Посвящается Жене и Павлику Катаевым.

Это многих славных путь.

Некрасов

Постановлением Совета Министров Союза СССР от 26 июня 1946 года Катаеву Валентину Петровичу присуждена Сталинская премия Второй степени за повесть «Сын полка».

Валентин Петрович Катаев написал свою повесть «Сын полка» в 1944 году, в дни Великой Отечественной войны нашего народа с фашистскими захватчиками. Свыше тридцати лет прошло с тех пор. С гордостью вспоминаем мы нашу великую победу.

Война принесла нашей стране много горя, бед и несчастий. Она разорила сотни городов и сея. Она уничтожила миллионы людей. Она лишила тысячи ребят отцов и матерей. Но советский народ победил в этой войне. Победил потому, что был до конца предан своей Родине. Победил потому, что проявил много выдержки, мужества и отваги. Победил потому, что не мог не победить: это была справедливая война за счастье и мир на земле.

Повесть «Сын полка» вернёт тебя, юный читатель, к трудным, но героическим событиям военных лет, о которых ты знаешь лишь по учебникам и рассказам старших. Она поможет тебе увидеть эти события как бы своими глазами.

Ты узнаешь о судьбе простого крестьянского мальчишки Вани Солнцева, у которого война отняла всё: родных и близких, дом и само детство. Вместе с ним ты пройдёшь через многие испытания и познаешь радость подвигов во имя победы над врагом. Ты познакомишься с замечательными людьми - воинами нашей армии сержантом Егоровым и капитаном Енакиевым, наводчиком Ковалёвым и ефрейтором Биденко, которые не только помогли Ване стать смелым разведчиком, но и воспитали в нём лучшие качества настоящего советского человека. И, прочитав повесть, ты, конечно, поймёшь, что подвиг - это не просто смелость и героизм, а и великий труд, железная дисциплина, несгибаемость воли и огромная любовь к Родине.

Повесть «Сын полка» написал большой советский художник, замечательный мастер слова. Ты прочтёшь её с интересом и волнением, ибо это правдивая, увлекательная и яркая книга.

Произведения Валентина Петровича Катаева знают и любят миллионы читателей. Наверное, и ты знаешь его книги «Белеет парус одинокий», «Я - сын трудового народа», «Хуторок в степи», «За власть Советов»… А если и не знаешь, то обязательно встретишься с ними - это будет хорошая и радостная встреча.

Книги В. Катаева расскажут тебе о славных революционных делах нашего народа, о героической юности твоих отцов и матерей, научат ещё больше любить нашу прекрасную Родину - Страну Советов.

Сергей Баруздин

Была самая середина глухой осенней ночи. В лесу было очень сыро и холодно. Из чёрных лесных болот, заваленных мелкими коричневыми листьями, поднимался густой туман.

Луна стояла над головой. Она светила очень сильно, однако её свет с трудом пробивал туман. Лунный свет стоял подле деревьев косыми, длинными тесинами, в которых, волшебно изменяясь, плыли космы болотных испарений.

Лес был смешанный. То в полосе лунного света показывался непроницаемо чёрный силуэт громадной ели, похожий на многоэтажный терем; то вдруг в отдалении появлялась белая колоннада берёз; то на прогалине, на фоне белого, лунного неба, распавшегося на куски, как простокваша, тонко рисовались голые ветки осин, уныло окружённые радужным сиянием.

И всюду, где только лес был пореже, лежали на земле белые холсты лунного света.

В общем, это было красиво той древней, дивной красотой, которая всегда так много говорит русскому сердцу и заставляет воображение рисовать сказочные картины: серого волка, несущего Ивана-царевича в маленькой шапочке набекрень и с пером Жар-птицы в платке за пазухой, огромные мшистые лапы лешего, избушку на курьих ножках - да мало ли ещё что!

Но меньше всего в этот глухой, мёртвый час думали о красоте полесской чащи три солдата, возвращавшиеся с разведки.

Больше суток провели они в тылу у немцев, выполняя боевое задание. А задание это заключалось в том, чтобы найти и отметить на карте расположение неприятельских сооружений.

Работа была трудная, очень опасная. Почти всё время пробирались ползком. Один раз часа три подряд пришлось неподвижно пролежать в болоте - в холодной, вонючей грязи, накрывшись плащ-палатками, сверху засыпанными жёлтыми листьями.

Обедали сухарями и холодным чаем из фляжек.

Но самое тяжёлое было то, что ни разу не удалось покурить. А, как известно, солдату легче обойтись без еды и без сна, чем без затяжки добрым, крепким табачком. И, как на грех, все три солдата были заядлые курильщики. Так что, хотя боевое задание было выполнено как нельзя лучше и в сумке у старшого лежала карта, на которой с большой точностью было отмечено более десятка основательно разведанных немецких батарей, разведчики чувствовали себя раздражёнными, злыми.

Чем ближе было до своего переднего края, тем сильнее хотелось курить. В подобных случаях, как известно, хорошо помогает крепкое словечко или весёлая шутка. Но обстановка требовала полной тишины. Нельзя было не только переброситься словечком - даже высморкаться или кашлянуть: каждый звук раздавался в лесу необыкновенно громко.

Луна тоже сильно мешала. Идти приходилось очень медленно, гуськом, метрах в тринадцати друг от друга, стараясь не попадать в полосы лунного света, и через каждые пять шагов останавливаться и прислушиваться.

Впереди пробирался старшой, подавая команду осторожным движением руки: поднимет руку над головой - все тотчас останавливались и замирали; вытянет руку в сторону с наклоном к земле - все в ту же секунду быстро и бесшумно ложились; махнёт рукой вперёд - все двигались вперёд; покажет назад - все медленно пятились назад.

Хотя до переднего края уже оставалось не больше двух километров, разведчики продолжали идти всё так же осторожно, осмотрительно, как и раньше. Пожалуй, теперь они шли ещё осторожнее, останавливались чаще.

Они вступили в самую опасную часть своего пути.

Вчера вечером, когда они вышли в разведку, здесь ещё были глубокие немецкие тылы. Но обстановка изменилась. Днём, после боя, немцы отступили. И теперь здесь, в этом лесу, по-видимому, было пусто. Но это могло только так казаться. Возможно, что немцы оставили здесь своих автоматчиков. Каждую минуту можно было наскочить на засаду. Конечно, разведчики - хотя их было только трое - не боялись засады. Они были осторожны, опытны и в любой миг готовы принять бой. У каждого был автомат, много патронов и по четыре ручных гранаты. Но в том-то и дело, что бой принимать нельзя было никак. Задача заключалась в том, чтобы как можно тише и незаметнее перейти на свою сторону и поскорее доставить командиру взвода управления драгоценную карту с засечёнными немецкими батареями. От этого в значительной степени зависел успех завтрашнего боя. Всё вокруг было необыкновенно тихо. Это был редкий час затишья. Если не считать нескольких далёких пушечных выстрелов да коротенькой пулемётной очереди где-то в стороне, то можно было подумать, что в мире нет никакой войны.

Однако бывалый солдат сразу заметил бы тысячи признаков того, что именно здесь, в этом тихом, глухом месте, и притаилась война.

Красный телефонный шнур, незаметно скользнувший под ногой, говорил, что где-то недалеко - неприятельский командный пункт или застава. Несколько сломанных осин и помятый кустарник не оставляли сомнения в том, что недавно здесь прошёл танк или самоходное орудие, а слабый, не успевший выветриться, особый, чужой запах искусственного бензина и горячего масла показывал, что этот танк или самоходное орудие были немецкими.

В некоторых местах, тщательно обложенных еловыми ветками, стояли, как поленницы дров, штабеля мин или артиллерийских снарядов. Но так как не было известно, брошены ли они или специально приготовлены к завтрашнему бою, то мимо этих штабелей нужно было пробираться с особенной осторожностью.

Изредка дорогу преграждал сломанный снарядом ствол столетней сосны. Иногда разведчики натыкались на глубокий, извилистый ход сообщения или на основательный командирский блиндаж, накатов в шесть, с дверью, обращённой на запад. И эта дверь, обращённая на запад, красноречиво говорила, что блиндаж немецкий, а не наш. Но пустой ли он или в нём кто-нибудь есть, было неизвестно.

