Все, что написано Иваном Шмелевым, служит глубинному познанию России, ее корневой системы, пробуждению любви к нашим праотцам. До конца своих дней чувствовал он саднящую боль от воспоминаний о Родине, ее природе, ее людях. В последних книгах великого писателя - крепчайший настой первородных русских слов, самый лик России, которая видится ему в своей кротости и поэзии.“Этот весенний плеск остался в моих глазах - с праздничными рубахами, сапогами, лошадиным ржаньем, с запахами весеннего холодка, теплом и солнцем. Остался живым в душе, с тысячами Михаилов и Иванов, со всем мудреным до простоты-красоты душевным миром русского мужика, с его лукаво-веселыми глазами, то ясными как вода, то омрачающимися до черной мути, со смехом и бойким словом, с лаской и дикой грубостью. Знаю, связан я с ним до века. Ничто не выплеснет из меня этот весенний плеск, светлую весну жизни... Вошло - и вместе со мной уйдет” (“Весенний плеск”),О Шмелеве, особенно его позднем творчестве, писали немало и основательно. Только по-немецки вышли две фундаментальные работы, существуют серьезные исследования и на других языках, число статей и рецензий велико. И все же среди этого обширного списка выделяются труды русского философа и публициста И. А. Ильина, которому Шмелев был особенно близок духовно и который нашел собственный ключ к шмелевскому творчеству как творчеству глубоко национальному. О “Лете Господнем” он, в частности, писал:“Великий мастер слова и образа, Шмелев создал здесь в величайшей простоте утонченную и незабываемую ткань русского быта, в словах точных, насыщенных и изобразительных: вот “тартбнье мартовской капели”; вот в солнечном луче “суетятся золотинки”, “хряпкают топоры”, покупаются “арбузы с подтреском”, видна “черная каша галок в небе”. И так зарисовано все: от разливанного постного рынка до запахов и молитв яблочного Спаса, от “розговин” до крещенского купанья в проруби. Все узрено и показано насыщенным видением, сердечным трепетом; все взято любовно, нежным, упоенным и упоительным проникновением; здесь все лучится от сдержанных, не проливаемых слез умиленной и благодарной памяти. Россия и православный строй ее души показаны здесь силою ясновидящей любви”.И действительно, “Богомолье”, “Лето Господне”, “Родное”, а также рассказы “Небывалый обед”, “Мартын и Кинга” объединены не только биографией ребенка, маленького Вани. Через материальный мир, густо насыщенный бытовыми и психологическими подробностями, читателю открывается нечто более масштабное. Кажется, вся Россия, Русь предстает здесь “в преданьях старины глубокой”, в волшебном сочетании наивной серьезности, строгого добродушия и лукавого юмора. Это воистину “потерянный рай” Шмелева-эмигранта. Поэтому так велика сила пронзительной любви к родной земле, поэтому так ярки и незабываемы сменяющие друг друга картины.

