Гюго собор парижской богоматери роман. Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери": описание, герои, анализ произведения

В предисловии говорится о том, что книга была рождена под влиянием слова «АМАГКН», увиденного автором на стене Собора Парижской Богоматери.

Книга первая

6 января 1482 года Париж оглашается перезвоном колоколов. Жители французской столицы собираются во Дворце правосудия, чтобы посмотреть мистерию, дающуюся в честь фландрских послов. Представление задерживается. Усталая толпа ругается и сплетничает.

Начавшееся представление не нравится публике. Всё её внимание сосредотачивается на иностранных гостях и кардинале Карле Бурбонском. Автор мистерии – поэт и философ Пьер Гренгуар приходит в отчаяние от провала. Зрители выбирают Папу шутов. Им становится Квазимодо – уродливый звонарь Собора Парижской Богоматери.

Книга вторая

Пьер Гренгуар отправляется на Гревскую площадь, где танцует Эсмеральда – ослепительно красивая шестнадцатилетняя цыганка. Закончив танец, девушка заставляет белоснежную козочку Джали отвечать на свои вопросы с помощью бубна. Представление красавицы прерывает затворница Роландовой башни – женщина, ненавидящая цыган. Шутовской парад останавливает архидьякон Клод Фролло. Он «свергает» Квазимодо и уводит его за собой. Пьер Гренгуар следует за Эсмеральдой. Он видит сцену похищения девушки Квазимодо и её последующее освобождение начальником королевских стрелков – Фебом де Шатопером.

Плутая по улочкам Парижа, Пьер оказывается в воровском квартале «Двор чудес». Эсмеральда спасает его от смерти, взяв в мужья на четыре года.

В каморке цыганка отказывается от любовных ласк Пьера. Гренгуар не интересен ей, как мужчина – она хотела спасти его от виселицы и не более того. Пьер рассказывает историю своей жизни в надежде на то, что Эсмеральда, полюбит его, узнав получше. Девушка не слышит поэта – она думает о Фебе.

Книга третья

Автор описывает архитектурные особенности Собора Парижской Богоматери, сочетающего в себе признаки романского и готического стиля. Затем он предлагает читателю подняться на верх храма, чтобы увидеть средневековый Париж с высоты птичьего полёта.

Гюго рассказывает историю формирования города, разросшегося к пятнадцатому веку до трёх крупных районов – Сите (Старый город, основные здания – церкви, власть находится в руках епископа), Университета (левый берег Сены, учебные заведения, ректор) и Города (правый берег, дворцы, торговый старшина). Описание Парижа автор заканчивает колокольным перезвоном, доносящимся на Пасху из тысяч местных церквей и храмов.

Книга четвёртая

Шестнадцать лет назад в деревянные ясли Собора Парижской Богоматери был подкинут четырёхлетний Квазимодо. Горожане видели в уродливом ребёнке дьявола. Молодой священник Клод Фролло усыновил подкидыша.

В юности Клод активно учился, в девятнадцать лет стал сиротой и единственным опекуном своего младшего брата Жеана, в двадцать – принял духовное звание.

Квазимодо вырос уродливым как телесно, так и духовно. Он плохо воспринимал окружающий мир, был злобен и невероятно силён. Он почти не выходил из Собора и больше всего на свете любил своего господина – Клода Фролло и колокола, от которых когда-то оглох.

Младший брат Клода вырос лентяем и распутником. Разочаровавшийся в родственных привязанностях и изучивший всё, что только мог, архидьякон стал заниматься поисками философского камня. В народе Клод прослыл колдуном.

Книга пятая

Как-то раз Клода Фролло посетил королевский медик Жак Куактье вместе с «провинциальным дворянином кумом Туранжо», оказавшимся королём Франции – Людовиком XI.

Автор объясняет смысл слов архидьякона «это убьёт то» тем, что раньше слово воплощалось в виде зодчества, а сейчас – в виде книги. Монументальная мысль превратилась в мысль подвижную и бессмертную. Истинное зодчество умерло в эпоху Возрождения. Архитектура со временем стала обычной геометрией.

Книга шестая

Младший судья Шатле, глухой Флориан Барбедьен допрашивает глухого Квазимодо. Присутствующие смеются над комичностью сложившегося положения. Парижский прево, мессир Робер д’Эстутвиль не понимает, что Квазимодо глух и приговаривает его к жестокому наказанию у позорного столба.

Провинциалка Майетта рассказывает двум парижанкам историю Пакетты Шантфлери– дочери бывшего рейнского менестреля, после смерти отца вставшей на путь проституции и родившей в двадцать лет обожаемую дочку Агнесу. Прелестную девочку похитили цыгане, а вместо неё подбросили несчастной матери маленького Квазимодо. В затворнице Роландовой башни (сестре Гудуле) Майетта узнаёт несчастную Пакетту.

Квазимодо вертят в колесе на Гревской площади и бьют тонкой плёткой с «когтями» на концах. Пока он стоит привязанный к столбу, толпа неистовствует и кидает в него камни. Эсмеральда даёт Квазимодо воды. Звонарь плачет.