Часто нога наступала на брошенный противогаз, на раздавленную взрывом немецкую каску.

В одном месте на полянке, озарённой дымным лунным светом, разведчики увидели среди раскиданных во все стороны деревьев громадную воронку от авиабомбы. В этой воронке валялось несколько немецких трупов с жёлтыми лицами и синими провалами глаз.

Один раз взлетела осветительная ракета; она долго висела над верхушками деревьев, и её плывущий голубой свет, смешанный с дымным светом луны, насквозь озарил лес. От каждого дерева протянулась длинная резкая тень, и было похоже, что лес вокруг стал на ходули. И пока ракета не погасла, три солдата неподвижно стояли среди кустов, сами похожие на полуоблетевшие кусты в своих пятнистых, жёлто-зелёных плащ-палатках, из-под которых торчали автоматы. Так разведчики медленно подвигались к своему расположению.

Вдруг старшой остановился и поднял руку. В тот же миг другие тоже остановились, не спуская глаз со своего командира. Старшой долго стоял, откинув с головы капюшон и чуть повернув ухо в ту сторону, откуда ему почудился подозрительный шорох. Старшой был молодой человек лет двадцати двух. Несмотря на свою молодость, он уже считался на батарее бывалым солдатом. Он был сержантом. Товарищи его любили и вместе с тем побаивались.

Звук, который привлёк внимание сержанта Егорова - такова была фамилия старшого - казался очень странным. Несмотря на всю свою опытность, Егоров никак не мог понять его характер и значение.

«Что бы это могло быть?» - думал Егоров, напрягая слух и быстро перебирая в уме все подозрительные звуки, которые ему когда-либо приходилось слышать в ночной разведке.

«Шёпот! Нет. Осторожный шорох лопаты? Нет. Повизгивание напильника? Нет».

Странный, тихий, ни на что не похожий прерывистый звук слышался где-то совсем недалеко, направо, за кустом можжевельника. Было похоже, что звук выходит откуда-то из-под земли.

Послушав ещё минуту-другую, Егоров, не оборачиваясь, подал знак, и оба разведчика медленно и бесшумно, как тени, приблизились к нему вплотную. Он показал рукой направление, откуда доносился звук, и знаком велел слушать. Разведчики стали слушать.

Слыхать? - одними губами спросил Егоров.

Слыхать, - так же беззвучно ответил один из солдат.

Егоров повернул к товарищам худощавое тёмное лицо, уныло освещённое луной. Он высоко поднял мальчишеские брови.

Не понять.

Некоторое время они втроём стояли и слушали, положив пальцы на спусковые крючки автоматов. Звуки продолжались и были так же непонятны. На один миг они вдруг изменили свой характер. Всем троим показалось, что они слышат выходящее из земли пение. Они переглянулись. Но тотчас же звуки сделались прежними.

Тогда Егоров подал знак ложиться и лёг сам животом на листья, уже поседевшие от инея. Он взял в рот кинжал и пополз, бесшумно подтягиваясь на локтях, по-пластунски.

Через минуту он скрылся за тёмным кустом можжевельника, а ещё через минуту, которая показалась долгой, как час, разведчики услышали тонкое посвистывание. Оно обозначало, что Егоров зовёт их к себе. Они поползли и скоро увидели сержанта, который стоял на коленях, заглядывая в небольшой окопчик, скрытый среди можжевельника.

Из окопчика явственно слышалось бормотание, всхлипывание, сонные стоны. Без слов понимая друг друга, разведчики окружили окопчик и растянули руками концы своих плащ-палаток так, что они образовали нечто вроде шатра, не пропускавшего свет. Егоров опустил в окоп руку с электрическим фонариком.

Картина, которую они увидели, была проста и вместе с тем ужасна.

В окопчике спал мальчик.

Стиснув на груди руки, поджав босые, тёмные, как картофель, ноги, мальчик лежал в зелёной вонючей луже и тяжело бредил во сне. Его непокрытая голова, заросшая давно не стриженными, грязными волосами, была неловко откинута назад. Худенькое горло вздрагивало. Из провалившегося рта с обмётанными лихорадкой, воспалёнными губами вылетали сиплые вздохи. Слышалось бормотание, обрывки неразборчивых слов, всхлипывание. Выпуклые веки закрытых глаз были нездорового, малокровного цвета. Они казались почти голубыми, как снятое молоко. Короткие, но густые ресницы слиплись стрелками. Лицо было покрыто царапинами и синяками. На переносице виднелся сгусток запёкшейся крови.

А в это время Ваня Солнцев, поджав под себя босые ноги, сидел на еловых ветках в палатке разведчиков и ел из котелка большой деревянной ложкой необыкновенно горячую и необыкновенно вкусную кротёнку из картошки, лука, свиной тушёнки, перца, чеснока и лаврового листа.

Он ел с такой торопливой жадностью, что непрожёванные куски мяса то и дело останавливались у него в горле. Острые твёрдые уши двигались от напряжений под косичками серых, давно не стриженных волос.

Воспитанный в степенной крестьянской семье, Ваня Солнцев прекрасно знал, что он ест крайне неприлично. Приличие требовало, чтобы он ел не спеша, изредка вытирая ложку хлебом, и не слишком сопел и чавкал.

Приличие требовало также, чтобы он время от времени отодвигал от себя котелок и говорил: «Много благодарен за хлеб, за соль. Сыт, хватит», - и не приступал к продолжению еды раньше, чем его трижды не попросят: «Милости просим, кушайте ещё».

Всё это Ваня понимал, но ничего не мог с собой поделать. Голод был сильнее всех правил, всех приличий.

Крепко держась одной рукой за придвинутый вплотную котелок, Ваня другой рукой проворно действовал ложкой, в то же время не отводя взгляда от длинных ломтей ржаного хлеба, для которых уже не хватало рук.

Изредка его синие, как бы немного полинявшие от истощения глаза с робким извинением поглядывали на кормивших его солдат.

Их было в палатке двое: те самые разведчики, которые вместе с сержантом Егоровым подобрали его в лесу. Один - костистый великан с добродушным щербатым ртом и непомерно длинными, как грабли, руками, по прозвищу «шкелет», ефрейтор Биденко, а другой - тоже ефрейтор и тоже великан, но великан совсем в другом роде - вернее сказать, не великан, а богатырь: гладкий, упитанный, круглолицый сибиряк Горбунов с калёным румянцем на толстых щеках, с белобрысыми ресницами и светлой поросячьей щетиной на розовой голове, по прозвищу Чалдон.

Оба великана не без труда помещались в палатке, рассчитанной на шесть человек. Во всяком случае, им приходилось сильно поджимать ноги, чтобы они не вылезали наружу.

До войны Биденко был донбасским шахтёром. Каменноугольная пыль так крепко въелась в его тёмную кожу, что она до сих пор имела синеватый оттенок.

Горбунов же был до войны забайкальским лесорубом. Казалось, что от него до сих пор крепко пахнет ядрёными, свежеколотыми берёзовыми дровами. И вообще весь он был какой-то белый, берёзовый.

Они оба сидели на пахучих еловых ветках в стёганках, накинутых на богатырские плечи, и с удовольствием наблюдали, как Ваня уписывает крошёнку.

Иногда, заметив, что мальчик смущён своей неприличной прожорливостью, общительный и разговорчивый Горбунов доброжелательно замечал:

Ты, пастушок, ничего. Не смущайся. Ешь вволю. А не хватит, мы тебе ещё подбросим. У нас насчёт харчей крепко поставлено.

Ваня ел, облизывал ложку, клал в рот большие куски мягкого солдатского хлеба с кисленькой каштановой корочкой, и ему казалось, что он уже давно живёт в палатке у этих добрых великанов. Даже как-то не верилось, что ещё совсем недавно - вчера - он пробирался по страшному, холодному лесу один во всём мире, ночью, голодный, больной, затравленный, как волчонок, не видя впереди ничего, кроме гибели.

