиса

Перфекционизм, замкнутость, рассудительность, харизматичность, совестливость, ответственность, сдержанность, искренность, упорство, интеллигентность - все это о нашем герое. Поскольку огромную роль в воспитании личностных качеств играет семья, следует познакомиться с теми, кто развил в Миндаугасе черты сильной и упорной личности.

Миндаугас Карбаускис родился 28 января 1972 года в деревне Найсяе, в Шяуляйском районе. Родители Чесловас Карбаускис и Нийола Карбаускене, заботились о духовной жизни сына, в том числе на собственных примерах показывали, как важно развивать в себе лучшие человеческие качества, нести большую ответственность, исследовать свои возможности и предоставлять возможность раскрыться другим, познавать мир, открывать новые горизонты и добиваться поставленных целей.

Чесловас Карбаускис, в советские времена руководивший колхозом, усердно трудился не только над производительностью работников, но и над уровнем духовного развития жильцов Найсяе. По его инициативе в деревне построили школу, молодежный комплекс для занятий спортом, музеи, в том числе литературный, проводили фестивали, участие в которых принимали не только местные таланты, но также известные и начинающие артисты, писатели из других городов.

Брата, Рамунаса Карбаускиса, воспитали таким же джентльменом. Сейчас он активно занимается благотворительностью и ведет политическую деятельность у себя на родине. Впитав в себя эту интеллектуальную атмосферу, Миндаугас выбрал творческий путь и решил связать свою жизнь с театром.

С чего режиссер начинал осваивать свою профессию

Жизнь Миндаугаса Карбаускиса в творчестве начинается с театрального образования в Литве, режиссерского факультета ГИТИСа, обучения в мастерской Петра Фоменко. За время своего обучения будущий художественный руководитель "Маяковки" успешно поставил очень крупные и серьезные спектакли по трудам великих классиков, которые стали его дипломными работами.

Первая работа талантливого режиссера

Сразу после обучения театральному ремеслу, Миндаугас Карбаускис начал работать режиссером в театре Олега Табакова, где играли яркие представители актерского искусства, и ставили постановки не менее интересные режиссеры. Все это, безусловно, повлияло на него, как на работника театра. Руководитель научил его доверять молодым и амбициозным работникам театра. Таким был Миндаугас, поставивший спектакли "Рассказ о семи повешенных", "Когда я умирала", "Дядя Ваня", которые были высоко оценены критиками, а последний из них был награжден очень почетной наградой - золотым дипломом как "Лучший спектакль сезона". Одновременно Миндаугас Карбаускис ставил спектакли на сцене МХАТ, выбирая сложные классические произведения.

Работа Карбаускиса как "Событие сезона"

После 7 лет плодотворной работы в стенах Карбаускис работал в учреждении с большой историей - РАМТ. Там и сейчас идут 2 его сильнейшие постановки, одна из которых принесла ему ценнейшую премию имени К. С. Станиславского.

Литовский интеллигент - руководитель "Маяковки"

С 2012 года и по сей день Миндаугас является художественным руководителем театра имени Владимира Маяковского. Его назначению радовались люди самых разных взглядов на искусство. Все верят, что с приходом этого разборчивого и невероятно талантливого человека в театр с многолетней историей после затишья наконец вернется его былая слава.

С этого момента, как говорит сам режиссер, наступили очень ответственные времена. Миндаугас теперь несет ответственность не только за себя и за то, что он ставит на сцене, а за каждого актера и "Маяковку", в целом. Переживать за то, что происходит в театре, - теперь его работа, серьезная и важная. Вы часто можете увидеть фото Миндаугаса Карбаускиса с сигаретой, именно так он снимает напряженность.

В условиях ограниченного бюджета, когда у театра нет льгот и спонсоров, Миндаугас и творческая команда смогли поставить "Врага народа" - спектакль, требующий больших вложений в плане сложных декораций. А все для того, чтобы двигаться вперед и развиваться, не стоять на месте, удивлять и радовать зрителя.

С 2012 года в Миндаугас успел поставить такие известные спектакли, как "Кант", который был отмечен премией "Гвоздь сезона", "Русский роман" - работа, награжденная премией "Золотая маска", "Таланты и поклонники", этот спектакль получил "Звезду Театрала" в номинации "Лучший режиссер". Убедиться в искусности Миндаугаса Карбаускиса можно, придя на последнюю из вышеперечисленных постановок, которую делают незабываемой множество талантливых актеров на сцене театра имени В. Маяковского.

Его творчеством восхищаются не только зрители, но и самые требовательные и разборчивые критики, о чем свидетельствует огромное количество почетных наград. Нет сомнений, что для театральных режиссеров такого уровня это далеко не предел.

Переменам в театре имени Маяковского - быть!

Миндаугас Карбаускис полностью верит в актеров и режиссеров, которые находятся под его чутким управлением. Например, очень сложный спектакль "Бердичев" с большим текстом, огромным количеством героев и сложных декораций, он доверил ставить молодому, но очень амбициозному режиссеру Никите Кобелеву. Несмотря на то что Миндаугас сам мечтал поставить этот спектакль, он доверил его Кобелеву, не воспринимая слова коллег о том, что такое серьезное представление нельзя доверить 31-летнему режиссеру.

Карбаукис обожает открывать потенциал в молодых постановщиках и актерах, он всегда рад за них даже больше, чем за себя. Он открыт новому в искусстве и хочет, чтобы это новое стало открытием и для зрителя, как, например, работы Саши Денисовой - яркой, непредсказуемой, с собственным видением искусства, со свежим и живым взглядом на театр. Александра сама пишет пьесы для любимого театра, занимается импровизацией, в чем художественный руководитель театра ее поддерживает.

Личная жизнь Миндаугаса Карбаускиса

Миндаугас - не публичный и закрытый человек, не разглашающий информацию о своей личной жизни. В одном из своих интервью он единственный раз говорил про чувства:

Для меня любовь - это не цель и не план. Почему я должен быть влюблен? Кому-то, чтобы чувствовать себя полноценно, нужно обязательно влюбиться. Для меня это необязательно.

Сам себя режиссер считает замкнутым человеком, которому сложно с кем-то сходиться, даже на работе.