План
Введение
Рассказ И. Шмелева - попытка творчески осмыслить призвание писателя.
Основная часть
«Дописьменный» век жизни писателя:
а) поэма о путешествии на Луну;
б) сочинения в школе;
в) учитель, сыгравший большую роль в становлении
Шмелева как писателя.
«Печатный» период жизни писателя:
а) первый печатный рассказ писателя;
б) слова редактора и их роль в становлении Шмелева
как писателя.
Заключение
Юноша осознал свое назначение и почувствовал высокую ответственность писателя.
Рассказ И.С. Шмелева «Как я стал писателем» носит автобиографический характер. Это рассказ-воспоминание, попытка творчески осмыслить призвание писателя, проявляющееся с самого детства.
Первый период своей жизни автор называет «дописьмен- ным»: он еще не писал на бумаге, но отличался способностями речи, был, как он говорит, писателем «без печати». Он говорил с игрушками, с вещами, которые казались ему живыми и «рассказывали сказки». В гимназии его прозвали «римский оратор» и часто делали замечания в дневнике: «Оставлен на полчаса за постоянные разговоры на уроках».
Увлекшись романами Жюля Верна, автор пишет «поэму» о путешествии на Луну на воздушном шаре гимназических учителей. «Поэма» имела успех у учащихся, но после того как она попала в руки инспектору, «гонораром» автора было наказание. Иронически автор описывает, как в этом «письменном» периоде он писал сочинения, приплетая к теме что попало. Оправдываясь, что это у него «лирическое отступление», как у Гоголя, он добился того, что возмущенный преподаватель оставил его на второй год.
Таким образом, право на собственные размышления пришлось зарабатывать через множество испытаний. И лишь один любимый словесник поощрял творчество гимназиста. Писать на поэтические темы «было одно блаженство», и наградой за творчество были как оценки, так и похвалы учителя. Этот человек сыграл большую роль в становлении Шмелева как писателя, «и до сего дня - он в сердце».
Третий период творчества был «печатный». Написав большой рассказ, юноша робко отнес его в редакцию журнала. Кабинет редактора казался ему «святилищем». Ответа на рассказ надо было ждать «два месяца», потом еще «два месяца»... Юноша уже не верил в успех, позабыл о рассказе - и вдруг письмо из журнала, похвала редактора, книжка с его рассказом и неслыханный для бедного студента гонорар. И новые обязательства, и слова редактора смутили героя: «искусство - это благоговение, молитва». Сознание собственного несовершенства, несоответствия этим высоким словам его писательского труда ошеломили молодого писателя. Он почувствовал себя другим и понял, что для этого должен многое сделать, читать, думать.
Юноша осознал свое назначение и почувствовал высокую ответственность писателя за свое творчество. Умение писать пришло к нему нелегким путем, но читатель верит, что этот человек добьется творческих успехов.

Известный русский писатель, публицист Иван Сергеевич Шмелев, характеризуя свою семью, дает ей такое описание: коренные москвичи, староверцы, торговые крестьяне. Как видим, на принадлежность к интеллигенции, писательской среде нет и намека. Упоминание того же факта содержит рассказ (ниже - краткое содержание) «Как я стал писателем» Шмелева.

Раннее детство

21 сентября (3 октября) 1873 года - дата рождения писателя. А местом появления на свет было Замоскворечье. Именно в этом районе Москвы, в родительском доме находился исток творчества будущего мастера русского слова.

Отец и мать не имели высокого образования, но чтили законы прадедов, были религиозны, трудолюбивы. Такое отношение к жизни передавалось и детям.

Рассказ «Как я стал писателем» содержит большой фрагмент, где описано раннее детство героя. Читателю сразу становится ясно, что уже в те годы начинает формироваться умение Шмелева по-своему видеть окружающий мир, желание быть в нем и взаимодействовать с каждым, кто в нем есть.

Первый большой успех

В рассказе «Как я стал писателем» Шмелев повествует о своем первом литературном опыте. Это было произведение «У мельницы». Написал он его после 8-го класса гимназии, то есть будучи еще совсем молодым человеком.

Произведение получило хорошую оценку редактора журнала «Русское обозрение» и было опубликовано в нем без правок и каких-либо сокращений. Кроме того, юный автор был приглашен в журнал к сотрудничеству. Для молодого человека это было грандиозным успехом. Хотя Шмелев считал, что все случилось само собой, поэтому радовался успеху, но недолго - «захватили» другие дела.

Видео по теме

Первые шаги к успеху

В детстве он был увлекающимся ребенком, отлично знал Пушкина, Лермонтова, Гоголя и других русских писателей. В третьем классе гимназии увлекся произведениями Жюля Верна. Они так захватили мальчика, что он, используя сюжет любимого автора, написал собственное поэтическое произведение. Стихи имели успех среди гимназистов, но учитель словесности не оценил их, так как героями произведения маленького поэта были именно учителя.

