С авва Морозов - один из богатейших людей Российской империи начала ХХ века, меценат и благотворитель. Чем он вошел в историю? Рассказывает Софья Багдасарова.

Савва Тимофеевич Морозов был представителем знаменитой династии купцов-старообрядцев. Миллионер управлял семейным предприятием - текстильной Никольской мануфактурой, а также другими компаниями и заводами. Крутой характер, мощный интеллект, великолепное образование (химия в Кембридже), медвежье телосложение, огромное состояние - Савва Морозов был весьма заметной фигурой в бизнесе начала ХХ века.

Его меценатство

Семья Морозовых прославилась как успехами в торговой деятельности, так и любовью к искусствам: например, его кузен Иван Абрамович собрал коллекцию импрессионистов, которой ныне гордятся Пушкинский музей и Эрмитаж . А Савва Тимофеевич предпочитал нематериальные ценности и в быту был очень прост: мог ходить в стоптанной обуви с заплатами, а из произведений искусства держал в кабинете только бюст Ивана Грозного работы Марка Антокольского.

Он заботился о своих рабочих (отменил штрафы, ввел пособия для беременных и т. д.), строил больницы, родильные приюты, жертвовал на издание книг. Симпатизируя революционному движению, он спонсировал издание газет «Искра», «Новая жизнь» и «Борьба».

Самым важным, пожалуй, оказался его вклад в создание Московского Художественного театра (МХТ им. Чехова): на строительство его здания и прочие нужды Морозов потратил колоссальную сумму - около полумиллиона рублей.

Впрочем, если нужно было, Морозов разбирался и в изобразительном искусстве. Например, рельеф «Пловец», которым был украшен вход в МХТ, он заказал только что вернувшейся из Парижа Анне Голубкиной .

Его женщины

Женился Савва со скандалом, уведя жену у своего более бедного родственника Сергея Викуловича Морозова. Его супруга Зинаида была женщиной большого ума, как писали современники - «ловкая, с вкрадчивым выражением черных умных глаз на некрасивом, но значительном лице». Морозов обожал ее и осыпал деньгами и подарками.

Для Зинаиды он построил роскошный особняк на Спиридоновке. Здание в псевдоготическом духе возвел Федор Шехтель, для которого это стало одной из ключевых работ. Интерьер особняка еще более вычурный, чем наружный облик, - недаром Зинаиду упрекали в дурном вкусе нувориша, а также злословили, что она позволяет себе на приемах делать шлейф у платья длиннее, чем у императрицы, а букет - роскошней, чем у великой княгини.

У супругов было четверо детей. Со временем их отношения охладели. Новой страстью Морозова в последние годы жизни стала одна из красивейших женщин России - актриса МХТ Мария Андреева. Которая вдобавок была спутницей жизни Максима Горького и одной из активных деятельниц революционного движения. Ее он тоже осыпал деньгами - только шли они не на жемчуга и бриллианты, а на подпольную деятельность.

Зинаида Морозова

Зинаида Морозова с дочерьми

Мария Андреева и Максим Горький в Репино

Мария Андреева

Его смерть

В 1905 году мать Саввы, официальная собственница Никольской мануфактуры, обеспокоенная его поведением и революционными взглядами, отобрала у него управление предприятием. Морозов замкнулся и перестал выходить в общество. Пошли слухи, что он сошел с ума. В апреле 1905 года консилиум, созданный для оценки его здоровья, постановил, что он находится в состоянии нервного расстройства, которое проявляется то в чрезмерном возбуждении, бессоннице и беспокойстве, то в приступах тоски и подавленном состоянии.

Морозов вместе с супругой отправился за границу на лечение. 13 мая в гостиничном номере в Каннах его нашли мертвым с браунингом в руке. Рядом была записка: «В моей смерти прошу никого не винить». Однако все члены семьи и многие друзья были уверены, что на самом деле Морозов был убит. Назывался и возможный мотив - его страховой полис на 100 тысяч рублей, оказавшийся у Андреевой. Новость о смерти промышленника привела к панике на бирже.

Похоронили Морозова по христианскому обряду, на старообрядческом Рогожском кладбище, рядом с предками, будто и не было справки из французской полиции о самоубийстве.

Сергей Тимофеевич Морозов 1860, Москва — 11 декабря 1944, Париж) — русский предприниматель из московской купеческой династии Морозовых, меценат, организатор московского Музея кустарных изделий. Потомственный почётный гражданин, коллежский асессор. Директор-распорядитель Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», однако «из-за своей нервной болезни не пожелал заниматься делом, а всецело отдался работе по Кустарному музею, на что тратил большие деньги, чтобы выдвинуть кустарное производство на надлежащую высоту по выработке и изяществу» .