Но все сотрудники театра, особенно дамы, расплываются в улыбке, увидев броского Миндаугаса. Не удивительно: рост 182, пронзительный взгляд голубых глаз, правильные черты лица, небрежная укладка, стильная и простая одежда, которая прекрасно сидит на нем, прекрасные манеры и приятная речь, моментально притягивают внимание к режиссеру.

Слухи о женщине его сердца постановщик предпочитает никак не комментировать. Кричащие заголовки "Фото Миндаугаса Карбаускиса с женой" - всего лишь способ привлечения внимания журналистов к своим статьям.

Вера, как фундаментальная основа и начало всего

Как будет развиваться при литовском режиссере всеми любимый театр? Верится, что после забвения, он снова станет прибежищем для искусства, надежным и комфортным. Ведь все, что делает режиссер, основано на искренней вере в прекрасное, искусство, театр, добро. На вере в то, что он занят прекрасным и благодатным ремеслом, которое никогда не потеряет своей актуальности. И она его еще не подводила.

Художественный руководитель Московского театра имени В.Маяковского Миндаугас Карбаускис - в эксклюзивном интервью o-culture.ru во время Больших гастролей театра в Калининграде: о «Русском романе» и русском театре, о наших общих стереотипах и своей любви к малым сценам.

В прошлом году после спектакля «Кант» мы беседовали на этой же самой скамейке у служебного входа драмтеатра, и тогда наш разговор оборвался на том, что драматург Марюс Ивашкявичюс пишет пьесу о последних годах жизни и творчества Льва Николаевича Толстого, основанную на тексте романа «Анна Каренина». Недавно прошли читки пьесы, и хотелось бы поговорить о готовящемся спектакле. Я читала, что изначально пьеса называлась «Близость Л.Т.», сейчас - «Русский роман». Почему - «Русский роман»?

- «Русский роман» - это некая вариация на тему романа «Анна Каренина», рассказа «Дьявол» и повести «Детство», довольно сложная и одновременно простая история - про дом, дерево и сына... Там есть прозвучавшее в романе стремление персонажа Левина к некой модели счастья - и есть реальная жизнь Льва Николаевича и Софьи Андреевны. Есть сын Лев Львович, он у нас единственный Лев Толстой в пьесе. Конечно, есть и Лев Николаевич, но нет персонажа, Лев Николаевич - в проекции Левина. И все сложилось в одну историю, но это не инсценировка романа, а некий современный взгляд и размышления на тему… хотя я и не склонен делить на современное и вечное. В центре - жизнь Софьи и Льва Николаевича. Произведения влияют на жизнь, жизнь влияет на автора. Пьеса основана на воспоминаниях современников и дневниках самого писателя. Марюс Ивашкявичюс в течение нескольких лет изучал жизнь и творчество Льва Толстого, собирал факты, общался с исследователями творчества писателя, но, повторюсь, сам Лев Толстой в пьесе не появляется, присутствуя лишь в репликах персонажей. «Русский роман» - многозначное понятие, а Марюс создал многослойный мир. По-моему, название полностью соответствует замыслу.

«Таланты и поклонники», Московский театр имени Маяковского, 2012

Миндаугас, за четыре года вашей работы в качестве художественного руководителя произошло обновление театра Маяковского во всех смыслах. Была проведена реконструкция, появилась сцена на Сретенке, создано 23 новых спектакля, пришли молодые талантливые режиссеры и актеры, но при этом остался старый репертуар. Вы создали площадку, которая дает возможность состояться молодым талантам, а это редчайшее качество, зачастую худруки люди крайне эгоцентричные...

Последняя премьера состоялась в марте - спектакль «Плоды просвещения». Насчет эгоцентризма… это вопрос воспитания. Я сын бывшего председателя колхоза и хорошо понимаю, что председатель - это самый трудящийся человек. Но при этом любой тракторист важен, потому что ему работать, ему пахать... Театр - это такое место, куда люди приходят, уходят, а театр остается, там все важны и конечный результат зависит от каждого. Театр нельзя разрушать, его надо строить, а для этого - любить и глубоко понимать.

«Ничья длится мгновенье», РАМТ, 2010

Художник - человек независимый по своей природе, ведь задача художника - любой ценой донести свое видение. А руководитель, в силу ответственности, не может быть таким бескомпромиссным. Скажите, было ли вам сложно совмещать эти две роли, были какие-то внутренние противоречия? Или все сложилось органично?

Для меня все было довольно органично. В какой-то момент мне стало не хватать ответственности, поскольку я как-то быстро выставил себя в качестве режиссера на театральную витрину и быстро выполнил свою задачу: я есть. Пришло время обзаводится театральной семьей, а она уже подскажет потом, как ты должен развиваться. Мне совершенно все нравится, мне интересно то, что делается, а насчет того, эффективно или не эффективно, не знаю. По сути, быстрый эффект в большом театре возможен, но если кто-то очень быстро достигает каких-то высот, то нужно посмотреть, не было ли за этим многих лет трудов. И так в любом деле.

Я прочитала в одном из ваших давнишних интервью, что вы хотели бы, чтобы все происходило немного медленнее, чтобы была возможность от чего-то отказаться, над чем-то поразмышлять, просто сконцентрироваться. Но последнее время вы живете в стремительном ритме. Премьеры, ваши собственные постановки, гастроли, новая сцена на Сретенке... Нет желания, чтобы все происходило немного медленнее?

Не могу сказать, что живу в каком-то особенном ритме. У нас в театре темп зависит от производства, потому что мы не живем в роскоши, мы не какой-то особый федеральный театр и не имеем огромной поддержки, но - слава богу - у нас есть мастерские и мы движемся в том темпе, в каком движутся наши мастерские. Я слежу за их мощностями, мы все изготавливаем внутри театра - от костюмов до декораций, - и в таком ритме выпускаем спектакли. Думаю, все происходит так, как и должно происходить.

Репетиции спектакля "Ничья длится мгновенье", РАМТ

Раз уж мы заговорили о мастерских, хотелось бы отметить, что декорации и костюмы в ваших спектаклях просто великолепные. В ваших спектаклях работает каждая деталь, они визуально очень насыщенны, пластичны. Такой перфекционизм связан с тем, что вы работаете с лучшими художниками?

