Алексей Васильевич Кольцов родился 15 октября 1809 года в Воронеже. Его отец, Василий Петрович, воронежский мещанин, занимался прасольством, покупкой и выращиванием скота. Детские годы его прошли в тяжелых условиях. Отец поэта был жестокий и невежественный человек. До девяти лет он не дал Кольцову в руки ни одной книги, а когда ему исполнилось 9 лет, отдал в Воронежское уездное училище. Но считая образование непозволительной роскошью, забрал Алексея со второго класса училища, убежденный, что приобретенных познаний вполне достаточно для ведения коммерческих дел.
Настоящей школой для будущего поэта стала родная природа. Именно она сделала из подростка будущего художника слова, вселила в его душу чувство прекрасного. Черноземная степь очаровывала Кольцова, научила мыслить широко и свободно.
Верными товарищами стали для Кольцова книги. Он читал сочинения Богдановича, Державина, Дмитриева, Жуковского, Пушкина. Большую помощь ему оказал в пополнении недостающих знаний воронежский книготорговец Д.А. Кашкин. Он указывал Кольцову на недостатки его стихов, дарил ему книги, давал из магазина для чтения. Среди книг, подаренных Кашкиным, был учебник стихосложения, по которому Кольцов впервые познакомился с теорией поэзии.
В юные годы Кольцова постигает первое большое горе. В доме Кольцовых на положении прислуги жила скромная и застенчивая девушка Дуняша. Между молодыми людьми вспыхнуло взаимное чувство. Отец, воспользовавшись отсутствием Алексея, отправил служанку к одному из донских помещиков. Потрясенный случившимся, Кольцов сначала слег в горячке, а потом бросился по следам проданной в рабство возлюбленной, но отыскать ее так и не сумел.
Кольцов целиком отдается поэзии. К этому времени у него появился наставник - воронежский семинарист А.П. Серебрянский, талантливый сочинитель, который помог поэту в литературном образовании. В стихах своего подопечного он даже исправлял орфографические ошибки и расставлял знаки препинания.
Кольцову в жизни везло на хороших людей. В 1830 году он познакомился с Н.В. Станкевичем, философом, поэтом, известным общественным деятелем, оказавшим благотворное влияние на развитие таланта Кольцова. Станкевич сразу же увидел в корявых на первый взгляд строках поэта-самоучки рациональное зерно самобытного дарования.
Благодаря Станкевичу, он, находясь в Москве, сближается с В.Г. Белинским и с рядом крупнейших писателей.
Литературная известность поэта быстро начинает расти. Его произведения печатаются в лучших журналах и альманахах.
Приезжая по делам отца в Москву и Петербург, Кольцов бывает на литературных вечерах, знакомится с Пушкиным, Крыловым, Жуковским, Одоевским, Вяземским, Тургеневым.
Последние годы жизни Кольцова были очень тяжелыми. Домашняя обстановка стала совершенно невыносимой. Началось обострение болезни с тяжелым кризисом. Поэт так и не смог вырваться из омута мещанской жизни. Болезнь убивала и оставляла в Воронеже, отсекала последние надежды на переезд в Петербург, угнетала духовно. Умер Кольцов 10 декабря 1842 года в одиночестве, огражденный глухой стеной непонимания домашних.
Литературное наследие А.В. Кольцова невелико по объему. Всего полтора десятилетия творческой деятельности, постоянно прерываемой житейскими неурядицами. Однако оно стало достоянием не только отечественной, но и мировой литературы.
К поэзии Кольцова обращались почти 300 композиторов, на его слова было написано более 700 романсов и песен, его книги издавались более 200 раз!
Память об А.В. Кольцове на Воронежской земле никогда не угасала. И, в связи с 200-летием воронежского поэта, 2009 год был объявлен в нашей области Годом Кольцова.
Имя Алексея Кольцова - знаковое для Воронежа, оно хорошо известно по всей России. Воронежцы свято хранят память о поэте-земляке, воспевшем раздолье родного края, любовь русского народа к своей земле, его стремление к вольной жизни. Сохранившиеся до наших дней кольцовские места, которые помнят живого поэта, могут еще рассказать о нем, о его жизни и творчестве немало интересного и удивительного. Его имя носят академический театр драмы, гимназия, улица, сквер…

Литература:
. Абрамов А. Голоса земли Алексея Кольцова / А. Абрамов. - Воронеж, 1964.
. Абросимов Э. Свеча горела… / Э. Абросимов // Коммуна. - 2003. - 4 сент., 5 сент.
. Акаткин В. Песнь о человеке // Акаткин В. Живые письмена / В. Акаткин. - Воронеж, 1996. - С. 5-23.
. Аникин В. Песни и стихи Алексея Кольцова / В. Аникин // Кольцов А. Стихотворения. - М., 1989. - С. 5-14.
. Антюхин Г. «Кольцов родился для поэзии…» / Г. Антюхин Г. // Антюхин Г. Литературное былое. - Воронеж, 1987. - С. 41-48.
. Борзунов С. Уроки для нас / С. Борзунов // Коммуна. - 1987. - 24 окт.
. Будаков В. «Страсти огонь» / В. Будаков // Будаков В. Родине поклонитесь. - М., 1989. - С. 131-146.
. Веселая З. Алексей Васильевич Кольцов / З. Веселая // Люблю Отчизну я… - М., 1986. - С. 120-123.
. Гайворонский А. Воронежские знакомые А. В. Кольцова / А. Гайворонский // Подъем. - 1994. - № 9/10. - С. 201-208.
. Гайворонский А. Стихи А. В. Кольцова в училищах Воронежской губернии / А. Гайворонский // Русская провинция. - Воронеж, 1995. - С. 232-248.
. Гайворонский А. Ученик уездного училища Алексей Кольцов / А. Гайворонский // Гайворонский А. Золотые архивные россыпи. - Воронеж, 1971. - С. 99-107.
. Гамов Н. «Я давно желал тебя видеть…» / Н. Гамов // Мол. коммунар. - 1987. - 10 февр.
. Долинский С. Два письма о Кольцове / С. Долинский // Мол. коммунар. - 1989. - 12 окт.
. Зуев Н. Песня пахаря / Н. Зуев // За строкой учеб-ника. - М., 1989. - С. 73-90.
. Кесслер И. Камергер и прасол / И. Кесслер // Мол. коммунар. - 1999. - 23 февр., 25 февр.
. Киреев Р. Любовь и смерть Алексея Кольцова / Р. Киреев // Литература. - 1998. - № 5. - С. 4.
. Кожемякин А. Знакомые Кольцова / А. Кожемякин // Коммуна. - 1988. - 22 окт.
. Кожемякин А. Как купец поэта учил / А. Кожемякин // Воронежский курьер. - 1994. - 13 окт.
О дружбе А. Кольцова и книготорговца Д. Кашкина.
. Кожемякин А. Портреты Алексея Кольцова / А. Кожемякин // Коммуна. - 2004. - 5 нояб.
Об авторе одного из портретов поэта - Д. Куренине.
. Кожемякин А. Теремок Алексея Кольцова / А. Ко-жемякин // Воронежский курьер. - 2000. - 21 окт.
. Кольцов А. В.: Страницы жизни и творчества: к 175-летию со дня рождения. - Воронеж: изд-во ВГУ, 1984. - 211 с.
. Кораблинов В. Жизнь Кольцова. Жизнь Никитина: романы / В. Кораблинов. - Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1976. - с.
. Кочетков В. «Гениальный талант» в русской поэзии / В. Кочетков // Кольцов А. Стихотворения. - М., 1988. - С. 5-16.
. Ласунский О. Воронежские самородки/ О. Ласунский // Кольцов А.Никитин И.С. Поэзия / А. В. Кольцов, И. С. Никитин. - Воронеж, 1989. - С. 3-7.
. Ласунский О. Мой Кольцов / О. Ласунский // Коммуна. - 1989. - 3 окт.
. Ласунский О. «Пишу не для мгновенной славы…»: предисловие / О. Ласунский // Кольцов А. Стихотворения. Письма к В. Г. Белинскому / А. Кольцов. - Воронеж, 1984. - С. 5-29.
. Ласунский О. Сокол русской поэзии / О. Ласунский // Кольцов А. Стихотворения / А. Кольцов. - Воронеж, 1977. - С. 5-33.
. Мазина Г. И музыка, и слово / Г. Мазина // Коммуна. - 1997. - 17 окт.
. Озеров Л. Прелесть и сила необъятная / Л. Озеров // Кольцов А. Стихотворения / А. Кольцов. - М., 1983. - С. 3-22.
. Песни на стихи А. В. Кольцова. (1809-1969). - Воронеж, 1969. - 176 с.
. Скатов Н. Кольцов / Н. Скатов. - М.: Мол. гвардия, 1983. - 287 с. - (Жизнь замечательных людей).
. Скатов Н. Судьба поэта / Н. Скатов // Кольцов А. Стихи и песни. - Л., 1984. - С. 3-8.
. Слово о Кольцове. Русские советские писатели об А. В. Кольцове /cост. О. Ласунский. - Воронеж, 1969. - 128 с.
. Современники о Кольцове. - Воронеж, 1959. - 211 с.
. Тонков В. А. В. Кольцов / В. Тонков // Очерки литературной жизни Воронежского края. - Воронеж, 1970. - С. 130-153.
. Троицкий В. «Источник покоя и сил…»: Духовное наследие русской поэзии XIX века: от А. Кольцова к И. Никитину / В. Троицкий // Подъем. - 2004. - № 10. - С. 200-212.
. Чернянский Д. Старая новость о Кольцове / И. Чернянский // Мол. коммунар. - 1997. - 16 окт.
. Чубурин П. А. В. Кольцов / П. Чубурин // Чубурин П. Земля воронежская. - Воронеж, 1984. - С. 19.
. Шевченко О. Бессонная ночь: этюд / О. Шевченко // Коммуна. - 1987. - 10 февр. Кольцов и Пушкин.
. Шевченко О. Мужество таланта / О. Шевченко // Коммуна. - 1984. - 15 июня.