Семья

Отец — Тимофей Саввич, купец 1-й гильдии, председатель правления Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», председатель Московского Биржевого комитета в 1868-1878. Мать, Мария Фёдоровна, урождённая Симонова, — дочь состоятельного московского купца-старообрядца.

Женился Сергей Тимофеевич уже пожилым человеком на Ольге Васильевне Кривошеиной, младшей сестре известного государственного деятеля А. В. Кривошеина. Детей у них не было.

Сергей Тимофеевич Морозов, один из представителей купеческой старообрядческой династии Морозовых, родился в 1860 году в Москве. Был директором-распорядителем Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко». Был художником-любителем, занимался меценатством, создал Кустарный музей, покровительствовал людям искусства. Основал один из крупнейших московских родильных домов, финансировал издание журнала «Мир искусства». Потомственный почетный гражданин, коллежский асессор. В 1925 году эмигрировал во Францию. Скончался в 1944 году в Париже.

«Болезненный купец»

«Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко» было одним из самых преуспевающих предприятий России. Созданно оно было в 1873 году Тимофеем Саввичем Морозовым. Состояло из ряда ткацких производств, сосредоточенных во Владимирской губернии. Руководить этим мощный конгломератом предстояло Сергею Морзову.

Впрочем, делами он практически не занимался. Купец Николай Варенцов вспоминал: «Сергей Тимофеевич из-за своей нервной болезни не пожелал заниматься делом, а всецело отдался работе по кустарному музею, на что тратил большие деньги, чтобы выдвинуть кустарное производство на надлежащую высоту по выработке и изяществу».

Репутация человека не совсем здорового, «ипохондрика», как называли его современники, была на руку Сергею Тимофеевичу, и он ее, как мог, поддерживал.

В частности, Софья Андреевна Толстая, супруга великого писателя, примечала в своем дневнике: «Приезжал Сергей Тимофеевич Морозов, болезненный купец, закончивший курс в университете и желающий жить получше. Он дал для голодных крестьян Льву Николаевичу 1000 рублей».

Делами занялся его родной брат Савва. А Сергей Тимофеевич сосредоточился на Кустарном музее.

Кустарщина

Все началось в 1882 году, когда меценат посетил Всероссийскую промышленно-художественную выставку, проходившую в Москве. Особенно поражал раздел кустарных промыслов. Критик В. Стасов писал: «Из всех русских выставок, какие у нас до сих пор бывали, это самая великолепная выставка».

Сергей Тимофеевич, не долго думая, приобрел весь этот раздел. Он-то и лег в основу Кустарного музея.

Впрочем, это культурное учреждение было гораздо больше, чем музей. Дело не ограничивалось созданием коллекции и экспозиционной работой. Сергей Тимофеевич замахнулся на большее – поставить народные промыслы на принципиально иные, гораздо более эффективные рельсы. Мастера со всей России (преимущественно из Московской губернии) знакомились здесь с образцами, получали рисунки, обменивались опытом. Кроме того, морозовский музей выступал в качестве посредника между кустарем и покупателем. Особенно эффективны в этом плане были международные выставки.

Здание Кустарного музея в Москве, 1902-1911 гг. Фото с сайта vmdpni.ru

В «Положении о Кустарном музее Московского губернского земства в Москве» было четко прописано: «Кустарный музей берет на себя всю торговлю и развитие ее заграницей, ввиду того, что отдельным кустарям и даже организациям совершенно невозможно вести заграничную торговлю вследствие незнания языков, сложности дела и отсутствия капитала».

Случались и великолепные триумфы, но бывали также неудачи. В частности, газета «Южная копейка» сообщала: «В 1913 году через кустарный музей московского губернского земства было вывезено за границу кустарных изделий на сумму 60,709 руб. 61 к. По сравнению с предыдущим годом, увеличился вывоз изделий во Францию, Англию и Австрию. Зато, в связи с балканской войной, сильно упал вывоз кустарных изделий в Турцию.

В 1913 году впервые был произведен опыт вывоза русских кустарных изделий в Китай. Опыт окончился неудачей. Оказалось, что рассчитывать на сколько-нибудь значительный сбыт русских кустарных изделий среди китайцев нельзя, так как они не могут выдержать конкуренции с дешевыми изделиями китайских кустарей.