В детстве я получил художественное образование, наверное, это отражается и как-то помогает в работе. Русский академический театр основан, скорее, на слове, а декорации, костюмы - могут быть, могут не быть. Я люблю слово и, в этом смысле, в чем-то отошел от литовской театральной традиции. Любая большая и великая культура должна иметь театр слова, театр, основанный на настоящем звучании слова, а не только театр пластики, модернистский театр. Слово - это красиво.

- Вы довольно долго живете в России, насколько вам здесь комфортно, чувствуете ли вы себя дома?

Я приехал в Россию из Литвы 17 лет назад. Я не люблю резких перемен или, скорее, подмен, все нужно заслужить - вот я и служу. А вообще я человек мира. Я не люблю политику, не люблю, когда себя не уважают, когда все время себя с кем-то сравнивают, не люблю комплекс неполноценности в людях. Нужно просто любить язык, культуру… И, кстати, Марюс написал «Русский роман» уже на русском языке, хотя пьеса «Кант» написана на литовском и затем уже мы ее перевели.

Репетиции спектакля "Кант", Театр им.Маяковского

Нельзя сказать, что ваши спектакли сложны для понимания, но все же они требуют определенного уровня подготовленности - например, знания произведений Толстого, классики. Вы много гастролируете - как принимают ваши спектакли? Если судить по калининградской публике - эмоционально и тепло…

Не обязательно читать Толстого, чтобы ходить на наши спектакли. Произведение - это одно, а театр - другое. Например, в Тыве принимали «Канта» просто замечательно. Это стереотип, что где-то люди менее культурные, начитанные, чем мы сами. Есть умные, есть отзывчивые, готовые что-то воспринимать. А на азиатских островах вообще нет театра, но есть солнце, океан и самобытные театральные формы в виде танца, жеста, мифа, легенд, которыми тамошние жители иллюстрируют свое культурное наследие. И я думаю, это классно, что есть такие места, где нет театра. Мир разный - где-то живут театром, а где-то им не живут.

«Гедда Габлер», Мастерская Петра Фоменко, 2004

В России, на ваш взгляд, живут театром? Если говорить о культурной иерархии, то какое место занимает русский театр?

Живут. Театральная культура в России очень высокая, но сравнивать не стоит. Я нахожу плюсы здесь, нахожу плюсы там, мне нравится, как развивается литовский театр, немецкий, французский, английский... Русский театр - это часть одного большого театрального мира.

Вас считают не только учеником Петра Фоменко, но в чем-то и продолжателем традиций, вы с этим согласны? Вообще, что повлияло на вас как на режиссера?

Повлияло то место, где я вырос, мои первые впечатления от литовского театра - мне повезло, я видел замечательные постановки. Безусловно, ГИТИС - там были разные учителя, я очень благодарен им всем, - и, конечно, Петр Фоменко. Но молодость - это сплошное сопротивление всему окружающему, а сейчас мне нужно строить театр, создавать свой театральный мир и на анализ времени не остается.

«Рассказ о семи повешенных», Московский театр п/р О.Табакова, 2005

Миндаугас, я задам, наверное, не совсем тактичный вопрос. Разумеется, каждому большому художнику хотелось бы жить чистым искусством, но когда отвечаешь за огромный коллектив, приходится думать и о прозаических вещах, о том, как зарабатывать на свою огромную театральную семью, ставить новые спектакли, шить костюмы и просто достойно жить. Я понимаю, что ваш театр лишь частично финансирует государство. Но когда ты ставишь спектакль и ориентируешься только на свой художественный вкус - это одна задача, а когда ты понимаешь, что от этого зависит жизнь всего театрального организма, - здесь все по-другому. Это обстоятельство мешает творчеству - в том смысле, что ограничивает свободу, - или, наоборот, дисциплинирует? Или есть четкое жанровое разделение?

Я для себя формулирую так. Есть условно два пространства: массовое - это большой зал на более чем 800 мест, и малые залы, в которых ты более свободен, спектакли там идут более оригинальные, но при этом пользующиеся огромной популярностью. Дело в том, что в малом зале зрители быстрее договариваются о правилах игры, а в большом зале зрители иногда намекают, что им нравится или наоборот. Не то чтобы начинают диктовать, но они просто не придут, если ты не будешь учитывать их вкусы. Малый зал - это вообще элитарное место, там собираются избранные, спектакль делается, как и большой - те же затраты, так же выкладываются актеры, так же волнуются режиссеры, это менее рентабельно для театра, но для зрителя это идеальная атмосфера. Я начинал в маленьком театре - в Табакерке, может быть, поэтому я так люблю интимное пространство малых сцен, где стирается граница, исчезает дистанция между сценой и зрителем. Это дает очень сильный эмоциональный опыт, а это и есть собственно то, ради чего приходит зритель в театр, и то, ради чего театр в принципе существует.

«Будденброки», РАМТ, 2011

Бывают спектакли, которые не априори соберут публику, не априори аншлаговые, но почему-то они становятся очень важными для внутренней жизни самого театра. Например, «Будденброки» в РАМТе - спектакль очень важный и очень любимый и артистами, и художественным руководителем театра, и я не думаю, что он для большой площадки. «Копенгаген» в МХТ им.Чехова уже лет 12 идет, а сыгран раз тридцать - то есть по три раза в год, - но до сих пор живет, потому что он необходим, а собрать публику можно лишь на три аншлага в год, - и такой правильный подход, понимание театральных процессов помогают сберечь спектакль.

Недавно разразилось несколько громких скандалов, связанных с закрытием постановок. Даже в нашем Тильзит-Театре: в спектакле Павла Зобнина по пьесе Вадима Леванова «Святая блаженная Ксения Петербургская в житии» по настоянию блюстителей нравственности была вырезана сцена, где святая обличает пороки духовенства, хотя в Александринке за шесть лет, что идет спектакль, никаких нареканий на постановку не было. Какие-то бесконечные эксперты вмешиваются в творческие процессы, Театр.doc выселяют, организаторам национальной театральной премии «Золотая маска» предъявляют надуманные претензии... Сталкивались ли вы с подобными проблемами?

Считаю, что это болезнь роста - и все пройдет. Я не сталкиваюсь с подобными проблемами - может, потому, что существую в зоне художественного театра, нам никто ничего не запрещает, никто не втягивает в интриги, да и сам я никого не хочу провоцировать. Посмотрите на 1980-е годы, когда был пик художественности и в театре, и в кино - и тогда, как ни странно, многое можно было донести до зрителя. Все циклично, все ходит по кругу, мы еще придем к этому.