По кольцовским местам
. Акиньшин А. Тайны отца поэта / А. Акиньшин // Воронежский курьер. - 1998. - 8 сент.
. Антюхин Г. Кольцовские места / Г. Антюхин. - Воронеж: изд-во ВГУ, 1982. - 64 с.
. Антюхин Г. Хутор Башкирцева / Г. Антюхин // Антюхин Г. Встречи на воронежской земле. - Воронеж, 1969. - С. 53-62.
. Зленко Г. Тогда, в восемнадцатом / Г. Зленко // Коммуна. - 1980. - 28 сент.
. Коваленко О. Улицы нашей памяти / О. Коваленко // Коммуна. - 1987. - 9 июля. Петербург и А. В. Коль-цов.
. Кононов В. Все ли известно о Кольцовском памятнике? / В. Кононов // Воронежский курьер. - 1992. - 31 июня.
. Кононов В. Поэту А. В. Кольцову / В. Кононов // АиФ-Черноземье. - 1995. - № 28. - (Памятники Черноземья).
. Литвинов Р. Памятники землякам / Р. Литвинов // Коммуна. - 1989. - 8 нояб. Открытие в 1918 г. в Москве памятников А. Кольцову и И. Никитину.
. Новичихин Е. Дача Башкирцева / Е. Новичихин // Семилуки. История района. - Воронеж, 1994. - С. 73-76.
. Попов П. Сохранился ли дом Кольцовых? / П. Попов // Воронежский курьер. - 2007. - 17 апр.
. Пульвер Е. Кольцовский сквер / Е. Пульвер // Пульвер Е. Здравствуй, Воронеж. - Воронеж, 1970. - С. 61-62.
О памятниках А. В. Кольцову и И. С. Никитину.
. Четкина Н. Сто двадцать лет назад / Н. Четкина // Мол. коммунар. - 1988. - 1 дек.

Алексей Васильевич Кольцов родился 3 (15) октября 1809 года в семье воронежского мещанина Василия Петровича Кольцова (1775-1852), потомственного торговца скотом (прасола).

Начальное образование А. В. Кольцов получил дома под руководством учителя-семинариста. В 1820 году поступил в Воронежское уездное училище. Учеба затруднялась тем, что отец начал приучать единственного сына и наследника к торговой деятельности и через год забрал его из училища. Недостаток образования А. В. Кольцов восполнял чтением. В эти годы он принимал активное участие в делах отца - перегонял стада в степях, покупал и продавал скот на деревенских базарах.

В 16 лет А. В. Кольцов начал писать стихи, подражая популярным поэтам своего времени. На развитие Кольцова оказало влияние его общение с гимназистами и семинаристами, которые собирались для литературных бесед в книжной лавке Д. А. Кашкина. Впоследствии его наставником стал воронежский семинарист А. П. Серебрянский, прививший Кольцову интерес к философии.

В 1830 году А. В. Кольцов встретился с приезжавшим в известным публицистом Н. В. Станкевичем, который в следующем году, во время деловой поездки поэта в , ввел его в литературные круги. А. В. Кольцов познакомился с , вскоре ставшим для него близким другом и учителем жизни.

В 1831 году были опубликованы первые подписанные стихи А. В. Кольцова «Вздох на могиле Веневитинова», «Мой друг, мой ангел милый...» и др. В том же году в «Литературной газете» было опубликовано одно из самых известных стихотворений поэта - «Перстень» (позднее название - «Кольцо»).

В 1835 году Н. В. Станкевич и В. Г. Белинский на средства, собранные по подписке, издали первую книгу стихов поэта. Современников привлекла глубокая народность стихотворений А. В. Кольцова, резко отличавшая их от многочисленных подделок под народную поэзию.

Переломным в творческом развитии А. В. Кольцова стал 1836 год. Круг его общения стал необычайно широк, в него входили многие выдающиеся литераторы, музыканты, художники, артисты и . А. В. Кольцов познакомился с и . Его стихи печатались в журналах «Телескоп», «Сын отечества», «Московский наблюдатель». опубликовал стихотворение А. В. Кольцова «Урожай» (1835) в своем журнале «Современник». На смерть поэт откликнулся стихотворением «Лес» (1837).

В 1836-1837 годах А. В. Кольцов много писал в жанре дум. В них он пытался разрешить важнейшие религиозно-философские вопросы: связь человеческой жизни с тайной мироздания, пределы познания и т.п. О тематике дум говорят их названия - «Царство мысли» (1837), «Человеческая мудрость» (1837), «Божий мир» (1837), «Жизнь» (1841).

Последние годы жизни Кольцова были очень тяжелыми. Он безвыездно жил в , отношения с родными все более ухудшались. Силы поэта были подорваны глубокой депрессией и чахоткой.

Знаменитый русский поэт. Он родился в 1809 г. 3 октября в богатой семье воронежского мещанина. Отец Алексея был прасол (торговец, который торговал животными) - человек сообразительный, оборотливый, трудолюбивый. Мать Алексея была необразованная, а точнее сказать вообще неграмотная. Детство Алексея проходило в строгой, патриархальной семье обеспеченного купца. Отец его был очень суров, командовал всеми домашними делами и не терпел ослушания. Поддерживать человеческие отношения с отцом могла только мать Алексея, видимо она и оказала на сына положительное влияние.

