Ход и характер Первой мировой войны (1914–1918 гг.) Первая мировая война, начавшаяся 28 июля 1914 г., явилась следствием не только спонтанно нараставшего конфликтного потенциала в сфере международных отношений, но и отражением кризиса традиционного буржуазного общества. Хотя

Сходная логика применялась и во время Карибского кризиса, но тогда эскалацию конфликта удалось остановить путем прямого контакта между лидерами СССР и США. Есть подозрение, что если бы число участников в Карибском кризисе было больше, последствия могли бы быть гораздо серьезнее…

Говоря об обстоятельствах возникновения Первой мировой войны, историки, как правило, очень много внимания уделяют политическим и экономическим факторам. Мне представляется, что при всей безусловной значимости этих факторов, недостаточное внимание уделяется чисто военным составляющим ситуации, а именно особенностям и роли мобилизационных планов сторон и техническим возможностям уничтожения живой силы противника. Накануне Первой мировой войны произошли события, существенно изменившие представления о возможности нанесения потерь противнику с использованием тяжелой артиллерии и, в связи с этим, с необходимостью иметь значительно больший по размеру численный состав армии. Эти новые идеи были опробованы в ходе русско-японской войны 1905 года, и в особенности в балканских войнах 1912–13 годов. Балканские войны отличались очень высокой степенью мобилизации населения, что стало возможным в результате исключительно интенсивно ведшейся националистической пропаганды во всех государствах-участниках войны. Уровень мобилизации во время второй балканской войны в Сербии достигал 20 процентов населения, а в Болгарии - 25 процентов населения. Эти совершенно запредельные цифры позволили Сербии - стране с населением в 3,5 миллиона человек, выставить огромную семисоттысячную армию. Еще большую армию выставила чуть более населенная Болгария. Европейские правительства охотно поставляли всем сторонам балканских войн тяжелое вооружение, в результате чего военные действия превратились в гигантскую бойню.

Уже эти события могли бы позволить европейским странам и их правительствам оценить реальные масштабы потерь и характер военных действий в назревающей Первой мировой войне. Но вместо того, чтобы предпринять какие-то меры по предотвращению конфликта, все основные европейские державы лишь ускоряли процесс перевооружения армий и совершенствовали характер мобилизационной системы. Во всех странах-участниках националистическая пропаганда использовалась чрезвычайно широко, ибо без соответствующего идеологического подкрепления просто невозможно было представить себе ведение боевых действий такого масштаба, и в течение столь долгого времени. Между тем структура и характер мобилизационных планов Франции, России, Германии и Австро-Венгрии во многом предопределили ход боевых действий в течение первых месяцев войны.

Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление, и рассмотреть общие проблемы стратегической стабильности. Понятие стратегической стабильности широко используется в настоящее время для определения устойчивости систем ядерного оружия по отношению к случайно или преднамеренно начатому конфликту, а именно стратегически стабильной называется такое соотношение вооружений, когда любая из сторон, несмотря на нанесение первого удара противником, оказывается в состоянии нанести ответный удар, причиняющий заведомо неприемлемый ущерб. Знание каждой из сторон конфликта о неизбежности гарантированного неприемлемого ущерба для себя в случае начала конфликта, является естественным фактом сдерживания, не позволяющим никакой из сторон приблизиться к началу войны, и тем самым удерживающим стороны не только от нанесения первого удара, но и заставляющим их относиться очень осторожно к обычным ситуациям и конфликтам низкого уровня, не доводя до такого положения дел, когда взаимные военные действия могут ускользнуть из-под взаимного политического контроля.