Другим сочинениям Шмелева учитель тоже не давал высокой оценки. Причина была в том, что эти произведения по форме и по содержанию были необычны, выходили за рамки программы. Результатом взаимного непонимания между учителем и учеником стало то, что мальчик был оставлен на второй год.

Через некоторое время писатель понял, что это было большим счастьем. Сменился учитель словесности, который разрешил писать все, что хотел маленький автор. В этот период было написано много лирических сочинений, за которые гимназист Шмелев получал только «пятерки» с большими плюсами.

Причины успеха

Читая рассказ или краткое содержание «Как я стал писателем» Шмелева, понимаешь, как бывает важно встретить на пути человека, который укажет верное направление, вдохновит на дело. А оно может оказаться главным в жизни. Люди, которые тебя окружают, - одна из причин любого успеха, и творческого в том числе.

Природная любознательность и умение увлечься делом остались со Шмелевым навсегда. В разные периоды своей жизни он интересовался и юриспруденцией, и ботаническими открытиями, и бытом людей разных сословий, и многими другими темами. Все это нашло отражение в творчестве писателя и привело его к мировому успеху. Высокую оценку его литературным работам дали Бунин, Куприн и другие видные писатели.

Рассказ или краткое содержание «Как я стал писателем» Шмелева дает понять читателю, какой трудный путь нужно пройти писателю, чтобы получить всеобщее признание.

Характер автора в тексте рассказа

Автобиографический рассказ-воспоминание «Как я стал писателем», краткое содержание которого мы рассматриваем, имеет еще одну большую ценность для читателя. Здесь очень тонко, с большим мастерством Иван Шмелев описывает процесс становления характера человека. А начинается он с самого раннего детства.

Герой произведения видит все окружающие предметы одушевленными. У каждого есть своя мечта, тайна, желания. Но понять эти предметы не может никто, кроме маленького мальчика. Такое видение мира говорит о богатом воображении, поэтичности, которые в будущем помогли стать замечательным мастером слова.

Герой рассказа говорит о том, что умение писать пришло вдруг, внезапно, и рассказ «У мельницы» был написан с ходу. Но читатель понимает, что мастерство оттачивалось годами, еще тогда, когда учитель словесности разрешил писать все и в любых количествах. Трудолюбие, стремление к совершенству, умение наслаждаться результатом своей работы, большая ответственность за то, что ты делаешь, - главные черты характера героя рассказа «Как я стал писателем».

Данное произведение Шмелева можно назвать автобиографичным. В нем автор повествует читателям о том, каким образом взял свое начало его дар писателя. Причем вся эта информация представляется совершенно ненавязчиво в форме рассказа, что делает изучение данного материала еще более интересным.

Шмелев всегда был писателем, только первое время он не печатался. Еще в раннем детстве няня называла его выдумщиком. В каждом предмете, в каждой неодушевленной вещи он видел живое. Мальчик мог разговаривать с досками, игрушками, стружками от дерева, со всем, что видел. Именно за это, учась в гимназии, он получил прозвище "римский оратор". Когда маленький Шмелев ходил в третий класс, он увлекался чтением романов Ж. Верна. Именно в этот период времени и было написано его первое стихотворение. За этот поступок его наказал учитель - словесник, который был довольно строгого нрава.

Похожие попытки автор предпринимал, учась и в пятом классе, но снова был не понят учителями. Но вскоре, строго учителя заменил другой педагог, который позволил мальчику раскрыть свой талант и писать. За это он даже ставил хорошие оценки Шмелеву. Таким наставником стал Федор Владимирович Цветаев. Он был довольно свободного нрава. Мог в любой момент вдруг начать читать Пушкина, и делал он это так, что даже равнодушные к литературе дети слушали его, открыв рот. Цветаев занял в сердце маленького Шмелева особое место. Только с этим учителем он поддерживал отношения, а когда его хоронили, мальчик горько плакал.