Родители ничем не занимали детство Алексея, и он был одинок: одна из сестёр сильно превосходила его по возрасту, остальные сестры и один брат были очень маленькими. После того как ему исполнилось 9 лет, отец нанял одного из местных семинаристов, преподавать сыну грамоту. Учёба давалась юному Алексею легко и он, даже не учившись в приходском училище, сразу (в 1818) поступил в уездное. Однако он не закончил весь курс обучения и по прошествии 4-х лет был вынужден вернуться домой. Его отец считал, что лишняя наука не нужна сыну, а тех знаний, которые он получил, вполне хватит для того, чтобы по примеру отца продавать скот.

Алексей так и не смог полностью освоить русскую грамматику. Однако училище всё-таки принесло пользу - он полюбил книги и очень увлёкся чтением. Первыми книгами для него были местные детские издания, продаваемые в ближайших лавках: сказки о Бове, сказания про Еруслана Лазаревича. Обычно Алексей экономил свои карманные деньги, выдаваемые на сладости, и покупал книги.

После прочтения всех сказок Алексей начал читать романы, которыми увлекался один его товарищ, тоже купеческий сын. Кольцов больше всего любил читать произведения Хераскова: «Кадм и Гармония» и «Тысяча и одна ночь». В 1824 его друг скончался и оставил свою 79-ти томную библиотеку в наследство Алексею.

Вернувшись из училища, он был вынужден помогать отцу в его нелёгком торговом деле, и в этот же период Кольцов знакомится с донской степью и деревней. Такое знакомство оказало на молодого парня положительное влияние, он как губка впитал весь этот красочный, яркий мир и старался передать ему свои мысли и чувства.

Прочитав в 1825 году сборник стихов Дмитриева, он был очень впечатлён, а особенно ему понравилось стихотворение "Ермак". В 16 лет Алексей написал свой первый стих "Три видения. Вскоре ему удалось познакомиться с местным продавцом книг - Кашкиным. Честный, умный Каашкин был любим местной молодёжью, а его книжная лавка была чем-то вроде клуба по интересам. Кашкин сам много читал, интересовался литературой и даже писал стихи. По некоторым данным Алексей именно ему показывал свои первые стихотворения. На протяжении 5 лет Алексей бесплатно пользовался его библиотекой и читал произведения многих знаменитых писателей: Жуковского, Пушкина, Дельвига, Козлова. Те стихотворения, которые автор написал с 1826 по 1827 год, очень похожи на труды этих светочей искусства.

В конце 20-х годов Алексей начинает дружить с Андреем Серебрянским, учеником семинарии города Воронежа. Позже Серебрянский поступит в медицинскую академию. Он писал стихи, и они были очень популярны среди семинаристов. Одну из его пьес помнят и сегодня - «Быстры, как волны, дни нашей жизни». В письма к Белинскому Кольцов часто с благодарностью вспоминает своего товарища, ведь именно ему он обязан ценными советами. Серебрянский рассказывал Алексею о правильной технике построения стиха и советовал ему выбирать лучшие книги для чтения. О теплых отношениях к этому человеку рассказывает даже стихотворение, которое Кольцов ему посвятил - ("А.П. Серебрянскому").

Под конец 20-х годов Алексей влюбился в Дуняшу - крепостную девушку, которую его отец приобрёл у одного местного помещика. Отец быстро решил проблемы: когда Алексея не было дома, он продал Дуняшу в далёкую деревню, где она вскоре вышла замуж. Такой поступок сильно огорчил Алексея, и след этого злодеяния можно часто увидеть в его произведениях.

В 1829 году Алексей знакомится с Емельяновым - профессором философии и математических наук местной семинарии. По отзывам одного их своих друзей Емельянов сильно интересовался литературой. В это же время в Воронеже жил некто - Сухачев, человек, назвавшийся литератором. Поверив, Алексей показал этому человеку свою тетрадь со стихами. Сухачёв увёз эту тетрадь в Москву, а в 1830 издал некоторые стихи Кольцова, но представив себя автором этих произведений.

По счастливой случайности Кольцов познакомился с Н.В.Станкевичем. По некоторым данным отец Станкевича был местным воронежским помещиком, владел винокуренным заводом, и к этому заводу местные помещики пригоняли свои стада для питания бардой. Молодой сын помещика никак не был связан с этими людьми. В одну ночь, приготавливаясь ко сну, он никак не мог дождаться личного камердинера. По прибытию камердинер рассказал, что недавно прибывший купец Кольцов читал такие песни, что весь народ не мог от него оторваться и прочитал барину несколько оставшихся в памяти куплетов. Данные куплеты сильно впечатлили Станкевича, и он позвал в гости Кольцова, чтобы поинтересоваться, где просол взял эти замечательные стихотворения. По просьбе молодого помещика Кольцов передал ему свои произведения. Одно стихотворение Станкевич даже разместил в «Литературной газете». Автора этих стихов он описал как «поэта самородка, без образования, который занят торговыми делами отца и пишет свои произведения, не слезая с коня».

Весной 1831 Кольцов едет в Москву по судебным и торговым делам своего отца. Там он знакомится с людьми, входящими в кружок Станкевича, в том числе и с Белинским. В 1831 Кольцов разместил несколько стихов в московском листке. В 1835 году кружок собирает деньги и совместными усилиями выпускает книгу "Стихотворений Алексея Кольцова". В ней Станкевич разместил 18 пьес из литературной тетради Кольцова. В этой книге были такие знаменитые стихи как "Размышление поселянина", "Не шуми ты, рожь", «Крестьянская пирушка" и.д.р. Белинский отозвался о книге без большого восхищения.

Кольцов, как и ранее, редко начинал писать, большую часть времени отдавая отцовскому делу. В 1836 году от второй раз он едет в Москву и Петербург. В этот период он знакомится с Шевыревым и Глинкой, Жуковским, Краевским, Плетневым, Панаевым, князьями Одоевским и Вяземским. Везде Кольцова принимали очень радушно, в некоторых местах искренне, в других из-за его репутации поэта-купца, поэта-мещанина. Однако Кольцов хорошо видел неискренность некоторых людей, поскольку был очень внимательным человеком.

В 1836 году Кольцов знакомится с Пушкиным. По сведениям современников, это знакомство произошло в пушкинской квартире, куда Кольцова пригласил лично Пушкин. Кольцов уважал поэта и восхищался его творчеством. Однажды он даже отказался читать свои стихи, поскольку в комнате был Пушкин - Кольцов считал его более достойным внимания человеком.

Полевой называл Кольцова чистым и добрым человеком, а также говорил, что рядом с ним он согревался, будто рядом с камином. Князь Вяземский называл его скромным и мягкосердечным. Белинский восторгался творчеством Кольцова. Краевский, Жуковский тоже с душевной теплотой относились к Кольцову. Князь вяземский и Князь Одоевский часто помогали Кольцову в его купеческих делах. С помощью этих князей отец выигрывал практически абсолютно проигрышные судебные процессы. Этим фактом можно объяснить, почему отец не препятствовал литературным опытам сына.
Лучшие журналы Москвы («Московский Наблюдатель», «Современник») с радостью печатали стихи написанные Кольцовым.

У себя на родине он стал особенно популярен, после того как Жуковский летом 1837 г. вместе с наследником престола прогуливался по России и посетил город Воронеж. Весь город видел, как Жуковский пешком прогуливался с поэтом-просолом и ездил вместе с ним в экипаже. Также Кольцов показывал Жуковскому достопримечательности Воронежа.

Кольцову в этот период было очень неуютно в семейном кругу - ему хотелось заниматься интеллектуальным трудом, он хотел общаться с творческими и культурными людьми. Однако он был сильно связан со своим прошлым как морально, так и материально, и к тому же уровень образования у него был далёк от столичного.

В 1838 году умер друг Кольцова Серебрянский, и уже не было в Воронеже человека, который мог бы понять тонкое душевное устройство поэта. С продавцом Кашкиным он вскоре перестал поддерживать дружеские отношения.