Насколько мне известно, эта чрезвычайно широко распространенная идея в отношении баланса ядерных вооружений, не применялась в отношении обычных вооружений. Между тем, ситуация в Европе летом 1914 года является очень хорошим примером очевидного нарушения принципа стратегической стабильности. Дело в том, что Германия и Австро-Венгрия по совокупному людскому и техническому потенциалу явно уступали России и Франции, но лишь в долговременной перспективе. В реальности баланс наличных вооруженных сил в краткосрочной перспективе значительно отличался от баланса в долгосрочной перспективе благодаря существенному различию в скорости мобилизации. Германия и Франция были в состоянии мобилизовать свои вооруженные силы за время менее недели, в то время как России, обладавшей колоссальными людскими резервами, для мобилизации требовалось как минимум сорок дней. Дисбаланс военной мощи в долгосрочной перспективе заставлял немецких генштабистов очень серьезно задумываться над тем, что можно было предпринять для спасения ситуации. Именно поэтому немецкий генштаб с особой тщательностью разрабатывал мобилизационные планы, проводил постоянные тренировки офицеров, отвечающих за переброску войск, и в результате пристального внимания к этой проблеме довел до совершенства мобилизационный механизм, который работал как часы и был в состоянии перебрасывать огромные массы войск на значительные расстояния, например с западного на восточный фронт. Именно так созрел знаменитый план Шлиффена, который предполагал очень быструю мобилизацию немецких вооруженных сил и использование их для разгрома Франции в течение сорока дней путем вторжения во Францию через нейтральную Бельгию. Таким образом, если мы посмотрим на общую ситуацию с мобилизационными возможностями в Европе, мы обнаружим следующую вещь - благодаря медленным темпам мобилизации российской армии появлялся зазор во времени, который позволял превратить безнадежную с точки зрения долгосрочного использования ресурса войну на два фронта в последовательность двух войн - первую с Францией, вторую с Россией, в которых достижение победы не выглядело столь уж невероятным фактом.

Этот расчет на эксплуатацию существующей стратегической нестабильности опирался, правда, на некоторые неизбежные допущения, а именно:

1. Бельгия беспрепятственно пропускает немецкие войска через свою территорию;
2. Англия не вступает в войну.

Оба эти допущения в реальности оказались нарушенными. Бельгия отказалась пропустить немецкую армию и сопротивлялась в течение двух недель, во время которых немецкие войска безуспешно пытались взять крепость Льеж. Второе нарушение условий плана Шлиффена произошло вследствие решения британского правительства, и было в значительной степени инициировано нарушением бельгийского суверенитета. Британцы не могли допустить появления немецких войск на берегу Ла-Манша, и даже родственные связи императора Германии с британским королевским домом не смогли удержать Британию от вступления в войну.

Другим важным элементом стратегической нестабильности в Европе 1914 года было отсутствие у России отдельных планов мобилизации против Германии и Австро-Венгрии. Россия, поставленная убийством эрцгерцога Фердинанда и австрийским ультиматумом Сербии в условия необходимости немедленной мобилизации, автоматически начала мобилизовывать армию и против Германии, чем вызвала паническую реакцию германского военного и политического руководства, так как стало очевидно, что план Шлиффена может провалиться. Император Вильгельм II посылал российскому императору Николаю II телеграммы, умоляя остановить мобилизацию, но в силу планов русского генштаба (это бы означало одновременно остановить мобилизацию против Австро-Венгрии) и общего настроения в стране сделать это уже было невозможно. Таким образом мы видим, что структура мобилизационных планов имеет по существу те же самые черты, и приводит к тем же самым результатам, что и стратегическая нестабильность в случае наличия у сторон ядерного оружия.