В Германии, Франции, Англии и других европейских государствах особенно большим спросом пользуются русские портсигары из карельской березы».

А путеводитель по Москве братьев Сабашниковых 1917 года писал: «В настоящее время дело Московского кустарного музея поставлено столь широко, что заслуживает большого внимания и является любопытной страницей в истории русской культуры.

В достижение основных своих целей – доставления дешевого кредита кустарям и наиболее выгодного сбыта их продуктов – музей раскинул по уездам губернии целую сеть своих учреждений. Им сорганизован из кустарей ряд артелей (игрушечников, сусальщиков, кружевниц и т. д.), открыты склады (корзин, сельскохозяйственных орудий), мастерские (щеточная, кружевная) и, наконец, художественно-столярная и резная мастерская-школа в Сергиевом Посаде, исконном и единственном на Руси месте кустарного производства игрушек.

Устраивая мастерские, земство, конечно, не выпускает из виду и целей образовательных: оно стремится развить вкус кустаря на художественных образцах тех или иных изделий и вместе с тем ознакомить его с усовершенствованными приемами работы и наилучшими материалами. Но конечная цель земства – выработать из кустарей мастеров, способных самостоятельно и правильно вести дальше свое дело».

Зал игрушки Кустарного музея, 1913 год. Фото с сайта artyx.ru

В жизни музея участвовали не только безвестные мастера из провинции. Пользуясь своими связями, Морозов привлекал к нему художников первейшего разбора. В частности, «Русское слово» писало в 1909 году: «Известные коллекционеры русской старины г-жи Щабельские дали на выставку 9 фигур, одетых по указаниям покойного И.Е.Забелина.

Политехнический музей экспонирует коллекцию игрушек, собранную г. Покровским, петербургский кустарный музей прислал до 300 вещей.

Немало интересных экспонатов прислали художники М.Добужинский, А.Бенуа, И. Билибин, М.Ф.Якунчикова и др.

Не обошлось без курьеза: писатель Алексей Ремезов прислал своего вдохновителя – «чортрушку», с просьбой экспонировать его не иначе, как с ярлычком «Дормидошка» –.Так я его зову и знаю – рекомендовал своего «чортушку» г. Ремезов».

А в 1911 году «Новое время» с радостью рапортовало: «Московский кустарный музей устроил выставку этюдов и рисунков художника-самоучки, самоеда Ильи Вылки, уроженца Новой Земли. Выставка небольшая, но чрезвычайно оригинальная и интересная».

Изделия народных промыслов из экспозиции Кустарного музея, кон. 19 века. Фото с сайта vmdpni.ru

Жизнь бурлила нешуточно.И, разумеется, среди задач, поставленных перед музеем, была благотворительность в привычном понимании этого слова.

Вот, например, лишь одна из подобных газетных заметок: «Попечителем кустарного музея московского земства Сер. Т. Морозовым пожертвованы двадцати беднейшим школам елочные украшения. Школы должны заявить о желании получить подарки до 30-го декабря».

Разумеется, игрушки были сделаны все теми же ремесленниками, и уж они-то за свою работу получили от Морозова сполна.

Домашнее

Музей располагался в Леонтьевском переулке, но гораздо больше с личностью Сергея Тимофеевича связан другой московский адрес – Большой Трехсвятительский переулок, дом 1 — 3. Это здание с огромным – по меркам московского центра – садом вошло в историю как особняк Марии Морозовой, жены, а впоследствии вдовы Тимофея Саввича Морозова – родителей Сергея Тимофеевича. Здесь же находилось и правление «Товарищества С. Морозова», которое возглавлял Тимофей Саввич.

Особняк Марии Морозовой в Трёхсвятительском переулке, кон. 19 века. Фото с сайта mosday.ru

Уже упоминавшийся Николай Варенцов вспоминал о том доме: «Недалеко от Ивановского монастыря, по Трехсвятительскому переулку и примыкающим к нему другим путаным переулкам, находилось большое владение Т. С. Морозова, огороженное каменной стеной с железной решеткой, с тянущимся по косогору садом, над куполами деревьев виднелся красивый особняк, в котором жили хозяева дома.

Слава о богатстве Морозова шла давно по Москве, и в простонародье составилось представление, что Морозов так богат, что даже хотел на доме своем сделать позолоченную крышу наподобие как это делалось на куполах церквей, да правительство этого ему не разрешило. Конечно, это была только болтовня, сам бы Морозов не стал делать такой глупости».

