Багрицкий Эдуард Георгиевич (1895-1934), наст. фамилия Дзюбин, русский поэт.

Родился 22 октября (3 ноября) 1895 в Одессе в религиозной еврейской семье. Впоследствии Багрицкий называл своих родителей типичными представителями мелкой буржуазии. Родители хотели, чтобы сын получил солидную профессию врача или инженера, он же, с детства обладая мироощущением художника, противился тому, чтобы «на мир облокотиться, как на стол» (Происхождение, 1930).

Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!
Вор на воре!

Багрицкий Эдуард Георгиевич

С 1915 печатал свои стихи в одесских литературных альманахах, стал одной из самых заметных фигур в группе молодых одесских литераторов, из которой вышли также Ю.Олеша, В.Катаев, И.Ильф и др. Последние литературные альманахи Смутная алчба и Чудо в пустыне, составленные этой группой, вышли в свет в 1918.

В 1917, работая делопроизводителем в русской регулярной армии, Багрицкий участвовал в персидской экспедиции генерала Баратова. В 1918 вернулся в Одессу и добровольцем вступил в Красную Армию. Во время Гражданской войны работал в политотделе партизанского отряда, писал агитстихи, листовки, воевал с бандами Н.Махно и атамана А.Григорьева.

С 1920 Багрицкий работал в Одессе, в ЮгРОСТА вместе с Олешей, Катаевым, В.Нарбутом и др., редактировал литературную страницу одесских «Известий», читал рабочим лекции о поэзии, вел занятия литературного кружка. В 1919 был постоянным автором одесских газет «Моряк», «Шквал», «Станок» и др. Его стихи этих лет (Фронт, Фронтовик, Красная Армия и др.) отражали впечатления Гражданской войны. Впоследствии Багрицкий отрицательно отзывался о своей «газетной лирике», однако уже в этих стихах закладывалась основа образного строя его эпической поэмы Дума про Опанаса (1926).

В эти же годы Багрицкий обратился в своей поэзии к классическим образам мировой литературы. В 1922-1923 был написан стихотворный цикл о Тиле Уленшпигеле, состоящий из пяти песен, в котором поэт воспел мужество и свободу неунывающего героя. Романтикой странствий, творчества и свободы проникнуто одно из самых известных стихотворений тех лет Птицелов (1918, 1926). Впоследствии критики отмечали живописность и «фламандскую» выразительность этих стихотворений Багрицкого, характерное для всего его творчества внимание к точной и гиперболичной поэтической детали.

В 1925 Багрицкий переехал в Москву и вступил в литературную группу «Перевал», а через год примкнул к конструктивистам. В 1930 вступил в РАПП. В 1928 вышел в свет стихотворный сборник Юго-Запад, принесший поэту широкую известность. Вошедшие в этот сборник Стихи о соловье и поэте, Стихи о поэте и романтике, От черного хлеба и верной жены..., Разговор с комсомольцем Н.Дементьевым и др. были проникнуты духом революционной романтики, их главная тема - место поэта в новой жизни. Вошло в сборник и одно из лучших стихотворений Багрицкого Контрабандисты, в котором воспевались Черное море, «бездомная молодость» поэта, его способность «выстрелом рваться Вселенной навстречу». Критики называли Багрицкого самым заметным представителем романтического направления советской поэзии.

Эпическая поэма Дума про Опанаса стала одним из самых значительных поэтических произведений 1920-х годов. В беседе с читателями Багрицкий сказал: «Мы видели, как потрясался мир, мы переносили его на своих плечах». Трагедия Гражданской войны, мировые потрясения, ломающие судьбу простого человека, стали главной темой Думы про Опанаса, действие которой происходит на Украине во время борьбы большевиков с бандами Махно.

(настоящая фамилия его Дзюбан (Дзюбин)) - русский поэт, драматург и переводчик. Он родился в Одессе. Семья его была еврейская, буржуазная. В ней сильны были религиозные традиции. Эдуард Багрицкий, фото которого вы найдете в этой статье, обучался в 1905-10 годах в Одесском училище Святого Павла. После этого он продолжил свое образование в 1910-12 годах в находящемся на Херсонской улице (Одесса) реальном училище им. Жуковского. В качестве оформителя Эдуард участвовал в издании журнала под названием "Дни нашей жизни". Затем, в 1913-15 годах, будущий поэт учился в землемерной школе, однако по профессии он никогда не работал.