После того, как гимназия была окончена, автор отнес в издательство свое первое официальное произведение "У мельницы". Редактор Анатолий Александров попросил Шмелева прийти через два месяца. За это время мальчик стал студентом, и его заняли совершенно другие заботы. Однако, через некоторое время пришел конверт с просьбой явиться в редакцию. Рассказ, который предложил начинающий писатель, оказался тяжелым для восприятия и прочтения. Тем не менее он был принят в публикацию, а автору выписали гонорар. Именно тогда, после выпуска произведения, Шмелев понял, что у него началась совершенно новая жизнь - жизнь писателя. Но он еще долго не мог привыкнуть к тому, что его фамилия фигурирует на обложке книги.

В произведении "Как я стал писателем" Шмелеву удалось восстановить события уже прошедших лет. Автор позволил себе такую слабость, как вновь поддаться тем чувствам, которые он тогда испытывал. Это время стало решающим в его жизни. Данный рассказ призван показать читателям тот нелегкий переломный момент, когда ключевое предназначение личности подверглось существенным изменениям.

Картинка или рисунок Как я стал писателем

Другие пересказы для читательского дневника

• Вересаев

  Пересказ произведений Вересаева

• Краткое содержание Детство Никиты Толстой

  Никита в огромном четырёхэтажном деревянном доме. Он очень крепко привязан с живой природой. Для мальчика нет лучшего места на свете, чем местность около речки, собственный сад и все остальные уголки природы, окружающей дом

• Краткое содержание Самое страшное Саша Черный

  Маленькие мальчики играют на улице со взрослыми, вот улетает мяч, а рассказчик бежит за ним, ему попало по ребру, а мяч отлетел за забор к женскому саду. Мальчик вызвался достать мяч, это подхватили все остальные и перебросили через забор.

• Краткое содержание Заколдованная буква Драгунский

  Мы узнаем историю одного дня троих маленьких ребят. Её нам рассказывает один из мальчиков, который гуляет со своими друзьями - Мишкой и Алёнкой. Втроём они наблюдают за грузовиком с ёлкой. Им сразу становится интересно такое событие.

• Краткое содержание Андерсен Стойкий оловянный солдатик

«без печати».

Помнится, нянька, бывало, говорила:

И с чего ты такая балаболка? Мелет-мелет невесть чего... как только язык у тебя не устает, балаболка!..

Живы во мне доныне картинки детства, обрывки, миги. Вспомнится вдруг игрушка, кубик с ободранной картинкой, складная азбучка с буквой, похожей на топорик или жука, солнечный луч на стенке, дрожащий зайчиком... Ветка живой березки, выросшей вдруг в кроватке у образка, зеленой такой, чудесной. Краска на дудочке из жести, расписанной ярко розами, запах и вкус ее, смешанный с вкусом крови от расцарапанной острым краем губки, черные тараканы на полу, собравшиеся залезть ко мне, запах кастрюльки с кашкой... Боженька в уголке с лампадкой, лепет непонимаемой молитвы, в которой светится «деворадуйся»...

Я говорил с игрушками - живыми, с чурбачками и стружками, которые пахли «лесом» - чем-то чудесно- страшным, в котором «волки».<...>

Но и «волки» и «лес» - чудесные. Они у меня мои.

Я говорил с белыми звонкими досками - горы их были на дворе, с зубастыми, как страшные «звери», пилами, с блиставшими в треске топорами, которые грызли бревна. На дворе были плотники и доски. Живые, большие плотники, с лохматыми головами, и тоже живые доски. Все казалось живым, моим. Живая была метла, - бегала по двору за пылью, мерзла в снегу и даже плакала. И половая щетка была живая, похожая на кота на палке. Стояла в углу- «наказана». Я утешал ее, гладил ее волосики.

