МОСКВА, 13 дек — РИА Новости. Дочери Галины Вишневской Ольга и Елена Ростропович в столичном Центре оперного пения в четверг рассказали журналистам, что их мама была готова к уходу — предчувствуя его, она приехала из Германии в Россию, чтобы провести последние дни на родине.
Как сообщалось ранее, проститься с великой певицей можно будет до 20.00 четверга. На следующий день в храме Христа Спасителя с 9.00 начнется литургия, а с 11.00 — отпевание. Похороны состоятся на Новодевичьем кладбище в 13.00.
В 1955 году вышла замуж за виолончелиста Мстислава Ростроповича. С 1974 по 1990 год Вишневской и Ростроповичу пришлось проживать за пределами России — они подверглись преследованию властей за поддержку Александра Солженицына (с 1978 по 1990 год Вишневская была лишена советского гражданства). В эти годы певица жила в США и во Франции, выступала в крупнейших театрах мира, а также ставила в качестве режиссера оперные спектакли.
В 2002 году открылся Центр оперного пения Галины Вишневской в Москве. А с 2006-го стал проходить Открытый международный конкурс оперных артистов Вишневской, где певица возглавляла жюри.
Среди наград Вишневской — Медаль "За оборону Ленинграда" (1942), Орден Ленина (1973), Алмазная медаль города Парижа (1977), Орден "За заслуги перед Отечеством" IV (2011), III (1996), II (2006) и I (2012) степеней. Также она являлась Офицером ордена искусств и литературы (Франция, 1982), командором ордена Почетного легиона (Франция, 1983), почетным гражданином Кронштадта (1996), почетным профессором МГУ имени Ломоносова (2007) и Московской консерватории.
Центр оперного пения Галины Вишневской в этом году отмечает 10-летие со дня своего создания. В честь этого события был запланирован ряд юбилейных спектаклей и гала-концертов. В частности, 17 декабря в Венской ратуше должна была состояться презентация центра.
Галина Вишневская и Мстислав Ростропович с дочерьми Ольгой и Еленой
В детстве, до вынужденного отъезда из СССР в 1974 году, мы жили в Москве в так называемом «Доме композиторов» на улице Огарева (нынешний Газетный переулок), где были кооперативные квартиры у многих музыкантов. И у нас были знаменитые застолья - папа их очень любил, двери в любое время суток были открыты для друзей. Все знали, что на любой праздник у Ростроповичей будет самый лучший стол, поэтому гости к нам всегда с удовольствием приходили.
Сейчас, рассматривая старые фотографии, я поражаюсь - у мамы была совершенно идеальная фигура. Будучи ребенком и живя рядом с ней, я этого не замечала. В день спектакля мама последний раз ела в три часа дня и только мясо без гарнира - Римма, наша помощница по хозяйству, давала ей полусырой бифштекс. И когда они с Риммой ругались, та приносила ей вместо бифштекса селедку (Смеется).
А вот после напряженного спектакля в Большом театре, уже заполночь, всегда был накрыт стол, открывалось шампанское, мама никогда не возвращалась из театра одна - всегда с коллегами, поклонниками. Машин ни у кого не было, она шла из театра пешком, а следом за ней целая процессия. До глубокой ночи сидели и обсуждали как кто пел, во время тот или иной певец вступил, как что-то упало за кулисами и конечно же доставалось дирижеру, который по большей части объявлялся бездарным (Смеется). У оперных певцов всегда так.
С раннего детства мама учила нас правилам поведения за столом: «Оля, сиди прямо!», «Оля, у тебя есть салфетка», «Оля, не пей залпом!» ... Теперь и я не даю покоя своим детям: «Слава, убери локти со стола!». Я понимаю, что это действует сыновьям на нервы, но ничего поделать не могу - это уже у меня в крови.
С раннего детства мама учила нас правилам поведения за столом: «Оля, сиди прямо!», «Оля, у тебя есть салфетка», «Оля, не пей залпом!
Мстислав Леопольдович был очень строгим отцом. Когда к нам приходили гости - Давид Ойстрах, Святослав Рихтер, Дмитрий Дмитриевич Шостакович - нас с сестрой Леной сажали ужинать вместе со всеми за стол, но при этом категорически запрещали высказывать свое мнение. Если во время бурного обсуждения у нас возникало желание что-нибудь сказать, мы должны были сначала попросить разрешения. Если же мы что-то говорили, перебивая взрослых, нам за это здорово попадало.
Мама очень не любила, если кто-то из членов семьи за столом оставляет что-то на тарелке - моментально вспоминала свое голодное блокадное детство. Она же была в Ленинграде совсем одна, без родителей. Мама была сильная духом женщина, очень прямая - уж если она скажет что-то по тому или иному поводу, то у вас не будет никаких сомнений, что именно она думает, просто мороз по коже (Смеется) . Мы с папой никогда не могли так резко высказываться.
Конечно же, о Солженицыне за столом не упоминали - о нем тогда говорили шепотом в ванне при бежавшей из под крана воде. Нам с сестрой родители все это в очень раннем возрасте объяснили, ничего не скрывая - родители сказали, что у нас на даче в пристройке будет жить такой писатель, Александр Исаевич, за одну книжку которого, если ее найдут, можно попасть в тюрьму на всю жизнь. И если мы кому-то что-то скажем об этом, всем нам будет очень плохо. Поэтому если кто-то будет звонить и звать к телефону Александра Исаевича, мы должны были говорить: «Вы не туда попали». А вот если бы позвонили и сказали, что это слесарь Михаил Антонович, которому нужно заменить трубу, тогда, наоборот, нужно было срочно бежать и звать к телефону дяду Саню, как мы с сестрой звали Солженицына, - пароль такой был. Конечно, было страшно.