Ему не верилось, что позади были три года нищеты, унижения, постоянного гнетущего страха, ужасной душевной подавленности и пустоты.

Впервые за эти три года Ваня находился среди людей, которых не надо было опасаться. В палатке было прекрасно. Хотя погода стояла скверная, пасмурная, но в палатку сквозь жёлтое полотно проникал ровный, весёлый свет, похожий на солнечный.

Правда, благодаря присутствию великанов в палатке было тесновато, но зато как всё было аккуратно, разумно разложено и развешано.

Каждая вещь помещалась на своём месте. Хорошо вычищенные и смазанные салом автоматы висели на жёлтых палочках, изнутри подпиравших палатку. Шинели и плащ-палатки, сложенные ровно, без единой складки, лежали на свежих еловых и можжевёловых ветках. Противогазы и вещевые мешки, поставленные в головах вместо подушек, были покрыты чистыми суровыми утиральниками. При выходе из палатки стояло ведро, покрытое фанерой. На фанере в большом порядке помещались кружки, сделанные из консервных банок, целлулоидные мыльницы, тюбики зубной пасты и зубные щётки в разноцветных футлярах с дырочками. Был даже в алюминиевой чашечке помазок для бритья, и висело маленькое круглое зеркальце. Были даже две сапожные щётки, воткнутые друг в друга щетиной, и возле них коробочка ваксы. Конечно, имелся там же фонарь «летучая мышь».

Снаружи палатка была аккуратно окопана ровиком, чтобы не натекала дождевая вода. Все колышки были целы и крепко вбиты в землю. Все полотнища туго, равномерно натянуты. Всё было точно, как полагается по инструкции.

Недаром же разведчики славились на всю батарею своей хозяйственностью. Всегда у них был изрядный неприкосновенный запас сахару, сухарей, сала. В любой момент могла найтись иголка, нитка, пуговица или добрая заварка чаю. О табачке нечего и говорить. Курево имелось в большом количестве и самых разнообразных сортов: и простая фабричная махорка, и пензенский самосад, и лёгкий сухумский табачок, и папиросы «Путина», и даже маленькие трофейные сигары, которые разведчики не уважали и курили в самых крайних случаях, и то с отвращением.

Но не только этим славились разведчики на всю батарею.

В первую голову славились они боевыми делами, известными далеко за пределами своей части. Никто не мог сравниться с ними в дерзости и мастерстве разведки. Забираясь в неприятельский тыл, они добывали такие сведения, что иной раз даже в штабе дивизии руками разводили. А начальник второго отдела иначе их и не называл, как «эти профессора капитана Енакиева».

Одним словом, воевали они геройски.

Зато и отдыхать после своей тяжёлой и опасной работы привыкли толково.

Было их всего шесть человек, не считая сержанта Егорова. Ходили они в разведку большей частью парами через два дня на третий. Один день парой назначались в наряд, а один день парой отдыхали. Что же касается сержанта Егорова, то, когда он отдыхает, никто не знал.

Нынче отдыхали Горбунов и Биденко, закадычные дружки и постоянные напарники. И, хотя с утра шёл бой, воздух в лесу ходил ходуном, тряслась земля и ежеминутно по верхушкам деревьев мело низким, оглушающим шумом штурмовиков, идущих на работу или с работы, оба разведчика безмятежно наслаждались вполне заслуженным отдыхом в обществе Вани, которого они уже успели полюбить и даже дать ему прозвище «пастушок».

Действительно, в своих коричневых домотканых портках, крашенных луковичной шелухой, в рваной кацавейке, с торбой через плечо, босой, простоволосый мальчик как нельзя больше походил на пастушонка, каким его изображали в старых букварях. Даже лицо его - тёмное, сухощавое, с красивым прямым носиком и большими глазами под шапкой волос, напоминавших соломенную крышу старенькой избушки, - было точь-в-точь как у деревенского пастушка.

Опустошив котелок, Ваня насухо вытер его коркой. Этой же коркой он обтёр ложку, корку съел, встал, степенно поклонился великанам и сказал, опустив ресницы:

Премного благодарны. Много вами доволен.

Может, ещё хочешь?

Нет, сыт.

А то мы тебе ещё один котелок можем положить, - сказал Горбунов, подмигивая не без хвастовства. - Для нас это ничего не составляет. А, пастушок?

В меня уже не лезет, - застенчиво сказал Ваня, и синие его глаза вдруг метнули из-под ресниц быстрый, озорной взгляд.

Не хочешь - как хочешь. Твоя воля. У нас такое правило: мы никого насильно не заставляем, - сказал Биденко, известный своей справедливостью.

Но тщеславный Горбунов, любивший, чтобы все люди восхищались жизнью разведчиков, сказал:

Ну, Ваня, так как же тебе показался наш харч?

Хороший харч, - сказал мальчик, кладя в котелок ложку ручкой вниз и собирая с газеты «Суворовский натиск», разостланной вместо скатерти, хлебные крошки.

Верно, хороший? - оживился Горбунов. - Ты, брат, такого харча ни у кого в дивизии не найдёшь. Знаменитый харч. Ты, брат, главное дело, за нас держись, за разведчиков. С нами никогда не пропадёшь. Будешь за нас держаться?

Буду, - весело сказал мальчик.

Правильно, и не пропадёшь. Мы тебя в баньке отмоем. Патлы тебе острижём. Обмундирование какое-нибудь справим, чтоб ты имел надлежащий воинский вид.

А в разведку меня, дяденька, будете брать?

Ив разведку тебя будем брать. Сделаем из тебя знаменитого разведчика.

Я, дяденька, маленький. Я всюду пролезу, - с радостной готовностью сказал Ваня. - Я здесь вокруг каждый кустик знаю.

Это и дорого.

А из автомата палить меня научите?

Отчего же. Придёт время - научим.

Мне бы, дяденька, только один разок стрельнуть, - сказал Ваня, жадно поглядев на автоматы, покачивающиеся на своих ремнях от беспрестанной пушечной пальбы.

Стрельнёшь. Не бойся. За этим не станет. Мы тебя всей воинской науке научим. Первым долгом, конечно, зачислим тебя на все виды довольствия.

Как это, дяденька?

Это, братец, очень просто. Сержант Егоров доложит про тебя лейтенанту Седых. Лейтенант Седых доложит командиру батареи капитану Енакиеву, капитан Енакиев велит дать в приказе о твоём зачислении. С того, значит, числа на тебя и пойдут все виды довольствия: вещевое, приварок, денежное. Понятно тебе?

Понятно, дяденька.

Вот как оно делается у нас, разведчиков… Погоди! Ты это куда собрался?

Посуду помыть, дяденька. Нам мать всегда приказывала после себя посуду мыть, а потом в шкаф убирать.

Правильно приказывала, - сказал Горбунов строго. - То же самое и на военной службе.

На военной службе швейцаров нету, - назидательно заметил справедливый Биденко.

Однако ещё погоди мыть посуду, мы сейчас чай пить будем, - сказал Горбунов самодовольно. - Чай пить уважаешь?

Уважаю, - сказал Ваня.

Ну и правильно делаешь. У нас, у разведчиков, так положено: как покушаем, так сейчас же чай пить. Нельзя! - сказал Биденко. - Пьём, конечно, внакладку, - прибавил он равнодушно. - Мы с этим не считаемся.

Скоро в палатке появился большой медный чайник - предмет особенной гордости разведчиков, он же источник вечной зависти остальных батарейцев.

Оказалось, что с сахаром разведчики действительно не считались.

Молчаливый Биденко развязал свой вещевой мешок и положил на «Суворовский натиск» громадную горсть рафинада. Не успел Ваня и глазом мигнуть, как Горбунов бултыхнул в его кружку две большие грудки сахару, однако, заметив на лице мальчика выражение восторга, добултыхнул третью грудку. Знай, мол, нас, разведчиков!