Все казалось живым, все мне рассказывало сказки , - о, какие чудесные! <...>

Должно быть, за постоянную болтовню прозвали меня в первом классе гимназии «римский оратор», и кличка эта держалась долго? В бальниках то и дело отмечалось: «Оставлен на полчаса за постоянные разговоры на уроках».

Это был, так сказать, «дописьменный» век истории моего писательства. За ним вскоре пришел и «письменный».

В третьем, кажется, классе я увлекся романами и написал - длинное и в стихах! - путешествие наших учителей на Луну, на воздушном шаре, сделанном из необъятных штанов нашего латиниста Бегемота. «Поэма» моя имела большой успех, читали ее даже и восьмиклассники, и она наконец попала в лапы к инспектору. Помню пустынный зал, иконостас у окон, в углу налево, - шестая моя гимназия! - благословляющего детей Спасителя - и высокий, сухой Баталин, с рыжими бакенбардами, трясет над моей стриженой головой тонким костлявым пальцем с отточенным остро ногтем, и говорит сквозь зубы - ну прямо цедит! - ужасным, свистящим голосом, втягивая носом воздух, - как самый холодный англичанин:

И ссто-с такое... и сс... таких лет, и сс... так неуваззытельно отзываесса, сс... так пренебреззытельно о сстарссых... о наставниках, об учителях... нашего почтенного Михаила Сергеевича, сына такого нашего великого историка позволяете себе называть... Мартысской!.. По решению педагогического совета...

Гонорар за эту «поэму» я получил высокий - на шесть часов «на воскрссснье», на первый раз.

Долго рассказывать о первых моих шагах. Расцвел я пышно на сочинениях. С пятого класса я дотого развился, что к описанию Христа Спасителя как-то приплел... Надсона! Помнится, я хотел выразить чувство душевного подъема, которое охватывает тебя, когда стоишь под глубокими сводами, где парит Саваоф, «как в небе», и вспоминаются ободряющие слова нашего славного поэта и печальника Надсона:

Друг мой, брат мой... усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был - не падай душой:
Пусть неправда и зло полновластно царят
Над омытой слезами землей...

Баталии вызвал меня под кафедру и, потрясая тетрадкой, начал пилить со свистом:

Ссто-с такое?! Напрасно сситаете книзки, не вклюсенные в усенисескую библиотеку ! У нас сеть Пускин, Лермонтов, Дерзавин... но никакого вашего Надсона... нет! Сто такой и кто такой... На-дсон. Вам дана тема о храме Христа Cпасителя, по плану... а вы приводите ни к сселу ни к городу какого-то «страдающего брата»... какие-то вздорные стихи! Было бы на четверку; но я вам ставлю три с минусом. И зачем только тут какой-то «философ»... с «в» на конце! - «филосов-в Смальс»! Слово «философ» не умеете написать, пишете через «в» философию пускаетесь? И во-вторых, был Смайс, а не Смальс, что значит - свиное сало! И никакого отношения он, как и ваш Надсон, - он говорил, ударяя на первый слог, - ко храму Христа Спасителя не имели! Три с минусом! Ступайте и задумайтесь.

Я взял тетрадку и попробовал отстоять свое:

Но это, Николай Иваныч... тут лирическое отступление у меня, как у Гоголя, например.

Николай Иваныч потянул строго носом, отчего его pыжие усы поднялись и показались зубки, а зеленоватые и холодные глаза так уставились на меня, с таким выражением усмешки и даже холодного презрения, что во мне все похолодело. Все мы знали, что это - его улыбка: так улыбается лисица, перегрызая горлышко петушку.

Ах, во-от вы ка-ак... Гоголь !.. или, может быть, гоголь-моголь? - Вот как... - и опять страшно потянул носом. - Дайте сюда тетрадку...

Он перечеркнул три с минусом и нанес сокрушительный удар - колом! Я получил кол и оскорбление. С тех пор я возненавидел и Надсона и философию. Этот кол испортил мне пересадку и средний балл, и меня не допустили к экзаменам: я остался на второй год. Но всё это было к лучшему.