Книга седьмая

Начало марта. В доме вдовы г-жи де Гонделорье собираются девушки благородного происхождения. Дочь хозяйки дома Флер-де-Лис вышивает. Её жених Феб выглядит растерянным и задумчивым. Девушки приглашают танцующую на площади Эсмеральду в дом. Они завидуют красоте цыганки и потешаются над её нарядом. Джали выводит из букв имя «Феб». Флер-де-Лис падает в обморок.

Клод Фролло и Квазимодо наблюдают за танцем цыганки. Выступающий вместе с Эсмеральдой Пьер Гренгуар рассказывает архидьякону историю девушки.

Жеан Мельник идёт к старшему брату за деньгами и видит, как Клод Фролло тщетно пытается сосредоточиться на занятиях алихимией. Архидьякон отказывается дать нерадивому школяру деньги, но приход королевского прокурора церковного суда Жака Шармолю заставляет его изменить своё решение.

Выйдя из собора Жеан встречает Феба. Они отправляются пропивать деньги архидьякона. Клод Фролло идёт за ними и узнаёт о готовящемся свидании Феба с Эсмеральдой. Он подкарауливает молодого человека, чуть не затевает с ним дуэль, но затем даёт денег на комнату у старухи Фалурдель в обмен на возможность увидеть судьбоносную встречу. В разгар любовных утех Клод Фролло покидает своё убежище и вонзает кинжал в горло Феба. Эсмеральду арестовывают.

Книга восьмая

Через месяц Пьер Гренгуар случайно заходит во Дворец правосудия, где видит суд над Эсмеральдой. Цыганка поначалу отпирается, но первая же пытка «испанским сапогом» заставляет её «сознаться» в преступлении и колдовстве. Торопящиеся на ужин судьи выносят девушке смертный приговор. Эсмеральду помещают в подземную тюрьму Турнель, где её навещает Клод Фролло и рассказывает о своей страсти. Архидьякон просит цыганку сжалиться над ним, подарив хоть немного ласки, и предлагает бежать. Девушка отталкивает его.

Феб поправляется и скрывается в полку. В мае он возвращается в Париж и попадает на казнь Эсмеральды. Архидьякон делает последнюю попытку спасти цыганку, но она вновь отвергает его. Девушка видит на балконе Феба и падает в обморок от счастья и горя. Квазимодо вырывает Эсмеральду из рук палача и прячет её в Соборе Парижской Богоматери.

Книга девятая

Клод Фролло бежит за город. Весь день он проводит в мучениях. Вечером архидьякон наблюдает за свиданием своего брата Жеана с уличной потаскушкой у старухи Фалурдель. В полночь в Соборе он видит Эсмеральду и принимает её за призрака.

Квазимодо помещает цыганку в келью, служащую убежищем. Он делится с ней своей постелью и едой.

Душевные раны Эсмеральды зарубцовываются. Она находит общий язык с Квазимодо, считает себя виноватой в том, что Феб видит в ней преступницу. Заметив на площади капитана, Эсмеральда просит Квазимодо привести его к ней. Феб отказывается идти за звонарём, считая его посланцем с того света.

Клод Фролло ревнует цыганку к Квазимодо. В одну из ночей он пробирается в келью Эсмеральды и пытается овладеть девушкой. Звонарь оттаскивает архидьякона от цыганки.

Книга десятая

Клод Фролло предлагает Пьеру Гренгуару обменяться одеждой с Эсмеральдой, чтобы вывести её из собора. Поэт не хочет быть повешенным. Он предлагает спасти девушку иначе.

Жеан Мельник просит у брата деньги. В противном случае он грозится податься в бродяги. Архидьякон в сердцах кидает ему кошелёк.

Двор чудес готовится к освобождению Эсмеральды. Жеан Мельник несёт пьяный бред. Квазимодо сбрасывает на головы бродяг тяжёлое бревно, камни и расплавленный свинец. Жеан пытается проникнуть в Собор с помощью лестницы, но Квазимодо сбрасывает её на площадь. Вслед за ней летит и младший брат архидьякона.

В Бастилии Людовик XI знакомится с государственными счетами, осматривает новую деревянную клетку, читает корреспонденцию. Узнав о бунте парижской черни, король посылает к Собору стрелков.

Книга одиннадцатая

Пьер Гренгуар и Клод Фролло помогают Эсмеральде сбежать. Поэт уводит с собой Джали, оставляя цыганку на попечение архидьякона. Последний приводит девушку на Гревскую площадь и ставит перед мучительным выбором: он или виселица. Эсмеральда в очередной раз отвергает Клода. Он отдаёт её в руки Гудулы, а сам бежит за народом.

"Собор Парижской Богоматери" - роман, краткое содержание которого представлено в этой статье. Виктор Гюго опубликовал его впервые в 1831 году. Это произведение считается первым историческим романом, написанным на французском языке. Однако не только поэтому мы советуем вам познакомиться с творением, автор которого - Виктор Гюго. "Собор Парижской Богоматери" - книга, краткое содержание которой сегодня знакомо множеству людей со всего мира. Популярность ее огромна, и это не случайно - произведение действительно стоит того, чтобы его прочесть.

Приготовьтесь познакомиться с событиями, которыми начинает Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери". Краткое содержание их постараемся передать, не вдаваясь в детали, но и не упуская ничего важного. Итак, начнем.