Другим, не менее важным фактором чисто военного свойства, была аналогичная структура договора между Францией и Англией о распределении ответственности в защите береговой линии. В соответствии с меморандумом, подписанным только военными властями (о содержании которого не было ничего известно даже британскому кабинету министров, за исключением премьер-министра и лорда Грэя, ответственного за внешнюю политику), ответственность по защите морского побережья определялась следующим образом: британский флот брал на себя задачу прикрытия Атлантического побережья Франции и пролива Ла-Манш, в то время как французский флот сосредотачивался в Средиземном море для защиты южной морской границы Франции. Когда британский кабинет министров узнал о наступлении германских войск на Францию через Бельгию, лорд Грэй обратился к британскому парламенту с просьбой о военных кредитах, и раскрыл перед депутатами реальное положение дел с ответственностью британского и французского флотов. Он сообщил изумленным депутатам, что в силу заключенной конвенции, если Британия немедленно не вступит в войну, то ключевое для обороны Британии французское побережье Ла-Манша останется без прикрытия и, соответственно этому, вступление Британии в войну на стороне Франции в текущей ситуации является неизбежным. Вступление Британии в войну являлось в большой степени неожиданностью для германского руководства, в особенности для императора Вильгельма II, который надеялся удержать Британию от военных действий в силу близкородственных отношений с британским королевским домом. Но, как и в случае с Россией, расчеты Вильгельма II на личные связи монархического характера оказывались недействующими. Впоследствии в многочисленных мемуарах участники событий июля–августа 1914 года неоднократно отмечали, что сползание в войну происходило помимо их воли. Как представляется, дело здесь не столько в конкретной политической воле руководства втянутых в войну европейских стран, сколько в том, что мобилизационные планы имеют скверную особенность оказывать решающее влияние на менталитет военного руководства, которое, в свою очередь, ставит политическое руководство стран перед свершившимся фактом, и настаивает на том, что «изменить уже ничего нельзя». В сочетании с хорошо известным выводом о резком сужении горизонта принятия решений в условиях стресса (а стресс в июле–августе 1914 года с очевидностью наблюдался в руководстве всех европейских стран), война действительно становилась неизбежной и практически ее начало не зависело от воли руководства вступающих в нее стран.

В то же время во Франции и Великобритании после войны наблюдались многочисленные попытки возложить ответственность за начало войны на Германию. Формально это вполне справедливое утверждение, так как именно Германия объявила войну России и Франции, и вторглась на территорию нейтральной Бельгии для того, чтобы получить наиболее легкий доступ на французскую территорию. По существу же все стороны несут ответственность за возникновение вооруженного конфликта, прежде всего из-за наличия тайной дипломатии. Взаимные обязательства между Россией и Францией, Францией и Великобританией держались в глубоком секрете до самого начала войны, создавая искаженную картину ситуации в Европе у германского руководства, и возбуждая у немецкого генштаба надежды на легкую победу с помощью исключительно сложных для выполнения маневров войсковыми ресурсами.

Конечно, это утверждение ни в какой мере не оправдывает германское руководство, которое ввязывалось в войну в условиях достаточно явного дисбаланса сил, но совершенно не случайно после присоединения США к Антанте и победы в войне в ноябре 1918 года, американский президент Гарольд Вильсон начал настаивать на проведении более открытой и ясной для общества политики военных союзов и дипломатической активности. Известный британский дипломат Гарольд Никольсон в своей книге «Как делался мир в 1919 году» даже разделяет мировую дипломатию на две фазы - до и после Версальского мира. Несомненно, после Версальского мира дипломатия не только под влиянием Вильсона, но и под влиянием большевистского правительства стала более открытой. Это не спасло, однако, Европу от Второй мировой войны, причины которой были весьма далеки от описанных выше факторов, способствовавших возникновения Первой мировой войны, и имели существенно более глубокий идеологический характер.

Рассматривая условия возникновения Первой мировой войны в современной перспективе, представляется полезным обратить внимание на процесс эскалации конфликта, который был вызван структурой мобилизационных планов. А именно: Австро-Венгрия, объявив войну Сербии, вызвала вступление в войну России. Объявив мобилизацию против Австро-Венгрии и Германии, Россия, у которой не было отдельного плана мобилизации против Австро-Венгрии, поставила Германию перед необходимостью отмобилизовать вооруженные силы и вступить в войну одновременно против России и Франции. Наступление через Бельгию, предусмотренное планом Шлиффена, в свою очередь поставило перед Великобританией необходимость вступления в войну. Мы видим цепочку эскалационных действий, неизбежно завершающихся всеобщим конфликтом, причем на каждом этапе эскалации решения, принимаемые политическим руководством, представляются достаточно обоснованными, но не учитывают самого факта последующей эскалации.

Сходная логика применялась и во время Карибского кризиса, но тогда эскалацию конфликта удалось остановить путем прямого контакта между лидерами СССР и США. Есть подозрение, что если бы число участников в Карибском кризисе было больше, последствия могли бы быть гораздо серьезнее. Отчасти это подтверждается реакцией Фиделя Кастро на соглашение между СССР и США.

