Произведения Виктора Пелевина отличаются оригинальностью художественных образов, необычными сюжетами, местом действия, а также глубоким психологическим и философским подтекстом. Автор с точностью гениального художника раскрывает характер каждого своего персонажа. Пелевин вкладывает в своих героев ту жизненную силу и одухотворенность, которая в какой-то мере позволяет им продолжать жить вне страниц книги. Именно поэтому у многих читателей Затворник прочно ассоциируется с неукротимым бунтарем, а Иван Кублаханов со «страданием, сложенным из атомов счастья».

Герои Пелевина с неукротимой энергией стараются разрешить для себя такие общечеловеческие проблемы, как предназначение человека в этом мире, свобода выбора, роль религии в жизни людей и в их духовном развитии. То есть автор затрагивает те сложные темы, которыми в тот или иной момент задается любой человек. С другой стороны, писатель несколько иронизирует по поводу всего происходящего, перенеся действие произведения, к примеру, в обычный курятник где неординарные куры легко оперируют философскими понятиями. Таким образом достигается эффект двойственности. С одной стороны, мир не так прост, как может показаться на первый невзыскательный взгляд. С другой — самые сложные и непостижимые вещи почему-то всегда оказываются невероятно простыми для понимания и доступны даже для, куриных мозгов.

Как уже упоминалось ранее, действие повести «Затворник и шестипалый» происходит в курятнике. Из-за своего уродства главный герой, Шестипалый, был отлучен от социума. Молодому петуху ничего не оставалось делать, как сблизиться с Затворником, более старшей по возрасту птицей, живущей нарочито отдельно от всех остальных. Здесь, вдали от бурно протекающей у кормушки жизни, Шестипалый неожиданно узнает очень много новых для себя вещей. Затворник, уникум среди себе подобных, в каком-то смысле куриный вольнодумец и сильная личность, просто притягивает к себе неудачливого птенца. Старший товарищ, оказывается, многое знает об этом курином мирке, более того, благодаря своему уму сумел несколько раз избежать смерти. Затворник; наверное, устав от одиночества, принимает дружбу своего молодого друга по несчастью.

Теперь у самой стены, вдали от кормушки, благополучия и сытых довольных собой и жизнью кур ведутся философские дискуссии. Шестипалый, признавая авторитет своего духовного учителя, «наслушался от него такого, что в душе у него все время что-то поскрипывало и ухало». Прошлая жизнь кажется не более чем фантазией или пошлым кошмаром. Когда же по настоянию Затворника главные герои преодолели Стену Мира, перед молодой птицей вдруг открылись совершенно новые горизонты. Затворник мечтает выбраться на свободу из этого тесного мира, освещаемого искусственными светилами и опекаемого огромными Богами, употребляющими кур в пищу. Он заражает своим желанием и своего друга.

Куриный мудрец за свою долгую жизнь на самом деле неплохо изучил курятник, работающих в нем Богов-людей, и даже выучил немного язык великанов. Эта любопытная, активная и энергичная крылатая личность считает, что на свободу можно вырваться только при помощи крыльев. Именно поэтому, в очередной раз избежав смерти и обосновавшись в куче ящиков, друзья начинают активно развивать свои крылья, надевая на них большие гайки и накачивая мышцы. Прошло много времени, прежде чем крылья Шестипалого стали такими же сильными, как у его учителя, однако подняться в воздух пока не получалось. Затворник считал, что полет — «это особый способ мгновенного перемещения в пространстве». При этом, по его мнению, основную работу выполнял мысленный импульс, приказ. Именно поэтому петух целые дни проводил в созерцании. Неудачи не останавливают птиц, наоборот, еще более раззадоривают их, и занятия продолжаются с удвоенной энергичностью.