Здесь же проживал и Сергей Тимофеевич, а также Исаак Левитан – художник, которого Сергей Морозов всячески опекал. Левитан имел здесь и жилье (маленький, но отдельный флигель), и мастерскую. Она располагалась рядом с мастерской Сергея Тимофеевича, который тоже не был чужд изобразительных искусств, однако же писал на уровне любителя и прекрасно отдавал себе в этом отчет. По другим сведениям, мастерская была одна на двоих, но этот момент не принципиален. В любом случае, меценат и художник довольно много времени проводили за холстами вместе – Левитан давал Морозову уроки.

Мария Федоровна Морозова до самозабвения обожала своего сына Сергея, а вот Левитана, наоборот, недолюбливала. Ее правнук писал: «Особой материнской лаской был отмечен младший сын Марии Федоровны Сергей Тимофеевич, хоть и не одобряла она его увлечения и образа жизни. Засиделся молодой человек в холостяках, содержал венгерку-плясунью, посещая ее аккуратно два раза в неделю – по системе доктора Фореля, обязательно в сопровождении своего домашнего доктора. Это бы еще куда ни шло – мужчина в соку, о здоровье своем думать обязан. Но вовсе уж блажь – деньги давать на какие-то кустарные промыслы, музей строить в Леонтьевском переулке, поселить в своей мастерской живописца какого-то по имени Исаак Левитан…».

Да, Сергей Морозов вправду был тихоней – особенно в сравнении со своей лихой и волевой мамашей. Дама своенравная, она следила за общественной жизнью, непостижимым образом сочетая дружбу со славянофилами и штудирование современных европейских журналов. Прогресс принимала, но выборочно – электричеством не пользовалась, ванну не принимала, предпочитая всевозможные душистые гигиенические притирания.

И.И.Левитан в московской мастерской за работой над картиной «Осень. Вблизи дремучего бора», вт.пол 1890-х гг. Фото с сайта tg-m.ru

Гостил Левитан и в морозовском имении Успенское – вместе с многими другими творческими людьми того времени. В частности, с Антоном Павловичем Чеховым, которому впоследствии писал:

«Очень рад, что Морозов тебе понравился, он хороший, только слишком богат, вот что худо, для него в особенности».

Правда, сам Антон Павлович был более резок: «На днях был в имении миллионера Морозова. Дом – как Ватикан, лакеи в пикейных жилетах с золотыми петлями на животах, мебель безвкусная, вина – от Леве, у хозяина никакого выражения на лице, – и я сбежал».

«Левитановский Морозов» – так называл Антон Павлович Сергея Тимофеевича.

Бездельник, баловень судьбы, богач и коренной москвич вызывал у таганрогского провинциала, вынужденного трудом, упорством и бессонными ночами пробивать себе дорогу к успеху, вполне объяснимое раздражение.

Именно здесь, в доме в Трехсвятительском, Левитан и скончался. Константин Коровин случайно повстречал его незадолго до смерти. «Я встретил на Тверской Исаака Ильича. Щеки его ввалились, и глаза потухли. Он был одет щегольски, опирался на палку с золотым набалдашником. Сгорбленный, с тонкой перевязанной шелковым цветным шарфом шеей, он не понравился мне.

– Ты болен? — спросил я. — Ты очень изменился…

– Да, сердце, знаешь… Болит сердце…

– Плохо с Левитаном, — сказал мне и Антон Павлович, – плохо с сердцем…

А вскоре доктор и Беляев говорили у Мамонтова, что Левитан болен серьезно. Это было летом.

Левитан умирал.

– Закройте же окна! — просил он.

– Солнце светит, – отвечали ему, – зачем закрывать окна?!

– Закройте! И солнце – обман!.. Это были его последние слова».

Дом-мастерская И.И.Левитана в Большом Трёхсвятительском переулке, 1890-е гг. Фото с сайта wikipedia.org

Фитнес и дружба

Еще одно «дело Сергея Морозова» – Русское гимнастическое общество, деятельность которого он финансировал. Для общества сняли зал на Страстном бульваре, в доме доктора Редлиха, и в этом том зале без устали тренировались атлеты. Именно здесь Чехов познакомился со своим будущим сердечным другом, Владимиром Гиляровским. Антон Павлович писал: «Посреди огромного зала две здоровенные фигуры в железных масках, нагрудниках и огромных перчатках изо всех сил лупят друг друга по голове и по бокам железными полосами, так что искры летят – смотреть страшно. Любуюсь на них и думаю, что живу триста лет назад. Кругом на скамьях несколько человек зрителей. Сели и мы. Селецкий сказал, что один из бойцов – Тарасов, первый боец на эспадронах во всей России, преподаватель общества, а другой, в высоких сапогах, его постоянный партнер – поэт Гиляровский. …Селецкий меня представил вам обоим, а ты и не поглядел на меня, но зато так руку мне сжал, что я чуть не заплакал».