В современном мире, где число участников любого достаточно серьезного конфликта намного больше двух и, по крайней мере, сравнимо с числом участников Европейского конфликта 1914 года, опасность эскалации становится весьма реальной. Особенно велика она в случае, когда некоторые из участников конфликта (даже не самые крупные) ведут себя совершенно безответственно (примером чего является поведение Украины в настоящее время). Возможно, что подобное поведение вызвано внутренней нестабильностью и является средством решения внутриполитических задач.

Но тогда особое значение приобретает комплексный двухуровневый анализ ситуации, учитывающий как внешнеполитические, так и внутриполитические аспекты.

Значительный вклад в изучении войны внес А.С. Иерусалимский (Германский империализм, История и современность М, 1964) Он писал Мировая война возникла не случайно, не внезапно и не в результате того, что дипломатия не сумела справиться со своей задачей –предотвратить ее. Война готовилась давно, в течение нескольких десятилетий, хотя никто заранее не знал точно, когда именно она начнется. Даже генеральные штабы, разрабатывая свои стратегические планы, не смогли предугадать ни ее сроков, ни подлинных масштабов.

Ерусалимский опроверг утверждения некоторых западных историков, что Германская империя, расположенная в «сердце Европы», между Россией и Францией» будто бы уравновешивала противоречивые интересы различных держав», стабилизируя всю мировую ситуацию в целом В действительности «система вооруженного мира была системой постоянной, лихорадочной гонки вооружений и подготовки войны».

Деникин четко изложил позицию России в связи с надвигавшимся в начале 20 века военным противостоянием. « Поперек австро-германских путей стояла Россия, с ее вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным осознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения вражеских сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора. Поперек этих путей стояла идея национального возрождения южных славян и весьма серьезные политические и экономические интересы Англии и Франции.

Один из знатоков проблемы профессор Т. Исламов подчеркивает, что Австро-Венгрии принадлежала главная роль в печальном исходе июльского кризиса. В правящих кругах монархии была влиятельная группа военных и государственных деятелей, которая сознательно вела дело к войне, но локальной, против Сербии. Белград также жаждал локальной войны, но победить северного соседа, чтобы «воссоединиться» с боснийскими и другими сербами Австро-Венгрии, без Петербурга не мог

Сербская пропаганда изображала эрцгерцога Франца Фердинанда как заклятого врага Сербии. На самом деле наследник престола решительно выступал против антисербских акций, был противником войны с Россией, ратовал за возрождение союза трех императоров, а в апреле 1914 г. обсуждал план реализации преобразования дуалистической империи в «Соединенные Штаты Великой Австрии»

Историк-марксист М. Покровский выдвинул тезис о первоочередной виновности Антанты, прежде всего царизма и Англии, в развязывании Первой мировой войны. Академик считал, что в сфере международных отношений решающее значение имела борьба за торговые пути. Весь внешнеполитический курс России конца XIX-начала XX в. он рассматривал сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы В тени оставалась агрессивность центральных держав. М. Покровского поддерживал будущий профессор Белгосуниверситета Н. Полетика, который доказывал непосредственную виновность царизма в возникновении июльского кризиса Академик Е. В. Тарле, напротив, в развязывании войны обвинял только германский империализм, лично кайзера Вильгельма II, а империалистическую позицию Антанты затушевывал

В условиях культа личности оказались разорванными связи с зарубежной наукой, иностранная литература была направлена в „спецхраны“. Историки подчеркивали прислужничество царизма перед Антантой. В феврале 1934 г. Сталин написал письмо членам Политбюро ЦК ВКП(б) по поводу работы Ф. Энгельса „Внешняя политика русского царизма“ , в котором утверждал, что Энгельс преувеличивал агрессивность царизма: на самом деле Россия была полуколонией главных держав.