Чья-то истлевшая давно рука в закоулках башни великого собора начертала слово "рок" на греческом языке. Затем и само слово исчезло, но из него родилась целая книга о горбуне, цыганке и священнике.

Неудавшееся представление

6 января 1482 года - праздник крещения. По этому случаю дают мистерию во дворце Правосудия. Громадная толпа собирается с утра. Кардинал Бурбонский, а также послы из Фландрии, должны пожаловать на зрелище. Зрители постепенно начинают роптать. Школяры беснуются больше всех. Жеан, белокурый бесенок 16-ти лет, выделяется среди них. Это брат Клода Фролло, ученого архидьякона. Пьер Гренгуар, нервный автор мистерии, приказывает начинать представление. Однако поэту не везет: как только актеры произносят пролог, входит кардинал, а чуть позже и послы. Столь колоритны горожане из города Гента, что парижане смотрят лишь на них. Мэтр Копиноль, чулочник, вызывает всеобщее восхищение. Он по-дружески, не чинясь, разговаривает с Клопеном Труйльфу, отвратительным нищим. Проклятый фламандец, к ужасу Гренгуара, последними словами честит его постановку и предлагает избрать шутовского папу, которым станет тот, кто сделает самую жуткую гримасу. Из окна часовни высовывают свои физиономии претенденты на столь высокий титул. Квазимодо становится победителем. Это звонарь, дом которого - Собор Парижской Богоматери.

Краткое содержание одноименного произведения продолжается следующими событиями. Квазимодо даже не нужно гримасничать, настолько он уродлив. В нелепую мантию обряжают чудовищного горбуна. Его уносят на плечах для того, чтобы, согласно обычаю, пройти по улицам города. Автор постановки уже надеется продолжить пьесу, однако кто-то кричит, что Эсмеральда танцует на площади - и оставшиеся зрители тут же покидают свои места.

События на Гревской площади

Гренгуар бредет в тоске на Гревскую площадь. Он хочет посмотреть на Эсмеральду и вдруг видит прелестную девушку - не то ангела, не то фею, впрочем, оказавшуюся цыганкой. Как и другие зрители, Гренгуар зачарован плясуньей.

Но вот в толпе появляется мрачное лицо облысевшего мужчины. Этот человек обвиняет Эсмеральду в колдовстве, так как ее белая козочка 6 раз бьет по бубну копытцем, отвечая на вопрос, какое сегодня число. Девушка начинает петь, и вот слышится женский голос, полный исступленной ненависти. Это цыганку проклинает затворница Роландовой башни. На Гревскую площадь в это мгновение входит процессия. В ее центре красуется Квазимодо. Лысый человек, который напугал цыганку, бросается к нему, и Гренгуар понимает, что это его учитель герметики - Клод Фролло. Учитель срывает тиару с горбуна, рвет мантию в клочья, ломает посох. Квазимодо падает на колени перед ним. День, богатый на зрелища, уже подходит к концу. Без особых надежд Гренгуар бредет за цыганкой. Вдруг он слышит пронзительный крик: девушке пытаются зажать рот двое мужчин. Пьер зовет стражу. На зов появляется офицер, командующий королевскими стрелками. Хватают одного из посетителей - им оказывается Квазимодо. С капитана Феба де Шатопера, своего спасителя, цыганка не сводит благодарных глаз.

Гренгуар во Дворе чудес

Злосчастного поэта судьба заносит во Двор чудес - царство воров и нищих. Здесь хватают чужака и приводят его к Алтынному королю. Пьер в нем с удивлением узнает Клопена Труйльфу. Суровы здешние нравы: у чучела с бубенчиками надо вытащить кошелек, причем так, чтобы бубенчики не зазвенели. Иначе неудачника ожидает петля. Устроившего трезвон Гренгуара волокут на виселицу. Лишь женщина может его спасти, если найдется та, что захочет взять Гренгуара в мужья. На поэта никто не позарился, и ему пришлось бы качаться на перекладине, если бы по доброте душевной его не освободила Эсмеральда. Осмелевший поэт хочет предъявить свои супружеские права, но на этот случай у девушки есть небольшой кинжал. Стрекоза на глазах у Пьера превращается в осу. Гренгуар ложится на подстилку, ведь ему некуда идти.

Суд над Квазимодо ("Собор Парижской Богоматери")

Краткое содержание по главам переходит к описанию суда над Квазимодо, который происходит на следующий день после похищения Эсмеральды. Омерзительному горбуну в 1482 году было 20 лет, а Клоду Фролло, его благодетелю, - 36. На паперть собора 16 лет назад положили маленького уродца. Только один человек пожалел его. Клод, потеряв во время страшной чумы родителей, остался один с грудным ребенком на руках. Он его полюбил преданной страстной любовью. Может быть, мысль о брате и подтолкнула его к тому, чтобы подобрать сироту, названного им Квазимодо. Он его выкормил, научил читать и писать, приставил к колоколам.

Ненавидевший всех людей Квазимодо был за это безгранично предан архидьякону. Возможно, он любил больше, чем его, только Собор Парижской Богоматери. Краткое содержание интересующего нас произведения нельзя составить, не отметив, что для Квазимодо собор был домом, родиной, всей вселенной. Именно поэтому он, не сомневаясь, исполнил приказ Клода. Теперь Квазимодо должен был держать ответ за это. К глухому судье попадает глухой Квазимодо, что плачевно заканчивается - его приговаривают к позорному столбу и к плетям.

