Зимняя сказка марк. Книга зимняя сказка читать онлайн

Зимняя сказка Марк Хелприн

(оценок: 1 , среднее: 5,00 из 5)

Название: Зимняя сказка
Автор: Марк Хелприн
Год: 2012
Жанр: Городское фэнтези, Зарубежное фэнтези, Современная зарубежная литература

О книге «Зимняя сказка» Марк Хелприн

Марк Хелприн – современный американский писатель-романист. Его книга под названием «Зимняя сказка», впервые увидевшая свет в 1983 году, представляет собой довольно объемное произведение, требующее полного погружения и всестороннего обдумывания. Это своего рода эпическая сказка для взрослых, в которой реализм переплетается с магией на фоне активной городской жизни Нью-Йорка. Сюжет романа соткан из многочисленных разноцветных нитей, которые повсеместно возникают и исчезают, сплетаясь воедино ближе к окончанию повествования.

Хорошо продуманный волшебный мир, самобытные и колоритные персонажи, интригующие повороты событий – благодаря всему этому роман будет интересно читать не только любителям сказок, но и всем ценителям качественной прозы.

Книга Марка Хелприна «Зимняя сказка» – это поистине краеугольный камень американского магического реализма. Кроме того, это проникновенная романтическая история о всеобъемлющей любви, способной возвратиться в прошлое и оживить покойных. В данном произведении нам предстоит читать о покрытом облаком тайны волшебном озере Кохирайс; о загадочной стене, перемешивающей эпохи и нации; об удивительной белоснежной лошади, умеющей летать; о дочери миллионера, волею судьбы обреченной ночевать на крыше в морозную ночь; о главаре преступной группировки, жаждущим прикарманить все золото зари; о неутомимом инженере, уже много столетий стремящимся построить огромной высоты лестницу.

Роман Марка Хелприна «Зимняя сказка» – это невероятная, поражающая воображение, волшебная история. Прекрасная зима, безумная любовь, невыразимые чудеса и ослепительный в своем очаровании Нью-Йорк – все это восхищает и приковывает внимание читателя. Поразительное впечатление производит искусно изображенная автором атмосфера вечной зимы, настоящей зимней сказки, с ее нескончаемыми метелями, морозным ярко-голубым небом, виртуозными узорами на окнах, чарующим танцем красавиц-снежинок на холодном ветру. Все эти непередаваемые описания вызывают восторг и чувство домашнего уюта. «Зимняя сказка» – это великолепная, эмоционально насыщенная книга, которая вдохновляет и вызывает неподдельное восхищение и некое ощущение тепла, несмотря на атмосферу зимней стужи. Кроме того, роман преисполнен множества жизненных притч и философских размышлений, благодаря которым читать его еще более увлекательно.

Такие книги встречаются нечасто и, как правило, остаются с тобой на всю жизнь. Может потускнеть золото первоначального восторга, подернуться дымкой былая острота переживаний, но место в твоем сердце они занимают раз и навсегда.

«Зимняя сказка» - очень красивая, эмоционально насыщенная, вдохновенная, по хорошему романтичная история, упорно перекликающаяся в моем сознании с «Маленьким Большим» Краули. Единственно, у последнего замысел в разы эпичнее и интеллектуально-многослойнее, но у Хелприна более силен эмоциональный аспект, заставляющий улыбаться и грустить в процессе чтения вместе с развитием судеб героев. Да и размах повествования не меньше - такое же столетие человеческих судеб. Что характерно - между датами выхода книг Краули и Хелприна разница всего в год. И те части шедевра Краули, в которых описывается Город (сиречь, тот же Нью-Йорк) очень перекликаются с атмосферой городской саги Хелприна.

Удивительное впечатление производит виртуозно созданная Хелприном атмосфера практически непрерывной зимы, той самой зимней сказки - с метелями, с морозными ослепительно-голубыми небесами, с переливами льдистых узоров на окнах, с бесконечным танцем снежинок на ветру, с каминами, с дымом из труб. Красиво до невозможности, и уютно - так, как я давно не чувствовал этого в книгах.

И конечно, чисто американская романтика манящих огней роскошного Нью-Йорка - Манхэттен, Бродвей, Мэдисон авеню, Гудзонский залив. В процессе чтения так и слышались доносящиеся из ниоткуда звуки джаза. Может быть квасные патриоты-антиамериканисты опять будут презрительно сплевывать, мол, это чуждые реалии, а я просто очарован и буду возвращаться в это мир чудной зимней сказки еще не один раз.

Оценка: 9

У ГОРОДА, СТРАНЫ, МАТЕРИКА ИЛИ ПЛАНЕТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ КАРТА.

«Дивнокирпичный» труд Хелприна карта Нью-Йорка спасает на раз, при всем туго набитом в книгу магическом реализме.

А теперь я буду славословить о «Зимней сказке»: книга... В ней снег описан так, что слышишь, как он падает за окном. И когда закатное или рассветное солнце наполняет своим золотом твою комнату - тоже хочется запереть эту драгоценность и никому не отдавать.