В 1838 году поэт опять посещает Москву. В этот период он довольно близко общается с Белинским. Именно ему Кольцов рассказывал обо всех своих проблемах и удачах, и именно ему он отсылал только что написанные произведения. В течение 1838 года Кольцов очень много пишет поскольку этому способствует столичная обстановка и интересы того общества, в котором он находился. В своих письмах к Белинскому он именно так объясняет огромное число своих произведений.

После возвращения из Москвы Кольцов еще больше страдает от одиночества, местная обстановка его сильно тяготит. Со старыми знакомыми он всё чаще перестаёт поддерживать отношения. Кольцов хотел исполнять роль наставника и проводить в местную жизнь те высокие идеи и мысли, которые он слышал в интеллектуальных центрах России. Однако знакомые с насмешками относились к такой деятельности и считали Кольцова обыкновенным подражателем. В своих жалостных письмах к Белинскому он пишет: «Жить в кругу местных купцов я больше не могу, в других кругах тоже. У меня впереди только безжалостное будущее. Своей сущностью я похож на ворону, которая от своей стаи отстала, а новой не прибилась».

Друзья звали Кольцова в столицу и предлагали ему начать торговать книгами или работать управляющим в конторе Краевского. Однако Кольцов не слушал их советы. Он понимал, что торговля не идеальное ремесло, и что он навряд ли сможет по достоинству конкурировать с другими продавцами книг, если он не станет вести свою торговлю в типичной купеческой манере.

В 1840 году поэт опять едет в столицу по отцовским делам. Эта поездка была для него последней. Встречаясь с Боткиным и Белинским, он немного воспарял духом. В этот раз он не спешил возвращаться на родину и, возвращаясь из Петербурга, много времени проводил в Москве. Он не хотел опять оказаться в противном омуте домашней обстановки.

В конце зимы 1841 года Кольцов все-таки решает вернуться домой. У него не было денег на обратную дорогу, поскольку отец не хотел его видеть и не присылал ему деньги. Пришлось одолжить денег у знакомого. Приехав домой, он опять занимается отцовскими делами, но отношения между отцом и сыном стремительно ухудшались. Случавшие изредка напряжённые семейные сцены очень угнетали поэта. Вскоре он перестал общаться с младшей строй Аксиньей, которую ранее считал единственной близкой душой.

В письмах которое он пишет Белинскому ясно видна обыденность и откровенная безнадёжность всей домашней обстановки Кольцова. Он планировал завершить пару построек, закончить все домашние дела и на деньги, обещанные отцом, поехать в Петербург. Однако повседневная рутина затягивала, а сложные дела не давали времени на поездку.

Кроме этого здоровье поэта значительно ухудшилось, и в его душе гасла последняя надежда на новую жизнь. Только один момент в его тогдашней жизни запомнился радостью и счастьем: он очень сильно влюбился в Варвару Григорьевну Лебедеву. Это яркое событие дало ему надежду и веру в счастливое будущее, но непреодолимые обстоятельства привели их к разлуке. У Кольцова начала прогрессировать чахотка. Отец не давал денег на достойное лечение. Врач И.А. Малышев старался всеми силами поддерживать Кольцова. В то время, когда он, тяжело больной и несчастный, лежал в комнате, за стеной готовили сестру к свадебным торжествам. За ним ухаживала только мать и старая няня.

Поэзию Алексея Васильевича Кольцова называют глубоко народной, крестьянской ещё со времён критика Белинского. По содержанию, мотивам, форме она очень схожа с устным народным творчеством. Истинно народные, незамысловатые сюжеты, которые поэт обычно использует в своей лирике: жалобы на кручину, тоска по милому, нестроения в семье, любовные мотивы и молодецкая удаль.

В отличие от народной лирики, у Кольцова больше вариаций, переживания поэт передаёт тоньше, глубже, порывы страстнее, у него более яркие краски, но смысл от этого не меняется, разница лишь как бы в количестве, но не качестве. Совершенно ясно лишь одно: в его поэзии мы видим точного и непосредственного, абстрактного народного творческого гения.
Поэт смотрит на всё широко открытым простым взором, так же, как смотрели поэты народной песни, творцы, которые остались известными только потому, что не успели внутри себя абстрагироваться от массы, переживали, как сам народ, и в унисон ему.

Для души народного поэта, как и для души Кольцова, недифференцированной и несложной, характерна особенная полнота чувствований, в которой размывается индивидуальное «я», обладание первоначальной гармонии и разнородного единства. В этом единстве есть Бог, природа и конкретный человек, которые взаимно и окончательно проникают друг в друга, составляя некое общее целое.

Если не принимать в расчёт те стихотворения Кольцова, в которых он подражает Жуковскому, Дмитриеву и Дельвигу, заимствуя элементы словно наспех у невольно попавшихся и совершенно далёких от него поэтов, не принимать «Думы», которые были написаны под воздействием кружка Станкевича, а именно Белинского, безуспешно просвещавшего его по поводу «объекта, субъекта и абсолюта», то в поэзии Алексея Васильевича нас поражает полное отсутствие личного элемента и необыкновенная объективность.

Изучая лирику Кольцова, можно прийти к выводу, что она не результат его личных чувств, эмоций и переживаний. Он просто лишь хотел поведать, как вообще любой русский крестьянский парень, всякая русская крестьянская девушка - любят, грустят, радуются, жалуются на свою судьбу-кручину или томятся в раз и навсегда закреплённом бытовом укладе, который является узкой сферой жизни.

Мы видим и отчаяние молодого человека от измены возлюбленной ("Пала грусть-тоска тяжелая на кручинную головушку; мучит душу мука-смертная, вон из тела душа просится"), и высочайшую любовь, которая преображают всю жизнь вокруг ("Вместе с милой зима кажется летом, горе - не горем, ночь - ясным днем, а без нее нет радости и в майском утре, и в заре-вечере, и в дубраве - зеленой - парче шелковой").

Излюбленные художественные приёмы Кольцова - соединение двух образов или понятий в один. Например: «любовь-тоска», «трепет-огонь», «грусть-тоска», «любовь-душа», «любовь-огонь и т.д.). Творчество поэта содержит удивительные контрасты (например: «светит солнышко - да осенью», «с горем в пиру быть с веселым лицом» и т.д.).

Везде и во всём мы видим натуру страстную, сильную, по-особенному и глубоко, до самозабвения переживающую. В первоначальной собирательной цельности мироощущения тонет всё личное, и лирика поэта становится типической. Да, именно типическое наиболее характерно для Алексея Васильевича. И какими бы яркими не были его краски, и какими бы изобильными они ни были, ведь в каждом произведении они новые и различные, - ощущение остаётся неизменным: поэт описывает чувства, которые применимы к каждому человеку, это переживания, так сказать, родовые, а не личные, не индивидуальные.

О чём бы ни говорил нам в своём творчестве Кольцов, везде перед нами возникают образы слитные, герои безымянные. Тоскует ли о любимом молодом человеке, обращаясь к красному солнышку, буйным ветрам и широкому полю, причитающая обманутая молодая женщина, которую насильно выдали замуж за немилого; жалуется ли старик на свой преклонный возраст, а молодой - на бесталанную долю, выпавшую ему; рассказывает ли о том, как ретивое сердце сохнет, как трава осенью, от огня любви к красивой девице, - словом, о чём бы или о ком бы нам не пел поэт, всюду образы, которые можно охарактеризовать только лишь общими чертами. Максимум - их можно определить по имущественному положению или роду занятий в том случае, когда это необходимо для завязки действия, но никак не точнее и не детальнее.