Сцена у позорного столба

Горбун не может понять, что происходит, до тех пор, пока его не принимаются пороть под крики толпы. Муки на этом не заканчиваются: добрые горожане после бичевания забрасывают его насмешками и камнями. Горбун просит пить, на что ему отвечают лишь взрывами хохота. На площади внезапно появляется Эсмеральда. Квазимодо, увидев эту виновницу своих бед, готов ее испепелить взглядом. Однако девушка бесстрашно поднимается к нему и подносит флягу с водой к его губам. По безобразной физиономии тогда скатывается слеза. Толпа теперь уже рукоплещет зрелищу невинности, юности и красоты, которое пришло на помощь воплощению злобы и уродства. Проклятиями разражается лишь затворница Роландовой башни.

Неудавшаяся забава

В начале марта, по прошествии нескольких недель, Феб де Шатопер беседует с Флер-де-Лис, своей невестой, и ее подружками. Девушки ради забавы хотят пригласить в дом пляшущую на Соборной площади хорошенькую цыганочку. Однако они вскоре раскаиваются в этом, так как Эсмеральда их всех затмевает красотой и изяществом. Сама цыганка глядит неотрывно на капитана, что тешит его самолюбие. Когда же козочка складывает слово "Феб" из букв, невеста его падает в обморок, а цыганку тут же изгоняют.

Разговор Клода Фролло с Гренгуаром

Девушка притягивает взоры: на нее из окна собора восхищенно смотрит Квазимодо, а из другого окна угрюмо рассматривает ее Клод Фролло. Он углядел рядом с цыганкой мужчину, а ведь раньше девушка всегда выступала одна. Архидьякон, спустившись вниз, узнает Пьера Гренгуара, своего ученика, который исчез 2 месяца назад. Клод расспрашивает его о цыганке. Поэт отвечает, что эта девушка - безобидное и очаровательное существо, дитя природы. Эсмеральда хранит целомудрие, так как хочет посредством амулета найти своих родителей. Этот амулет якобы помогает только девственницам. Ее любят за доброту и веселый нрав.

Эсмеральда полагает, что в городе у нее есть лишь 2 врага - затворница Роландовой башни, почему-то ненавидящая цыган, а также священник, который постоянно преследует ее. Девушка при помощи бубна обучает фокусам свою козочку. Никакого колдовства нет в них - понадобилось лишь 2 месяца для того, чтобы научить животное складывать слово "Феб". В крайнее волнение приходит архидьякон. Он слышит в тот же день, как Жеан, его брат, окликает дружески по имени капитана королевских стрелков, и идет в кабак с молодыми повесами.

Убийство Феба

Что же происходит дальше в таком насыщенном событиями произведении, как роман "Собор Парижской Богоматери"? Очень краткое содержание, составленное нами, продолжается одним важным эпизодом - убийством Феба. Произошло оно так. У Феба назначено свидание с цыганкой. Девушка влюблена и готова даже пожертвовать амулетом. Ведь если у нее есть Феб, для чего ей мать и отец? Капитан целует цыганку, и она видит в этот момент кинжал, занесенный над ним. Лицо ненавистного священника возникает перед Эсмеральдой. Девушка теряет сознание. Придя в себя, она со всех сторон слышит о том, что капитана заколола колдунья.

Приговор, вынесенный Эсмеральде

Проходит еще месяц. Двор чудес и Грегуар в страшной тревоге - Эсмеральда пропала. Пьер однажды видит собравшуюся у Дворца правосудия толпу. Ему говорят, что идет суд над убийцей военного. Эсмеральда все отрицает, несмотря на улики - демона в одежде священника, которого многие свидетели видели, а также бесовскую козу. Однако девушка не выдерживает пытки испанским сапогом - она признается в проституции, колдовстве, а также в убийстве Феба. Ее приговаривают по совокупности преступлений к покаянию, которое она должна совершить у Собора, после чего - к повешению. Такая же казнь предстоит и козе.

Клод навещает цыганку в каземате

В каземат к девушке приходит Клод Фролло. Он просит ее бежать с ним, признается в любви. Эсмеральда любовь этого попа отвергает, а вместе с ней и предложенное спасение. Клод злобно кричит в ответ, что Феб умер. Но это ложь - он выжил, и сердце его снова заполнила любовь к Флер де Лис.

Эсмеральда спасается в церкви

Влюбленные в день казни нежно воркуют, поглядывая с любопытством в окно. Невеста первой узнает цыганку. Эсмеральда же, увидев Феба, лишается чувств. Квазимодо подхватывает ее на руки и бежит с криком "убежище" в Собор Парижской Богоматери. Краткое содержание продолжается тем, что восторженными воплями приветствует горбуна толпа. Рев этот достигает Гревской площади, а также Роландовой башни, в которой затворница не сводит глаз с виселицы. Укрывшись в церкви, жертва ускользнула.