Накануне и во время Великой Отечественной войны активно изучались события 1914-1918 гг. Так, академик Тарле опубликовал статьи „Первое августа“, „Коалиционная война“, „От агрессии к капитуляции 1914-1918 гг.“

В 1945 г. первым изданием вышел второй том „Истории дипломатии“, который написал академик В. Хвостов, второе издание тома (1963) было увеличено в два раза. Том посвящен анализу длительной дипломатической подготовки войны, которая, по мнению академика, началась в 1870-е гг. В третьем томе второго издания Хвостов написал главу о дипломатии периода войны

В 1947 г. появилась книга Ф. Нотовича „Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны“, которая несколько десятилетий считалась наиболее фундаментальным исследованием подобного рода, но потребовала уточнений в связи с расширением источниковой базы Автор стремился выявить противоречия держав, сущность экспансионистских планов германского империализма.

В конце 1940-х гг. появились первые работы академика Ю. Писарева, в которых, в частности, дается критика зарубежных исследователей, обвинявших Сербию и Россию в стремлении развязать войну

В 1951 г. была издана оригинальная работа по внешней политике германского империализма в конце XIX в., написанная А. Ерусалимским. Исследование, основанное на ленинской теории империализма, несколько преувеличивало агрессивность Германии того времени

В основу книги Н. Полетики „Возникновение первой мировой войны“ (1964) положены несколько глав более раннего исследования автора переработанные на основе документальных и мемуарных материалов об июльском кризисе 1914 г., которые были опубликованы в СССР и зарубежных странах в 1935-1962 гг. Отсутствие опубликованных материалов не позволило автору показать внутренние причины действий дипломатии США в указанное время

В конце 60-х гг. XX в. российской историографией был отвергнут тезис академика М. Покровского о России как зачинщице войны. Была отброшена концепция о полуколониальной зависимости России, о царизме как „сторожевом псе имперских интересов“, „наемнике англо-французского капитала“. До февраля 1917 г. Россия была одним из трех главных участников антигерманской коалиции

Все работы по истории международных отношений несколько десятков лет опирались на ленинскую теорию империализма, значимость которой показана в исследованиях К. Виноградова и Р. Евзерова

С конца 1950-х гг. усиливается политизация истории, что особенно проявилось в работах по истории участия в войне США. Особый акцент делался на разоблачении их экспансионизма, реакционности и агрессивности. Президента В. Вильсона обвиняли в лицемерии, демагогии и антисоветизме. Вклад западных союзников России преуменьшался.

Тема войны нашла отражение в ряде общих трудов по истории США Германии Франции.

Популярность получает жанр политической биографии. В. Трухановский написал политическую биографию У. Черчилля (1968), К. Виноградов - Д. Л. Джорджа (1970), З. Гершов - В. Вильсона (1983), Д.Прицкер - Ж.Клемансо (1983). К образу автора „14 пунктов“ и „отца“ Лиги Наций обратился также А. Уткин (1989).

Историки показали, что обещание большевиков покончить с войной во многом способствовало победе Октябрьской революции. А. Чубарьян в работе „Брестский мир“ (1964) стремился доказать, что, заключив Брестский мир, Россия вышла из войны, не потерпев поражения. В современных же исследованиях подчеркивается, что Брестский мир привел к изоляции России на международной арене. Бывшие союзники России распространили на нее режим экономической блокады, применявшийся по отношению к государствам Германского блока. Чтобы в руки немцев не попало военное имущество, полученное раньше из союзных стран, в крупные порты на севере и востоке страны были введены союзные войска.

После распада Советского Союза продолжалось переосмысление советской историографии, начатое еще в годы перестройки. Одним из первых с критикой старых и предложением новых подходов к проблеме выступил академик Ю. Писарев, который, однако, подчеркивал, что ленинское положение о происхождении и характере войны сохранило свое значение, указывал на необходимость исследования внутриблоковых противоречий и борьбы между Тройственным союзом и Антантой.

Вместе с тем некоторые историки начали ставить под сомнение империалистический характер войны, преувеличивали влияние на ход и характер войны призывов Вильсона об открытой дипломатии с учетом общечеловеческих ценностей, к созданию механизма всемирной безопасности, порицали советскую историографию за недооценку агрессивности германского империализма, отставание отечественной науки от зарубежной.