И нежданны мною такие ужасные отзывы, что тучными тучами бродят по интернет-пространству. «Сами вы такие» Можете для начала посмотреть экранизацию.

А впрочем, сколько людей - столько и мнений.

Оценка: 9

Я думал, что это история будет длиться вечно.

Но она закончилась. Не сказал бы, что на «самом интересном», однако многие мои вопросы оставила без ответа.

И всё же, я прочитал и у меня есть несколько советов для тех людей, которые возьмутся читать:

Второе - не останавливайтесь, иначе очарование сказки пропадёт. Я большую часть книги прочитал в поездке - в самолётах, в автобусах. И тогда я понимал всё, понимал мир, его законы и мотивацию персонажей. Потом был небольшой перерыв и последнюю четверть я дочитывал уже после него - получилось отстранённое чтение. Какие-то люди чего-то хотят и почему-то не могут добиться этого простыми способами.

Третье - наверняка, чтобы понять эту сказку до конца, нужно побывать в Нью-Йорке. Автор упивается этим городом. Рисует ему историю, придумывает образы, привносит лёгкое сумасшествие в действие. Признаюсь, первоначально я даже подумал, что это сюр. Думаю, было бы хорошо, если бы этот градус лёгкого безумия держался всю книгу.

Четвёртое - персонажей в книге много. И если некоторых легко отличить друг от друга, то иные могут и сливаться в один образ. Есть подсказка - если у персонажа есть имя, то он важен. И будет встречаться ещё и ещё. У тех, которые не нужны, имён попросту нет. За редким исключением, конечно.

Пятое - это своеобразная книга. Она не подарит вам нового знания о мире, но может напомнить кое о чём знакомом. Не даёт книга и ответов на извечные вопросы, но, как минимум, заставляет о них задуматься.

Существует множество книг, так же есть великое множество книг-лабиринтов. Большинство из них становятся очень популярными. Вот, например «Облачный атлас», чудесное произведение, которое захватывает. И кажется, что такой удивительной книги больше нет на свете, которая бы состояла из различных частей и была бы окрашена в разные цвета. «Зимняя сказка», как раз перебросила мост в мир волшебства из мира реальности. Она для всех, кто хочет убежать от повседневности и увидеть мир со стороны.

Представьте весь мир, как столкновение противоречий. В нём нет целостности и порядка, но есть вещи, доведённые до грани. Полное безрассудство, когда разом сокращают сотни человек, восемь миллионов просаженных за вечер в рулетку или же глубокое отчаяние ставящее крест на дальнейшем существовании человека. 1900 год наступил, но конца света, как ожидали того, так и не произошло. С неба не рухнули камни, просто человек сам довёл себя до края пропасти. Что победит? Стремление превратить весь мир в цветущий сад, мечты о космической музыке или же желание нажиться, обладать миллионами? В мире грёз или в мире алчности, живым выглядит только одно существо – конь, парящий высоко в небесах. Животное воистину удивительное, для него, значение имеет лишь свобода, свобода от границ и условностей, в то время как мир продолжает сам себя изживать. Каждый по-разному приходит в этот мир. Кто-то рождается с серебряной ложечкой во рту, а кто-то попадает в этот мир по воле судьбы. Столкновение этих двух реалий неизбежно. Только кто-то из этих двух планет подсматривает за другим в замочную скважину.

В этом мире любят отчаянно, теряя голову, словно мир остановится. Да и как не любить, если близкий тебе человек обречён. Или быть может, стоит влюбиться в того, кого ты никогда не видел, переговариваясь с ним, через стену. Далёкий, забытый всеми город, в огромной, покрытой снегом стране. Нью-Йорк город мрака и тумана, со своими правилами и законами. Многие стремились туда, и многих судьба выбросила за его пределы. А есть она – маленькая, нерушимая крепость, которая примет всех, но найти её неимоверно сложно. Кто мы? Люди, живущие мечтой, или те, кто уже её потерял? Сколько людей, столько и мнений. Но главное это вера. Неважно во что человек верит, в богатство, Бога, или в миллиарды звёзд, пока он держит перед собой цель, он живёт, он достигает. Правда не всегда он может принять и понять. Иногда, это слишком больно. Книга завораживает, обволакивает своей двойственностью. Но именно это человек получает, впервые попав в незнакомое место. Для чего люди покидали свои города? Чтобы найти лучшее, обрести покой и стабильность. Но встречала их стужа, гнев и ярость толпы, все они оказывались никому ненужными, обречёнными людьми. Они пополняли ряды бедняков и нищих, или же умирали на обратном пути. А те, кто выживал, потом и кровью добивались вершин успеха, и так же стремительно падали вниз.