Николай же Телешов писал об «играх» Гиляровского в том зале на Страстном: «Прыгал там через «кобылку», показывая пример молодежи, дрался на эспадронах, поднимал над головой на железной кочерге двоих приятелей, повисших по обе стороны этой кочерги, и вообще показывал чудеса ловкости и силы. А сила у него была редкостная, исключительная».

Чехов же, наоборот, больше сидел на лавочке. Говорил Гиляровскому: «Ну какой же я гимнаст? Я – человек слабый, современный, а вы с Тарасовым точно из глубины веков выплыли. Тамплиеры! Витязи! Как тогда хлестались вы мечами! Никогда не забуду. А ты и меня в гладиаторы!.. Нет уж, куда мне!»

А. Долженко (родственник Чеховых), В. А. Гиляровский, И. П. Чехов (стоят); А. П. Чехов, М. П. Чехов (сидят). Мелихово, 5 апреля 1892 года. Фото с сайта manwb.ru

Характеристика, данная Чехову руководителями общества, была весьма красноречива: «Первый год занятий в обществе, в 1883 г., талантливый писатель частенько посещал классы, был он худощав, цвет лица имел нездоровый. Занимался неаккуратно, часто бросал тот или другой аппарат, но любил смотреть, как делали гимнастику другие лица, скорее был молчалив, а если начинал говорить, увлекался и вел долгую, оживленную беседу».

Тем не менее, Чехов и Гиляровский сошлись очень быстро. Оба приехали в Москву из провинции, у обоих в то время не было ни гроша за пазухой, зато были молодость, талант и море амбиций, в первую очередь литературных. Сергей Морозов был для них, ясное дело, человеком совершенно из другого мира. Да он особо и не горевал на этот счет.

В отличии от многих меценатов, желавших во что бы то ни стало «дружить» с теми, кого они «облагодетельствовали», Сергей Тимофеевич прекрасно понимал, что эта «дружба» невозможна в принципе, за редким-редким исключением.

Да и в тех исключениях все было наоборот – сначала дружба, а затем финансовые отношения, как, например, у Николая Тарасова и Никиты Балиева, основателей легендарного кабаре «Летучая мышь». А Сергей Морозов просто жил в свое собственное удовольствие, и ни от чьих добрых чувств не зависило его личное счастье.

Общество же в скором времени закрыли. Полицейский, явившийся в дом на Страстном с предписанием, недовольно бурчал: «Школа гимнастов… Мы знаем, что знаем. В Риме тоже была школа Спартака… Нет, у нас это не пройдет».

Что поделать – пришлось подчиниться.

«Только сейчас я могу быть уверен, что моей избраннице нужен именно я, а не мои капиталы»

После революции дом в Трехсвятительском, естественно, конфисковали. Затем его захватили под свой штаб восставшие левые эсеры. Вскоре здесь арестовали самого Дзержинского. Он явился для переговоров, а его, не долго думая, обезоружили и заперли в одной из комнат. Там его пытались дезориентировать и распропагандировать – уверяли, в частности, что все большевики перешли на сторону левых эсеров, предлагали сдаться. Но, как уверял П. Д. Мальков, кремлевский комендант, из этой авантюры ничего не вышло – Феликс Эдмундович был непреклонен и вел себя нагло.

Феликс Эдмундович Дзержинский, 1918 год. Фото с сайта wikipedia.org

Сам Сергей Тимофеевич в это время скитался по родственникам. Работал в музее, уже как обычный сотрудник. Впрочем, отношение к кустарному промыслу постепенно менялось и не в лучшую сторону. Кустарей собирали в артели, формат их деятельности полностью менялся.

Между делом Морозов женился – будучи, фактически, стариком. Супругой его стала Ольга Васильевна Кривошеина, сестра бывшего царского министра, который, в свою очередь, был женат на племяннице Сергея Тимофеевича. Молодая была не на много моложе Морозова – всего на шесть лет. На вопрос друзей, зачем он вдруг решил так кардинально изменить свою жизнь, отвечал: «Как вы не понимаете! Только сейчас я могу быть уверен, что моей избраннице нужен именно я, а не мои капиталы». Деньги действительно сильно мешали ему.