В 1990-е гг. в России были изданы книги С. Сазонова, П. Милюкова и других видных политических деятелей - современников войны. Сазонову посвящен очерк В. Васюкова в книге „Российская дипломатия в портретах“ (1992). Российский министр иностранных дел дважды предлагал младотурецкому правительству гарантировать неприкосновенность его территории в обмен на нейтралитет, но Турция сделала ставку на войну на стороне Центрального блока.

К числу позитивных перемен, связанных с приходом к власти в 1985 г. М. Горбачева, следует отнести полное или частичное открытие для исследователей многих прежде недоступных им по идеологическим и политико-дипломатическим причинам архивных фондов, что способствовало изданию ряда важных и ценных документальных сборников.

Вышли документы царского Совета министров, публикации по истории российско-американских экономических и дипломатических отношений, в том числе во время войны 1914-1918 гг.

В 1995 г. вышла уникальная книга В. Шеремета „Босфор, Россия и Турция в эпоху первой мировой войны“, написанная на основе архивов российской разведки.

Во введении к сборнику документов по истории международных отношений в 1910-1940 гг. А. Богатуров рассмотрел проблемы мировой политики накануне, во время и после войны с позиции системно-структурного подхода Е. Сенявская исследовала „образ врага“ в сознании участников Первой мировой войны. Работы Сенявской иллюстрируют новое для российской историографии направление в изучении войны, ставят в центр исследования психологию и менталитет человека.

Ряд ученых стремятся осветить роль и место войны в истории мировой цивилизации (В.Мальков, П. Волобуев, Л. Истягин и др.). Еще одно направление в изучении истории Первой мировой войны связано с концепцией альтернативности исторического развития. Е.Черняк, А.Ревякин, Л.Истягин придерживаются тезиса, что война не являлась неизбежной. Так, Ревякин отмечает: „…правительства оказались неспособными в достаточной степени точно рассчитать последствия своих действий. Многое свидетельствует о том, что вплоть до самого последнего момента, когда мировая война стала по существу неотвратимой, правительства европейских государств надеялись удержать ход событий под контролем и не доводить дело до крайности“; „… пока управление кризисом находилось в руках дипломатов и политиков, оставалась надежда, что противоречия будут разрешены мирными средствами. Но как только за дело взялись военные, на сохранение мира почти не осталось надежды. Вину за это на военных возлагать неправомерно: они просто добросовестно выполняли свои обязанности“ . Созвучны этим мыслям и глубокие рассуждения В. Дегоева: „Трагической развязке способствовало роковое стечение причин - объективных и субъективных, материальных и идеальных, закономерных и случайных - далеко не всегда поддающихся распознаванию и иерархизации, независимо от того, идет ли речь о явлениях “макро» или «микрокосмического» уровня. Общественное мнение и политики Европы были далеки от предположения, что выстрел в Сараево может привести к мировой войне" .

В 2003 г. вышел труд в двух книгах, подготовленный Институтом всеобщей истории РАН с участием Ассоциации историков Первой и Второй мировых войн . Коллектив авторов не пересматривает или опровергает достигнутые историками результаты. Возникла необходимость показать то, что осталось незамеченным или находилось вне пределов исследований по причине недостатка или недоступности материалов, отойти от стереотипов мышления. Были широко использованы достижения современной зарубежной историографии, новые методы и приемы.

Отмечая достоинства публикации, академик С. Тихвинский указывает, что теория империализма, доказавшая свою плодотворность в определении главных узлов противоречий между великими державами (работы школы Ф. Фишера), вместе с тем заслонила от прежних исследователей человеческий фактор

Авторы стремятся показать связь и динамику взаимодействия экономических интересов и духовной мобилизации в ходе подготовки к войне; рост вмешательства государства в экономику; особенности коалиционной войны тотального масштаба и роль дипломатии; общественное мнение; роль и значение малых стран; идеологию «новой дипломатии».

Достоинством работы является тщательно выполненный именной указатель и подробная библиография.