Всё очень непросто на этих страницах, здесь нет добра и зла, есть обречённость. Иногда, кажется, что рука мрака тянется к твоему сердцу, чтобы сжать его и раздавить. Ты не можешь ничего с этим поделать, ты живёшь только надеждой. Надеждой, что когда-нибудь, ты подобно Антанзору взлетишь вверх к небесам и сокрушишь стены, сковывающие тебя. Автор приложил огромное усилие к тому, чтобы читатель не смог оторваться до тех пор, пока книга не будет прочтена от корки до корки. Я бы сказала больше, это чистого рода магия. Есть книги, которые поражают с первых строчек, обволакивают и подчиняют себе. Читатель, взявший эту книгу в руки, поймёт, что не первые строки и не стиль повествования возносят произведение. Ведь всё это можно назвать даже скучным, неинтересным, до той минуты, пока взгляд не останавливается на красочном переливе звёздного неба. Чтобы стать великим, не нужно иметь многое, достаточно уметь видеть прекрасное. А прекрасного здесь достаточно. Кажется, что и Земля и небеса подчинены Хелприну, всё сливается в единую симфонию жизни. А пегасы? Пегасы были, есть и будут вымышленными существами, хоть изображения с ними и восхитительны. Здесь это своего рода символ свободы, символ независимости. Те, кто смотрел фильм «Зелёная миля», помнят финальную фразу «И ты умрёшь, а я должен буду жить, и смотреть, как умирают дорогие мне люди». Он наделён даром бессмертия, так же как и один из ключевых персонажей, но это не жизнь, это скорее ад, потому что ты никогда не сможешь быть с той, кого ты любишь. И ты наблюдаешь, мечтая лишь об одном – поскорее исчезнуть, перестать дышать. Все сказки должны заканчиваться хорошо, кто-то когда-то это сказал. Но есть и исключения.

Не все обретут покой здесь, не все ухватят жар-птицу за хвост. И здесь всё зависит от того, умеет ли человек полагаться не на самого себя, а на волю чего-то более сильного. Да и волшебство тут не в том, что был создан каноничный сюжет, волшебство в том, что разные частички соединяются в единое целое. Вспомните Шекспира, одноимённое произведение, почему ожила статуя? Потому что волшебство существует или же потому, что больше всего на свете король хотел исправить ошибку? Именно желание, превратило фантазию и выдумку в реальность и произошло воссоединение любящих друг друга людей. Человек будет жить до тех пор, пока он этого желает, а как только он опускает руки, даже достигнув вершины, он может сорваться, просто потому, что перед ним исчез смысл. И этот белый конь, он символ много: перемен, надежды, веры. Он появляется всегда в тот момент, когда человек ослабевает и вселяет в него новые силы и желание идти вперёд, не останавливаться и не бояться.

Эта книга действительно очень светлая и жизнеутверждающая. Она не призывает бороться с чем-то, не превозносит какие-то странные и сомнительные ценности. Она просто заставляет человека видеть красоту: небо усыпанное звёздами, девственно белый снег. Многие попросту забыли об этом среди множества дел и забот, а ведь это есть, и это не нужно покупать, достаточно просто наблюдать. Ведь вся жизнь, на самом деле проста, а мы её только усложняем своими поступками, своими склоками.

Марк Хелприн

Зимняя сказка

Моему отцу. Никто не знает города лучше, чем он

«Я побывал в ином мире и вернулся. Слушай мой рассказ»

Великий город сам создает свой пластический образ, но лишь на исходе времен нам открывается его глубоко продуманный план. В этом Нью-Йорку нет равных. Весь мир вложил душу в строительство Пэлисейдс, и город от этого стал куда лучше, чем заслуживал.

Ныне город скрыт за белыми тучами, что проносятся мимо нас, потрескивая сверкающими льдинками, клубясь холодным туманом, просыпаясь хлопком из разорванного тюка. Слепящая белая пелена, сотканная из неумолкающих звуков, остается позади, меркнет, но тут - тут занавес расступается, и мы видим чистое, как гладь небесного озера, белое око урагана.

На самом дне этого озера находится город. Он кажется отсюда далеким, крошечным, не больше жучка, но живым. Мы падаем, стремительно летим вниз, и это падение уносит нас к жизни, что расцветает в тишине былых времен. Наш полет беззвучен, впереди расцвеченный тусклыми красками зимний мир.

Он властно притягивает нас к себе.

Бег белого коня

Тихим зимним утром, когда небо еще было усыпано мерцающими звездами, хотя восток начинал заливать голубой свет, на улицах, покрытых свежим снегом, появился белый конь. Воздух оставался недвижным, но с восходом солнца он должен был всколыхнуться гуляющим по Гудзону канадским ветром.