Ваня схватил обеими руками жестяную кружку. Он даже зажмурился от наслаждения. Он чувствовал себя, как в необыкновенном, сказочном мире. Всё вокруг было сказочно. И эта палатка, как бы освещённая солнцем среди пасмурного дня, и грохот близкого боя, и добрые великаны, кидающиеся горстями рафинада, и обещанные ему загадочные «все виды довольствия» - вещевое, приварок, денежное, - и даже слова «свиная тушёнка», большими чёрными буквами напечатанные на кружке.

Нравится? - спросил Горбунов, горделиво любуясь удовольствием, с которым мальчик тянул чай осторожно вытянутыми губами.

На этот вопрос Ваня даже не мог толково ответить. Губы его были заняты борьбой с чаем, горячим, как огонь. Сердце было полно бурной радости оттого, что он останется жить у разведчиков, у этих прекрасных людей, которые обещают его постричь, обмундировать, научить палить из автомата.

Все слова смешались в его голове. Он только благодарно закивал головой, высоко поднял брови домиком и выкатил глаза, выражая этим высшую степень удовольствия и благодарности.

Ребёнок ведь, - жалостно и тонко вздохнул Биденко, скручивая своими громадными, грубыми, как будто закопчёнными пальцами хорошенькую козью ножку и осторожно насыпая в неё из кисета пензенский самосад.

Тем временем звуки боя уже несколько раз меняли свой характер.

Сначала они слышались близко и шли равномерно, как волны. Потом они немного удалились, ослабли. Но сейчас же разбушевались с новой, утроенной силой. Среди них послышался новый, поспешный, как казалось, беспорядочный грохот авиабомб, которые всё сваливались и сваливались куда-то в кучу, в одно место, как бы молотя по вздрагивающей земле чудовищными кувалдами.

Наши пикируют, - заметил вскользь Биденко, прислушиваясь среди разговора.

Хорошо бьют, - одобрительно сказал Горбунов.

Это продолжалось довольно долго.

Потом наступила короткая передышка. Стало так тихо, что в лесу отчётливо послышался твёрдый звук дятла, как бы телеграфирующего по азбуке Морзе.

Пока продолжалась тишина, все молчали, прислушивались.

Потом издали донеслась винтовочная трескотня. Она всё усиливалась, крепчала. Её отдельные звуки стали сливаться. Наконец они слились. Сразу по всему фронту в десятках мест застучали пулемёты. И грозная машина боя вдруг застонала, засвистела, завыла, застучала, как ротационка, пущенная самым полным ходом.

И в этом беспощадном, механическом шуме только очень опытное ухо могло уловить нежный, согласный хор человеческих голосов, где-то очень далеко певших «а-а-а…».

Пошла царица полей в атаку, - сказал Горбунов. - Сейчас бог войны будет ей подпевать.

И, как бы в подтверждение его слов, опять со всех сторон ударили на разные лады сотни пушек самых различных калибров.

Биденко долго, внимательно слушал, повернув ухо в сторону боя.

А нашей батареи не слыхать, - сказал он наконец.

Да, молчит.

Небось наш капитан выжидает.

Это как водится. Зато потом как ахнет…

Ваня переводил синие испуганные глаза с одного великана на другого, стараясь по выражению их лиц понять, хорошо ли для нас то, что делается, или плохо. Но понять не мог. А спросить не решался.

Дяденька, - наконец сказал он, обращаясь к Горбунову, который казался ему добрее, - кто кого побеждает: мы немцев или немец нас?

Горбунов засмеялся и слегка хлопнул мальчика по загривку:

Биденко же серьёзно сказал:

Ты бы, Чалдон, верно, сбегал бы к радистам на рацию, узнал бы, что там слышно.

Но в это время раздались торопливые шаги человека, споткнувшегося о колышек, и в палатку, нагнувшись, вошёл сержант Егоров.

Горбунов!

Собирайся. Только что в пехотной цепи Кузьминского убило. Заступишь на его место.

Нашего Кузьминского?

Да, очередью из автомата. Одиннадцать пуль. Побыстрее.

Пока Горбунов, согнувшись, торопливо надевал шинель и набрасывал через голову снаряжение, сержант Егоров и ефрейтор Биденко молча смотрели на то место, где раньше помещался убитый сейчас разведчик Кузьминский.

Место это ничем не отличалось от других мест. Оно было так же аккуратно - без единой морщинки - застлано зелёной плащ-палаткой, так же в головах стоял вещевой мешок, покрытый суровым утиральником; только на утиральнике лежали два треугольных письма и номер разноцветного журнала «Красноармеец», принесённые полевым почтальоном уже в отсутствие Кузьминского.

Ваня видел Кузьминского только один раз, на рассвете. Кузьминский торопился на смену. Так же, как теперь Горбунов, Кузьминский, согнувшись, надевал через голову снаряжение и выправлял складки шинели из-под револьверной кобуры с большим кольцом медного шомпола.

От шинели Кузьминского грубо и вкусно пахло солдатскими щами. Но самого Кузьминского Ваня рассмотреть не успел, так как Кузьминский сейчас же ушёл. Он ушёл, ни с кем не простившись, как уходит человек, зная, что скоро вернётся. Теперь все знали, что он уже никогда не вернётся, и молчаливо смотрели на его освободившееся место. В палатке стало как-то пусто, скучно и пасмурно.

Ваня осторожно протянул руку и пощупал свежий, липкий номер «Красноармейца». Только теперь сержант Егоров заметил Ваню; мальчик ожидал увидеть улыбку и сам приготовился улыбнуться. Но сержант Егоров строго взглянул на него, и Ваня почувствовал, что случилось что-то неладное.

Ты ещё здесь? - сказал Егоров.

Здесь, - виновато прошептал мальчик, хотя не чувствовал за собой никакой вины.

Придётся его отправить, - сказал сержант Егоров, нахмурясь точно так, как хмурился капитан Енакиев. - Биденко!

Собирайся.

Командир батареи приказал отправить мальчишку в тыл. Доставишь его с попутной машиной во второй эшелон фронта. Там сдашь коменданту под расписку. Пусть он его отправит в какой-нибудь детский дом. Нечего ему у нас болтаться. Не положено.

На тебе! - сказал Биденко с нескрываемым огорчением.

Капитан Енакиев распорядился.

А жалко. Такой шустрый мальчик.

Жалко не жалко, а не положено.

Сержант Егоров ещё больше нахмурился. Ему и самому было жаль расставаться с мальчиком. Про себя он ещё ночью решил оставить Ваню при себе связным и с течением времени сделать из него хорошего разведчика.

Но приказ командира не подлежал обсуждению. Капитан Енакиев лучше знает. Сказано - исполняй.

Не положено, - ещё раз сказал Егоров, властным и резким тоном подчёркивая, что вопрос решён окончательно. - Собирайся, Биденко.

Слушаюсь.

Ну, стало быть, так и так, - сказал Горбунов, выправляя складки шинели из-под обмявшейся, потёртой до глянца кобуры нагана. - Не тужи, пастушок. Раз капитан Енакиев приказал, надо исполнять. Такова воинская дисциплина. По крайней мере, хоть на машине прокатишься. Не так ли? Прощай, брат.

И с этими словами Горбунов быстро, но без суеты вышел из палатки.

Ваня стоял маленький, огорчённый, растерянный. Покусывая губы, обмётанные лихорадкой, он смотрел то на одевавшегося Биденко, то на сержанта Егорова, который сидел на койке убитого Кузьминского с полузакрытыми глазами, бросив руки между колен, и, пользуясь свободной минутой, дремал.

Оба они прекрасно понимали, что творится в душе мальчика. Только что, какие-нибудь две минуты назад, всё было так хорошо, так прекрасно, и вдруг всё сделалось так плохо.

Ах, какая чудесная, какая восхитительная жизнь начиналась для Вани! Дружить с храбрыми, великодушными разведчиками; вместе с ними обедать и пить чай внакладку, вместе с ними ходить в разведку, париться в бане, палить из автомата; спать с ними в одной палатке; получить обмундирование - сапожки, гимнастёрку с погонами и пушечками на погонах, шинель… может быть, даже компас и револьвер-наган с патронами…

Три года жил Ваня, как бродячая собака, без дома, без семьи. Он боялся людей и всё время испытывал голод и постоянный ужас. Наконец он нашёл добрых, хороших людей, которые его спасли, обогрели, накормили, полюбили. И в этот самый миг, когда, казалось, всё стало так замечательно, когда он наконец попал в родную семью - трах! - и всего этого нет. Всё это рассеялось, как туман.