В книгу 2 «Первая мировая война: документы и материалы» вошли документы от образования германо-австрийского союза 1882 г. и до Лозаннского договора 1923 г. между Антантой и Турцией. Среди источников - и хорошо известные, и впервые введенные в научный оборот. Документы расположены по проблемно-хронологическому принципу: предыстория и начало войны; стратегия; общество; дипломатия; Версальский мир. События июльского кризиса прослежены по минутам, причем документы подаются и со стороны Антанты, и со стороны Центрального блока. Опубликован ряд новых документов о военном сотрудничестве между странами Четверного союза (Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией): протоколы секретных заседаний в немецком посольстве в Константинополе германского посла с лидерами Османской империи, документы о подготовке секретной военной конвенции между Германией и Болгарией и т. д.

Разнообразные документы иллюстрируют острейший внутриполитический кризис в ряде воюющих стран, который впоследствии привел к распаду четырех империй и к революциям в Центральной и Восточной Европе. На документальном материале показана деградация российской политической элиты и деморализация армии. Пристальное внимание составители уделили документам, отражающим дипломатическую борьбу противоборствующих группировок за привлечение на свою сторону новых союзников. Протоколы секретных заседаний германского посольства в Константинополе, впервые опубликованные в России, свидетельствуют, что с самого начала войны дипломатия Центральных держав своей основной задачей считала привлечение наибольшего числа союзников, в частности Турции. Руководство российского МИД до последнего пыталось сдержать вступление в войну на стороне противника Османской империи, рекомендовало пойти на серьезные уступки Болгарии. Стремление к выгодному режиму проливов сменилось борьбой за присоединение Босфора и Дарданелл, а также Константинополя только в феврале 1915 г., через несколько месяцев после нападения Османской империи.

Во втором томе издания представлены также тексты важнейших договоров, подписанных бывшими противниками с начала 1918 г., приводятся итоги войны в цифрах, публикуются воспоминания политических деятелей, участвовавших в создании Версальской системы.

Нельзя не согласиться с профессором А. Уткиным, что Первая мировая война открыла новый пласт национальной истории России, создала предпосылки революции, гражданской войны, построения социализма и многих десятилетий разобщения с Европой. Она должна послужить грозным предостережением относительно хрупкости человеческой природы, способной слепо повести по дороге самоуничтожения

Современные подходы рассмотрения первой мировой войны (Мировые войны 20 века. Первая мировая война. Исторический очерк Кн1-2. (Тютюкин, Ю.В. Кудрина, Мальков В.Л., Виноградов В. Н., Г.Д. Шкундин) противостояние либерализма и социализма, революции и контрреволюции, демократии и тоталитаризма.

Крушение биполярного мира заставило по-новому увидеть отдаленные предпосылки его возникновения. Современный этап глобализации и качественно новая фаза европейской интеграции в свою очередь актуализируют изучение ранних проектов Соединенных штатов Европы и мирового правительства, перестройки мирохозяйственных связей, регулирования рынка финансов и труда, анализ прав наций на суверенное развитие в контексте идей творцов Версаля и их оппонентов.

Повышенный интерес вновь вызывает и первый опыт осуществления системы международной безопасности под эгидой рожденной Версалем Лиги наций

Испытания войной ускорили кризис и отмирание изживших себя традиционалистских структур и полуфеодальных порядков. Был обеспечен переход к индустриализму. Перед периферийными зонами европейского континента, а также перед колониальными и зависимыми странами встала проблема преодоления отсталости на путях «догоняющей модернизации» со всеми издержками и перекосами такой модели развития.

Историю русской революции 1917 года следует рассматривать именно в этом контексте.

Первая мировая война и связанные с ней политические и социальные катаклизмы (поражение Центральных держав и отлучение Германии и России от мирового сообщества, военная разруха, рост политической и социальной нестабильности во многих странах и регионах земного шара, революции и гражданские войны) обусловили многие геополитические смещения и подвижки. И среди них первыми должны быть названы создание предпосылок и весьма болезненные проявления процесса утраты европейским континентом сохранявшихся им на протяжении нескольких веков ведущих позиций в мировой политике и экономике и начало возвышения в качестве мирового лидера США.