Я попал к другому словеснику, к незабвенному Федору Владимировичу Цветаеву. И получил у него свободу: пиши как хочешь!

И я записал ретиво, - «про природу». Писать классные сочинения на поэтические темы, например, - «Утро в лесу», «Русская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля», «Гроза в лесу»... - было одно блаженство. Это было совсем не то, что любил задавать Баталин: не «Труд и любовь к ближнему, как основы нравственного совершенствования», не «Чем замечательно послание Ломоносова к Шувалову "0 пользе стекла"» и не «Чем отличаются союзы от наречий»!. Плотный, медлительный, как будто полусонный, говоривший чуть-чуть на «о», посмеивающийся чуть глазом, благодушно, Федор Владимирович любил «слово»: так, мимоходом будто, с ленцой русской, возьмет и прочтет из Пушкина... Господи, да какой же Пушкин ! Даже Данилка, прозванный Сатаной, и тот проникнется чувством.
Имел он песен дивный дар
И голос, шуму вод подобный, -

певуче читал Цветаев, и мне капалось, что - для себя.

Он ставил мне за «рассказы» пятерки с тремя иногда крестами, - такие жирные! - и как-то, тыча мне пальцем в голову, словно вбивал в мозги, торжественно изрек:
- Вот что, муж-чи-на... - а некоторые судари пишут «муш-чи-на», как, например, зрелый му-жи-чи-на Шкробов! - у тебя есть что-то... некая, как говорится, «шишка». Притчу о талантах... помни!

С ним, единственным из наставников, поменялись мы на прощанье карточками. Хоронили его - я плакал. И до сего дня - он в сердце.

И вот - третий период, уже «печатный».

От «Утра в лесу» и «Осени по Пушкину» я перешел незаметно к «собственному».

Случилось это, когда я кончил гимназию. Лето перед восьмым классом я провел на глухой речушке, на рыбной ловле. Попал на омут, у старой мельницы. Жил там глухой старик, мельница не работала. Пушкинская «Русалка» вспоминалась. Так меня восхитило запустенье,обрывы, бездонный омут «с сомом», побитые грозою, расщепленные ветлы, глухой старик - из «Князя Серебряногo» мельник!.. Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал - что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало. Мелькнуло что-то неясное. И - прошло. Забыл. До глубокого сентября я ловил окуней, подлещиков. В ту осень была холера, и ученье было отложено. Что-то - не приходило. И вдруг, в самую подготовку на аттестат зрелости, среди упражнений с Гомером, Софоклом, Цезарем, Вергилием, Овидием Назоном... что-то опять явилось! Не Овидий ли натолкнул меня? не его ли «Метаморфозы» - чудо!

Я увидел мой омут, мельницу, разрытую плотину, глинистые обрывы, рябины, осыпанные кистями ягод, деда... Помню, - я отшвырнул все книги, задохнулся... и написал - за вечер - большой раесказ. Писал я «с маху». Правил и переписывал, - и правил. Переписывал отчетливо и крупно. Перечитал... - и почувствовал дрожь и радость. Заглавие? Оно явилось само, само очертилось в воздухе, зелено-красное, как рябина - там. Дрожащей рукой я вывел:
У мельницы

Это было мартовским вечером 1894 года. Но и теперь еще помню я первые строчки первого моего рассказа:

«Шум воды становился все отчетливей и громче: очевидно, я подходил к запруде. Вокруг рос молодой, густой осинник, и его серые стволики стояли передо мною, накрывая шумевшую неподалеку речку. С треском я пробирался чащей, спотыкался на остренькие пеньки осинового сухостои, получал неожиданные удары гибких ее веток...»