Дяденька, - сказал он, глотая слезы и осторожно тронув Биденко за шинель, - а дяденька! Слушайте, не везите меня. Не надо.

Приказано.

Дяденька Егоров… товарищ сержант! Не велите меня отправлять. Лучше пусть я у вас буду жить, - сказал мальчик с отчаянием. - Я вам всегда буду котелки чистить, воду носить…

Не положено, не положено, - устало сказал Егоров. - Ну, что же ты, Биденко! Готов?

Так бери мальчика и отправляйся. Сейчас как раз с полкового обменного пункта пятитонка со стреляными гильзами уходит обратным рейсом. Ещё захватите. А то наши на четыре километра вперёд продвинулись. Закрепляются. Сейчас начнут тылы подтягиваться. Куда мы тогда малого денем? С богом!

Дяденька! - закричал Ваня.

Не положено, - отрезал Егоров и отвернулся, чтобы не расстраиваться.

Мальчик понял, что всё кончено. Он понял, что между ним и этими людьми, которые ещё так недавно любили его, как родного сына, добродушно называли пастушком, теперь выросла стена.

По выражению их глаз, по интонациям, по жестам мальчик чувствовал наверняка, что они продолжают его любить и жалеть. Но так же наверняка чувствовал и другое: он чувствовал, что стена между ними непреодолима. Хоть бейся об неё головой.

Тогда вдруг в душе мальчика заговорила гордость. Лицо его стало злым. Оно как будто сразу похудело. Маленький подбородок вздёрнулся, глаза упрямо сверкнули исподлобья. Зубы сжались.

А я не поеду, - сказал мальчик дерзко.

Небось поедешь, - добродушно сказал Биден-ко. - Ишь ты, какой злющий. «Не поеду»! Посажу тебя в машину и повезу - так поедешь.

А я всё равно убегу.

Ну, брат, это вряд ли. От меня ещё никто не убегал. Поедем-ка лучше, а то машину не захватим.

Биденко легонько взял мальчика за рукав, но мальчик сердито вырвался:

Не трожьте, я сам.

И, цепко перебирая босыми ногами, вышел из палатки в лес.

А в лесу уже обозники увязывали на повозках кладь, водители заводили машины, солдаты вытаскивали из земли колья палаток, телефонисты наматывали на катушки провод.

Повар в белом халате поверх шинели торопливо рубил на пне топором ярко-красную баранину.

Всюду валялись пустые ящики, солома, консервные банки с рваными краями, куски газет, и вообще всё говорило, что тылы уже тронулись следом за наступающими частями.

| |

Повесть Валентина Катаева впервые вышла в 1945 году: она публиковалась параллельно в журналах «Октябрь» и «Дружные ребята», в том же году по-следовало четыре книжных издания. Характерно, что одна из этих книг уже имела гриф «Школьная библиотека». В следующем году повесть была издана в «Роман-газете» тиражом сто тысяч экземпляров. С тех пор небольшая по-весть Катаева стала одним из самых републикуемых произведений советской литературы — и остается таким до нынешнего дня: например, в 2016 году «Сын полка» выходил в разных издательствах шесть раз. Сегодня в части российских школ произведение входит в списки обязатель-ного чтения, в других — внеклассного.

«Сын полка» был дважды экранизирован: в 1946 году — Василием Прониным (сценарий писал сам Катаев), в 1981-м — Георгием Кузнецовым. К концу со-вет-ской эпохи для многих критически настроенных людей эта книга стала сим-волом идеологической «промывки мозгов», через которую проходят совет-ские дети. Именно в этом качестве она упоминается в стихотворении Льва Ло-се-ва «Брайтон-Бич», изображающем судьбу инженера-еврея, типичного предста-вителя третьей волны эмиграции: когда его герой был ребенком, ему «пода-ри-ли книгу „Сын полка“ / когда вырастет пионэром будет».

Сюжет и идея

Обложка повести Валентина Катаева «Сын полка». 1948 год «Детгиз»

Сюжет повести «Сын полка» многие помнят со школьных лет. Советские раз-ведчики находят в глухом лесу на оккупированной территории мальчика-сироту Ваню Солнцева, всю семью которого убили фашисты. Ваня всеми си-лами сопротивляется, когда его хотят отправить в детский дом, убегает с пол-дороги от провожатого и вымаливает право оста-ться в армии как «сын полка». Здесь он участвует в настоящих армей-ских опе-рациях: сперва ходит в разведку, потом помогает в орудийном расчете, и то---ль-ко спустя продолжи-тельное вре-мя, когда после кровопролитного сра-же-ния погибают почти все члены его бое-вой семьи, мальчика отправляют в Суво-ров-ское училище.

Замысел повести основан на следующей мысли: ни война, ни служба в армии, ни потеря близких не могут уничтожить глубочайших привязанностей челове-ка, его потребности в жизни семейной — поэтому солдаты и офицеры Совет-ской армии становятся для осиротевшего Вани настоящей семьей. Этот сим-биоз идет на пользу не только маленькому «пастушку», как называют Ваню в полку, но и усыновившим его военным: оторванные от собственных семей, потерявшие в бомбежках и в оккупации жен и детей, они находят в заботе о Ване возможность удовлетворить собственные отцовские инстинкты.

Повесть изображает преображение души маленького, затравленного, уже поте-рявшего веру в людей сироты — и одновременно исцеление душ его взрослых опе-кунов. В то же время «Сын полка» — это настоящий роман воспитания. Ка-пи-тан Енакиев, взявший на себя ответственность за Ваню, разрабатывает по-дроб-ный план интеллектуального, физического и нравственного развития мальчика.

Артиллерийский компонент повести имеет явную автобиографическую подо-плеку. Сам Катаев во время Первой мировой войны, будучи юным гимназис-том-переростком, несколько лет служил в артиллерии и запечатлел этот опыт в позднейшем «Юношеском романе» (1982). Во время Второй мировой Катаев, работавший военным журналистом, много и с удовольствием писал именно о советских артиллеристах.

Война как школа

Свердловская киностудия

Под пером Катаева приемные родители Вани — капитан Енакиев, наводчик Кова--лёв, разведчик Биденко — предстают не просто как герои и патриоты, но прежде всего как высочайшие профессионалы, у которых и Ване, и любому, кто захотел бы посвятить себя военной профессии, есть чему по-учить--ся. При этом каждый из них по-своему необыкновенен. Енакиев, напри-мер, отли-чается «воображением, основанным на опыте, на тонком понимании маневра и на том особом, математическом складе ума, который всегда отлича-ет хоро-шего артиллерийского офицера…». Ковалёв, служивший артиллерий-ским навод-чиком еще в Первую мировую, оказался особенно востребован имен---но во время новой войны, которая открыла в нем «качества, которые в преж--ней войне не могли проявиться в полном блеске». Своя профессиональ-ная изю-мин-ка есть у разведчиков, ординарцев и даже у полкового парикмахера. Полк, таким образом, становится для Вани не только семьей, но и школой.

Борьба с формализмом

Кадр из фильма «Сын полка», режиссер Георгий Кузнецов. 1981 год Свердловская киностудия

Казалось бы, на фронте Ваня занимается чем угодно, но только не академичес-кими школьными дисциплинами: ходит в разведку, учится наматывать пор-тян-ки, подносит снаряды к орудию, наблюдает в прицел за вражеской терри-то-рией… При этом Катаев не забывал о задачах, поставленных перед советской школой руководителями партии и наркомата просвещения. С августа 1944 года в советской прессе набирала ход кампания по борьбе с формализмом в шко-льном образовании: учителей призывали отказаться от принципов зубрежки, передачи «готового» знания и сконцентрироваться на формировании практи-ческих навыков. Вероятнее всего, недостаток таких навыков оказался очень за-метен у недавних выпускников, пришедших на фронт в 1943-1944 годах. Нар-ком просвещения Владимир Потёмкин рассказывал в своих докладах об учени-ках, кото-рые во время экзамена или опроса правильно описывали устройство баро-метра, но не знали, как им пользоваться.