В русской литературе Кольцов является единственным воспевателем труда земледелия, когда мы читаем его произведения, перед глазами проходит весь крестьянский быт русского человека тех времён, который прекрасно знает поэт. Алексей Васильевич чувствует и видит всю его сложность, погружается в его настроения и думы, но вместе с тем всегда изображает его в слитном и типическом виде. У иного поэта это можно было бы назвать слабостью творческих способностей, но у Кольцова здесь чувствуется великая правда высокого таланта, воспринимающего окружающий мир так, как это делают народ и крестьянство.

Возвращаясь к сравнению лирики Кольцова с устным народным творчеством, можно сказать, что у поэта гораздо более широкое разнообразие моментов, а чувства кажутся более углубленными. При этом каждое конкретное переживание, каждый определённый момент, остаются общими и характерными не для индивидуальности, а для типа в целом.
Подобным образом Кольцов относится и к природе, в этом отношении прослеживается по-младенчески наивное синкретическое единение. Все жизненно важные события в жизни героев его произведений происходят обязательно на её лоне. Охотнее всего люди обращаются к природе, как к своим друзьям, со всеми своими помыслами и переживаниями. Окружающая среда здесь выступает то помощником, то препятствующим противником. Совершенно точно можно сказать, что это не просто метафоры или какие-либо другие художественные приёмы, не способ заимствования для конкретного случая красок.

Кольцов передаёт народным языком всю истинную близость, которая существует между природой и человеком, - связь, благодаря которой невозможно провести между ними какую-либо резкую разделяющую линию, а тем более противопоставлять их. В полной согласованности с окружающей средой развёртывается крестьянский уклад жизни. Не в том лишь смысле, что, к примеру, пахарь зависим от природы, как от единственной кормилицы и невольно должен строить свой быт согласно ее велениям. Здесь совместимость совсем другого порядка, желанная и свободная, словно двух равных сотоварищей, которые одушевлены одними и теми же идеями и думами.

Земледелец, его лошадь, солнышко, греющее землю, вспаханное им поле, дождь да тучи; летающая над нивой и поющая за окнами хаты птица и даже безмолвные предметы, будь то соха, плуг, борона или серп - всё это словно члены одной семьи, которые прекрасно понимают друг друга и творят серьёзную и сложную жизнь. Здесь нет властвующих и подчиняющихся, высших и низших, только лишь бессознательность, так сказать, взаимное сочувствие да взаимное постижение соединяют их в одно целое.

Потому не только красивыми, но и так глубоко правдивыми и наивно трогательными кажутся такие призывы доброго молодца к соловью с тем, чтобы он улетел на его родину и прощебетал любимой девице о его грусти и печали, рассказал ей, как тот без неё тоскует, вянет, сохнет, как осенняя трава на степи. "Не шуми ты рожь спелым колосом", - ещё один удивительный призыв к ниве, лирическому герою теперь не для чего богатеть, собирать добро: струхнули очи ясные, которые когда-то были полны любовных размышлений, «спит могильным сном красная девица». Или: "В непогоду ветер воет, завывает - буйную головку злая грусть терзает", - исключительно народные параллели, или интимные разговоры с ночью, степью, солнцем, косой-серпом, которые участвуют непосредственно в жизни и труде крестьянина.

У Кольцова, в случае, когда он абстрагирован от рефлексии, нет других красок, как те, что есть у природы, у степи, у леса, у земли. Нет их даже в тех случаях, когда он полностью отходит от крестьянской жизни и говорит о себе и своём состоянии в определённый момент. Здесь опять народные образы, объективизм и совершенное отвлечение от «я».

По мнению Глеба Успенского, Кольцов является единственным певцом земледельческого труда во всей русской литературе. И действительно: когда Кольцов воспевает истоки цельного мировосприятия, как своего, так и народного вообще, он делает это удивительно просто и убедительно, создавая гармонию из трех составляющих: человека, природы и Бога. В мыслях простого пахаря, выходца из народа, тесно переплетаются целомудренная святость и практичная жизненная серьезность, которая подчеркивается описанием перемен в окружающей природе, особенно перемен, происходящих на ниве. Крестьяне с величайшим ожиданием и молитвами ждали, чтобы пошел дождь, настолько необходимый для долгожданного урожая, а когда это случилось, вместе с дождем пришли и три крестьянские мирные думы.

Первые две думы достаточно приземленные и практичные - нужно насыпать хлеб в мешки и вывозить, крестьянин сам дошел до таких мыслей и сам же может их исполнить. Но вот третья мысль дана была кем-то свыше и простой народ не всегда может понять и объяснить, откуда такие мысли появляются в голове, да и словами чаще всего такие мысли не высказать. Вот и Кольцов в своем произведении не объясняет, говорит только, что благодаря молитве она появилась.

Хлеб, полученный крестьянами в результате долгих трудов, у Кольцова, - не просто итог приложенных усилий. Хлеб - это святой предмет, подарок божий, присланный за честный труд людям. В процессе изготовления хлеба ведь принимает участие не только народ, но и Бог в том числе. Именно он, по мнению автора, посылает необходимые погодные условия, заботится о сохранности урожая и оберегает его от порчи. Так что, выходит, Бог - главный участник труда крестьянского, он пронизывает собой каждую частичку, каждый этап этого труда. Поэтому в народном сознании три составляющие гармонии (человек, природа и Бог) и переплетены так тесно и связаны неразрывно.

Для Кольцова эти три понятия являются основной составляющей крестьянского мироощущения. Примеры такого мироощущения можем встретить и в других произведениях автора, например в «Песне пахаря», «Крестьянской пирушке» или «Размышлении поселянина». В известном своем произведении «Думы» Кольцов также обращается к идее синкретичности природы, Бога и человека. Да и сам автор не был далек от подобных рассуждений. Ему были чужды заумные описания и патетические рассуждения, именно поэтому произведения его и написаны языком простого народа, языком, который самому автору был близок и понятен, языком, через который он только и мог передать то ощущение триединой гармонии, которое было у него внутри.

Но вернемся все же к «Думам», где новыми переливами звучит та же тема, тема одухотворенности природы, несущей в себе идею Бога и человека, живущего с этой природой в полной гармонии. Истоки данной идеи можем отыскать у читаемых и уважаемых Кольцовым Шеллинга, Гегеля, в христианской идее триединства. Истоков немало, однако заслуга Кольцова состоит, главным образом, в том, что он сумел гармонично вывести из всех этих идей одну общую теорию и донести ее до русского читателя простым и понятным языком. Бог ведь, по мнению автора, во всем, даже в самых, на первый взгляд казалось бы, простых и неприметных вещах. Три священные ипостаси христианства истолкованы Кольцовым так: "Отец света - вечность; Сын вечности - сила; Дух силы - есть жизнь; мир жизнью кипит. Везде Триединый, воззвавший все к жизни". В отличие от ранее упоминаемых «крестьянских» произведений «Думы» вышли более абстрактными и отвлеченными, однако они, по-прежнему, передаю ту же идею. Идею сакрализации всего, проникновения священного в каждый элемент жизни человека, в каждую, казалось бы, мелочь.

Кроме этого, в «Думах» Кольцов размышляет еще об одной важной для себя проблеме - о культе разума, царстве мысли. Разум, хоть и является, безусловно, положительным концептом, но все же может негативно влиять на некоторые идеи, например, на вышеописанную идею триединой гармонии. Вышло так, что и для самого Кольцова разум стал каким-то разрушающим фактором, не позволяющим достигнуть гармонии и ставящим все воспринятое и ощущаемое под знак вопроса, сомневающимся во всем. Оттого в творческом наследии автора встречаются и произведения, проникнутые глубокой скорбью и тревогой, такие как, например, «Могила», «Вопрос», «Молитва».