Рассказ был жуткий, с житейской драмой, от «я». Я сделал себя свидетелем развязки, так ярко, казалось, сделал, что поверил собственной выдумке. Но что же дальше? Литераторов я совсем не знал. В семье и среди знакомых было мало людей интеллигентных. Я не знал и «как это делается» - как и куда послать. Не с кем мне было посоветоваться: почему-то и стыдно было. Скажут еще: «Э, пустяками занимаешься!» Газет я еще не читал тогда, - «Московский листок» разве, но там было смешное только или про «Чуркина». Сказать по правде, я считал себя выше этого. «Нива» не пришла в голову. И вот вспомнилось мне, что где-то я видел вывесочку, узенькую совсем: «Русское обозрение», ежемесячный журнал. Буквы были - славянские? вспоминал-вспоминал... - и вспомнил, что на Тверской. Об этом журнале я ничего не знал. Восьмиклассник, почти студент, я не знал, что есть «Русская мысль», в Москве. С неделю я колебался: вспомню про «Русское обозрение» так и похолодею и обожгусь. Прочитаю «У мельницы» - ободрюсь. И вот я пустился на Тверскую искать «Русское обозрение». Не сказал никому ни слова.

Помню, прямо с уроков, с ранцем, в тяжелом ватном пальто, сильно повыгоревшем и пузырившемся к полям, - я его все донашивал, поджидая студенческого, чудесного! - приоткрыл огромную, под орех, дверь и сунул голову в щель, что-то проговорил кому-то. Там скучно крякнуло. Сердце во мне упало: крякнуло будто строго?.. Швейцар медленно шел ко мне.

Пожалуйте... желают вас сами видеть.

Чудесный был швейцар, с усами, бравый! Я сорвался с диванчика и, как был, - в грязных, тяжелых ботинках, с тяжелым ранцем, ремни которого волоклись со звоном, - все вдруг отяжелело! - вступил в святилище.

Огромный, очень высокий кабинет, огромные шкафы с книгами, огромный письменный стол, исполинская над ним пальма, груды бумаг и книг, а за столом, широкий, красивый, грузный и строгий - так показалось мне, - господин, профессор, с седеющими по плечам кудрями. Это был сам редактор, приват-доцент Московского университета Анатолий Александров. Он встретил меня мягко, но с усмешкой, хотя и ласково:

Ага, принесли рассказ?.. А в каком вы классе? Кончаете... Ну, что же... поглядим. Многонько написали... - взвесил он на руке тетрадку. - Ну, зайдите месяца через два...

Я зашел в самый разгар экзаменов. Оказалось, что надо «заглянуть месяца через два». Я не заглянул. Я уже стал студентом. Другое пришло к захватило - не писанье. О рассказе и позабыл, не верил. Пойти? Опять: «Месяца через два зайдите».

Уже в новом марте я подучил неожиданно конверт «Русское обозрение» - тем же полуцерковным шрифтом. Анатолий Александров просил меня «зайти переговорить». Уже юным студентом вошел я в чудесный кабинет. Редактор учтиво встал и через стол протянул мне руку, улыбаясь.

Поздравляю вас, ваш рассказ мне понравился. У вас довольно хороший диалог, живая русская речь. Вы чувствуете русскую природу. Пишите мне.

Я не сказал ни слова, ушел в тумане. И вскоре опять забыл. И совсем не думал, что стал писателем.

В первых числах июля 1895 года я получил по почте толстую книгу в зелено-голубой - ? - обложке - «Русское обозрение», июль. У меня тряслись руки, когда раскрывал ее. Долго не находил, - все прыгало. Вот оно: «У мельницы», - самое то, мое! Двадцать с чем-то страниц - и, кажется, ни одной поправки! ни пропуска! Радость? Не помню, нет... Как-то меня пришибло... поразило? Не верилось.

Счастлив я был - два дня. И - забыл. Новое приглашение редактора- «пожаловать». Я пошел, не зная, зачем я нужен.

Вы довольны? - спросил красивый профессор, предлагая кресло. - Ваш рассказ многим понравился. Будем рады дальнейшим опытам. А вот и ваш гонорар... Первый? Ну, очень рад.