Возможно, главные герои до конца жизни провели бы на куче тряпок, под надежным укрытием, если бы их не заметил один из Богов. Он схватил птиц и перенес их в один из куриных миров с кормушкой посередине. Более того, он заметил и заинтересовался уродством одной из птиц, поэтому обмотал ему ногу липкой лентой. Отныне Шестипалый был обречен на всеобщее куриное обожание и поклонение как избранник Бога. Куры воображают, что в их мире наконец-то появился мессия. Затворник, как личность незаурядная, не может спокойно наслаждаться внезапно свалившимся счастьем — близостью к кормушке. Он развивает бурную деятельность, цель которой образумить кур и хотя бы на время спасти от решительного этапа или Страшного Супа, как его здесь называют. Самым страшным грехом провозглашается обжорство и избыточный вес, поэтому куры разбирают кормушку и часами бегают по кругу. Остается один день до решительного этапа, и Боги обращают внимание, что куры в этом отсеке очень худые и их следует еще немного подкормить. Неожиданно один из Богов решает оставить себе на память необычные лапки Шестипалого. Испуганный крик Затворника и ощущение опасности заставляют молодую птицу начать борьбу за свою жизнь. Клюнув обидчика, Шестипалый, сам не понимая как, оказывается летящим по воздуху. Распознав принцип полета, к нему присоединяется Затворник. Истина оказывается настолько простой, «что за нее даже обидно». В порыве гнева человек бросает в двух взбесившихся петухов огнетушитель, разбивая им окно и открывая путь на свободу.

Во многих произведениях автора главные герои в процессе поисков, тяжелого труда и работы над собой все-таки добиваются своей мечты, осуществляют поставленные перед собой цели. Затворник и Шестипалый научились летать и нашли свой путь к свободе. Являясь обычными бройлерными курами, выросшими на «Бройлерном комбинате имени Луначарского», они тем не менее смогли изменить свою жизнь. Друзья не только увидели яркий солнечный свет, но и оставили далеко позади «уродливое серое здание». Такая жизнеутверждающая и оптимистичная концовка снова и снова убеждает читателя, что даже самому слабому существу подвластно совершить чудо: изменив себя, существенно модифицировать и весь окружающий мир. Очень важно никогда не останавливаться на достигнутом. Более того, не отчаиваться и не мириться с собственной неблаговидной участью, поскольку, со слов Затворника, «если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет... просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае».

«Затворник и Шестипалый» - одно из моих любимых произведений у Пелевина. Оно написано в его «золотой период», когда главным побудительным мотивом творчества было желание донести свои мысли до других. После прочтения оставалось явное ощущение, что автор показал в лучшем случае десятую часть мира продуманного и отстроенного в собственном воображении. Прибавив к этому иной взгляд на «вечные темы», волнующие, наверное, каждого человека, получались необходимые и достаточные условия помещения его книг на полку достойную прочтения.
На мой взгляд, последним значительным произведением «золотого периода» был роман «Generation «П». Все последующее – вариации на уже до этого сказанное.
***

ВИКТОР ПЕЛЕВИН
«ЗАТВОРНИК И ШЕСТИПАЛЫЙ»