Вхождение в литературу

Эдуард Багрицкий стихи начал публиковать с 1915 года. И не под своей фамилией. Он сразу же взял псевдоним Багрицкий. Кроме того, он был известен и под женской маской, подписывая свои сочинения "Нина Воскресенская". Произведения его впервые были опубликованы в одесских литературных альманахах. Эдуард вскоре стал одной из наиболее заметных фигур среди молодых литераторов Одессы, ставших впоследствии крупными писателями (Юрий Олеша, Валентин Катаев, Илья Ильф, Семен Кирсанов, Лев Славин, Вера Инбер).

Вступление в Красную Армию, работа в Одессе

Во время Гражданской войны (в 1918 году) он вступил добровольцем в Красную Армию. Эдуард работал в особом партизанском отряде им. ВЦИК, в политотделе. Он создавал агитационные стихи. По окончании войны Эдуард работал в Одессе. Здесь он начал сотрудничать как художник и поэт в ЮгРОСТА вместе с В. Нарбутом, Ю. Олешей, В. Катаевым, С. Бондариным. Эдуард Багрицкий публиковался в различных одесских газетах, а также юмористических журналах. Он был известен под псевдонимами "Рабкор Горцев", "Нина Воскресенская" и "Некто Вася".

Переезд в Москву, появление первых сборников стихов

Багрицкий в 1925 году приехал в Москву. Он стал членом "Перевала", известной литературной группы. Через год Эдуард решил примкнуть к конструктивистам.

Первый сборник его стихов появился на свет в 1928 году ("Юго-запад"). "Юго-запад" был опубликован в 1928 году. Большая часть стихотворений из этого сборника была написана и напечатана впервые в Одессе: "Осень", "Арбуз", "Тиль Уленшпигель". В эту книгу включена известная поэма Багрицкого "Дума про Опанаса", а также самое известное его стихотворение "Контрабандисты". Следующий сборник, "Победители", был опубликован в 1932 году. Тогда же была напечатана и книга "Последняя ночь". Поэт вступил в 1930 году в РАПП. Он проживал в Москве, в "Доме писательского кооператива" по адресу Камергерский переулок, дом 2.

"Дума про Опасана"

В его поэме "Дума про Опанаса" показано трагическое противостояние Опанаса, деревенского парня из Украины, мечтающего о тихой крестьянской жизни на родине; и Иосифа Когана, комиссара-еврея, который отстаивал "высшую" истину и ценность мировой революции. Следует отметить, однако, что уже после смерти Эдуарда, в период эта поэма была объявлена "сионистским произведением" в статье от 30 июля 1949 года, опубликованной в "Литературной газете". "Дума про Опанаса" была охарактеризована также как клевета на украинский народ.

Личные качества поэта

Эдуард Багрицкий был очень эрудирован. Об этом даже ходили легенды. поэта хранила множество поэтических строк. Не ведало пределов его остроумие, а доброта согрела в 20-30-е годы не одного поэта. Багрицкий одним из первых отметил талант молодых Л. Ошанина, Дм. Кедрина, А. Твардовского. Начинающие поэты буквально ломились к нему с просьбой послушать и оценить их произведения.

Багрицкий-переводчик

Эдуард Багрицкий был не только отличным поэтом. Его можно назвать и блистательным переводчиком Вальтера Скотта и Томаса Гуда, Назыма Хикмета и Джо Хилла, Владимира Сосюры и Миколы Бажана, Роберта Бернса.

Отражение в творчестве отношения к коммунизму

Багрицкий - мастер, который был одарен редкой впечатлительностью. Он принял революцию. Романтическая поэзия Багрицкого воспевала строительство коммунизма. Эдуард при этом мучительно пытался оправдать в своих собственных глазах жестокость идеологии революционеров, а также приход тоталитаризма. В 1929 году он написал стихотворение "ТВС". В нем отчаявшемуся и больному автору явился покойный Феликс Дзержинский, про наступающий век заметивший, что если он скажет "солги", следует это сделать. А если будет сказано убить, то и это нужно исполнить.

Последние годы жизни, похороны Багрицкого

У Багрицкого с начала 1930 года обострилась астма. Этой болезнью он страдал с самого детства. В 1934 году, 16 февраля, он умер в Москве, в четвертый раз заболев воспалением легких. Поэта похоронили на Новодевичьем кладбище. Эскадрон молодых кавалеристов шел за его гробом с шашками наголо.