Именно эти думы позитивно оценивал Белинский, признавая за ними большую художественную и аксиологическую ценность, ведь именно в этих произведениях автор ставит вопросы, ответы на которые философы ищут с незапамятных времен и не могут найти до сих пор. Разум ставит перед нами массу вопросов, сомневаясь во всем услышанном или прочитанном, однако даже он не в силах ответить на свои же вопросы и объяснить человеку, что ждет его после смерти, что заменит ему земные заботы и беспокойства. Спасения в данной ситуации противоборства разума и гармонии Кольцов ищет и находит в религии.

В колебаниях Кольцова между скептически настроенным разумом и всепоглощающей верой в единство человека, природы и Бога прослеживается начало разложения ощущения гармонии. Теперь автор все чаще ставит вопросы, сомневается, пытается объяснить те вещи, которые еще недавно мог просто интуитивно познавать и воспринимать на веру. Поэтому именно в «Думах» он наиболее близко становится ко всей русской литературе второй половины XIX века, в которой как раз такая дисгармония духа и играла ведущую роль.

Обращаем Ваше внимание, что в биографии Кольцова Алексея Васильевич представлены самые основные моменты из жизни. В данной биографии могут быть упущены некоторые незначительные жизненные события.

Алексей Кольцов (1809—1842)

Алексей Васильевич Кольцов, сын прасола-торговца Василия Кольцова, родился в 1809 г. в Воронеже. По воле отца он должен был продолжить торговое дело и остаться человеком малообразованным: после двух лет обучения в уездной школе прасол забрал сына домой и начал приоб-щать к делам торговли. Много времени юный Алексей про-водил в разъездах, передвигаясь по степи с гуртами скота; судьба сводила его с разными людьми и надолго оставляла один на один с природой. Мир России: ее раздольные степи, вольные, лихие и подневольные люди, их песни — весь строй народной жизни, непосредственным участником которой был Кольцов, пробудил в душе молодого человека поэтические чувства. Алексей Кольцов — талантливейший поэт-самоучка впервые узнал, что такое стихи , лишь в шестнадцать лет. Не имея возможности продолжить образование, он постигал законы стихосложения без чьей-либо помощи и втайне от остальных членов своей семьи. В 1830 г. в Воронеже нахо-дился московский философ и поэт Станкевич. Встреча с ним помогла Кольцову утвердиться в своем призвании. По воз-вращении в Москву Станкевич опубликовал одну из песен Кольцова в «Литературной газете». Это послужило поводом для поездки начинающего поэта в Москву (поездки моло-дого Кольцова по столичным городам, как правило, были связаны с поручениями старшего Кольцова, собственные денежные средства Алексея всегда были скудны, точнее, их не было совсем — экономически Кольцов целиком и пол-ностью зависел от отца, поэтому оставить торговлю и занять-ся литературой профессионально он никогда не имел возможности). В Москве у Кольцова появляется друг, один из лучших в России наставников в литературе — Виссарион Григорьевич Белинский . Вскоре благодаря помощи друзей-литераторов, в основном членов кружка Станкевича, Алек-сею Кольцову удалось издать сборник стихов. В 1836 г. в Петербурге произошла еще одна важная для Кольцова встреча — он познакомился с А. С. Пушкиным , который был очень приветлив с ним. Одно из стихотворений Кольцо-ва — «Урожай» спустя некоторое время Пушкин напечатал в «Современнике».

Но чем больше времени Кольцов посвящал поэзии, тем жестче и строже становилась к нему семья. Постепенно в глазах домашних он превратился в непутевого, не способ-ного к настоящему делу изгоя. Кручина ли, вечная неволя или безответная любовь одолела молодого поэта, но вскоре у него открылась чахотка, и он скончался в возрасте три-дцати трех лет.

Иль у сокола

Крылья связаны,

Иль пути ему

Все заказаны?

(«Дума сокола»)

Поэтическое дарование Алексея Кольцова развивалось одновременно с талантом Лермонтова , и оба они ознамено-вали собой начало нового этапа в развитии русской поэзии. «То были, — писал Герцен, — два мощных голоса, доносив-шиеся с противоположных сторон». Действительно, поэзия Кольцова, органически связанная с народным творчеством, несла в себе новые принципы художественного осмысления крестьянского труда и быта и абсолютно тождественные ее содержанию новые средства поэтического изображения. Уже в первом сборнике стихотворений Кольцова (1835) открыва-ется подлинный мир крестьянской жизни. «По крайней мере, — утверждал Белинский в своей статье о Кольцове, — до сих пор мы не имели никакого понятия об этом роде народной поэзии, и только Кольцов познакомил нас с ним».

Дальнейший идейный и художественный рост Кольцова был непосредственно связан с передовыми течениями об-щественной мысли и тех лет. Осваивая народ-но-песенные традиции и опираясь на поэтические достиже-ния современников, Кольцов сумел приобрести свой собствен-ный голос, свои приемы поэтического мастерства. Вольно-любивые произведения Пушкина углубляют в Кольцове те настроения неудовлетворенности действительностью, кото-рые обнаруживаются в его творчестве еще в конце 1820-х гг. Кроме Пушкина на молодого поэта оказывают воздействие и такие поэты, как Дельвиг , Вяземский , Глинка . По-своему сочувствовал Кольцов и Веневитинову в его затаенной тос-ке по «хорошему» и «высокому», и гражданской позиции Рылеева .

Вершиной творческих достижений Кольцова являются созданные им песни. Исключительное проникновение в са-мые глубины народного духа и народной психологии по-зволило Кольцову раскрыть в своих песнях «все хорошее и прекрасное, что как зародыш, как возможность живет в на-туре русского селянина». Тема труда и воли заняла веду-щее место в творчестве Кольцова («Песня пахаря», 1831, «Косарь», 1836, «Стенька Разин», 1838, «В непогоду вихрь», 1839, «Дума сокола», «Так и рвется душа», 1840).

Новаторство Кольцова явственно обнаруживается и в песнях, повествующих о тяжелых условиях жизни крестья-нина. Более того, в ряде его стихов на эту тему уже намеча-ются те тенденции, которые впоследствии будут характерны для поэтов-демократов 1860-х гг. Особенно примечательны в этом отношении песни Кольцова «Горькая доля» (1837), «Раздумье селянина» (1837), «Перепутье» (1840), «Доля бед-няка» (1841) и др.

Высоким гражданским пафосом , глубокой скорбью, вызван-ной смертью Пушкина , окрашено стихотворение «Лес» (1837). Оно достойно сравнения с лермонтовским «На смерть поэта» и не уступает последнему ни в смелости, ни в глубине, ни в образности. Достаточно вспомнить имеющиеся в кольцовских стихах сравнения тех сумрачных лет с «осенью черной» и «ночью безмолвной» или вчитаться в такую строфу:

Одичал, замолк...

Только в непогодь

Воешь жалобу

На безвременье, —

чтобы почувствовать в полной мере смелость вызова, бро-шенного поэтом официальной правительственной России. Примечательна по своей точности и характеристика тех низких интриг, которые явились непосредственным поводом гибели великого поэта:

Сняли голову —

Не большой горой,

А соломинкой...

Особого внимания заслуживают в творчестве Кольцова семейно-бытовые песни и любовная лирика. В них с пре-дельной искренностью раскрыт внутренний мир простой рус-ской женщины, правдиво переданы тяготы женской доли в патриархальной крестьянской среде. Реалистический показ семейных отношений определил собой и художественные особенности кольцовских песен, их тесную связь с народ-ным поэтическим творчеством, в частности с семейно-бытовой народной лирикой. С особенной силой эта связь про-явилась в разработке Кольцовым одной из исконных тем народно-песенной поэзии — темы подневольной жизни с «постылым» мужем, вечной темы свадебного плача невес-ты. «Раздирающая душу жалоба нежной женской души, — как писал Белинский , — осужденной на безвыходное стра-дание», слышится в песнях Кольцова:

Не расти траве

После осени,

Не цвести цветам

Зимой по снегу!