Как выглядит Чайка по имени Джонатан Ливингстон по-русски? Оказывается – курицей. И не просто курицей, а с шестью пальцами на каждой лапе. Отсюда прозвище – Шестипалый.
Но русская Чайка не одинока. У нее есть друг и наставник – Затворник. У него всего по пять пальцев на лапах, но зато он прожил много циклов и указал Шестипалому Цель.
Что может хотеть курица больше всего – конечно летать. Но если бы Пелевин написал повесть о том, как две курицы тренируя свои крылья поднятием гаек и деталей от кормушки, научились летать, то это бы был не Пелевин.
НАЧНЕМ С МОДЕЛИ МИРОЗДАНИЯ.
«Наш мир представляет собой правильный восьмиугольник, равномерно и прямолинейно движущийся в пространстве. Здесь мы готовимся к решительному этапу, венцу нашей жизни. По периметру мира проходит так называемая Стена Мира, объективно возникшая в результате действия законов жизни. В центре мира находится двухъярусная кормушка-поилка, вокруг которой издавна существует наша цивилизация. Положение члена социума относительно кормушки-поилки определяется его общественной значимостью…
За областью социума находится великая пустыня, а кончается все Стеной Мира. Возле нее ютятся отщепенцы.
- Понятно. Отщепенцы. А бревно откуда взялось? В смысле то, от чего они отщепились?
- Ну ты даешь… Это тебе даже Двадцать Ближайших не скажут. Тайна веков».
А ВОТ БОЛЕЕ ГЛОБАЛЬНОЕ ОПИСАНИЕ.
«Вселенная, где мы с тобой находимся, представляет собой огромное замкнутое пространство. Всего во вселенной есть семьдесят миров. Эти миры прикреплены к безмерной черной ленте, которая медленно движется по кругу. А над ней на поверхности неба, находятся сотни одинаковых светил.
В каждом из миров есть жизнь, но она не существует там постоянно, а циклически возникает и исчезает. Решительный этап происходит в центре вселенной, через который по очереди проходят все миры. На языке богов он называется Цехом номер один».
ПЛАВНО ПЕРЕЙДЕМ К МОДЕЛИ СОЦИУМА.
«Всегда поражался как здесь все мудро устроено. Те, кто стоит близко к кормушке-поилке, счастливы в основном потому, что все время помнят о желающих попасть на их место. А те, кто всю жизнь ждет, когда между стоящими впереди появится щелочка, счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это ведь и есть гармония и единство».
НЕПРИЯТНО, НО ПОГОВОРИМ О КОНЦЕ.
«После смерти нас, как правило, ввергают в ад. Я насчитал не меньше пятидесяти разновидностей того, что там происходит. Иногда мертвых рассекают на части и жарят на огромных сковородах. Иногда запекают целиком в железных комнатах со стеклянной дверью, где пылает синее пламя или излучают жар добела раскаленные металлические столбы. Иногда нас варят в гигантских разноцветных кастрюлях. А иногда, наоборот, замораживают в кусок льда. В общем, мало утешительного».
А ТЕПЕРЬ О ГЛАВНОЙ ЦЕЛИ.
«- А что такое полет?
- Точно этого не знает никто. Единственное, что известно, - это то, что надо иметь сильные руки. Поэтому я хочу научить тебя одному упражнению. Возьми две гайки…
- А ты уверен, что так можно научиться летать?
- Нет. Не уверен. Наоборот, я подозреваю, что это бесполезное занятие.
- А зачем тогда оно нужно? Если ты сам знаешь, что оно бесполезно?
- Как тебе сказать. Потому что, кроме этого, я знаю еще много других вещей, и одна из них вот какая – если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае. Понимаешь в чем разница?
- Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, - сказал Затворник. – А если ты ее потерял, ни в коем случае не позволяй себе догадаться об этом. И тогда что-то может измениться. Но всерьез надеяться на это ни в коем случае не надо».
СОВСЕМ НЕМНОГО О БОГАХ.
«Затворник оглянулся и к чему-то прислушался.
- Хочешь на богов посмотреть? Неожиданно спросил он.
- Только, пожалуйста, не сейчас, - испуганно ответил Шестипалый.
- Не бойся. Они глупые и совсем не страшные. Ну гляди же, вон они.
По проходу мимо конвейера быстро шли два огромных существа – они были так велики, что их головы терялись в полумраке где-то под потолком. За ними шагало еще одно похожее существо, только пониже и потолще.
- Слушай, еле слышно прошептал Шестипалый, - а ты говорил, что ты знаешь их язык. Что они говорят?
- Эти двое? Сейчас. Первый говорит: «Я выжрать хочу». А второй говорит: «Ты больше к Дуньке не подходи».
- А что такое Дунька?
- Область мира такая.
- А… А что первый хочет выжрать?
- Дуньку, наверное, - подумав ответил Затворник.
- А как он выжрет область мира?
- На то они и боги.
- А эта, толстая, что она говорит?
- Она не говорит, а поет. О том, что после смерти хочет стать ивою. Моя любимая божественная песня, кстати. Жаль только, я не знаю, что такое ива.
- А разве боги умирают?
- Еще бы. Это их основное занятие.
Двое пошли дальше. «Какое величие!» - потрясенно подумал Шестипалый».