Но в нашей жизни происходят разные вещи, которые современный театр должен отражать адекватным современности языком.

Я не думаю, что театр - это жизнь. Театр - это театр.

«Копенгаген», МХТ им.Чехова, 2003

А как же verbatim, документальный театр? В системе русского репертуарного театра именно документальный театр оказался бескомпромиссным методом, где социальное соединяется с этическим. Для меня театр - это еще и некий психотерапевтический опыт.

Это имеет смысл только тогда, когда становится поводом для художественного акта. Для меня природа театра - это искусство. Но я очень уважаю Театр.doc, он сейчас самый крутой и истинный, они хорошо формулируют свои задачи и занимаются именно этим, там все очень честно.

- У вас лежит душа к документальному театру, есть идеи что-то в этом направлении сделать?

Душа лежит к чему-то своему, хотя к этому направлению интерес огромный. Но я не загадываю - посмотрим.

Многие театральные режиссеры параллельно снимают кино, и, кстати, триумфатор последнего «Оскара», фильм Алехандро Гонсалеса Иньярриту «Бердмен» - это практически спектакль, снятый на пленку. Вам интересно было бы снять кино?

Нет, не люблю быть дилетантом, так работать не умею. Везде свои законы, свое мастерство. Моя профессия - театральный режиссер.

«Рассказ о счастливой Москве», Московский театр п/р О.Табакова, 2007

Когда пришло осознание, что вы театральный режиссер? Не бывает же так, чтобы человек проснулся и сказал: ну все, буду режиссером театра.

Почему же, очень даже бывает. Люди просыпаются и думают, что они режиссеры, но у меня так не получилось. Я обретал профессию, учился, ставил успешные спектакли - и все время удивлялся, что я режиссер. Это, правда, удивительное чувство.

А бывало такое, что выпустили спектакль - и вдруг пришли сомнения? У меня, например, постоянно: напишу рецензию, потом читаю и понимаю, что рецензия не то чтобы плохая, просто не совсем об этом фильме, но, возможно, профессия критика и состоит в том, чтобы сомневаться и искать новые смыслы...

Сомнения? Я делом занимаюсь, а когда что-то делаешь - то делаешь, какие могут быть сомнения. Да и некогда мне сомневаться.

Справка

Миндаугас Карбаускис - театральный режиссер. Родился 28 января 1972 года в Литве. Окончил театральный факультет Литовской академии музыки и театра. В 2001 году окончил режиссерский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). С 2001-2007 гг. режиссер Театра п/р О.Табакова. На сцене Московского художественного театра поставил спектакли «Старосветские помещики», «Копенгаген», в Мастерской Петра Фоменко - «Гедда Габлер», в 2009-2011 гг. в РАМТе - «Ничья длится мгновенье», «Будденброки». С 2011 года - художественный руководитель Московского академического театра имени Владимира Маяковского.

Премии: Дважды лауреат премий «Хрустальная Турандот» («Когда я умирала», 2004; «Рассказ о семи повешенных», 2006). Спектакль «Рассказ о семи повешенных» отмечен золотым дипломом Московского театрального фестиваля и премией «Золотая Маска». В 2008 году объявлен лауреатом национальной театральной премии «Золотая Маска» в номинации «Драма/Работа режиссера» за «Рассказ о счастливой Москве». Спектакль «Будденброки» отмечен премией Станиславского. Лауреат премии СТД РФ «Гвоздь сезона» за спектакли «Рассказ о семи повешенных» (2006) и «Ничья длится мгновенье» (2010). «Звезда Театрала» в номинации «Лучший режиссер» за спектакль «Таланты и поклонники» (2012). Лауреат зрительской премии «Жживой театр» в номинации «режиссёр года: новая волна» («Таланты и поклонники», «Господин Пунтила и его слуга Матти») (2013). Спектакль «Таланты и поклонники» награждён премией СТД РФ «Гвоздь сезона» (2013). Пьеса «Кант» - премия «Гвоздь сезона» СТД (2015).

Фото: фестиваль «Балтийские сезоны», fomenko.theatre.ru, eclectic-magazine.ru, snob.ru, tabakov.ru, mhat.ru, ramt.ru, ramtograf.ru, mayakovsky.ru, Антон Белицкий antonb.ru.

– В одной из рецензий на премьеру «Рассказа о семи повешенных» я прочла, что «Андреев, спору нет, писатель второстепенный...» и что «мужественный режиссер Карбаускис всегда заступается за нелюбимых».

– Действительно, есть в России группа людей, которая имеет к Андрееву отношение не очень благосклонное. Мне нравится чувствительность Андреева к окружающему миру. Мне кажется, это его фраза, что «есть одно понятие, которое не имеет отношения к смерти, – это человеческая глупость». Мне нравится, что он писал и плакал: две строчки напишет и заплачет. Я так не могу, поэтому мне это нравится. В рассказе он написал про семь человек, а в письмах писал, что если их тысяча семь, то это невыносимо. Я не отличаюсь такой сверхчувствительностью. Поэтому Андреева очень уважаю. Я вообще многое понял, когда увидел его фотографии – он фотографировал семью, себя, друзей... Как-то мне сразу стало понятно: лицо и человек – абсолютно современные. Кроме того, он долго жил в Прибалтике, он знал дни без солнца...

– Мне кажется все же, что такие вещи, как «Рассказ...», «Старосветские помещики», «Когда я умирала», может ставить только человек, в котором есть способность к состраданию.

– Что во мне есть, я узнаю только в конце работы над спектаклем. Если ты хочешь что-то делать, куда-то погрузиться, значит, тебе этого не хватает. У меня чаще бывает желание ничего не делать, чем что-то сделать. Потому что я, наверное, по природе – цельный человек, ощущаю себя таким – могу просто так лежать на диване... А что получилось – определяется постижением чего-то: того, что ты узнаешь за пять дней до премьеры, за три дня до премьеры. Вот эта вот череда открытий человеческих и профессиональных и есть основной момент при выборе материала.

– Как вам живется на русской сцене с литовским менталитетом? Дмитрий Назаров рассказывал, что во время репетиций «Дяди Вани», не понимая, чего вы добиваетесь, задал вам вопрос: «На каком языке вы думаете?»