Он вручил мне... во-семь-де-сят рублей! Это было великое богатство: за десять рублей в месяц я ходил на урок через всю Москву. Я растерянно сунул деньги за борт тужурки, не в силах промолвить ни слова.

Вы любите Тургенева? Чувствуется, у вас несомненное влияние «Записок охотника», но это пройдет. У вас и свое есть. Вы любите наш журнал?

Я что-то прошептал, смущенный. Я и не знал журнала: только «июль» и видел.
- Вы, конечно, читали нашего основателя, славного Константина Леонтьева... что-нибудь читали?..
- Нет, не пришлось еще, - проговорил я робко.
Редактор, помню, выпрямился и поглядел под пальму, - пожал плечами. Это его, кажется, смутило.
- Теперь... - посмотрел он грустно и ласково на меня, - вы обязаны его знать. Он откроет вам многое. Это, во-первых, большой писатель, большой художник... - Он стал говорить-говорить... - не помню уже подробности - что-то о «красоте», о Греции... - Он великий мыслитель наш, русский необычайный! - восторженно заявил он мне. - Видите - этот стол?.. Это его стол! - И он благоговейно погладил стол, показавшийся мне чудесным. - О, какой светлый дар, какие песни пела его душа! - нежно сказал он в пальму. И вспомнилось мне недавнее:

И эта пальма - его!

Я посмотрел на пальму, и она показалась мне особенно чудесной.
- Искусство, - продолжал говорить редактор, - прежде всего - благо-говение! Искусство... ис-кус! Искусство - молитвенная песнь. Основа его - религия. Это всегда, у всех. У нас - Христово слово! «И Бог бе слово». И я рад, что вы начинаете в его доме... в его журнале. Как-нибудь заходите, я буду давать вам его творения. Не во всякой они библиотеке... Ну-с, молодой писатель, до свидания. Желаю вам...

Я пожал ему руку, и так мне хотелось целовать его, послушать о нем, неведомом, сидеть и глядеть на стол. Он сам проводил меня.

Я ушел опьяненный новым, чувствуя смутно, что за всем этим моим - случайным? - есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся.

Шел я как оглушенный. Что-то меня томило. Прошел Тверскую, вошел в Александровский сад, присел. Я - писатель. Ведь я же выдумал весь рассказ!.. Я обманул редактора, и за это мне дали деньги!.. Что я могу рассказывать? Ничего. А искусство - благоговение, молитва... А во мне ничего-то нет. Деньги, во-семь-десят рублей... за это!.. Долго сидел я так, в раздумье. И не с кем поговорить... У Каменного моста зашел в часовню, о чем-то помолился. Так бывало перед экзаменом.

Дома я вынул деньги, пересчитал. Во-семьдесят рублей... Взглянул на свою фамилию под рассказом, - как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я - другой. Я впервые тогда почувствовал, что - другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что-то я должен сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать... - готовиться. Я - другой, другой.

Поразмышляем над прочитанным...

1. Рассказ назван «Как я стал писателем». Как вы думаете, к чему он ближе: к воспоминаниям, дневниковым записям или к обычному рассказу?

2. Что открывал главный герой в людях? Что ему нравилось в них? Какими виделись ему в детстве окружающие предметы?

3. Какой герой одного из рассказов А. Платонов a так же воспринимал Окружающий его мир и предметы? О каких чертях характера это свидетельствует?

4. Как пришло к И. Шмелеву умение писать? Чем заканчивается рассказ? Почему главный герой почувствовал, что он «другой»? Известны ли нам рассказы или повести о том, как человек становится писателем (например, у А. Чехов а, И. Бунина, М. Горького)?

5. В какое историческое время происходит становление писателя? По каким приметам мы можем об этом догадаться?

Развивайте дар слова

1. Пробовали ли вы сами создать оригинальный рассказ, очерк, басню, рецензию? Что вам в этом помогало?