Конь убежал из маленького, обшитого вагонкой загона в Бруклине. В то время, когда он рысью преодолевал пустынный Вильямсберг-бридж, сборщик мостовой пошлины все еще мирно спал возле своей печурки, а звезды, одна за другой, начинали гаснуть. Мягкий снег заглушал стук копыт. Время от времени конь оглядывался, опасаясь погони. Он не чувствовал холода. Ночной Бруклин с его пустыми церквями и закрытыми лавками остался позади. Дальше к югу, среди черных ледяных вод пролива поблескивали далекие огни шедшего к Манхэттену парома. На набережной торговцы поджидали рыбацкие лодки, идущие из мрака ночи через Хелл-Гейт.

Конь нервничал. Совсем скоро хозяин и хозяйка проснутся и растопят печь. Кота тут же вышвырнут из кухни, и он плюхнется на припорошенную снегом кучу опилок. Запах черники и горячего теста смешается с ароматом сосновых поленьев, пройдет еще немного времени, и хозяин направится к стойлу - задать своему коню сена и запрячь его в молочный фургон. Но в стойле будет пусто.

Сердце его сжалось от ужаса. Наверняка хозяин тут же пустится в погоню, а потом будет больно стегать его кнутом, если только этот открытый, честный, исполненный достоинства вызов не изумит и не тронет его. За своевольный удар копытом в дверь загона хозяин мог огреть его кнутом. Впрочем, и в подобных случаях хозяин нередко жалел его, поскольку ему импонировали живость и поразительная смышленость белого коня. Он по-своему любил его и наверняка был не прочь заняться его поисками на Манхэттене. Это давало ему повод свидеться со своими старыми приятелями и посетить множество баров, к завсегдатаям которых после одной-двух кружек пива он мог бы обратиться с вопросом, не видели ли они белого жеребца, разгуливающего без удил, уздечки и попоны.

Конь не мог жить без Манхэттена. Остров притягивал его словно магнит, манил как овес, кобыла или пустынная, уходящая в бесконечную даль, окаймленная деревьями дорога. Конь сошел с моста и на мгновение замер. Его взору открылась тысяча улиц, тишину которых нарушало лишь тихое посвистывание играющего снежинками ветерка, - волшебный лабиринт белых пустынных улиц, нетронутая снежная гладь мостовых. Он вновь перешел на рысь. Позади остались театры, конторы и причалы с лесом высоких мачт, заснеженные реи которых походили на длинные черные ветви сосен, темные громады фабрик, пустынные парки и ряды маленьких домишек, от которых тянуло сладковатым дымком, зловещие подвалы с бродягами и калеками. Дверь бара на миг отворилась, и на мостовую выплеснули горячую воду. Улица окуталась клубами пара.

Конь отпрянул от задубевшего на морозе покойника. Возле рынков уже стали появляться сани и повозки, запряженные коренастыми выносливыми лошадками. Позванивая колокольцами, они выезжали с переулков. Он старался держаться подальше от рынков, не знающих покоя ни днем ни ночью, предпочитая им безмолвие боковых улочек с каркасами быстро растущих новостроек. Почти все время в поле его зрения находились мосты, связывавшие по-женски прекрасный Бруклин со своим богатым дядюшкой Манхэттеном. Они соединяли город со страной, подводили итог прошлому, смыкали земли и воды, мечты и реальность.

Помахивая хвостом, конь резво скакал по пустынным авеню и бульварам. Его движения походили на движения танцора, и в этом не было бы ничего удивительного - ведь кони так прекрасны, - если бы он не двигался так, словно постоянно слышал какую-то свою, лишь ему одному ведомую музыку. Поражаясь собственной уверенности, белый конь направлялся на юг, к видневшимся в конце длинной узкой улицы высоким деревьям занесенного снегом Бэттери. В районе парка причалы были расцвечены зеленоватыми, серебристыми и голубыми красками. Возле самого горизонта радужное сияние переходило в белое, раззолоченное первыми лучами солнца свечение окутанного дымкой города. Золотое сияние, многократно преломляясь и увлекаясь ввысь потоками теплого воздуха, постепенно разрасталось, обращаясь к небесам, которые могли бы вместить все города на свете. Конь перешел на шаг и наконец остановился, потрясенный открывшейся ему картиной. Из ноздрей его валил пар. Он стоял недвижно, словно статуя, обрамленное же синевой золото небес горело все ярче и ярче. Оно влекло его к себе.

Конь повернул к парку, но тут же обнаружил, что улица перекрыта массивными железными воротами, запертыми на замок. Он поспешил назад и, вернувшись к Бэттери по другой улочке, увидел, что она заканчивается точно такой же железной решеткой. Все окрестные улочки, выходившие к парку, заканчивались тяжелыми воротами. Пока он кружил по лабиринту улиц, золотое сияние стало занимать уже полнеба. Он чувствовал, что попасть в тот удивительный мир можно только через снежное поле Бэттери, хотя и не знал, каким образом он сможет переправиться через реку, и потому проходил улицу за улицей, вглядываясь в сияющую золотом высь.