Думаю я на том языке, на котором говорю. Но мы же общаемся на языке разных школ. Обязательно надо переводить! Себе на пользу надо переводить – чтобы не замыкаться на том, что я знаю и в чем мне комфортно. А когда артист нервничает, скандалит, это – на пользу, значит, что-то происходит.

– На что вы ориентируетесь при выборе актеров?

– Я не очень дружу с артистами, и артисты, мягко сказать, не очень дружат со мной. При постановке Андреева такие отношения были бы невозможны – уже невозможно было бы не дружить, шла по-настоящему студийная, сознательная работа. А в остальных случаях – по-разному бывает. Артист для меня – иногда препятствие, иногда – помощь, иногда – просто артист. Я очень часто расстаюсь с артистами во время работы. Не из-за личной неприязни – когда летали скамейки в «Когда я умирала», я не менял артистов. Менял, когда понимал, что артист достиг максимального уровня компетентности и этот уровень – недостаточен. Я вообще люблю работать с артистом – как с профессионалом, а не с человеком. Ведь я работаю не с одним актером, а с пятнадцатью, с семнадцатью. А каждый из них воспринимает меня так, как будто я работаю только с ним…

Лучшие дня

– Вам интересно сформировать свою команду актеров?

– У меня есть своя команда! Приходите на «Рассказ о семи повешенных» – это моя команда. На сегодня...

– Вы помните тот момент, когда вы впервые ощутили власть над людьми, как режиссер...

– Первым человеком, кричащим на подчиненного, которого я увидел в жизни, был мой отец, председатель колхоза, ругавший комбайнеров. И в моих глазах это было не в пользу отца. Мне казалось – так нельзя! Но когда я сам впервые закричал на актера, то понял, что от этого никуда не деться, понял, почему отец кричал. Когда делаешь дело, либо ты идешь на какие-то эмоциональные потери, которые потом компенсируются результатом, либо ты не сделаешь дела. Все эмоции уходят в дело. Это зона, о которой потом хочется забыть – такая профессия. Эта власть не имеет никакой сладости, это такая горькая очень власть... Ты можешь обидеть человека, ты все время влияешь на другого – это только ответственность, ничего хорошего в этой власти нет. Поэтому, мне кажется, режиссерская профессия – не очень хорошая.

– Вы сравниваете себя с кем-нибудь из режиссеров? Кто для вас образец?

Уже не сравниваю – молодость прошла. Если раньше был, может быть, один образец, то сейчас их – шесть-семь-восемь. Если раньше все упиралось в одно лицо, то сегодня каждое свежее, точное находит во мне эмоциональный отклик.

– Это не мешает сохранять свой почерк?

– А в Москве кого смотрите? Скажем, Серебренникова...

– Если журналистам так нравится, я согласен быть вечным оппонентом этому человеку ради игры, ради спорта – кто кого опередит... Но на самом деле я оппонентом ему не являюсь. И очень хорошо к нему отношусь. У него не активность, а какая-то гиперактивность, и мне это очень нравится, я бы с удовольствием узнал, как это все образуется.

– Вы обсуждаете с кем-то свои мысли, связанные с работой, с мироощущением?..

– Я – человек сочиняющий. Что-нибудь сочиню, кому-нибудь расскажу, получу отклик...

– Что вы сочиняете?

– Я иногда не помню того, что прочитал, и я должен обязательно кое-что пересочинить...

– То есть «Мертвые души» вы собираетесь пересочинить...

– Дай бог прочесть.

– Скажете, кто будет играть в «Мертвых душах»?

– Не скажу!

– Ну хотя бы Чичикова...

– Чичиков – Безруков.

Давайте по порядку. Когда вам предложили стать худруком Театра им. Маяковского, вы попытались понять, как будут распределяться ваши с директором полномочия?

Нет. Со мной обсуждали в основном какие-то общие вещи - не приведешь ли ты в театр жену, не будешь ли увольнять артистов. О распределении полномочий я вообще тогда не думал. Мой собственный опыт работы в других театрах говорил о единственном способе взаимоотношений - директор работает на худрука. О том, что бывает иначе, я наивно не догадывался. Только на третий месяц я стал внимательно штудировать устав театра. И если в предыдущей его версии (принятой при Сергее Арцибашеве) в нем еще было слово «двуначалие», то в готовящейся, с которой я вообще не был ознакомлен (я в начале октября просто потребовал мне ее наконец показать), слова «двуначалие» уже нет. Может, это юридически ничего и не меняет, но отсутствие самого слова показательно. Я только сейчас понимаю, что при моем назначении все главные вопросы обсуждались департаментом с Евгенией Куриленко за моей спиной. А сам я не очень-то и принимался во внимание. Именно она фактически представляет в театре интересы департамента.

- Но в департаменте поменялось руководство.

Да, но и там, и в правительстве Москвы продолжает работать множество системных чиновников, которые никуда не делись.

Вообще-то, с точки зрения среднестатистического московского худрука, директор, связанный с департаментом, это даже хорошо. Это значит, с финансированием все будет о-кей.

В каком-то смысле да. Но ведь вся эта система фактически строится на шантаже: у меня, мол, есть свои люди во властных структурах, а не будет этих связей - и денег у вас тоже не будет. Я никак не могу привыкнуть к отсутствию какой-либо прозрачности и открытости. Мне нужен налаженный механизм официальных взаимоотношений с департаментом, не зависящий от личных связей. Необходимо нормальное планирование бюджета, подача заявок на гранты и конкурсы, а мне на это говорят: я тебе и так денег принесу.

- Простите за цинизм, а вам-то какая разница, откуда берутся деньги?

В такой непрозрачности много подводных камней. Скажем, у театра проблема с освещением - прожекторы, софиты и т.д. Парадокс в том, что Куриленко привозит его. Но раз непонятно, откуда оно взялось, значит, театру оно не принадлежит. Оно принадлежит как бы лично директору.

- А сейчас вы этим оборудованием пользуетесь?

В том-то и дело, что нет. Потому что сейчас у нас конфликт. И оно лежит где-то под сценой. Но главное - у нас с директором огромные эстетические расхождения и разногласия едва ли не по всем вопросам.

- И в чем именно они состоят?