Для Эсмеральды теперь является домом Собор Парижской Богоматери. Краткое содержание страниц, посвященных ее жизни здесь, следующее. Девушка не может привыкнуть к уродливому горбуну. Тот, не желая раздражать Эсмеральду своей глухотой, дает ей свисток, звук которого он может расслышать. Когда архидьякон набрасывается на девушку, Квазимодо едва не убивает его в темноте. Клода спасает лишь луч месяца. Он начитает ревновать цыганку к звонарю.

Штурм Собора

Гренгуар по его наущению поднимает весь Двор чудес - воры и нищие для того, чтобы спасти цыганку, штурмуют Собор Парижской Богоматери. Краткое содержание и описание этого штурма в рамках одной статьи мы постарались составить, не упустив ничего важного. Девушку отчаянно обороняет Квазимодо. Жеан Фролло гибнет от его руки. Гренуар тем временем тайком выводит девушку из Собора, после чего передает невольно в руки Клода. Священник увлекает Эсмеральду на Гревскую площадь, предлагает в последний раз свою любовь. Нет спасения: узнав о бунте, сам король распорядился повесить колдунью. В ужасе цыганка отшатывается от Клода. Он тащит девушку к Роландовой башне.

Воссоединение матери с дочерью

Драматические события изобразил в своем произведении Гюго ("Собор Парижской Богоматери"). Краткое содержание самых трагических из них все еще впереди. Расскажем о том, чем же закончилась эта история.

Высунув из-за решетки руку, затворница хватает Эсмеральду, а священник зовет стражу. Цыганка умоляет ее отпустить, однако Пакетта Шантфлери в ответ лишь злобно смеется. Ее дочь украли цыгане, теперь же пусть умрет их отродье. Затворница показывает Эсмеральде башмачок своей дочери - точно такой же в ладанке у Эсмеральды. Затворница чуть не теряет от радости рассудок - она нашла свое дитя. Мать и дочь слишком поздно вспоминают об опасности. Затворница пытается спрятать дочь в келье, но девушку находят и тащат на виселицу.

Финал

Трагический финал имеет "Собор Парижской Богоматери". Роман заставляет читателей сопереживать главным героям на протяжении всего произведения, а в особенности - в заключительном эпизоде. Опишем его. Мать в отчаянном порыве впивается в руку палача зубами. Ее отшвыривают, и женщина падает замертво. Архидьякон с высоты Собора смотрит на площадь. Уже заподозривший его в похищении цыганки Квазимодо крадется за ним и видит, как на шею девушке надевают петлю. Во время казни священник смеется. Его не слышит Квазимодо, но видит сатанинский оскал и сталкивает в бездну Клода.

Так заканчивается "Собор Парижской Богоматери". Краткое содержание мюзикла или романа, конечно, не способно передать его художественных особенностей и эмоциональной силы. Мы постарались отметить лишь основные события сюжета. Довольно большое по объему произведение - "Собор Парижской Богоматери". Подробное краткое содержание поэтому нельзя составить, не опустив некоторые моменты. Однако основное мы описали. Надеемся, представленная информация была вам полезна.

Виктор Гюго

Собор парижской богоматери

Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово:

«АМАГКН»

Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатленные в форме и расположении букв, как бы указывающие на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, и в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора.

Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья.

Позже эту стену (я даже точно не припомню, какую именно) не то выскоблили, не то закрасили, и надпись исчезла. Именно так в течение вот уже двухсот лет поступают с чудесными церквами средневековья. Их увечат как угодно – и изнутри и снаружи. Священник их перекрашивает, архитектор скоблит; потом приходит народ и разрушает их.

И вот ничего не осталось ни от таинственного слова, высеченного в стене сумрачной башни собора, ни от той неведомой судьбы, которую это слово так печально обозначало, – ничего, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги им посвящает. Несколько столетий тому назад исчез из числа живых человек, начертавший на стене это слово; исчезло со стены собора и само слово; быть может, исчезнет скоро с лица земли и сам собор.

Это слово и породило настоящую книгу.

Книга первая

I. Большая зала

Триста сорок восемь лет шесть месяцев и девятнадцать дней тому назад парижане проснулись под перезвон всех колоколов, которые неистовствовали за тремя оградами: Сите, Университетской стороны и Города.

Между тем день 6 января 1482 года отнюдь не являлся датой, о которой могла бы хранить память история. Ничего примечательного не было в событии, которое с самого утра привело в такое движение и колокола и горожан Парижа. Это не был ни штурм пикардийцев или бургундцев, ни процессия с мощами, ни бунт школяров, ни въезд «нашего грозного властелина короля», ни даже достойная внимания казнь воров и воровок на виселице по приговору парижской юстиции. Это не было также столь частое в XV веке прибытие какоголибо пестро разодетого и разукрашенного плюмажами иноземного посольства. Не прошло и двух дней, как последнее из них – это были фландрские послы, уполномоченные заключить брак между дофином и Маргаритой Фландрской, – вступило в Париж, к великой досаде кардинала Бурбонского, который, в угоду королю, должен был скрепя сердце принимать неотесанную толпу фламандских бургомистров и угощать их в своем Бурбонском дворце представлением «прекрасной моралитэ, шутливой сатиры и фарса», пока проливной дождь заливал его роскошные ковры, разостланные у входа во дворец.

Тем событием, которое 6 января «взволновало всю парижскую чернь», как говорит Жеан де Труа, – было празднество, объединявшее с незапамятных времен праздник Крещения с праздником шутов.