Поэма "Февраль"

Поэма "Февраль", опубликованная уже после смерти Эдуарда Багрицкого, до сих пор вызывает множество споров. Это, можно сказать, исповедь еврейского юноши, который был участником революции. Публицисты, настроенные антисемитски, неоднократно писали о том, что герой поэмы, насилующий проститутку, которая была его гимназической любовью, в ее лице совершает насилие над всей Россией, мстя тем самым за позор своих "бездомных предков". Однако приводимый обыкновенно вариант поэмы - это примерно третья ее часть. Произведение это - о еврее-гимназисте, который стал мужчиной, пройдя через первую мировую войну и революцию. Банда, арестованная главным героем, также состоит по меньшей мере на две трети из евреев. Об этом свидетельствуют имена ее участников - Петька Камбала, Семка Рабинович и Моня Бриллиантщик.

Судьба супруги и сына Эдуарда Багрицкого

В 1920 года женился Эдуард Багрицкий. Личная жизнь его ограничивается одним браком. С Лидией Густавовной Суок Эдуард прожил до самой своей смерти. Вдова поэта в 1937 году была репрессирована. Из заключения она вернулась только в 1956 году. Всеволод, сын Эдуарда, погиб в 1942 году на фронте.

Это лишь основные сведения о таком интересном поэте, как Эдуард Багрицкий. Биография, кратко изложенная в этой статье, дает лишь общее представление о нем. Остальное расскажут его стихи, к которым мы рекомендуем обратиться.

«Нина Воскресенская» начал публиковать в одесских литературных альманахах «Авто в облаках» (1915), «Серебряные трубы» (1915), в коллективном сборнике «Чудо в пустыне» (1917), в газете «Южная мысль» неоромантические стихи, отмеченные подражанием Н. Гумилеву , Р. Л. Стивенсону , В. Маяковскому . Вскоре стал одной из самых заметных фигур в группе молодых одесских литераторов, впоследствии ставших крупными советскими писателями (Юрий Олеша , Илья Ильф , Валентин Катаев , Лев Славин , Семён Кирсанов , Вера Инбер). Багрицкий любил декламировать собственные стихи перед молодёжной публикой:

Его руки с напряженными бицепсами были полусогнуты, как у борца, косой пробор растрепался, и волосы упали на низкий лоб, бодлеровские глаза мрачно смотрели из-под бровей, зловеще перекошенный рот при слове «смеясь» обнаруживал отсутствие переднего зуба. Он выглядел силачом, атлетом. Даже небольшой шрам на его мускулисто напряженной щеке - след детского пореза осколком оконного стекла - воспринимался как зарубцевавшаяся рана от удара пиратской шпаги. Впоследствии я узнал, что с детства он страдает бронхиальной астмой и вся его как бы гладиаторская внешность - не что иное как не без труда давшаяся поза.

Весной-летом 1917 года работал в милиции. С октября 1917 года служил в качестве делопроизводителя 25-го врачебно-писательного отряда Всероссийского союза помощи больным и раненым участвовал в персидской экспедиции генерала Баратова ; вернулся в Одессу в начале февраля 1918 года. В апреле 1919 года , во время Гражданской войны , добровольцем вступил в Красную Армию , служил в Особом партизанском отряде ВЦИКа , после его переформирования - в должности инструктора политотдела в Отдельной стрелковой бригаде, писал агитационные стихи. В июне 1919 года вернулся в Одессу, где вместе с Валентином Катаевым и Юрием Олешей работал в Бюро украинской печати (БУП). С мая 1920 года как поэт и художник работал в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства), вместе с Ю. Олешей, В. Нарбутом , С. Бондариным , В. Катаевым; был автором многих плакатов, листовок и подписей к ним (всего сохранилось около 420 графических работ поэта с 1911 по 1934 годы). Публиковался в одесских газетах и юмористических журналах под псевдонимами «Некто Вася», «Нина Воскресенская», «Рабкор Горцев».

В августе 1923 года по инициативе своего друга Я. М. Бельского приехал в город Николаев , работал секретарем редакции газеты «Красный Николаев» (совр. «Южная правда» ), печатал в этой газете стихи. Выступал на поэтических вечерах, организованных редакцией. В октябре того же года вернулся в Одессу .

С начала 1930 года у Багрицкого обострилась бронхиальная астма - болезнь, от которой он страдал с детства. Он умер 16 февраля 1934 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище .

Семья

• Жена (с декабря 1920 года) - Лидия Густавовна Суок , была репрессирована в (вернулась из заключения в 1956 году).
  • Сын - поэт Всеволод Багрицкий , погиб на фронте в 1942 году .

Творчество

Романтические яркие стихи Багрицкого до сих пор звучат в песнях. Книги его переиздаются. Творчество поэта вызывает споры и в начале 21-го столетия.

В поэме Багрицкого «Дума про Опанаса» показано трагическое противоборство украинского деревенского парня Опанаса, который мечтает о тихой крестьянской жизни на своей вольной Украине, и комиссара-еврея Иосифа Когана, отстаивающего «высшую» истину мировой революции.

В июле 1949 года, во время идеологических кампаний (по «борьбе с космополитизмом » и др.), в украинской «Літературной газеты » поэма была раскритикована за «буржуазно-националистические тенденции». «Тенденции», по мнению авторов редакционной статьи, проявились в «искажении исторической правды» и ошибочных обобщениях в изображении роли украинского народа, показанного исключительно в образе Опанаса, дезертира и бандита, неспособного бороться за своё светлое будущее. Следует отметить, что статья украинской «Літературной газеты », в первую очередь, была направлена против литературных критиков В. Азадова, С. Голованивского, Л. Первомайского, а не умершего к тому времени Э. Багрицкого. Вольный перевод статья был опубликован в «Литературной газете » от 30 июля 1949 года .

Блистательный мастер, одаренный редкой чувственной впечатлительностью, Багрицкий принял революцию, и его романтическая поэзия воспевала строительство нового мира. При этом Багрицкий мучительно пытался понять для себя жестокость революционной идеологии и приход тоталитаризма . В написанном в 1929 году стихотворении «ТВС » явившийся больному и отчаявшемуся автору умерший Феликс Дзержинский говорит ему про наступающий век: «Но если он скажет: „Солги“ - солги. Но если он скажет: „Убей“ - убей». М. Кузмин писал об этом стихотворении как о чём-то «смутном и подспудном», что свидетельствует о завуалированном смысле этого стихотворения как протеста против складывающегося к тому времени сталинского карательного режима . О своем поколении он совсем не «по-комсомольски» писал: «Мы ржавые листья на ржавых дубах».

Немало споров до сих пор вызывает опубликованная после смерти поэта поэма Багрицкого «Февраль». Это, своего рода, исповедь еврейского юноши, участника революции. Антисемитски настроенные публицисты не раз писали, что герой «Февраля», насилующий проститутку - свою гимназическую любовь, совершает, в её лице, насилие над всей Россией, - в качестве мести за позор «бездомных предков». Но обычно приводимый вариант поэмы составляет лишь примерно её треть. Это поэма о еврее-гимназисте, ставшем мужчиной во время первой мировой войны и революции. При этом «рыжеволосая» красавица, оказавшаяся проституткой, выглядит подозрительно не по-русски, и банда, которую арестовывает герой «Февраля», по крайней мере, на две трети состоит из евреев: «Семка Рабинович, Петька Камбала и Моня Бриллиантщик».

Свободолюбие Багрицкого ярче всего выразилось в писавшемся на протяжении всей жизни цикле стихотворений, посвященных Тилю Уленшпигелю , так называемом «фламандском цикле». Его друг, писатель Исаак Бабель , писал о нём как о «фламандце», да ещё «плотояднейшем из фламандцев», а также, что в светлом будущем все будут «состоять из одесситов, умных, верных и веселых, похожих на Багрицкого».

Творчество Багрицкого оказало влияние на целую плеяду поэтов. «Мне ужасно нравился в молодости Багрицкий», - признавался Иосиф Бродский , включивший его в список самых близких поэтов . В честь Багрицкого названа одна из московских улиц .