Ворота, которыми заканчивалась последняя улочка, были закрыты на обычную задвижку. Тяжело дыша, конь посмотрел за решетку. Нет, не попасть ему в Бэттери, не преодолеть ему лазурных вод, не взмыть в золотые небесные дали. Он уже собирался развернуться и, отыскав нужный мост, вернуться в Бруклин, как тут, в тишине, нарушаемой лишь его собственным дыханием, звук которого походил на шум прибоя, послышался топот множества ног.

Топот становился все явственнее, земля дрожала, словно под копытами коня. Но это был не конь, это были люди, которых он видел теперь очень ясно. Они бежали по парку, то и дело падая и странно подскакивая, - снег доходил им до колен. Они выбивались из сил, но двигались на удивление медленно. Когда наконец они достигли середины поляны, конь заметил, что один человек бежит впереди, а все прочие - их было не меньше дюжины - гонятся за ним. Преследователи то и дело размахивали руками и что-то выкрикивали. В отличие от них преследуемый бежал молча, когда же он падал, увязнув в сугробе или споткнувшись о скрытую под снегом низкую оградку, он вскидывал руки так, словно это были крылья.

Коню нравилось смотреть на него. Он хорошо двигался, хотя и не походил ни на коня, ни на танцора, внимающего какой-то особой, ему одному ведомой музыке. Расстояние между человеком и его преследователями постепенно сокращалось, хотя на тех были пальто и котелки, на нем же только легкая зимняя куртка и шарф. Он был обут в зимние ботинки, они же - в низкие туфли-лодочки, полные снега. Тем не менее они двигались ничуть не медленнее, а то и проворнее его, что объяснялось, скорее всего, их особой выучкой.

Один из преследователей остановился, широко расставил ноги и выстрелил в бегущего человека, держа пистолет обеими руками. Эхо выстрела, отраженное соседними зданиями, вспугнуло голубей, сидевших на заледеневших дорожках парка. Преследуемый обернулся и, резко изменив направление, бросился к улице, на которой застыл белый конь. Бежавшие следом также изменили направление и стали быстро нагонять его. Их разделяло не более двухсот футов, когда один из преследователей остановился и сделал еще один выстрел. Звук был столь громким, что конь непроизвольно вздрогнул и отскочил назад.

Человек был уже возле ворот. Конь спрятался за дровяным сараем. Он не хотел принимать участия в происходящем. Впрочем, будучи любопытным по природе, он уже в следующее мгновение выглянул за угол, желая узнать, чем же закончилась погоня. Резко ударив по щеколде, преследуемый приоткрыл ворота, проскользнул на другую сторону и тут же захлопнул их за собой, после чего снял с пояса длинный нож, заклинил им щеколду и ринулся в глубь квартала.

Убежать ему так и не удалось - уже в следующее мгновение он поскользнулся на льду и рухнул, сильно ударившись головой о мостовую. К этому времени его преследователи успели добежать до решетки. Конь с ужасом наблюдал за тем, как дюжина мужчин, подобно взводу идущих в атаку солдат, несется к воротам. Выглядели они так, как и подобает выглядеть преступникам: безжалостные, перекошенные лица, нахмуренные брови, маленькие, кукольные подбородки, носы и уши и не сообразные ни с чем огромные залысины (ни один ледник не рискует отступать так далеко даже в самую жаркую пору). Исходившая от них злоба напоминала холодные искры. Один из бандитов поднял было пистолет, но другой (судя по всему, главарь) тут же остановил его:

Брось ты это дело. Мы его теперь и так возьмем. Ножиком оно вернее будет.

Они стали взбираться на ворота.

И тут человек, лежавший на мостовой, заметил выглядывавшего из-за сарая коня. Питер Лейк (именно так звали беглеца) громко сказал:

Плохи твои дела, парень, если тебя и кони жалеют.

Он заставил себя подняться на ноги и обратился к коню.

Бандиты, не видевшие стоявшего за сараем животного, решили, что Питер Лейк либо сошел с ума, либо задумал какой-то хитроумный трюк.

Конь! - воскликнул он.

Конь испуганно попятился назад.

Конь! - прокричал Питер Лейк, разводя руки в стороны. - Выручи меня!

Один из бандитов тяжело спрыгнул на мостовую. Преследователи уже не спешили, поскольку загнанная, бессильная жертва находилась теперь лишь в нескольких футах от них, улица же была совершенно безлюдной.

Сердце Питера Лейка билось так сильно, что от его ударов сотрясалось все тело. Подобно двигателю, который пошел в разнос, он уже не мог управлять собой.

Господи, - пробормотал он, чувствуя себя механической куклой, - святой Иосиф, Мария и младенец Иисус, пошлите мне на подмогу бронетранспортер!

Теперь все зависело только от коня.