В первую очередь они связаны с началом реконструкции филиала Театра им Маяковского. Это некое наследство, доставшееся мне от прошлого руководства. Проект реконструкции был разработан и запущен при Арцибашеве, фактически в последние дни его правления.

- Запущен юридически или уже началась физически сама реконструкция?

Юридически. И тем не менее я видел и свою задачу, и задачу директора в том, чтобы приостановить этот процесс и отстоять право на переосмысление проекта.

- А почему?

Читать текст полностью - Потому что проект безнадежно устарел. Возможности зала и сцены в нем совершенно не продуманы. Он не содержит в себе никаких конструктивных решений, никакой театральной идеи. Я призвал в эксперты Сергея Куцевалова, строившего «Студию театрального искусства», но он толком даже не был принят Куриленко. Честно говоря, этот проект и не реконструкция вовсе, а какой-то евроремонт с нелепыми цветниками посредине. Я понимаю, что такую площадку, наверное, будет легко сдавать в аренду. Но меня это как-то не утешает. Ну как я могу быть худруком театра, в помещение которого мне и заходить-то будет неловко.

- Вы поставили вопрос об этом в департаменте?

Да, с самого начала. Но мне ответили, что все делается по закону, и директор мне тоже сказала: все по закону. И с девизом «все по закону» за эти пять месяцев проект был запущен в производство. То есть уже есть организация, которая выиграла конкурс на реконструкцию. Мне говорят: не волнуйся мы по ходу дела изменим то, что ты сочтешь неудачным. Но это для меня не аргумент. Я это уже проходил при косметическом ремонте основной сцены театра. Здание сейчас вроде бы приведено в рабочее состояние. Что-то в нем залатали, замазали. Но есть ведь и эстетический аспект. Когда я вижу, как стены красят масляной краской, я, конечно, не могу на это не реагировать. Не советоваться во всей этой деятельности с худруком и художником - для меня это нонсенс. Да и потом, я вообще не собираюсь тыкать в краски и думать о цвете кафеля. Я считаю, что надо сначала разработать некую концепцию дизайна, нанять специалиста и потом только приступать к воплощению.

- А сколько должна идти реконструкция филиала?

Как я понимаю, около года. Отсюда весь сыр-бор с письмом в департамент, кажущаяся спешка или суета. Надо срочно все останавливать. Я прекрасно понимаю, что нынешний глава департамента Сергей Капков только что сам приступил к исполнению своих обязанностей, но я не могу ждать. Это как заходить в болото: чем дальше идешь, тем сложнее выбраться. У меня никакая не паника и не истерика. Просто эта реконструкция будет связана с моим именем, а не с именем директора. Мы вообще можем сейчас прекратить разговоры о том, кто из нас хуже, а кто лучше, а просто вспомнить, что наверху на афише театра написана фраза «Художественный руководитель театра - Миндаугас Карбаускис». А значит, все преобразования люди будут связывать с моим именем. Я должен нести за них ответственность. А у меня сейчас создалось ощущение, что я просто являюсь ширмой для осуществления неких дел других людей.

Но когда вам предложили кандидатуру директора Куриленко, то вы, как я понимаю, легко на нее согласились. Она показалась вам профессиональной и способной к диалогу?

У меня не было времени на раздумья. Решение о моем назначении было принято только 20 мая, хотя переговоры начались в конце апреля. 20 мая - самый конец сезона. Сверстать будущий сезон так поздно практически невозможно. Я весь с головой ушел в эти проблемы. Про директора я только понял, что у нее есть хватка. Что какие-то насущные проблемы она, скорее всего, сумеет решить. О разграничении полномочий я вообще не думал. Я с самого начала понимал, что такой большой театр не может поднять один человек, он может его только провалить. Чтобы театр функционировал, нужно работать в тандеме и выработать некую систему. Но для этого необходимо вести диалог. А о каком диалоге может тут идти речь: мы люди разных поколений и совершенно разных эстетических предпочтений. У нас разное понимание театра, разный театральный опыт. Мне вот всегда казалось, что директор театра должен хотя бы один спектакль худрука посмотреть.

- А она не посмотрела?

Нет, ни одного. И я думаю, что, если она их увидит, они ей не понравятся. Она не мой зритель.

- Вы сейчас вообще не разговариваете с Куриленко?

Последние три недели нет.

- И в какой момент было окончательно прервано общение?

Не хочется мелочиться… Тут столько разных сюжетных поворотов. Но вообще это случилось, когда на мой вопрос отделу кадров, кто по образованию новые работники дирекции, мне сказали, что я не могу видеть их личные дела и показали некое «Положение об обработке и защите персональных данных работников».

- А кто его выпустил, простите, я недопоняла?

Выпущено это положение новым административным руководством, и, по всей видимости, оно скопировано с документов каких-то предприятий. В нем присутствует словосочетание «генеральный директор», но такого понятия, как «художественный руководитель», там вообще нет. И это очень симптоматично.
Был и еще один приказ,- приказ о распределении компетенций, и в нем я был приравнен, по сути, к одному из заместителей директора - по художественной части.
А ведь директор пришла со мной в театр как равный человек - партнер. Но в чиновничьей системе, сохранившейся с советских времен, кто-то все равно должен быть главнее.

- А почему вы вдруг решили ознакомиться с личными делами представителей новой администрации?

Потому что у меня возникло подозрение, что команда, пришедшая с директором, - это люди, никогда прежде в театральной системе не варившиеся. Я обнаружил нехитрую закономерность в подборе новых кадров - родственники и знакомые. Их приводят почти машинально, как в собственный дом. Профессионализм тут играет последнюю роль. Скажем, у заместителя Куриленко по финансовой части вообще, как я понимаю, нет финансового образования.

Правильно ли я понимаю, что госпожа Куриленко принадлежит к тому типу директоров, которые смотрят на театр как на объект недвижимости, а выпуск спектаклей воспринимают как некую тяжкую повинность? Таких директоров интересуют, как правило, понедельники, то есть выходные дни, когда здание театра можно сдавать в аренду?

Я хотел бы избежать резких заявлений. Мне кажется, факты, которые я привожу, говорят сами за себя.

Известно, что значительная часть театральных конфликтов, которые сотрясали в последнее время столицу, были связаны с противостоянием режиссера и труппы. У вас возникали такие проблемы?