(«Ах, зачем меня...», 1838)

Любовная лирика Кольцова — это поэзия радости, вос-торженного преклонения перед духовной и физической кра-сотой человека. Восхищение любимой порождает и замеча-тельные по своей художественности сравнения:

Пусть пылает лицо

Как по утру заря...

Как весна хороша

Ты невеста моя!

(«Последний поцелуй», 1838)

Удивительно красивое и светлое чувство воспето Кольцо-вым. Герои его песен любят от всего сердца. Не случайно сборник стихов Кольцова Н. Г. Чернышевский назвал книгой «любви чистой», книгой, в которой «любовь — источник силы

и деятельности».

Любовные песни Кольцова выделяются и своим особым задушевным лиризмом, изумительным подчас воспроизведе-нием" интимных человеческих чувств. Такие произведения поэта, как «Пора любви» (1837), «Грусть девушки» (1840), «Разлука» (1840), «Не скажу никому...» (1840) и др., были подлинно новым словом в любовной лирике тех лет.

Народность поэзии Кольцова находит выражение не толь-ко в правдивом показе действительной жизни, но и в разра-ботке художественных средств. Песни Кольцова, писал Бе-линский, «представляют собой изумительное богатство са-мых роскошных, самых оригинальных образов в высшей сте-пени русской поэзии. С этой стороны, язык его столько же удивителен, сколько и неподражаем».

Художественное наследие Кольцова было особенно доро-го Н. А. Некрасову , в творчестве которого многие темы по-лучили дальнейшее развитие. Кольцовские традиции явствен-но ощутимы и в творчестве других поэтов демократическо-го лагеря — И. С. Никитина , И. С. Сурикова ...

Особенно большую и плодотворную роль сыграл Коль-цов в художественном развитии Сергея Есенина . В стихо-творении «О Русь, взмахни крылами...» поэт прямо пишет о себе как о последователе Кольцова.

Темы, мотивы и образы Кольцова нашли широкое отра-жение в произведениях Глинки, Варламова, Гурилева, Дарго-мыжского, Балакирева, Римского-Корсакова, Мусоргского, Рубинштейна, Рахманинова, Гречанинова, Глазунова и мно-гих других творцов классической русской музыки.

Алексей Васильевич Кольцов

Отец – прасол. Промышлял стадами баранов, как писал позже Белинский, для доставки материала на салотопенные заводы. Был богат, владел большим домом, семейство держал в полном повиновении. Грамоте Кольцова обучил случайный воронежский семинарист. В девять лет мальчик пошел было в Воронежское уездное училище, но уже из второго класса отец забрал его, поскольку остро нуждался в помощнике. «Само собою разумеется, – писал Белинский, – что с ранних лет он (Кольцов) не мог набраться не только каких-нибудь нравственных правил или усвоить себе хорошие привычки, но и не мог обогатиться никакими хорошими впечатлениями, которые для юной души важнее всяких внушений и толкований. Он видел вокруг себя домашние хлопоты, мелочную торговлю с ее проделками, слышал грубые и не всегда пристойные речи даже от тех, из чьих уст ему следовало бы слышать одно хорошее. Всем известно, какова вообще наша семейственная жизнь, и какова она в особенности в среднем классе, где мужицкая грубость лишена добродушной простоты и соединена с мещанскою спесью, ломаньем и кривляньем. По счастью, к благодатной натуре Кольцова не приставала грязь, среди которой он родился и на лоне которой был воспитан». Разъезжая по селам и деревням, Кольцов покупал и продавал скот, вел дела и тяжбы с крестьянами и купцами. «Он любил вечерний огонь, на котором варилась степная каша, – вспоминал позже Белинский, – любил ночлеги под чистым небом, на зеленой траве; любил иногда целые дни не слезать с коня, перегоняя стада с одного места на другое». Так же полюбив чтение, он никогда не расставался с книгами и в степи. Воронежский книготорговец Д. А. Кашкин разрешил молодому прасолу бесплатно пользоваться книгами из своего магазина, объяснял ему неизвестные слова. В первых стихотворных опытах помог Кольцову и А. П. Серебрянский, автор известной песни «Быстры, как волны, дни нашей жизни…»

В 1830 году, будучи в Воронеже, известный деятель столичного философского кружка Н. В. Станкевич услышал от своего камердинера, что некий местный молодой прасол сочиняет удивительные песни, ни на что не похожие. При этом камердинер процитировал некоторые запомнившиеся ему строки, и Станкевича они заинтересовали. Он встретился с Кольцовым и в следующем году напечатал понравившиеся ему песни в петербургской «Литературной газете».

В 1828 году Кольцов влюбился в крепостную девушку. «Известное дело, – писал позже Белинский, близко друживший с поэтом, – что в этом сословии первое задушевное желание отца состоит в том, чтобы поскорее женить своего сына на каком-нибудь размалеванном белилами, румянами и сурьмою болване с черными зубами и хорошим, соответственно состоянию семьи жениха, приданым. Связь Кольцова (с крепостной) была опасна для этих мещанских планов, не говоря уже о том, что в глазах диких невежд, простодушно и грубо чуждых всякой поэзии жизни, она казалась предосудительною и безнравственною. Надо было разорвать ее во что бы то ни стало. Для этого воспользовались отсутствием Кольцова в степь, – и когда он воротился домой, то уже не застал ее там. Это несчастие так жестоко поразило его, что он схватил сильную горячку. Оправившись от болезни и призанявши у родных и знакомых деньжонок, он бросился, как безумный, в степь разведывать о несчастной. Сколько мог, далеко ездил сам, еще дальше посылал преданных ему за деньги людей. Не знаем, долго ли продолжались эти розыски; только результатом их было известие, что несчастная жертва варварского расчета, попавшись в донские степи, в казачью станицу, скоро зачахла и умерла в тоске и в муках жестокого обращения. Эти подробности, – добавлял Белинский, – мы слышали от самого Кольцова в 1838 году. Несмотря на то, что он вспоминал горе, постигшее его назад тому более десяти лет, лицо его было бледно, слова с трудом и медленно выходили из его уст, и, говоря, он смотрел в сторону и вниз. Только один раз говорил он с нами об этом. и мы никогда не решались более расспрашивать его об этой истории, чтобы узнать ее во всей подробности: это значило бы раскрывать рану сердца, которая и без того никогда вполне не закрывалась…»

В 1835 году, с помощью Станкевича и Белинского, вышел в свет небольшой сборник – «Стихотворения Алексея Кольцова». «Прасол верхом на лошади, – писал Белинский, – гоняющий скот с одного поля на другое, по колено в крови присутствующий при резании, или, лучше сказать, при бойне скота; приказчик, стоящий на базаре у возов с салом, – и мечтающий о любви, о дружбе, о внутренних поэтических движениях души, о природе, о судьбе человека, о тайнах жизни и смерти, мучимый и скорбями растерзанного сердца и умственными сомнениями, и, в то же время, деятельный член действительности, среди которой поставлен, смышленый и бойкий русский торговец, который продает, покупает, бранится и дружится Бог знает с кем, торгуется из копейки и пускает в ход все пружины мелкого торгашества, которых внутренне отвращается как мерзости: какая картина! Какая судьба, какой человек!».

В то же время поэт целиком и полностью зависел от отца.