Наиболее известные произведения

	Голос Э. Багрицкого
	Эдуард Багрицкий читает своё стихотворение «Песня о солдате»
Помощь по воспроизведению

	Голос Э. Багрицкого
	Эдуард Багрицкий читает стихотворение Александра Блока «Шаги Командора».
Помощь по воспроизведению

• , - «Птицелов»
• 1918, , 1926 - «Тиль Уленшпигель»
• 1926 - «Дума про Опанаса»
• - «Контрабандисты ». Положено на музыку Леонидом Утёсовым , Виктором Берковским и другими бардами.
• 1927 -
• - «ТВС »
• - «Смерть пионерки »

Издания

• Юго-запад. М.-Л., «ЗиФ», МСМXXVIII, тир. 3000 экз. 2-ое изд. - 1930.
• Победители. М.-Л., ГИХЛ, 1932. тир. 6000 экз.
• Последняя ночь. М., «Федерация», 1932, тир. 5200 экз.
• Избранные стихи. М., «Федерация», 1932, тир. 5000 экз.
• Собр. соч. в 2 томах, т. 1, под ред. И. Уткина. [Вступ. ст. Ю. Севрука], М., 1938., тир. 15 000 экз.
• Избранное. М.. «Сов. писатель», 1948.
• Стихотворения, [Вступ. ст. и подгот. текста Вс. Азарова, грав. Е. Бургункера], М.-Л., ГИХЛ, 1956.
• Стихотворения. «Сов. писатель», 1956. (Библиотека поэта. Малая серия.)
• Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. И. Гринберга], М., 1958;
• Стихотворения и поэмы, [Вступ. ст. Е. П. Любаревой], М.-Л., 1964 (Библиотека поэта. Большая серия).
• Стихотворения и поэмы. [Вступ. статья И.Волгина], М., «Правда», 1984 г., тир. 200 000.
• Багрицкий Э. Избранное. М., 1987.
• Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Сост. Глеб Морев. [Вступ. ст. М. Д. Шраера]. Новая библиотека поэта: Малая серия. СПб., 2000.

В кино

• Запись стихотворения А. Блока «Шаги Командора» в исполнении Эдуарда Багрицкого звучит в фильме Олега Тепцова «Господин оформитель ».
• В фильме «Дикая собака динго» (1962) главная героиня читает «Смерть пионерки» на предновогоднем школьном представлении, вместо заявленной басни «Стол и стул»

Напишите отзыв о статье "Багрицкий, Эдуард Георгиевич"

Литература

• Беспалов И. Поэзия Эдуарда Багрицкого. - В кн.: Беспалов И. Статьи о литературе. М., 1959
• Лежнев А. Эдуард Багрицкий. - В кн.: Лежнев А. Статьи о литературе. М., 1987
• Адамович Г. Эдуард Багрицкий и советская поэзия. - В кн.: Адамович Г. С того берега. М., 1996
• Эдуард Багрицкий. Альманах под Ред. В. Нарбута, М., 1936;
• Эдуард Багрицкий. Воспоминания современников. М.,1973;
• Гринберг И. И., Эдуард Багрицкий, Л., 1940;
• Антокольский П., Эдуард Багрицкий, в книге Поэты и время. Статьи, М., 1957;
• Бондарин С., Эдуард Багрицкий, «Новый мир», 1961, No 4;
• Любарева Е. П., Эдуард Багрицкий. Жизнь и творчество, М., 1964;
• Рождественская И. С., Поэзия Эдуарда Багрицкого, Л., 1967.
• Shrayer, Maxim D. Russian Poet/Soviet Jew: The Legacy of Eduard Bagritskii. Lanham: Rowman & Littlefield, 2000.
• Шраер, М. Д. (Shrayer, Maxim D). Легенда и судьба Эдуарда Багрицкого. Пер. с англ. А. Е. Барзаха. - В кн: Эдуард Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Сост. Глеб Морев. Новая библиотека поэта: Малая серия. СПб., 2000, стр. 237-274.
• ] ISBN 978-5-98856-115-6 .
• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М . : РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8 .
• Никонов В. А. Эдуард Багрицкий. - Ульяновск: Стрежень, Отделение Всесоюз. Объедин. Раб.-Кр. Пис. «Перевал», 1928. - 31 с. - 150 экз.
• Таганрог в литературе / Сост. И. М. Бондаренко . - Таганрог: Лукоморье, 2007. - 369 с. - ISBN 978-5-902450-11-5 .

Примечания

Ссылки

• в
• («Время новостей», 16.02.2009)
• (HTML version)

Отрывок, характеризующий Багрицкий, Эдуард Георгиевич

– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.

Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим, с приехавшим из за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза.)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N"est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?

Багрицкий Эдуард Георгиевич (настоящие имя и фамилия Эдуард Годелевич Дзюбин) (1895-1934), поэт.

Родился 3 ноября 1895 г. в Одессе. Начал печататься с 1915 г. в одесских альманахах под псевдонимами Некто Вася, Нина Воскресенская, Рабкор Горцев.