Ни в малейшей степени. Я с самого начала постарался отключить стереотипы мышления и знакомиться с труппой с чистого листа. Никаких скандалов у нас не было. Наоборот, было много общения без лишней субординации. Я специально «ультиматум» в департамент отнес сам, чтобы не втравливать артистов во всю эту ситуацию. Но вообще они - моя огромная поддержка.

А почему вы не снимаете спектакли старого, арцибашевского репертуара? Честно говоря, афиша театра выглядит ужасающе: немыслимое количество каких-то стыдных комедий.

Я подумал, что несправедливо снимать старые спектакли, так как свою задачу вижу в построении нового, а не в разрушении старого. У нас сейчас одновременно запущено сразу шесть проектов. В труппе примерно 80 артистов, в новых работах будет занято больше половины. А еще у нас каждую неделю по средам 25 молодых артистов импровизируют по три с половиной часа. На эти импровизации приходят режиссеры, присматривают себе актеров. Я снял только один спектакль, «Шаткое равновесие», исключительно из-за плохой посещаемости.

Но вас уже обвинили в том, что вы сняли из репертуара еще и «Рубеж» - один из немногих спектаклей столицы, посвященных обороне Москвы.

Во-первых, это единственный спектакль филиала, который, как назло, технически не переносится на Малую сцену театра. Во-вторых, по настоянию департамента он все же был перенесен.

Настояние департамента трогательно. Особенно если учесть, что спектакль поставлен по пьесе помощника Людмилы Швецовой Александра Пудина, а сама пьеса «посвящается Людмиле Ивановне Швецовой». У вас нет ощущения, что Театр Маяковского московские власти вообще воспринимали как домашний дачный театр, в котором можно ставить свои произведения и реализовывать свои амбиции?

По понятным причинам я бы не стал это комментировать.

Вы решительно заявляете городской власти, что не хотите работать с Куриленко. И мне кажется, что новый глава департамента Сергей Капков, которому от прежнего руководства досталось, прямо скажем, непростое наследство, заинтересован в сохранении вас в качестве худрука. Но есть ли у вас на примете кандидатура нового директора? Ведь найти хорошего театрального менеджера еще сложнее, чем хорошего театрального режиссера.

Новая кандидатура есть у самого департамента. И самое интересное, что мне ее предложили сразу же, как только я туда отнес свое письмо. Более того, сложилось впечатление, что этот человек по первоначальному плану и должен был прийти в Театр Маяковского директором.

Да? И что же случилось? Почему в результате назначили Куриленко? Уж не потому ли, что она соседка по даче все той же Швецовой?

Я старался в это не вникать. Скажу только, что предложенный человек показался мне весьма интересным и близким по опыту.

- И кто же он такой - выкладывайте карты!

Я не могу сейчас сказать, ведь этот вопрос должен решаться вместе с главой департамента. Но, вообще, хотелось бы находить директора другим способом, более открытым. И чтобы вопрос разрешился как можно скорее: у нас на носу премьеры. А работать в нынешних условиях стало просто невозможно.

Неизбежно возникает вопрос: а вы не боитесь, что вот этот человек, имени которого вы не называете, только кажется подходящим для сотрудничества, а когда работа начнется, выяснится, что все опять не так? Опять возникнут разногласия. И это уже будет ловушка. Вам ведь и Куриленко поначалу показалась не лишенной хватки и каких-то положительных качеств.

Взаимоотношения худрука с директором - вообще очень сложная штука. Это как совместимость крови.

Вот именно. Поэтому режиссеры так часто стремятся совмещать в своем лице должности худрука и директора. Вы хотели бы такой полноты полномочий (в том числе и финансовых) и при полноте ответственности?

{-tsr-}- Нет, мне это неинтересно. Я за двуначалие, но мне нужен настоящий диалог с директором, в котором оба собеседника будут формулировать будущее театра. Мне кажется, что есть в театре преступления и похуже воровства: когда люди, руководящие театром, вообще не понимают, куда и зачем они двигаются.

- Вам не кажется, что это звучит несколько идеалистично?

Мне кажется, что идеализм в нашем деле не такая уж плохая вещь.

В Театре-студии под руководством Олега Табакова заканчиваются репетиции спектакля Миндаугаса Карбаускиса Рассказ о семи повешенных по одноименному рассказу Леонида Андреева.

- Чем вас заинтересовал рассказ Леонида Андреева?

Когда к чему-то прикасаюсь: к музыке, литературе или кино, я сразу чувствую, волнует это меня или нет.

- Бывает так, что вам предлагают поставить какую-нибудь пьесу, а вы отказываетесь?

Бывает. Не хотелось бы отказывать, но работа – это кусок жизни, и прежде чем взяться за нее, я думаю, как я его проживу.

- Выбирая пьесу, вы понимаете, понравится она зрителям или нет? Учитываете их вкусы?

Режиссер ставит спектакль для зрителей, а не для себя. Но при этом он может выбирать разные цели. Например, я не пытаюсь понравиться всем без исключения.

- Почему вы ни разу не пытались ставить спектакли в антрепризе?

Не понимаю, почему я должен стремиться работать в антрепризе, особенно если нет никакого повода? Театр под руководством Олега Табакова мне создает все условия для работы и обеспечивает мою жизнь.

- Вас не зовут на постановки в другие театры?

Мне редко предлагают работу в других театрах. Когда мы показывали в Нижнем Новгороде спектакль «Когда я умирала», ко мне подошел директор театра и попросил, чтобы я что-нибудь поставил с его артистами. Они покинули зал сразу же после первого акта. Получилась абсурдная ситуация. Мне предлагали что-нибудь поставить в Санкт-Петербурге. Там более близкий мне ритм жизни, совершенно иной, чем московский. Наверное, попробую.

- Почему у вас такие грустные спектакли? В них так часто возникает тема смерти...

Мои спектакли о жизни, у меня нет спектаклей о смерти. Они бывают грустными, но в жизни всегда есть место для грусти. Иногда зрителям полезно немного погрустить.

- Вам никогда не хотелось поставить комедию?

Я никогда не задумывался о том, ставить мне трагедии или комедии. Вы задаете странные вопросы: то - почему я не иду в антрепризу, то - почему не ставлю комедии...