Кадр из фильма «Сын полка», режиссер Георгий Кузнецов. 1981 год Свердловская киностудия

Более актуальным объектом, чем физические приборы, стала географическая карта: нужно было научить школьников и читать карту, и рисовать планы ме-ст--ности. Этот навык демонстрирует Ваня во время разведки: не спросив разре-шения у своих старших товарищей, он начинает коряво зарисовывать в букваре самые важные объекты — «дороги, рощи, реки, болота» и даже места бродов. С этим неопровержимым вещдоком он попадает в плен, где его ждала бы мучи-тельная смерть под пытками, если бы не стремительная атака совет-ских войск и отступление немцев. Здесь Катаев снова отсылает к важнейшему для совет-ской школы 1943-1945 годов постулату: практические навыки — очень важная для фронта вещь, но еще важнее — дисциплина, без которой на вой--не можно погубить не только себя, но и тех, кто от тебя зависит.

Регламентация школьной жизни

Кадр из фильма «Сын полка», режиссер Георгий Кузнецов. 1981 год Свердловская киностудия

Начало 1943/44 учебного года ознаменовалось для советских школьников несколькими кардинальными нововведениями: с 1 сентября в больших городах прежде совместные школы были разделены на мужские и женские, а жизнь в учебных заведениях регулировалась теперь едиными для всей страны Пра-вилами для учащихся. В первых же строках этого документа, состоявшего из 20 пунктов, ученикам предписывалось «беспрекословно подчиняться» дирек-тору и учителям. Регламентировались порядок входа в класс, ответы на вопросы учи--теля и даже поведение за пределами школы: строго запреща-лось употреб-лять бранные и грубые выражения, курить, играть в азартные игры на деньги и вещи; требовалось «слушаться родителей». Последний пункт правил обязывал учеников дорожить честью школы и клас-са так же сильно, как своей собственной: любой ученический проступок и на-рушение правил рассматри-вались как посягательство на высокий статус этих коллекти-вов — малого и бо-ль-шого.

Мы так и не узнаем из повести Катаева, как Ваня учился в школе до войны и как проходила его учеба в Суворовском училище после. Но Правила для учащихся оказываются тем не менее неявным образом перенесены на театр военных действий. Ваня узнаёт, как следует приветствовать старшего по зва-нию (правила требовали того же по от-ношению к учителям), как следить за тем, чтобы внешний вид был опрятным и устав-ным. Главным же в военном воспитании мальчика становится вопрос дисциплины:

«Он уже чувствовал, хотя еще не вполне понимал, что такое во-инская дисциплина. Он уже научился беспрекословно подчиняться. Он уже однажды на собственном опыте убедился, что значит самовольный поступок и к чему он может привести».

Дети, прочитавшие повесть в начале 1945 года, должны были на живом и прав-доподобном примере из военной жизни увидеть, как важны на фронте дисци-плина и «беспрекословное подчинение».

Суворовское училище

Кадр из фильма «Сын полка», режиссер Георгий Кузнецов. 1981 год Свердловская киностудия

Финал повести тоже насыщен актуальным историческим контекстом. Ваню отправляют в Суворовское училище. Эти учебные заведения были созданы в СССР всё той же осенью 1943 года, когда вводились в действие Правила для учащихся и образовывались раздельные мужские и женские школы. По-ста-новление Совета народных комиссаров СССР от 21 августа 1943 года «О неот-ложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от не-мец-кой оккупации» предписывало открыть девять училищ в горо-дах центра и юга России и на востоке Украины. Первыми воспитанниками учи-лищ дол-жны были стать сыновья погибших во время войны офицеров, солдат, пар-тизан и мирных жителей, а также мальчики, чьи отцы продолжали воевать на фронте.

По некоторым деталям, упомянутым в тексте повести, можно догадаться, куда именно привез Ваню Солнцева ефрейтор Биденко. Зда-ние «екатерининских времен» в городе, который «в сорок втором году некото-рое время находился в руках у немцев», — это Новочеркасское училище. В 1945 го-ду оно стало объектом повышенного внимания со стороны властей: вероятно, наркомат обороны и наркомат просвещения хотели сделать его образ-цовой площадкой, где бы отрабатывались методы новой военной педаго-гики. Ново-чер--касскому училищу также посвящена книга Ивана Василенко «Суворовцы», вышедшая в 1945 году в Ростове-на-Дону почти одновременно с повестью Катаева. На об--ложке изображен усердно пишущий что-то в тетради мальчик, рядом с ним — стопка книг, а на заднем плане — портрет генералиссимуса Суво-рова, точно такой, как у Катаева, «с серым хохолком над прекрасным сухим лбом».

В книге Василенко много героев-фронтовиков, подобных Ване Солнцеву: один воевал в инженерных войсках с саперами, другой строчил из пулемета в броне-поезде. Ни у автора, ни у читателя не возникает сомнений в том, что Суворов-ское училище — самое правильное место, где могли оказаться такие ребята. Никаких намеков на то, что у мальчиков, переживших смерть родных и соб-ствен--норучно убивавших, могут быть тяжелые психологические проблемы и им будет сложно адаптироваться к новым условиям, ни Ка-таев, ни Василен-ко не оставляют.

Тему военной травмы и даже настоящего психоза, которые овладевают такими, как Ваня Солнцев, «сынами полка», советская литература поднимет только в период оттепели: сперва Владимир Богомолов опубликует в 1958 году повесть «Иван», сознательно полемически обращенную к тексту Катаева, а потом, в 1962-м, Андрей Тарковский снимет по этой повести фильм «Иваново дет-ство», где будут отчетливо проговорены и тема военной травмы, и тезис о том, что у прошедшего войну ребенка не может быть ни мирного детства, ни Суво-ров--ского училища. Но до этого советской литературе и советскому обществу нужно было пройти еще долгий путь.

Два финала

Отдельная интересная тема — различные редакции финала «Сына полка». В пер-вой, написанной в 1944 году, Ване снится сон о том, как он бежит по мра-морной лестнице мимо «генералов в бурках» и его встречает «старик в сером плаще, переброшенном через плечо, в высоких ботфортах со шпорами, с алмаз-ной звездой на груди и с серым хохолком над прекрасным сухим лбом». Это генералиссимус Суворов. Он ведет Ваню еще дальше по лестнице, где на самом верху стоит… Сталин, «осененный боевыми знаменами четырех победоносных войн», «с бриллиантовой маршальской звездой, сверкающей и переливающей-ся из отворотов его шинели». Он и становится в конце концов главным отцом и «усыновителем» Вани:

«Из-под прямого козырька фуражки на Ваню требова-тельно смотрели немного прищуренные, зоркие, проницательные глаза. Но под темными усами Ваня увидел суровую отцовскую усмешку, и ему показалось, что Сталин говорит: „Иди, пастушок… Шагай смелее!“».

После 1956 года Ста-лин навсегда исчез из текста повести — во сне Ваня видит только Суворова, и имен-но ему теперь будет доверено произнести последнее напутствие «пас-туш-ку». Тем не менее важно, что в символической иерархии персона-жей Сталин первоначально занимал более высокую позицию, чем Су-во-ров. , тот лишь сопровождал своего подопечного на пу-ти к вер-шине, где ему предназначалось увидеть «бога» во всем его сиянии и сла-ве.

Повесть Катаева «Сын полка» была написана в 1944 году. В книге впервые в советской литературе тема война была раскрыта через восприятие ребенка – Вани Солнцева, мальчика двенадцати лет. За повесть «Сын полка» Катаев был удостоен Сталинской премии II степени. Произведение написано в рамках литературной традиции соцреализм.

Повесть «Сын полка» входит в школьную программу по литературе 4 класса. Прочитать краткое содержание «Сына полка» по главам можно прямо на нашем сайте. Предлагаемый пересказ будет интересен школьникам, а также всем, кому нужно быстро ознакомиться с сюжетом произведения.