А дальше Шестипалый сам стал богом, только у куриц, естественно. Такой чести он удостоился за кусок синей изоленты на ноге и особое внимание «больших богов» к его шестиножью. Он сидел на соломенной горке в центре очередного социума и продолжал размышлять с Затворником о природе полета. Даже приближение Страшного Супа не выводило его из равновесия. Чтобы развлечься, он стал выступать с малопонятными темными проповедями, которые буквально потрясали паству. Однажды он в порыве вдохновения описал приготовление супа для ста шестидесяти демонов в зеленых одеждах в таких мельчайших подробностях, что под конец не только сам перепугался до одури, но и сильно напугал Затворника, который в начале его речи только хмыкал. Многие из паствы заучили эту проповедь наизусть, и она получила название «Околепсиса Синей Ленточки» - таково было сакральное имя Шестипалого.
Но всему приходит конец. И от помещения в музей ног Шестипалого спасло только его умение летать, выработанное упорными тренировками крыльев с помощью деталей от разобранной кормушки.
Вот такая получилась Чайка по имени Джонатан Ливингстон.
Я сомневаюсь, что после прочтения этой повести вы будете есть курицу:)).

«Затворник и Шестипалый» - повесть Виктора Пелевина (1990). Жанр: философская притча, сатира. Впервые напечатана (с сокращениями) в журнале «Химия и жизнь» в 1990 году, в номере 3.

Сюжет

Главные герои повести - два цыплёнка-бройлера по именам Затворник и Шестипалый, которых выращивают на убой на комбинате (птицефабрике) имени Луначарского. Как выясняется из повествования, сообщество цыплят имеет довольно сложную иерархическую структуру в зависимости от близости к кормушке.

Завязка сюжета повести - изгнание Шестипалого из социума. Будучи отторгнутым от общества и кормушки, Шестипалый сталкивается с Затворником, цыплёнком-философом и естествоиспытателем, странствующим между разными социумами внутри комбината. Благодаря незаурядному интеллекту он самостоятельно смог освоить язык «богов» (то есть русский язык), научился читать время по часам и понял, что цыплята вылупляются из яиц, хотя сам этого не видел.

Шестипалый становится учеником и сподвижником Затворника. Вместе они путешествуют от мира к миру, накапливая и обобщая знания и опыт. Высшая цель Затворника - это осмысление некоего загадочного явления под названием «полёт». Затворник верит: освоив полёт, он сможет вырваться за пределы вселенной комбината. Именно достижения одарённых одиночек, противопоставленные в буквальном смысле плотному коллективизму, приводят к оптимистическому концу.

Затворник и Шестипалый

Taken: , 1

– Отвали.

– Я же сказал, отвали. Не мешай смотреть.

– А на что это ты смотришь?

– Вот идиот, Господи… Ну, на солнце.

Шестипалый поднял взгляд от черной поверхности почвы, усыпанной едой, опилками и измельченным торфом, и, щурясь, уставился вверх.

– Да… Живем, живем – а зачем? Тайна веков. И разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил?

Незнакомец повернул голову и посмотрел на него с брезгливым любопытством.

– Шестипалый, – немедленно представился Шестипалый.

– Я Затворник, – ответил незнакомец. – Это у вас так в социуме говорят? Про тонкую нитевидную сущность?

– Уже не у нас, – ответил Шестипалый и вдруг присвистнул. – Вот это да!

– Чего? – подозрительно спросил Затворник.

– Вон, гляди! Новое появилось!

– Ну и что?

– В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила.

Затворник снисходительно хмыкнул.