- Режиссер должен понимать, что происходит в стране, что люди читают, смотрят по телевизору? Или это абсолютно неважно?

Важно чувствовать ритм жизни и понимать менталитет людей, которые пойдут на твой спектакль. А с телевизором бороться бессмысленно.

- Сколько спектаклей в год нужно ставить?

Не знаю. Можно поставить три спектакля и вообще расхотеть заниматься режиссурой. Это не формальный процесс. Я каждый раз начинаю все с нуля. Кого-то приходится приглашать, в каждой работе меняется художник… Я не избалован постоянной командой.

- Как вы выбираете актеров?

По-разному. Бывает, что не только режиссер выбирает актеров, но и актер выбирает режиссера. Просто иногда чувствуешь, что этот актер может и хочет работать. Для этого есть формальные пути и неформальные, какие-то разговоры, намеки.

- Когда вы начинаете готовиться к новой постановке?

Обычно я начинаю готовиться за год, а репетировать стараюсь недолго, месяца три. Чтобы работа не стала твоей кухней, домом. Встреча с артистами должна быть не очень долгой, чтобы мы не уставали друг от друга.

- А если работать нерегулярно, то как зарабатывать на жизнь?

До сих пор я не поставил ни одного спектакля ради заработка. Да и вообще в Россию приехал не за заработками.

- Выходит, вы ставите спектакли потому, что вам нравится заниматься театром?

Разве взрослый человек может что-то делать только потому, что это ему нравится? Это же глупость. Если чувствуешь, что твоя работа кому-нибудь нужна, если ты кому-то полезен, значит, и надо ею заниматься. А как иначе? Тебе нравится чем-то заниматься, а твоя работа никому не нужна? Мне хотелось учиться у Петра Наумовича. Для этого нужно было поступить на режиссерский факультет, и я поступил. На этом всякие «хочу - не хочу» заканчиваются. Я занимаюсь режиссурой, потому что меня приглашают ставить спектакли.

- Генриетта Яновская говорит, что режиссер – это не тот человек, который ставит спектакли, а тот, что создает на сцене целую вселенную.

У нее романтический взгляд на профессию.

- А вы не романтик?

Без романтики в нашей профессии нечего делать... Когда как. Временами романтик, временами не очень.

- Почему критики довольно быстро перестали называть вас учеником Петра Фоменко?

Я ученик мастерской Петра Наумовича Фоменко. Там очень много педагогов: Сюзанна Павловна Серова, Сергей Васильевич Женовач, Евгений Борисович Каменькович, Ольга Васильевна Фирсова. Петр Наумович – наш генерал. Каждый из учеников получает информацию через того педагога, которого он выбирает себе близким и ведущим. Ученики Фоменко - это клише.

- Восстанавливая «Гедду Габлер» в Мастерской Петра Фоменко, вы работали как приглашенный режиссер?

Как заблудший. Я остался недоволен этим спектаклем. Попал в совсем другую систему координат.

- Вы ставите очень традиционные спектакли. Вам не хочется поэкспериментировать, поменять их внешнюю форму?

Я не рассматриваю спектакли по внешним признакам, не думаю о том, традиционный он или нет. Меня не интересует вопрос внешнего формата, по-моему, все это очень условно. Если в спектакле нет жизни, какая разница, традиционный он или нет? Когда понадобится проекция, чтобы добиться неожиданных эмоций и чтобы что-то рассказать, прибегнем к проекциям. Но пока я спокойно без них обходился. Я же не дизайнер театра. И работаю не для формы, а для содержания.

- Вам не предлагали поставить оперу?

Нет, я не очень разбираюсь в музыке, думаю, что мне не придется ставить опер. Хотя, может быть, мне нужно поставить оперу именно потому, что я не разбираюсь в музыке. Но когда мне предлагают что-то поставить, меня такой страх берет: я вообще не представляю, как это сделать. Только в конце работы я понимаю, что спектакль поставлен. Хотя полностью он никогда не бывает готов, он просто уходит к зрителям и к актерам. После премьеры еще идет какая-то работа, какое-то время еще следишь за ним, что-то делаешь. Хотя, что значит: спектакль готов? Когда он помер - тогда и готов.

- Жалко, когда спектакль умирает?

Раз он уже начал разваливаться и погибать, его надо закрывать. Я уже простился с двумя спектаклями. Не надо мучить актеров, не надо жить прошлым. Лучше думать о новой работе.

- Вы поступили к Фоменко в 90-х годах. За это время жизнь в России сильно изменилась?

Весь мир изменился. Это только в Советском Союзе казалось, что у нас чего-то нет. Или что у нас что-то будет, или что только у нас что-то изменилось. Меняется весь мир. Везде происходит одно и то же. И у всех одни и те же проблемы.

- Почему вы работаете в России?

Потому что я здесь нужен. А что мне делать, ехать в Литву? Зачем я тогда оттуда уезжал? Всегда, перед тем как возвращаться, надо задуматься о том, почему ты уехал. Если человек хочет вернуться к своей первой жене, проще задуматься, почему от нее ушел. Конечно, в трудную минуту можно вернуться к чему угодно, но все равно лучше задуматься.

- Как вы относитесь к новой драме?

Что такое новая драма? И чья это драма? Человека? Тогда она не может быть новой. По-моему.

- Вы уже знаете, что будете делать через год?

Пока не знаю, может быть, что-то и запланирую. Мне хочется назло нашему сумасшедшему ритму, буквально назло времени не изматываться, сохранить ощущение свежести в работе. Строю свою жизнь так, чтобы не надо было что-то специально делать, а можно было подождать, пока все придет само.

Иностранец

Миндаугас Карбаускис родился в 1972 году в Литве. Окончил в 2001 году режиссерский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). Поставил в Театре под руководством Олега Табакова спектакли «Долгий рождественский обед» Торнтона Уайлдера, «Лицедей» Томаса Бернхардта, «Синхрон» Томаса Хюрлимана, «Когда я умирала» Уильяма Фолкнера; в МХТ им. Чехова - спектакли «Копенгаген» Майкла Фрейна, «Старосветские помещики» по Гоголю, «Дядя Ваня» Чехова; в «Мастерской Петра Фоменко» - спектакль «Гедда Габлер». Лауреат премий «Золотая маска» и премии им. К.С. Станиславского.