Следствием этого стал кризис «евпропоцентризма», а с ним и целого мира ценностей, приоритетов, политических стереотипов, сформировавшихся на протяжении 17-19 вв., выросших на базе представлений о преимуществах и универсальности европейской цивилизации как главного источника и двигателя прогресса. Оказалось, что в сопоставлении с высокой жизнеспособностью и приспособляемостью к меняющимся обстоятельствам сплава новейшего индустриализма и американской версии национального консенсуса европейская модель явно проигрывала, демонстрируя свою перегруженность национальными и социальными проблемами, вечное противоречие между конфликтным прошлым и непредскзуемым будущием, проявляя разброд и опасную склонность к ультрарадикальным приемам и решениям, на базе которых выросли различные разновидности новейшего бонапартизма и тоталитаризма влоть до самых крайних, фашистских.

По замечанию видного французского историка Ф. Фюре, межвоенный период привнес в европейскую жизнь в качестве постоянного спутника феномен гражданской войны с ее культом братоубийственной вражды и презрения к толерантности.

В своей трагической противоречивости первая мировая война стала событием первостепенного интернационального значения, по-новому поставив вопрос о сожительстве государств и народов в международно-правовом плане. Она разрушила изолированность многих стран и континентов, укрепила контакты между ними и резко повысила роль международных форумов и организаций, символизирующих и оформляющих взаимосвязь и взаимозависимость стран и народов. В связи с этим закономерны и сдвиги в иерархии факторов общественного развития. Если до 1914-1918 года в развитии общества преобладали факторы, свидетельствовавшие о примате внутренней политики над внешней, то уже в межвоенный период международные события начали оказывать все большее воздействие на внутриполитические процессы и на всю обстановку внутри различных стран, особенно те из них, которые оказались в эпицентре международных конфликтов или были втянуты в них в силу своего геополитического положения.

Череда революций, потрясших мир в ходе самой войны, была в определенной стпени порождена более универсальным явлением – пробуждением масс, социальных низов, возрастанием их самостоятельности и правотворчества. Стали говорить и писать о «восстании масс». Под влиянием политических и социальных потрясений военных лет, концентрации людских масс на фронтах и в индустриальных центрах, миграционных процессов возник феномен толпы. Следствием этого оказались два взаимосвязанных между собой явления - «массовая демократия» и тоталитаризм».

Обрели влияние «элитарные» концепции консервативных социологов 20-30х гг. последователей Ницше – М. Хайдеггер и Х. Ортега-и-Гасет, сыгравшие роль в формировании тоталитаристских концепций.

В свою очередь представители другой школы социологов (П. Сорокин, Ф. Дан), обращаясь, к анализу большевизма, рассматривали его как феномен, обусловленный вторжением в политическую жизнь отстраненных от нее ранее, неорганизованных либо социализированных в ходе самой войны народных масс, чьи высокие устремления оказывались часто экстремистки искажены.

По существу, в этой острейшей дискуссии проявилась дилемма 20 века, суть которой в различии взглядов на средства и пути адаптации широчайших масс к современной цивилизации, ее структурам, культурным достижениям и приоритетам, наконец, плодам индустриализма, на способы привнесения договорно-правовых начал, правового самосознания, демократических принципов и процедур в мировую политику. В дискуссии отражена была и трудность соединения, синтеза противоречащих друг другу принципов естественных прав личности, индивида с общественными и общечеловеческими интресами, учитывая многообразие и сложность современной цивилизации. Вставший во весь рост в 1914-1918 гг. национальный вопрос и этнокультурный сепаратизм только усиливали противоречивость ситуации в целом.

«Первая мировая война» дискуссионные проблемы историиМ, 1994 (Ю.В. Кудрина, В.С. Васюков, В.Н. Виноградов А.О. Чубарян, О.А. Ржешевский)

Впервые роль военных машин, соединившись с понятием « национальная безопасность», с мессианскими устремлениями создания нового миропорядка» поднялась на особую высоту, культ войны и силы. В новую фазу вступили межнациональные и межрасовые отношения, создав множество неразрешенных коллизий.

Война дала гигантский импульс социально-классовому размежеванию, вызвав раскол общества и ускорив процессы партийно-политической поляризации, дополненной духовным кризисом, беспорядочным поиском новых ценностных ориентаций.

21. Революция 1917 г.