В этот день на Гревской площади зажигались потешные огни, у Бракской часовни происходила церемония посадки майского деревца, в здании Дворца правосудия давалась мистерия. Об этом еще накануне возвестили при звуках труб на всех перекрестках глашатаи парижского прево, разодетые в щегольские полукафтанья из лилового камлота с большими белыми крестами на груди.

Заперев двери домов и лавок, толпы горожан и горожанок с самого утра потянулись отовсюду к упомянутым местам. Одни решили отдать предпочтение потешным огням, другие – майскому дереву, третьи – мистерии. Впрочем, к чести исконного здравого смысла парижских зевак, следует признать, что большая часть толпы направилась к потешным огням, вполне уместным в это время года, другие – смотреть мистерию в хорошо защищенной от холода зале Дворца правосудия; а бедному, жалкому, еще не расцветшему майскому деревцу все любопытные единодушно предоставили зябнуть в одиночестве под январским небом, на кладбище Бракской часовни.

Народ больше всего теснился в проходах Дворца правосудия, так как было известно, что прибывшие третьего дня фландрские послы намеревались присутствовать на представлении мистерии и на избрании папы шутов, которое также должно было состояться в большой зале Дворца.

Нелегко было пробраться в этот день в большую залу, считавшуюся в то время самым обширным закрытым помещением на свете. (Правда, Соваль тогда еще не обмерил громадную залу в замке Монтаржи.) Запруженная народом площадь перед Дворцом правосудия представлялась зрителям, глядевшим на нее из окон, морем, куда пять или шесть улиц, подобно устьям рек, непрерывно извергали все новые потоки голов. Непрестанно возрастая, эти людские волны разбивались об углы домов, выступавшие то тут, то там, подобно высоким мысам в неправильном водоеме площади.

Посредине высокого готического фасада Дворца правосудия находилась главная лестница, по которой безостановочно поднимался и спускался людской поток; расколовшись ниже, на промежуточной площадке, надвое, он широкими волнами разливался по двум боковым спускам; эта главная лестница, как бы непрерывно струясь, сбегала на площадь, подобно водопаду, низвергающемуся в озеро. Крик, смех, топот ног производили страшный шум и гам. Время от времени этот шум и гам усиливался: течение, несшее толпу к главному крыльцу, поворачивало вспять и, крутясь, образовывало водовороты. Причиной тому были либо стрелок, давший комунибудь тумака, либо лягавшаяся лошадь начальника городской стражи, водворявшего порядок; эта милая традиция, завещанная парижским прево конетаблям, перешла от конетаблей по наследству к конной страже, а от нее к нынешней жандармерии Парижа.

В дверях, в окнах, в слуховых оконцах, на крышах домов кишели тысячи благодушных, безмятежных и почтенных горожан, спокойно глазевших на Дворец, глазевших на толпу и ничего более не желавших, ибо многие парижане довольствуются зрелищем самих зрителей, и даже стена, за которой что-либо происходит, уже представляет для них предмет, достойный любопытства.

Если бы нам, живущим в 1830 году, дано было мысленно вмешаться в толпу парижан XV века и, получая со всех сторон пинки, толчки, – прилагая крайние усилия, чтобы не упасть, проникнуть вместе с ней в обширную залу Дворца, казавшуюся в день 6 января 1482 года такой тесной, то зрелище, представившееся нашим глазам, не лишено было бы занимательности и очарования; нас окружили бы вещи столь старинные, что они для нас были бы полны новизны.

Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово:

...

Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатленные в форме и расположении букв, как бы указывающие на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, и в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора.

Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья.

Позже эту стену (я даже точно не припомню, какую именно) не то выскоблили, не то закрасили, и надпись исчезла. Именно так в течение вот уже двухсот лет поступают с чудесными церквами средневековья. Их увечат как угодно – и изнутри и снаружи. Священник их перекрашивает, архитектор скоблит; потом приходит народ и разрушает их.

И вот ничего не осталось ни от таинственного слова, высеченного в стене сумрачной башни собора, ни от той неведомой судьбы, которую это слово так печально обозначало, – ничего, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги им посвящает. Несколько столетий тому назад исчез из числа живых человек, начертавший на стене это слово; исчезло со стены собора и само слово; быть может, исчезнет скоро с лица земли и сам собор.

Это слово и породило настоящую книгу.


Март 1831

Книга первая

I. Большая зала

Триста сорок восемь лет шесть месяцев и девятнадцать дней тому назад парижане проснулись под перезвон всех колоколов, которые неистовствовали за тремя оградами: Сите, Университетской стороны и Города.

Между тем день 6 января 1482 года отнюдь не являлся датой, о которой могла бы хранить память история. Ничего примечательного не было в событии, которое с самого утра привело в такое движение и колокола и горожан Парижа. Это не был ни штурм пикардийцев или бургундцев, ни процессия с мощами, ни бунт школяров, ни въезд «нашего грозного властелина короля», ни даже достойная внимания казнь воров и воровок на виселице по приговору парижской юстиции. Это не было также столь частое в XV веке прибытие какоголибо пестро разодетого и разукрашенного плюмажами иноземного посольства. Не прошло и двух дней, как последнее из них – это были фландрские послы, уполномоченные заключить брак между дофином и Маргаритой Фландрской, – вступило в Париж, к великой досаде кардинала Бурбонского, который, в угоду королю, должен был скрепя сердце принимать неотесанную толпу фламандских бургомистров и угощать их в своем Бурбонском дворце представлением «прекрасной моралитэ, шутливой сатиры и фарса», пока проливной дождь заливал его роскошные ковры, разостланные у входа во дворец.