Ольга Васильевна Морозова, урожд. Кривошеина с братом Александром. Фото с сайта basilekrivocheine.org

Он вместе с супругой покинул страну лишь после смерти Ленина, в 1925 году. Как и многие относительно обеспеченные эмигранты первой волны, Морозовы обосновались в Париже. Сергей Тимофеевич и там старался вести более-менее привычный образ жизни. В частности, много писал маслом.

Умер он в 1944 году счастливым, в общем, человеком. И, что немаловажно, сделавшим счастливыми множество своих современников. Похоронен на легендарном кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

Родился в деревне Зуево Богородского уезда Московской губернии. Внук основателя Морозовской династии Саввы Васильевича Морозова. Сын крупного текстильного фабриканта, основателя Никольской хлопчатобумажной мануфактуры старообрядца Тимофея Саввича Морозова и Марии Федоровны, урожденной Симоновой.

Начальное образование получил в 4-й московской гимназии. Затем учился на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета, который закончил в 1885 году. Продолжил учебу в Кэмбридже в Англии, где изучал химию, собирался защищать диссертацию, но вернулся в Россию, чтобы возглавить семейное дело.

По возвращении принял управление семейной Никольской мануфактурой. Был директором Трехгорного пивоваренного товарищества в Москве, возглавлял комитет Нижегородской ярмарки, был членом московского отделения Совета торговли и мануфактур и Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности. «За полезную деятельность и особые труды» награжден орденами Святой Анны 3-й и 2-й степеней.

С.В. Морозов – один из крупнейших меценатов Московского художественного театра, делу которого он посвящал много времени и души. Станиславский вспоминал: «Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но служившему ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды».

Савва Тимофеевич был женат на дочери богородского купца второй гильдии Г.Е. Зимина Зинаиде Григорьевне Зиминой. В первом браке она была за двоюродным племянником Морозова – Сергеем Викуловичем Морозовым, с которым развелась и через несколько лет вышла замуж за Савву Морозова. Их роман наделал много шуму в Москве, и вызвал бурю протестов в семье. Развод, женитьба на разведенной – страшный грех в старообрядческой среде. Тем не менее, Морозов настоял на своем и свадьба состоялась. Для любимой жены Савва Тимофеевич построил по проекту Ф.О. Шехтеля роскошный дом на Спиридоновке. Имел четырех детей: Марию – замужем за И.О. Курдюковым; Елену; Тимофея; Савву.

Купец Морозов оказывал всяческую поддержку революционным силам России: давал деньги на издание «Искры», нелегально провозил типографские шрифты, прятал от полиции революционера Баумана, сам доставлял запрещенную литературу на свою фабрику, но главное – оказывал немалую денежную помощь революционерам. Был близким другом М. Горького. К концу жизни пытался порвать связь с большевиками, пересмотрев свои политические взгляды.

В 1898 году состоялось знакомство Морозова с Марией Федоровной Желябужской, урожденной Юрковской – актрисой МХТ со сценическим псевдонимом Андреева. Это было последнее сильное увлечение Морозова, окончившееся для него трагическим разрывом – в 1904 году актриса Андреева стала гражданской женой М. Горького.

В 1905 году Савва Тимофеевич находился в глубочайшем душевном кризисе. По Москве ходили слухи о его сумасшествии. Семья решила отправить его во Францию. В Каннах в номере гостиницы 13 мая 1905 года в четыре часа пополудни Морозова нашли мертвым. Официальная версия - застрелился. В настоящее время существуют две версии того, что на самом деле произошло в Каннах: Морозов покончил с собой из-за травли со стороны большевиков, либо его убили сами большевики.

Тело перевезли в Москву и похоронили на старообрядческом Рогожском кладбище. В Москве же распространился слух, что гроб в землю опустили пустой, а Морозов жив и скрывается где-то в глубине России.

Немирович-Данченко оставил некое осмысление трагического конца Саввы Тимофеевича: «Человеческая природа не выносит двух равносильных противоположных страстей. Купец не смеет увлекаться. Он должен быть верен своей стихии, стихии выдержки и расчета. Измена неминуемо поведет к трагическому конфликту… А Савва Морозов мог страстно увлекаться. До влюбленности. Не женщиной - это у него роли не играло, а личностью, идеей, общественностью…. На революционное движение он … давал значительные суммы. Когда же в 1905 году разразилась первая революция и потом резкая реакция,- что-то произошло в его психике, и он застрелился».