«Он был сметлив, практичен, отец постепенно передал ему все дела, – писал Вересаев, – но держал сына в ежовых рукавицах, требовал строгой отчетности; собственных денег у Кольцова никогда не было; любой приказчик по найму был независимее и богаче этого хозяйского сына. По поручению Кольцову случалось ездить в столицы – продавать гурты скота, хлопотать по судебным делам, которых у старика было несчетное количество, особенно с крестьянами по аренде земель. Тут в первый раз старик почувствовал, что пустяковые стишки, которые кропал чудак-сын, дело не безвыгодное. Стишки доставили сыну знакомство с сановными особами, очень полезными при ведении судебных дел. По просьбе сына, Жуковский, кн. Вяземский, кн. Одоевский писали письма воронежским властям и в судебные инстанции и тем много способствовали удачному исходу целого ряда кольцовских процессов. Однако процессов этих было так много, просить покровителей приходилось так часто, что даже благодушный Жуковский, наконец, стал принимать Кольцова холодно и избегать с ним встреч».

И. С. Тургенев, встречавший Кольцова в Петербурге на квартире у Плетнева, писал: «…В комнате находился еще один человек. Одетый в длиннополый двубортный сюртук, короткий жилет с голубой бисерной часовой цепочкой и шейный платочек с бантом, он сидел в уголку, скромно подобрав ноги, и изредка покашливал, торопливо поднося руку к губам. Человек этот поглядывал кругом не без застенчивости, прислушивался внимательно, в глазах его светился ум необыкновенный, но лицо у него было самое простое русское».

Занимаясь самообразованием, Кольцов далеко не всегда мог правильно уяснить суть осваиваемых предметов. «Субъект и объект я еще немножечко понимаю, – писал он Белинскому, вдруг занявшись философией, – а вот абсолюта ни крошечки». Претензии на большое знание, конечно, вызывали среди окружающих поэта людей насмешки. «Что я? – жаловался он Белинскому. – Человек без лица, без слова, безо всего просто. Жалкое создание, несчастная тварь, которая годится лишь на одно: возить воду да таскать дрова… Торгаш, копеечник, подлец… Вот мое значение, вот в каких слоях я могу быть президент…» – «Только в 1841 году серая жизнь Кольцова неожиданно осветилась ярким счастьем, – писал Вересаев. – Он полюбил заезжую купеческую вдову Варвару Григорьевну Лебедеву. Она отнеслась к его любви благосклонно. „Чудо! – писал Кольцов Белинскому. – Брюнетка, стройна до невероятности, хороша чертовски, умна, образована порядочно, много читала, думала, страдала, кипела в страстях“. Но счастье продолжалось всего два месяца. Красавица оказалась дамой весьма легких нравов. Наградив Кольцова сифилисом, она бросила его и уехала из Воронежа с офицером».

К этому времени отношения Кольцова с отцом почти прервались.

«В конце сентября, – писал он В. П. Боткину, – у меня сделалось воспаление в почках, но пиявки, припарки, прохладительное – возвратили к жизни. Отец, несмотря ни на что, мучить меня не переставал и очень равнодушно сказал мне, что если я умру, он будет рад, а если буду жить, то он предуведомляет меня вперед, чтоб я ничего не ждал и не надеялся; что он дома и ничего мне никогда не предоставит; что если не успеет при жизни прожить, то сожжет. И этак говорил он тогда, когда я ему ни слова ни о чем подобном не сказал и ничего от него не требовал. Мать моя простая, но добрая женщина; хотела мне помочь, но я ее отклонил и поддерживал себя займом. Воспаление прошло, и я немножко опять начал поправляться. Осень. Мезонин холоден, по необходимости поместился вместе. Комнату занял на проходе; удобней не было; было, – да в ней жили старики, ее не дали. Ну, ничего, живу. За сестру сватаются. Завязалась свадьба, все начало ходить, бегать через мою комнату; полы моют то и дело, а сырость для меня убийственна. Трубки благовония курят каждый день; для моих расстроенных легких все это плохо. У меня опять образовалось воспаление, сначала в правом боку, потом в левом против сердца, довольно опасное и мучительное. И здесь-то я струсил не на шутку. Несколько дней жизнь висела на волоске. Лекарь мой, несмотря на то, что я ему мало платил, приезжал три раза в день. А в эту же пору у нас вечеринки каждый день, – шум, крики, беготня; двери до полночи в моей комнате минуты не стоят на петлях. Прошу не курить, – курят больше; прошу не благовонить – больше; прошу не мыть полов, – моют. На пестрой только свадьба кончилась. Шум с плеч долой. На третий день после конца свадьбы отец ко мне приходит. Говорит, чтоб я перешел в его комнату. Я отказался: она зимой сыра, а это мне вредней всего. Он сказал: „Не хочешь? Ну, переходи, куда хочешь, или иди со двора“. И много наговорил в этом роде.

Но вы спросите, отчего ко мне сделался так дурен отец и сестра? – писал дальше Кольцов. – Отец мой от природы с сильною физическою природою человек, жил в приказчиках, приобрел кое-что, сделался хозяином, наживал капиталу 70 тысяч рублей три раза и проживал их вновь, последний раз прожился, – и осталось у него много дел. Он их кое-как затушил, а окончить было нечем. Они пали на меня; в восемь лет я их поуладил, и это дело, за которым я жил в Москве, было последнее. Оно кончилось на время хорошо, теперь у него их нет, он покоен. Выстроил дом, приносит доходу до 6000 в год, да еще у нас девять комнат за собой. Кроме того, у него осталось до двадцати тысяч. Он самолюбив, хвастун, упрям, хвастун без совести. Не любит жить с другими в доме человечески, а любит, чтобы все перед ним трепетало, боялось, почитало и рабствовало. И я все это переносил и терпел, но как у меня была особая комнатка, уйду в нее и отдохну. Не думал о себе, а только о делах. Но, приняв дела, уладил их. И как был Жуковский (в Воронеже), он дал мне большой вес, и старик, ради дел, по необходимости, дал мне свободы более, чем желал. Это ему наскучило. Ему хотелось одолеть меня прежде, настаивая жениться. Я не хотел. Это его взбесило. Женись – он бы тогда надо мной разговелся. Сестра же против меня его пуще возбудила. Она все мои фантазии, которые я ей рассказывал, перетолковала по-своему, и кончила, что я приехал затем, чтобы обобрать старика, да и в Питер. Она также сбывала с рук меня, чтобы выйти замуж и войти во двор и овладеть всем».

Умер 29 (10. XI) октября 1842.

Замечательно сказал о Кольцове Глеб Успенский.

«В русской литературе есть писатель, которого невозможно иначе назвать, как поэтом земледельческого труда – исключительно. Это – Кольцов. Никто, не исключая и самого Пушкина, не трогал таких поэтических струн народного миросозерцания, воспитанного исключительно в условиях земледельческого труда, как это мы находим у Кольцова. Спрашиваем, что могло бы вдохновить хотя бы и Пушкина при виде пашущего мужика, его сохи и клячи? Пушкин мог бы только скорбеть об этом труженике, „влачащемся по браздам“, об ярме, которое он несет, и т. д. Придет ли ему в голову, что этот раб, влачащийся по браздам, босиком бредущий за своей клячонкой, чтобы он мог чувствовать в минуту этого тяжкого труда что-либо, кроме сознания его тяжести? А мужик, изображаемый Кольцовым, хотя и влачится по браздам, находит возможность говорить своей кляче такие речи: «Весело на пашне, я сам-друг с тобою, слуга и хозяин. Весело я лажу борону и соху». А косарь того же Кольцова, который, получая на своих харчах 50 коп. в сутки, находит возможность говорить такие речи: «Ах, ты степь моя, степь привольная! В гости я к тебе не один пришел, я пришел сам-друг с косой вострою. Мне давно гулять (это за 50 коп. в сутки!) по траве степной, вдоль и поперек, с ней хотелося. Раззудись плечо, размахнись рука, ты пахни в лицо ветер с полудня, освежи, взволнуй степь просторную, зажужжи, коса, засверкай кругом!» Тут что ни слово, то тайна крестьянского миросозерцания: все это – прелести, ни для кого, кроме крестьянина, недоступные».