Тем событием, которое 6 января «взволновало всю парижскую чернь», как говорит Жеан де Труа, – было празднество, объединявшее с незапамятных времен праздник Крещения с праздником шутов.

В этот день на Гревской площади зажигались потешные огни, у Бракской часовни происходила церемония посадки майского деревца, в здании Дворца правосудия давалась мистерия. Об этом еще накануне возвестили при звуках труб на всех перекрестках глашатаи парижского прево, разодетые в щегольские полукафтанья из лилового камлота с большими белыми крестами на груди.

Заперев двери домов и лавок, толпы горожан и горожанок с самого утра потянулись отовсюду к упомянутым местам. Одни решили отдать предпочтение потешным огням, другие – майскому дереву, третьи – мистерии. Впрочем, к чести исконного здравого смысла парижских зевак, следует признать, что большая часть толпы направилась к потешным огням, вполне уместным в это время года, другие – смотреть мистерию в хорошо защищенной от холода зале Дворца правосудия; а бедному, жалкому, еще не расцветшему майскому деревцу все любопытные единодушно предоставили зябнуть в одиночестве под январским небом, на кладбище Бракской часовни.

Народ больше всего теснился в проходах Дворца правосудия, так как было известно, что прибывшие третьего дня фландрские послы намеревались присутствовать на представлении мистерии и на избрании папы шутов, которое также должно было состояться в большой зале Дворца.

Нелегко было пробраться в этот день в большую залу, считавшуюся в то время самым обширным закрытым помещением на свете. (Правда, Соваль тогда еще не обмерил громадную залу в замке Монтаржи.) Запруженная народом площадь перед Дворцом правосудия представлялась зрителям, глядевшим на нее из окон, морем, куда пять или шесть улиц, подобно устьям рек, непрерывно извергали все новые потоки голов. Непрестанно возрастая, эти людские волны разбивались об углы домов, выступавшие то тут, то там, подобно высоким мысам в неправильном водоеме площади.

Посредине высокого готического фасада Дворца правосудия находилась главная лестница, по которой безостановочно поднимался и спускался людской поток; расколовшись ниже, на промежуточной площадке, надвое, он широкими волнами разливался по двум боковым спускам; эта главная лестница, как бы непрерывно струясь, сбегала на площадь, подобно водопаду, низвергающемуся в озеро. Крик, смех, топот ног производили страшный шум и гам. Время от времени этот шум и гам усиливался: течение, несшее толпу к главному крыльцу, поворачивало вспять и, крутясь, образовывало водовороты. Причиной тому были либо стрелок, давший комунибудь тумака, либо лягавшаяся лошадь начальника городской стражи, водворявшего порядок; эта милая традиция, завещанная парижским прево конетаблям, перешла от конетаблей по наследству к конной страже, а от нее к нынешней жандармерии Парижа.

Виктор Гюго

Собор Парижской Богоматери (сборник)

© Е. Лесовикова, составление, 2013

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2013

Предисловие к публикации перевода романа В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Ф. М. Достоевский

«Le laid, c’est le beau» – вот формула, под которую лет тридцать тому назад самодовольная ратина думала подвести мысль о направлении таланта Виктора Гюго, ложно поняв и ложно передав публике то, что сам Виктор Гюго писал для истолкования своей мысли. Надо признаться, впрочем, что он и сам был виноват в насмешках врагов своих, потому что оправдывался очень темно и заносчиво и истолковывал себя довольно бестолково. И однако ж нападки и насмешки давно исчезли, а имя Виктора Гюго не умирает, и недавно, с лишком тридцать лет спустя после появление его романа «Notre Dame de Paris» , явились «Les Misérables» , роман, в котором великий поэт и гражданин выказал столько таланта, выразил основную мысль своей поэзии в такой художественной полноте, что весь свет облетело его произведение, все прочли его, и чарующее впечатление романа полное и всеобщее. Давно уже догадались, что не глупой карикатурной формулой, приведенной нами выше, характеризуется мысль Виктора Гюго. Его мысль есть основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия, и этой мысли Виктор Гюго как художник был чуть ли не первым провозвестником. Это мысль христианская и высоконравственная, формула ее – восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль – оправдание униженных и всеми отринутых парий общества. Конечно, аллегория немыслима в таком художественном произведении, как, например, «Notre Dame de Paris». Но кому не придет в голову, что Квазимодо есть олицетворение пригнетенного и презираемого средневекового народа французского, глухого и обезображенного, одаренного только страшной физической силой, но в котором просыпается наконец любовь и жажда справедливости, а вместе с ними и сознание своей правды и еще непочатых, бесконечных сил своих.