Конь одним скачком перемахнул через заледеневшую лужу и склонил перед ним свою сильную белую шею. Широко раскинув руки, Питер Лейк обхватил конскую шею и, собравшись с силами, запрыгнул коню на спину. Затрещали выстрелы. Питер Лейк обернулся и, увидев застывших от изумления преследователей, засмеялся. Он смеялся так, словно в смех обратилось все его существо. Конь же тем временем рванул вперед, оставив позади стоявших возле железных ворот Перли Соумза и прочих гангстеров, входивших в банду Куцых Хвостов, что нещадно палили из своих пушек и сыпали проклятиями, - все, кроме самого Перли, который, покусывая нижнюю губу, уже обдумывал какой-то новый план.

Преследователи остались далеко позади, но конь продолжал нестись во весь опор. Теперь он скакал на север.

Пылающий паром

Сбежать от Куцых оказалось делом нетрудным, поскольку ни один из них (включая самого Перли, который, как и все остальные, получил воспитание в Файв-Пойнтс) не умел ездить верхом. Они выросли на набережных, и потому в умении ходить на веслах им не было равных, а по суше они передвигались разве что пешком, в трамваях или в вагонах подземки. Преследовали же они Питера Лейка вот уже три года, день за днем, месяц за месяцем. Ему казалось, что они гонят его по узкому бесконечному туннелю, дыша в самый затылок.

Он чувствовал себя в безопасности только в Бейонн-Марш, у сборщиков моллюсков, на Манхэттене же он просто не мог не столкнуться с Куцыми. Питер Лейк не хотел покидать Манхэттен - он был грабителем и знал себе цену. Конечно, он мог перебраться, к примеру, в Бостон, но тот казался ему малоинтересным и слишком уж неудобным и тесным с профессиональной точки зрения, поскольку его появление вряд ли вызвало бы восторг у тамошних Певчих Обезьян, державших в своих руках весь город. Помимо прочего, он слышал о том, что по ночам в Бостоне стоит такая тьма, что то и дело натыкаешься на пасторов в черных рясах. Он решил не трогаться с места, надеясь на то, что Куцым когда-нибудь надоест эта бесконечная гонка. Впрочем, те явно не оправдывали его надежд, и единственным его прибежищем и по сей день оставалась загородная пустошь.

Они отыскивали его всюду. Как бы далеко он ни забирался, в любой момент его могла разбудить их тяжелая поступь. Скольких блюд он лишился, скольких женщин, скольких богатых домов! Порой преследователи возникали словно ниоткуда на расстоянии вытянутой руки. Этот мир был слишком тесен для него и Перли, ставки - слишком высокими.

Теперь же, когда он обзавелся конем, все должно было измениться. Почему он не подумал о коне раньше? Теперь от Перли Соумза его будут отделять уже не ярды, а мили. Летом он сможет переплывать на коне через реки, зимой - путешествовать по льду. Он сможет укрыться не только в Бруклине (на бесконечных улочках которого так легко заблудиться), но и на поросших соснами песчаных склонах Уотчунг, на бесконечных пляжах Монтоука или на Гудзонских высотах, куда не доберешься на подземке. Привыкшие к городской жизни Куцые, которым ничего не стоило убить человека, пойти на любую гнусность, боялись молний, грома, диких животных и ночного пения древесных лягушек.

Питер Лейк подстегнул коня, который и без того несся галопом, ибо был напуган, любил быструю езду и чувствовал приятное тепло, исходившее от солнца, поднявшегося над крышами домов. С прижатыми к голове ушами и развевающимся по ветру хвостом он походил сейчас на огромного белого кенгуру, несущегося немыслимыми скачками. Казалось, еще немного - и он взмоет в небо и полетит, уже не касаясь земли.

Ехать в Файв-Пойнтс не имело смысла. Хотя там у Питера Лейка было полно друзей и он мог скрыться в тысячах подвальчиков, где они танцевали и играли в карты, появление огромного белого жеребца не прошло бы незамеченным для тамошних стукачей, которые тут же сообщили бы о его появлении куда следует. Помимо прочего, Файв-Пойнтс находились слишком близко, у него же теперь появилась лошадка. Нет, ему определенно следовало предпринять более дальнее путешествие.

Они доехали по Бауэри до Вашингтон-сквер и пронеслись через арку подобно цирковому животному, прыгающему через обруч. К этому времени на улицах появилось множество пешеходов, которые с изумлением взирали на белого коня и его седока, нарушающих разом все существующие правила дорожного движения. Полицейский, стоявший в закрытой будке на Мэдисон-сквер, заметил, что на Пятой авеню происходит что-то неладное. Он тут же сообразил, что ему вряд ли удастся остановить нарушителей, и принялся лихорадочно перенаправлять транспортные потоки, пытаясь предотвратить столкновение могучего коня с хрупкими автомобилями. Поток машин, трамваев и конок, проплывавших мимо его убогого минарета, замер. Полицейский обернулся и увидел несущегося прямо на его будку огромного жеребца. Конь и всадник походили на внезапно оживший памятник, сметающий на своем пути все и вся. Полицейский дунул в свисток и отчаянно замахал одетыми в белые перчатки руками. Ничего подобного ему еще не приводилось видеть. Конь и всадник неслись на минарет со скоростью тридцать миль в час. Няньки испуганно перекрестились и крепко прижали к груди своих чад. Возницы изумленно привстали на козлах. Старухи в ужасе отвели глаза. Блюститель порядка застыл в своей золоченой будке.