Главные герои

Ваня Солнцев – мальчик 12 лет, сирота, которого нашли разведчики. Стал «сыном полка», а затем был зачислен в суворовское училище. Разведчики дали ему прозвище «пастушок».

Капитан Енакиев – мужчина 32-х лет, командир батареи. Хотел усыновить Ваню, но был убит во время сражения.

Ефрейтор Биденко – разведчик, до войны был донбасским шахтером, «костистый великан». Вместе с Егоровым и Горбуновым подобрали Ваню в лесу.

Другие персонажи

Ефрейтор Горбунов – разведчик, друг Биденко, «богатырь», «сибиряк», до войны был забайкальским лесорубом.

Сержант Егоров – мужчина 22-х лет, разведчик.

Глава 1

Три разведчика возвращались осенней ночью через сырой холодный лес. Неожиданно они обнаружили в небольшом окопчике бредившего во сне, что-то бормочущего мальчика. Ребенок проснулся и, резко вскочив, выхватил «откуда-то большой отточенный гвоздь» . Один из разведчиков – сержант Егоров – успокоил его, что они «свои» .

Глава 2

Капитан Енакиев, командир артиллерийской батареи, «был храбр» , но «при этом холодноват, сдержан, расчётлив, как подобает хорошему артиллеристу» .

Глава 3

Найденный разведчиками мальчик, Ваня Солнцев, был сирота. Его отец погиб на фронте, мать убили, бабушка и сестра умерли с голоду. Мальчик пошел «собирать куски» , по дороге попался жандармам. Те посадили Ваню в детский изолятор, где он едва не умер от чесотки и тифа, но вскоре сбежал. Теперь он пытался перейти через фронт. С собой в сумке носил отточенный гвоздь и потрепанный букварь.

Ваня напомнил Енакиеву о его собственной семье – матери, жене и семилетнем сыне, которые погибли «в сорок первом» .

Глава 4

Разведчики накормили Ваню «необыкновенно вкусной кротёнкой» . Проголодавшийся мальчик ел жадно, с аппетитом. «Впервые за эти три года Ваня находился среди людей, которых не надо было опасаться» .

Биденко и Горбунов пообещали Ване зачислить его «на все виды довольствия» и обучить военному делу, но сначала им нужно получить приказ о зачислении от капитана Енакиева. Однако, вопреки желанию разведчиков, Егоров передал Биденко распоряжение Енакиева отправить Ваню в тыл в детский дом. Расстроенный мальчик говорит, что все равно сбежит по дороге.

Глава 5

Биденко вернулся в часть на другой день поздно вечером, хмурый и молчаливый. В это время, армия, преследуя врага, продвинулась далеко на запад.

Глава 6

Биденко не хотел признаваться, что Ваня от него дважды сбегал, но после расспросов все-таки рассказал. Первый раз мальчик на повороте выпрыгнул из грузовика и спрятался в лесу. Биденко так бы и не обнаружил Ваню, если бы на ефрейтора не упал букварь – мальчик заснул, сидя на верхушке дерева.

Глава 7

Чтобы Ваня снова не убежал, Биденко привязал к его руке веревку, второй конец которой обмотал вокруг своего кулака. В грузовике ефрейтор периодически просыпался и, дергая за веревку, проверял, на месте ли Ваня. Однако, поспав чуть больше, ефрейтор под утро обнаружил, что второй конец веревки привязан сапогу ехавшей с ними женщины-хирурга. Мальчик же сбежал.

Глава 8

Ваня, долго блуждая по военным дорогам, пришел к штабу. По дороге ему встретился «роскошный мальчик» в полной походной форме гвардейской артиллерии – «сын полка» , который служил связным при майоре Вознесенском. Именно эта встреча подтолкнула Ваню найти главного командира и попросить помощи, чтобы вернуться к разведчикам.

Главы 9 – 10

Ваня, не зная Енакиева в лицо, принял его за важного командира. Мальчик начал жаловаться капитану, что строгий Енакиев не захотел взять его сыном полка. Капитан забирает мальчика с собой к разведчикам.

Глава 11

Разведчики были очень рады возвращению мальчика. «Так судьба Вани трижды волшебно обернулась за столь короткое время» .

Глава 12

Биденко и Горбунов взяли Ваню в разведку, не доложив командиру, что берут мальчика с собой за проводника – он хорошо знал эту местность. Ване еще не выдали обмундирование, поэтому внешне он был похож на «настоящего деревенского пастушка» .

Глава 13

Разведчики отправили Ваню вперед, но через несколько часов вернулась только его лошадь. Горбунов отправил Биденко в часть сообщить о случившемся.

Разведчики не знали, что пока Ваня узнавал дорогу, он параллельно с помощью компаса делал зарисовки на полях букваря – пытался снять план местности. За этим делом и застали его немцы, схватили и посадили в темный блиндаж.

Глава 14

Ваню допрашивала немка. Несмотря на то, что чертежи в букваре и русский компас были очевидными уликами против мальчика, он ничего не рассказал.

Глава 15

Ваня очнулся в блиндаже от звуков бомбежки. Одна из бомб разнесла двери блиндажа, и мальчик увидел, что немцы отступили. Вскоре появились русские войска.

Главы 16. – 17

После случившегося Ваню постригли, сводили в баню, выдали новое обмундирование и «поставили на полное довольствие» .

Глава 18

«У Вани была счастливая способность нравиться людям с первого взгляда» . «Капитан Енакиев, так же как и его солдаты, с первого взгляда полюбил мальчика» . Узнав о задании, в котором участвовал Ваня, Енакиев очень рассердился на разведчиков, которые любили мальчика слишком «весело» .

Капитан вызвал мальчика к себе и назначил его связным.

Главы 19. – 20

С того дня Ваня начал жить в основном у Енакиева. Капитан хотел лично воспитать мальчика. Енакиев «прикомандовал Ваню к первому орудию первого взвода в качестве запасного номера» , чтобы он научился «постепенно выполнять обязанности всех номеров орудийного расчёта» . «Первые дни мальчик очень скучал по своим друзьям-разведчикам. Сначала ему показалось, что он лишился родной семьи. Но скоро он увидел, что новая его семья ничем не хуже старой» .

Главы 21. – 22

Разговаривая с наводчиком Ковалевым о Ване, Енакиев делится своими планами о том, что хотел бы усыновить мальчика.

Неожиданно начали наступать немцы. Противник окружил пехотные части.

Глава 23

«Капитан Енакиев приказал по телефону первому взводу своей батареи немедленно сняться с позиции и, не теряя ни секунды, передвинуться вперёд» . «Второму взводу он приказал всё время стрелять, прикрывая открытые фланги ударной роты капитана Ахунбаева» .

Глава 24

Находясь в первом взводе, Ваня, чем мог, помогал солдатам. В разгар сражения Енакиев заметил мальчика и приказал ему вернуться назад на батарею. Ваня отказывался. Понимая, что спорить с мальчиком бесполезно, капитан что-то написал на листке бумаги и попросил Ваню доставить пакет командиру штаба.

Глава 25

Когда Ваня возвращался назад, битва была уже окончена. Мальчик не знал, что расстреляв все патроны, солдаты дрались с немцами лопатами и штыками, а затем, Енакиев «вызвал огонь батарей на себя» . Ваня шел по полю сражения, и, наконец, на лафете пушки увидел убитого Енакиева.

К мальчику подошел Биденко. «В душе у Вани будто что-то повернулось и открылось» . Он обнял Биденко и заплакал.

Глава 26

В кармане Енакиева нашли записку, в которой командир прощался со своей батареей, просил похоронить его на «родной, советской земле» , и позаботиться о судьбе Вани. Вскоре Биденко по направлению командира артиллерийского полка отвез Ваню в суворовское училище. Разведчики дали ему с собой еду, мыло и погоны капитана Енакиева, завернутые в газету «Суворовский натиск» .

Глава 27

В первую ночь в училище Ване снилось, как он бежит по мраморной лестнице, «окруженной пушками, барабанами и трубами» . Ему было трудно подниматься, но седой старик с алмазной звездой на груди повел его по ступенькам выше, говоря: «Иди, пастушок… Шагай смелее!» .