Виктор Гюго чуть ли не главный провозвестник этой идеи «восстановления» в литературе нашего века. По крайней мере он первый заявил эту идею с такой художественной силой в искусстве. Конечно, она не есть изобретение одного Виктора Гюго; напротив, по убеждению нашему, она есть неотъемлемая принадлежность и, может быть, историческая необходимость девятнадцатого столетия, хотя, впрочем, принято обвинять наше столетие, что оно после великих образцов прошлого времени не внесло ничего нового в литературу и в искусство. Это глубоко несправедливо. Проследите все европейские литературы нашего века, и вы увидите во всех следы той же идеи, и, может быть, хоть к концу-то века она воплотится наконец вся, целиком, ясно и могущественно, в каком-нибудь таком великом произведении искусства, что выразит стремления и характеристику своего времени так же полно и вековечно, как, например, «Божественная комедия» выразила свою эпоху средневековых католических верований и идеалов.

Виктор Гюго, бесспорно, сильнейший талант, явившийся в девятнадцатом столетии во Франции. Идея его пошла в ход; даже форма теперешнего романа французского чуть ли не принадлежит ему одному. Даже его огромные недостатки повторились чуть ли не у всех последующих французских романистов. Теперь, при всеобщем, почти всемирном успехе «Les Misérables», нам пришло в голову, что роман «Notre Dame de Paris» по каким-то причинам не переведен еще на русский язык, на котором уже так много переведено европейского. Слова нет, что его все прочли на французском языке у нас и прежде; но, во-первых, рассудили мы, прочли только знавшие французский язык, во-вторых – едва ли прочли и все знавшие по-французски, в-третьих – прочли очень давно, а в-четвертых – и прежде-то, и тридцать-то лет назад, масса публики, читающей по-французски, была очень невелика сравнительно с теми, которые и рады бы читать, да по-французски не умели. А теперь масса читателей, может быть, в десять раз увеличилась против той, что была тридцать лет назад. Наконец – и главное – все это было уже очень давно. Теперешнее же поколение вряд ли перечитывает старое. Мы даже думаем, что роман Виктора Гюго теперешнему поколению читателей очень мало известен. Вот почему мы и решились перевесть в нашем журнале вещь гениальную, могучую, чтоб познакомить нашу публику с замечательнейшим произведением французской литературы нашего века. Мы даже думаем, что тридцать лет – такое расстояние, что даже и читавшим роман в свое время может быть не слишком отяготительно будет перечесть его в другой раз.

Итак, надеемся, что публика на нас не посетует за то, что мы предлагаем ей вещь так всем известную… по названью.

Собор Парижской Богоматери

Несколько лет тому назад, посещая, или, вернее, обследуя собор Парижской Богоматери, автор этой книги заметил в темном углу одной из башен вырезанное на стене слово:

Греческие письмена, почерневшие от времени и довольно глубоко высеченные в камне, неуловимые особенности готического письма, сквозившие в их форме и расположении и словно свидетельствовавшие о том, что их начертала средневековая рука, а более всего – мрачный и роковой смысл, заключавшийся в них, живо поразили автора.

Он раздумывал, он старался отгадать, чья скорбящая душа не пожелала покинуть этот мир, не оставив клейма преступления или несчастья на челе старинного собора.

Теперь эту стену (я уже даже не помню, какую именно) не то закрасили, не то выскоблили, и надпись исчезла. Ведь уже двести лет у нас так поступают с чудесными средневековыми церквами. Их калечат всевозможными способами как снаружи, так и изнутри. Священник их перекрашивает, архитектор скребет; затем является народ и разрушает их вконец.

И вот, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги посвящает таинственному слову, высеченному в мрачной башне собора Парижской Богоматери, ничего не осталось ни от этого слова, ни от той неведомой судьбы, итог которой был столь меланхолически подведен в нем.

Человек, начертавший его на стене, исчез несколько столетий тому назад из числа живых, слово, в свою очередь, исчезло со стены собора, и самый собор, быть может, вскоре исчезнет с лица земли. Из-за этого слова и написана настоящая книга.

Февраль 1831 г.

Книга первая

I. Большой зал

Ровно триста сорок восемь лет шесть месяцев и девятнадцать дней тому назад парижан разбудил громкий трезвон всех колоколов трех кварталов: Старого и Нового города и Университета. А между тем этот день, 6 января 1482 года, не принадлежал к числу тех, о которых сохранилась память в истории. Ничего примечательного не было в событии, так взволновавшем жителей Парижа и заставившем с утра звонить все колокола. На город не шли приступом пикардийцы или бургундцы, студенты не бунтовали, не предвиделось ни въезда «нашего грозного властелина, господина короля», ни занимательного повешения воров и воровок. Не ожидалось также прибытия какого-нибудь разряженного и разубранного посольства, что случалось так часто в пятнадцатом веке. Всего два дня тому назад одно из таких посольств, состоящее из фламандских послов, явившихся с целью устроить брак между дофином и Маргаритой Фландрской, прибыло в Париж, к великой досаде кардинала Бурбонского, который, угождая королю, должен был волей-неволей оказывать любезный прием этим неотесанным фламандским бургомистрам и угощать их в своем Бурбонском дворце представлением «весьма прекрасной моралите, шуточной пьесы и фарса», в то время как проливной дождь хлестал по его великолепным коврам, разостланным у входа во дворец.