В 1918 г. воевал в составе русских войск на Персидском фронте, с 1919 г. - боец-доброволец Особого партизанского отряда имени ВЦИК при Первой конной армии С. М. Будённого. Тогда Багрицкий писал агитационные стихи, воззвания, листовки.

После Гражданской войны вернулся в Одессу и сотрудничал в газетах «Облава», «Яблочко», «Перо в бок». В лирических стихах и поэмах этого времени («Птицелов», «Тиль Уленшпигель», «Трактир», «Арбуз» и др.) он воспевал свободолюбивых и мужественных героев. В 1925 г. старый друг Багрицкого В. П. Катаев вызывает его в Москву, и поэт сразу оказывается своим в московских литературных кругах.

В 1926 г. вышла поэма Багрицкого «Дума про Опанаса» о гражданской войне на Украине. Её тема - судьба крестьянина; написана поэма под влиянием творчества Т. Г. Шевченко. В 1928 г. поэт выпустил сборник стихов «Юго-Запад», в 1932-м - сборник «Победители». Стихи проникнуты пафосом строительства нового мира. Багрицкий безоговорочно советский поэт, он воспевает революционные ценности, отрицает «мещанство», религию, старый уклад жизни. Но его бунтарство - не заказное, а искреннее. Герой Багрицкого всегда сильная личность; пишет поэт эмоционально, мир в его стихах - конкретно-чувственный, эпитеты сочны и многокрасочны.

В сборник «Последняя ночь» (1932 г.) вошла знаменитая поэма «Смерть пионерки», а также поэмы «Последняя ночь» и «Человек предместья». Багрицкий работал и как переводчик - вместе с Николаем Дементьевым он впервые перевёл на русский язык стихи турецкого писателя и поэта Назыма Хикмета. Умер 16 февраля 1934 г. в Москве от туберкулёза. Жена Лидия в конце 30-х гг. была репрессирована, сын Всеволод погиб на фронте во время Великой Отечественной войны.

Эдуард Георгиевич Багрицкий (настоящая фамилия — Дзюбин (Дзюбан); 1895—1934) — русский советский поэт, переводчик и драматург.

Биография

Эдуард Георгиевич Багрицкий родился 22 октября (3 ноября по новому стилю) 1895 года в Одессе в буржуазной еврейской семье Годеля Мошковича Дзюбина и Иды Абрамовны Шапиро.

Окончил землемерные курсы, но по профессии не работал.

С 1915 года под псевдонимом «Эдуард Багрицкий» и женской маской «Нина Воскресенская» начал публиковать свои стихи в одесских литературных альманахах и вскоре стал одной из самых заметных фигур в группе молодых одесских литераторов, впоследствии ставших крупными советскими писателями (Юрий Олеша, Илья Ильф, Валентин Катаев, Лев Славин, Семён Кирсанов, Вера Инбер).

В 1918 году, во время Гражданской войны, добровольцем вступил в Красную Армию, работал в политотделе особого партизанского отряда имени ВЦИК, писал агитационные стихи. После войны работал в Одессе, сотрудничая как поэт и художник в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства) вместе с Ю.Олешей, В. Нарбутом, С. Бондариным, В. Катаевым. Публиковался в одесских газетах и юмористических журналах под псевдонимами «Некто Вася», «Нина Воскресенская», «Рабкор Горцев».

В 1925 году Багрицкий приехал в Москву и стал членом литературной группы «Перевал», через год примкнул к конструктивистам. В 1928 году у него вышел сборник стихов «Юго-запад». Второй сборник, «Победители», появился в 1932 году. В 1930 году поэт вступил в РАПП. Жил в Москве в знаменитом «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок, 2).

С начала 1930 года у Багрицкого обострилась астма — болезнь, от которой он страдал с детства. Он умер 16 февраля 1934 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Семья

Вдова поэта — Лидия Густавовна Суок, была репрессирована в 1937 (вернулась из заключения в 1956 году).
Сын — Багрицкий, Всеволод Эдуардович погиб на фронте в 1942 году.

Творчество

Романтические яркие стихи Багрицкого до сих звучат в песнях. Книги его переиздаются. Творчество поэта вызывает споры и в начале 21-го столетия.