Питер Лейк еще раз стегнул своего жеребца и, проносясь мимо недвижного офицера, сорвал с него фуражку и выкрикнул:

Дай поносить!

Полицейский взвыл от злости и, выхватив из сумки блокнот, занес в него подробное описание конских ягодиц.

Тем временем Питер Лейк въехал в район злачных кварталов, который оказался запружен транспортом. Прямо перед ним ехала водовозка, а позади - сразу несколько подвод и экипажей. Возницы подняли крик, кони нетерпеливо заржали, беспризорники засыпали тех и других градом снежков. Пытавшийся лавировать между ними Питер Лейк обернулся и увидел около полудюжины голубых точек, несущихся к нему с восточной стороны. Они приближались, они оступались, они скользили по обледеневшим тротуарам, они были полицейскими. Конь не имел ни седла, ни стремени, и потому Питеру Лейку, решившему получше оглядеться, пришлось встать ему на спину. Он тут же понял, что они угодили в пробку. Питер Лейк поспешил развернуть коня на сто восемьдесят градусов, рассчитывая пробить брешь в полицейской фаланге. Однако жеребцу его идея явно не понравилась. Он дернулся и нервно затряс головой, отказываясь подчиняться своему седоку. Они не могли двинуться ни вперед, ни назад. Вниманием коня завладел стоявший возле мостовой шатер, который, несмотря на утренний час, был расцвечен огнями. «Турок Савл представляет: Карадельба, цыганка из Испании!»

Конь вошел под полотняный полог и остановился. Полупустой зрительный зал время от времени озарялся голубыми и зелеными вспышками, на ярко освещенных подмостках танцевала одетая в тончайшие белые и кремовые шелка Карадельба. Питер Лейк и его жеребец остановились в дальней части среднего прохода, рассчитывая остаться незамеченными, однако не прошло и минуты, как в фойе театра ввалились полицейские. Питер Лейк лягнул коня, и тот ринулся к оркестровой яме. Музыканты продолжали исполнять свои партии до тех пор, пока не увидели мчащегося прямо на них огромного белого жеребца, походившего на локомотив.

Конь несся уже во весь опор.

Посмотрим, умеешь ли ты прыгать, - пробормотал Питер Лейк и зажмурился.

То, что уже в следующее мгновение проделал конь, нельзя было назвать обычным прыжком. К собственному удивлению (и разумеется, к крайнему изумлению своего седока), он неожиданно легко взмыл в воздух и почти беззвучно опустился на сцену рядом с цыганкой из Испании (таким образом, он прыгнул на восемь футов в высоту и на двадцать футов в длину). Несчастная Карадельба боялась пошелохнуться. Хрупкая и застенчивая, она казалась совсем еще ребенком, несмотря на толстый слой грима. Неожиданное и, вне всяких сомнений, недоброе появление коня и всадника потрясло ее до глубины души. На глаза ее сами собой навернулись слезы. Конь тоже чувствовал себя неуверенно. Горящие во тьме огни софитов, музыка, сладковатый запах грима Карадельбы и размеры синего бархатного занавеса привели его в состояние, близкое к трансу. Он важно выпятил грудь, силясь изобразить из себя жеребца на военном параде.

В этом Нью-Йорку нет равных. Весь мир вложил душу в строительство Пэлисейдс, и город от этого стал куда лучше, чем заслуживал.

Ныне город скрыт за белыми тучами, что проносятся мимо нас, потрескивая сверкающими льдинками, клубясь холодным туманом, просыпаясь хлопком из разорванного тюка. Слепящая белая пелена, сотканная из неумолкающих звуков, остается позади, меркнет, но тут – тут занавес расступается, и мы видим чистое, как гладь небесного озера, белое око урагана.

На самом дне этого озера находится город. Он кажется отсюда далеким, крошечным, не больше жучка, но живым. Мы падаем, стремительно летим вниз, и это падение уносит нас к жизни, что расцветает в тишине былых времен. Наш полет беззвучен, впереди расцвеченный тусклыми красками зимний мир.

Он властно притягивает нас к себе.

Конь нервничал. Совсем скоро хозяин и хозяйка проснутся и растопят печь. Кота тут же вышвырнут из кухни, и он плюхнется на припорошенную снегом кучу опилок. Запах черники и горячего теста смешается с ароматом сосновых поленьев, пройдет еще немного времени, и хозяин направится к стойлу – задать своему коню сена и запрячь его в молочный фургон. Но в стойле будет пусто.