Заключение

В повести «Сын Полка» Катаев описывает историю простого крестьянского мальчика, Вани Солнцева, у которого война отобрала родной дом и семью. Однако тяжелые испытания только закалили дух Вани, а среди солдат он находит свою вторую семью. Автор показывает храбрость, смелость и выдержку мальчика даже в самых трудных ситуациях.

Повесть «Сын Полка» была дважды экранизирована, а также поставлена на сцене театра юного зрителя в Ленинграде.

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.7 . Всего получено оценок: 2241.

Широко известная повесть о судьбе крестьянского мальчика Вани Солнцева, осиротевшего в годы Великой Отечественной войны и ставшего сыном полка.

Из серии: Школьная библиотека (Детская литература)

* * *

компанией ЛитРес .

1897–1986

Есть хорошее русское слово – «сочинение». Нынешний школьник не всегда правильно понимает это слово: ему думается, что сочинение – это что-то школьное, заданное. И он, к сожалению, не без помощи учителей, в чём-то прав, ибо всем школьникам приходится писать на уроках сочинения, то есть заниматься не всегда приятным, но обязательным делом, да ещё получать за это дело отметки.

Мне хочется напомнить, что словом «сочинение» назывались и называются до сих пор произведения Пушкина и Байрона, Лермонтова и Джека Лондона, Некрасова и Марка Твена, Тургенева и Жюля Верна, Толстого и Конан Дойла, Чехова и Киплинга, Горького, Роллана, Маяковского, Есенина, Хемингуэя и многих других отечественных и зарубежных писателей. И не случайно, когда выходит наиболее полное издание книг того или иного писателя, на них пишут слова: «Полное собрание сочинений».

Сочинять или сочинить, говорил когда-то наш соотечественник, знаток русского языка Владимир Иванович Даль, – это изобретать, вымышлять, придумывать, творить умственно, производить духом, силою воображения.

Это очень точные слова, и их можно отнести к работе каждого настоящего писателя, художника, композитора, учёного, когда он изобретает, творит, создаёт, и мы верим в это созданное, ибо так бывает, так могло или может быть в жизни.

Таким писателем, таким художником всегда был и остаётся для меня Валентин Петрович Катаев. Я знал и принял его таким, когда ещё мальчишкой прочитал «Белеет парус одинокий» и «Я, сын трудового народа…», а чуть позже (уж так случилось!) – ранее написанный роман его «Время, вперёд!». И потом, когда в годы Отечественной войны появилась повесть «Сын полка» – одна из лучших книг в советской литературе для детей, – для меня было естественно, что её написал Валентин Катаев.

Продолжением читательской дружбы с писателем в послевоенные годы стало знакомство с книгами «Хуторок в степи», «Зимний ветер», «За власть Советов», которые вместе с повестью «Белеет парус одинокий» вошли потом в эпопею «Волны Чёрного моря», и, наконец, с книгой В. Катаева «Маленькая железная дверь в стене», книгой необычной, но очень интересной для читателя и творчества самого писателя.

Сочинения Валентина Катаева стали добрыми спутниками людей всех возрастов – больших и маленьких. Они волнуют читателя, они раскрывают перед ним большой и сложный мир жизни. Они порой, к примеру, как «взрослая» повесть В. Катаева «Святой колодец», вызывают горячие споры. А ведь люди и спорят о том, что им небезразлично…

Прежде чем говорить о повести «Сын полка», которую вы прочитаете в этой книге, мне хочется немного рассказать oб её авторе. Я знаю, что детей, и не только детей, интересует жизнь каждого полюбившегося писателя, его биография: когда и где он родился, как вёл себя в детстве и как учился, ну и, естественно, как стал писателем.

Для начала приведу слова самого В. Катаева:

«Я родился на Украине. Там протекли моё детство, отрочество и юность. Мой отец был коренной русский. Мать – коренная украинка. В моей душе с самых ранних лет сплетено „украинское“ и „русское“. Вернее, даже не сплетено, а совершенно слито».

Валентин Петрович Катаев родился в Одессе 28 января 1897 года. Он рано научился читать. Шевченко, Пушкин, Гоголь, Никитин, Кольцов, Толстой стали первыми его любимыми писателями и учителями. Это произошло естественно и просто, может быть, даже незаметно для будущего писателя: он рос в семье, где по-настоящему знали и любили классическую литературу. В тринадцать лет Валя Катаев напечатал своё стихотворение «Осень» в газете. Так же страстно тянулся к литературе его брат Женя (впоследствии замечательный советский писатель Евгений Петров – один из создателей романов «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»).

Валентин Катаев рос и мужал как человек, гражданин и писатель в бурную историческую эпоху. Революция 1905 года, начало и крах Первой мировой войны, Великая Октябрьская революция, годы социалистического строительства и первых пятилеток – вот события, свидетелем или участником которых он был и которые легли потом в основу многих его книг.

Большую роль в творческой биографии Валентина Катаева сыграли такие выдающиеся мастера нашей культуры, как Владимир Маяковский, Иван Бунин, Демьян Бедный, Максим Горький, Алексей Толстой, Константин Станиславский, Сергей Прокофьев, Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, с которыми в разные годы сталкивала писателя жизнь. Они были верными друзьями В. Катаева, его добрыми советчиками и учителями.

Повесть «Сын полка» Валентин Катаев написал в 1944 году, в дни Отечественной войны нашего народа с гитлеровскими захватчиками. Вспоминая это время, Валентин Петрович говорил: «Всегда и везде, в самые критические минуты советские писатели были с народом. Они делили с миллионами советских людей невзгоды и лишения трудных военных лет».

Военный корреспондент газет «Правда» и «Красная звезда», писатель Валентин Катаев сам прошёл и проехал тысячи километров фронтовых дорог.

Война принесла нашей стране много горя, бед и несчастий. Она разорила десятки тысяч городов и сёл. Она принесла страшные жертвы: двадцать миллионов советских людей, больше чем население иных государств, погибло в ту войну. Война лишила тысячи ребят отцов и матерей, дедов и старших братьев. Но наш народ победил в этой войне, победил потому, что проявил величайшую выдержку, мужество и отвагу. Победил потому, что не мог не победить. «Победа или смерть!» – говорили наши люди в те годы. И шли на смерть, чтобы другие, оставшиеся в живых, победили. Это была справедливая борьба за счастье и мир на земле.

Повесть «Сын полка» возвращает читателя к трудным, героическим событиям военных лет, о которых сегодняшние ребята знают лишь по учебникам да рассказам старших. Но учебники не всегда интересно говорят об этом, а старшие не всегда любят вспоминать войну: уж слишком горестны эти воспоминания…

Прочитав эту повесть, вы узнаете о судьбе простого деревенского мальчишки Вани Солнцева, у которого война отняла всё: родных и близких, дом и само детство. Вы узнаете, как, став смелым разведчиком, Ваня мстил фашистам за своё и народное горе. Вместе с Ваней Солнцевым вы пройдёте через многие испытания и познаете радость подвига во имя победы над врагом. Вы познакомитесь с замечательными людьми, воинами нашей армии, – сержантом Егоровым и капитаном Енакиевым, наводчиком орудия Ковалёвым и ефрейтором Биденко, которые не только помогли Ване стать смелым разведчиком, но и воспитали в нём лучшие качества настоящего человека. И, прочитав повесть «Сын полка», вы, конечно, поймёте, что подвиг – это не просто смелость и героизм, а большой, великий труд, железная дисциплина, несгибаемость воли и, самое главное, огромная любовь к своей Родине…

Повести Валентина Катаева живут на свете уже многие десятки лет. За эти годы их прочитали и полюбили миллионы читателей не только у нас в стране, но и за рубежом. Полюбили, как и многие другие книги Валентина Катаева – большого писателя, художника, мастера слова. И если вы не всё еще прочитали из сочинений Катаева, то вам можно только позавидовать: у вас много хорошего и радостного впереди.

Сергей Баруздин

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сын полка (В. П. Катаев, 1944) предоставлен нашим книжным партнёром -