В поэме Багрицкого «Дума про Опанаса» показано трагическое противоборство украинского деревенского парня Опанаса, который мечтает о тихой крестьянской жизни на своей вольной Украине, и комиссара-еврея Иосифа Когана, отстаивающего «высшую» истину мировой революции. Cледует отметить, что уже после смерти Багрицкого в период так называемой «борьбы с космополитизмом» «Думу про Опанаса» в редакционной статье «Литературной газеты» от 30 июля 1949 года под заголовком «За идейную чистоту советской поэзии» объявили «сионистским произведением», клеветой на украинский народ.

Блистательный мастер, одаренный редкой чувственной впечатлительностью, Багрицкий принял революцию и его романтическая поэзия воспевала строительство нового мира. При этом Багрицкий мучительно пытался понять для себя жестокость революционной идеологии и приход тоталитаризма. В написанном в 1929 году стихотворении «ТВС» явившийся больному и отчаявшемуся автору умерший Феликс Дзержинский говорит ему про наступающий век: «Но если он скажет: „Солги“ — солги. Но если он скажет: „Убей“ — убей». Известный поэт Михаил Алексеевич Кузмин писал об этом стихотворении как о чём-то «смутном и подспудном», что свидетельствует о завуалированном смысле этого стихотворения как протеста против складывающегося к тому времени сталинского карательного режима. О своем поколении он совсем не «по-комсомольски» писал: «Мы ржавые листья на ржавых дубах».

Немало споров до сих пор вызывает опубликованная после смерти поэта поэма Багрицкого «Февраль». Это, своего рода, исповедь еврейского юноши, участника революции. Антисемитски настроенные публицисты не раз писали, что герой «Февраля», насилующий проститутку — свою гимназическую любовь, совершает, в её лице, насилие над всей Россией, — в качестве мести за позор «бездомных предков». Но обычно приводимый вариант поэмы составляет лишь примерно её треть. Это поэма о еврее-гимназисте, ставшем мужчиной во время первой мировой войны и революции. При этом «рыжеволосая» красавица, оказавшаяся проституткой, выглядит подозрительно не по-русски и банда, которую арестовывает герой «Февраля», по крайней мере, на две трети состоит из евреев: «Семка Рабинович, Петька Камбала и Моня Бриллиантщик».

Свободолюбие Багрицкого ярче всего выразилось в писавшемся на протяжении всей жизни цикле стихотворений, посвященных Тилю Уленшпигелю, так называемом «фламандском цикле». Его друг, писатель Исаак Бабель, погибший в сталинских лагерях, писал о нём как о «фламандце», да ещё «плотояднейшем из фламандцев», а также, что в светлом будущем все будут «состоять из одесситов, умных, верных и веселых, похожих на Багрицкого».

Творчество Багрицкого оказало влияние на целую плеяду поэтов. Например, Нобелевский лауреат Иосиф Бродский признавал влияние Багрицкого.

Наиболее известные произведения

• 1918, 1926 — «Птицелов»
• 1918, 1922, 1926 — «Тиль Уленшпигель»
• 1926 — «Дума про Опанаса»
• 1927 — «Контрабандисты». Положено на музыку Леонидом Утёсовым, Виктором Берковским и другими бардами.
• 1927 — «От черного хлеба и верной жены» (стихотворение)
• 1929 — «ТВС»
• 1932 — «Смерть пионерки»
• 1932 — «Последняя ночь»

Издания

• Юго-запад. М.-Л., «ЗиФ», МСМXXVIII, тир. 3000 экз. 2-ое изд. - 1930.
• Победители. М.-Л., ГИХЛ, 1932. тир. 6000 экз.
• Последняя ночь М., "Федерация", 1932, тир. 5200 экз.
• Собр. соч. в 2 томах, т. 1, под ред. И. Уткина. [Вступ. ст. Ю. Севрука], М., 1938.
• Стихотворения, [Вступ. ст. и подгот. текста Вс. Азарова], М.-Л., 1956.
• Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. И. Гринберга], М., 1958;
• Стихотворения и поэмы, [Вступ. ст. Е. П. Любаревой], М.-Л., 1964 (Библиотека советской поэзии).
• Стихотворения и поэмы. [Вступ. статья И.Волгина], М., "Правда", 1984 г., тир. 200 000.
• Багрицкий Э. Избранное. М., 1987.
• Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Сост. Глеб Морев. [Вступ. ст. М. Д. Шраера]. Новая библиотека поэта: Малая серия. СПб., 2000.

Запись стихотворения А. Блока «Шаги Командора» в исполнении Эдуарда Багрицкого звучит в фильме Олега Тепцова «Господин оформитель».