Сердце его сжалось от ужаса. Наверняка хозяин тут же пустится в погоню, а потом будет больно стегать его кнутом, если только этот открытый, честный, исполненный достоинства вызов не изумит и не тронет его. За своевольный удар копытом в дверь загона хозяин мог огреть его кнутом. Впрочем, и в подобных случаях хозяин нередко жалел его, поскольку ему импонировали живость и поразительная смышленость белого коня. Он по-своему любил его и наверняка был не прочь заняться его поисками на Манхэттене. Это давало ему повод свидеться со своими старыми приятелями и посетить множество баров, к завсегдатаям которых после одной-двух кружек пива он мог бы обратиться с вопросом, не видели ли они белого жеребца, разгуливающего без удил, уздечки и попоны.

Конь не мог жить без Манхэттена. Остров притягивал его словно магнит, манил как овес, кобыла или пустынная, уходящая в бесконечную даль, окаймленная деревьями дорога. Конь сошел с моста и на мгновение замер. Его взору открылась тысяча улиц, тишину которых нарушало лишь тихое посвистывание играющего снежинками ветерка, – волшебный лабиринт белых пустынных улиц, нетронутая снежная гладь мостовых. Он вновь перешел на рысь. Позади остались театры, конторы и причалы с лесом высоких мачт, заснеженные реи которых походили на длинные черные ветви сосен, темные громады фабрик, пустынные парки и ряды маленьких домишек, от которых тянуло сладковатым дымком, зловещие подвалы с бродягами и калеками. Дверь бара на миг отворилась, и на мостовую выплеснули горячую воду. Улица окуталась клубами пара.

Конь отпрянул от задубевшего на морозе покойника. Возле рынков уже стали появляться сани и повозки, запряженные коренастыми выносливыми лошадками. Позванивая колокольцами, они выезжали с переулков. Он старался держаться подальше от рынков, не знающих покоя ни днем ни ночью, предпочитая им безмолвие боковых улочек с каркасами быстро растущих новостроек. Почти все время в поле его зрения находились мосты, связывавшие по-женски прекрасный Бруклин со своим богатым дядюшкой Манхэттеном. Они соединяли город со страной, подводили итог прошлому, смыкали земли и воды, мечты и реальность.

Помахивая хвостом, конь резво скакал по пустынным авеню и бульварам. Его движения походили на движения танцора, и в этом не было бы ничего удивительного – ведь кони так прекрасны, – если бы он не двигался так, словно постоянно слышал какую-то свою, лишь ему одному ведомую музыку. Поражаясь собственной уверенности, белый конь направлялся на юг, к видневшимся в конце длинной узкой улицы высоким деревьям занесенного снегом Бэттери. В районе парка причалы были расцвечены зеленоватыми, серебристыми и голубыми красками. Возле самого горизонта радужное сияние переходило в белое, раззолоченное первыми лучами солнца свечение окутанного дымкой города. Золотое сияние, многократно преломляясь и увлекаясь ввысь потоками теплого воздуха, постепенно разрасталось, обращаясь к небесам, которые могли бы вместить все города на свете. Конь перешел на шаг и наконец остановился, потрясенный открывшейся ему картиной. Из ноздрей его валил пар. Он стоял недвижно, словно статуя, обрамленное же синевой золото небес горело все ярче и ярче. Оно влекло его к себе.

Конь повернул к парку, но тут же обнаружил, что улица перекрыта массивными железными воротами, запертыми на замок. Он поспешил назад и, вернувшись к Бэттери по другой улочке, увидел, что она заканчивается точно такой же железной решеткой. Все окрестные улочки, выходившие к парку, заканчивались тяжелыми воротами. Пока он кружил по лабиринту улиц, золотое сияние стало занимать уже полнеба. Он чувствовал, что попасть в тот удивительный мир можно только через снежное поле Бэттери, хотя и не знал, каким образом он сможет переправиться через реку, и потому проходил улицу за улицей, вглядываясь в сияющую золотом высь.

Ворота, которыми заканчивалась последняя улочка, были закрыты на обычную задвижку. Тяжело дыша, конь посмотрел за решетку. Нет, не попасть ему в Бэттери, не преодолеть ему лазурных вод, не взмыть в золотые небесные дали. Он уже собирался развернуться и, отыскав нужный мост, вернуться в Бруклин, как тут, в тишине, нарушаемой лишь его собственным дыханием, звук которого походил на шум прибоя, послышался топот множества ног.

Топот становился все явственнее, земля дрожала, словно под копытами коня. Но это был не конь, это были люди, которых он видел теперь очень ясно. Они бежали по парку, то и дело падая и странно подскакивая, – снег доходил им до колен. Они выбивались из сил, но двигались на удивление медленно. Когда наконец они достигли середины поляны, конь заметил, что один человек бежит впереди, а все прочие – их было не меньше дюжины – гонятся за ним. Преследователи то и дело размахивали руками и что-то выкрикивали. В отличие от них преследуемый бежал молча, когда же он падал, увязнув в сугробе или споткнувшись о скрытую под снегом низкую оградку, он вскидывал руки так, словно это были крылья.