– А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.

– А где? – спросил Шестипалый.

Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.

– Снова ты. Ну, чего тебе надо?

– Так. Поговорить хочется.

– Да ведь ты не умен, я полагаю, – ответил Затворник. – Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай…

Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, – даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.

– Я бы пошел, – сказал Шестипалый, – только они меня прогнали.

– Да? Это почему? Политика?

Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.

– Настоящие?

– А то какие же. Они мне так и сказали – у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…

– Какой еще «решительный этап»?

– Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.

– А, – сказал Затворник, – понятно. Он, наверно, с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?

– Точно, – удивился Шестипалый. – А откуда ты знаешь?

– Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.

– Да ну, – сказал Шестипалый. – Он же впервые происходит.

– Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.

Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой шаркать ногами, так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то бормотал.

– Чего это ты? – с некоторым испугом спросил Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.

– Это жест, – ответил Затворник. – Такая форма искусства. Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.

– А какое ты сейчас прочел стихотворение?

– Такое, – сказал Затворник.

Иногда я грущу,
глядя на тех, кого я покинул.
Иногда я смеюсь,
и тогда между нами
вздымается желтый туман.

– Какое ж это стихотворение, – сказал Шестипалый. – Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все двадцать пять слышал. Такого нет, точно.

Затворник поглядел на него с недоумением, а потом, видно, понял.

– А ты хоть одно помнишь? – спросил он. – Прочти-ка.

– Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…

– Хватит, – сказал Затворник.

Наступило молчание.

– Слушай, а тебя тоже прогнали? – нарушил его Шестипалый.

– Нет. Это я их всех прогнал.

– Так разве бывает?

– По-всякому бывает, – сказал Затворник, поглядел на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному разговору: – Скоро темно станет.

– Да брось ты, – сказал Шестипалый, – никто не знает, когда темно станет.

– А я вот знаю. Хочешь спать спокойно – делай как я. – И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: – Вот. Я это называю убежищем души.

– Почему? – спросил Шестипалый.

– Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?

Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не выходило – стена обваливалась. По правде сказать, он и не особо старался, потому что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, – и, когда небесные огни дрогнули и стали медленно гаснуть, а со стороны социума донесся похожий на шум ветра в соломе всенародный вздох ужаса, в его сердце возникло одновременно два сильных чувства: обычный страх перед неожиданно надвинувшейся тьмой и незнакомое прежде преклонение перед кем-то, знающим о мире больше, чем он.

– Так и быть, – сказал Затворник, – прыгай внутрь. Я еще построю.

– Я не умею прыгать, – тихо ответил Шестипалый.

– Тогда привет, – сказал Затворник и вдруг, изо всех сил оттолкнувшись от земли, взмыл вверх и исчез за стеной, после чего все сооружение обрушилось на него, покрыв его равномерным слоем опилок и торфа. Образовавшийся холмик некоторое время подрагивал, потом в его стене возникло маленькое отверстие – Шестипалый еще успел увидеть в нем блестящий глаз Затворника – и наступила окончательная тьма.

Разумеется, Шестипалый, сколько себя помнил, знал все необходимое про ночь. «Это естественный процесс», – говорили одни. «Делом надо заниматься», – считали другие, и таких было большинство. Вообще, оттенков мнений было много, но происходило со всеми одно и то же: когда без всяких видимых причин свет гас, после короткой и безнадежной борьбы с судорогами страха все впадали в оцепенение, а придя в себя (когда светила опять загорались), помнили очень мало. То же самое происходило и с Шестипалым, пока он жил в социуме, а сейчас – потому, наверное, что страх перед наступившей тьмой наложился на равный ему по силе страх перед одиночеством и, следовательно, удвоился, – он не впал в обычную спасительную кому. Вот уже стих далекий народный стон, а он все сидел, съежась, возле холмика и тихо плакал. Видно вокруг ничего не было, и, когда в темноте раздался голос Затворника, Шестипалый от испуга нагадил прямо под себя.