Новый год мы встречали практически всегда на даче в Жуковке. И состоял праздник из трех частей: сначала стол с закусками у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича - он жил на соседней даче, потом все приглашенные шли по хрустящему снегу к нам - у нас был горячий стол, а на десерт все отправлялись на дачу к академику-физику Николаю Антоновичу Доллежалю, который работал вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.
Жуковка была в то время поселком для научной элиты и министров, в котором была своя система пропусков. У нас, например, был зеленый пропуск, по которому мы могли попасть в клуб, кино посмотреть, а вот у нашего соседа-академика имелся красный пропуск, который позволял покупать еду в местном магазине. И хотя ничего особенного там не было - консервы, огурцы-помидоры - мы с мамой брали этот пропуск взаймы, и стояли в очереди, делая вид, что мы из семьи академика Доллежаля. Ходили за продуктами сами - на даче у нас была домработница, тетя Настя, но она была старенькая и в магазин не могла пойти. А вскоре у мамы появился блат - директор продуктового магазина, «Анатолий с золотыми зубами», как она его называла. Его душу очень трогало, как мама поет, поэтому когда везде были пустые прилавки, он заводил Галину Павловну к себе в закрома, где было все - и осетрина, и икра.
Нам с сестрой родители объяснили, что у нас на даче будет жить Александр Исаевич за одну книжку которого можно попасть в тюрьму на всю жизнь.
В 1974 году наша семья уехала из атеистического СССР и из одной реальности попала в совершенно другую. До этого мы с сестрой жили дома с няней и родителями, и вдруг очутились в монастыре-пансионе в Швейцарии, где учились только девицы, воспитательницами были католические сестры-монахини и не разрешалось выходить за пределы монастыря. Мы, привыкшие к обществу блестящих друзей наших родителей, оказались среди монахинь, с которыми не могли ни о чем поговорить уже хотя бы по тому, что совершенно не знали французского языка. За полгода его освоили, но по-началу было очень тяжело.
После этого мы с Леной учились в Джульярдской академии в Нью-Йорке. Родители снимали нам там квартиру, а сами жили в Париже. У папы и мамы было много друзей, которым они поручили шефство над нами. Например, нас с Леной опекали и часто приглашали в гости на обеды и ужины Леонард Бернстайн с его женой Феличитой. Хотя я почти сорок лет прожила в Америке, считаю себя русским человеком.
С тех пор как папа ушел, мама в Париж больше не возвращалась - не хотела.
Вспоминаю историю покупки имения «Галино» площадью больше территории княжества Монако в двухстах милях к северу от Вашингтона, которое папа подарил маме в 1982-м году к окончанию ее певческой карьеры. Он добился, чтобы на американских картах появилось название населенного пункта с русским именем - это название поместье носит и до сих пор, уже находясь в собственности других людей. Выбор места, довольно удаленного от американской столицы, где отец возглавлял Национальный симфонический оркестр, определялся близостью русского монастыря. История перестройки дома затянулась на пять долгих лет, в течение которых все работы велись в тайне от Галины Павловны.
В итоге «вручение подарка» было срежиссировано, как спектакль. Дизайнер, который накупил на аукционах мебель и картины, полностью обставил дом. Мама прилетела из Парижа и прямо из аэропорта отец повез ее куда-то, не объясняя, куда именно. Мобильных телефонов тогда еще не было, и у меня с папой была договоренность, что он подъедет к воротам поместья, от которых до дома еще километр, ровно в семь вечера. К этому моменту мы должны были зажечь свечи в каждом окне огромного дома, включить фонари в петербургском стиле, которые освещали дорогу к особняку, и врубить на полную мощность на улице колонки, из которых должна была политься запись увертюры к балету Прокофьева «Ромео и Джульетта» в исполнении оркестра под управлением отца - у нас даже проходили репетиции, чтобы сделать все вовремя. Японская семейная пара, нанятая в качестве мажордома и кухарки, ничем не могла нам помочь, также как и манерный декоратор - он лишь в волнении перед приездом хозяйки имения заламывал руки. Поэтому всем пришлось заниматься мне с моим мужем. И тут мы обнаружили, что поместье этим летним вечером атаковано целой армией комаров - рядом были болота. Мой муж вел нашу маленькую «Тойоту», а я, высунувшись из окна машины, прыскала вокруг спреем от насекомых, чтобы маму не сожрали комары.
У нас нет родового гнезда. В свое время нашу семью вырвали с корнями и нигде больше мы эти корни не пустили.
Отец приехал раньше, поэтому еще час он возил ее вокруг поместья, пока, наконец, к семи часам не подъехал к кованым воротам с монограммами «ГВ» и «МР» на них. Ворота раскрываются, папа выходит из машины и куда-то исчезает из поля зрения мамы - он встал на колени перед машиной, чтобы прочитать поэму в ее честь и кричит: «Зажги фары ярче!». «Я не знаю как» - отвечает мама. Он ей: «Вечно ты ничего не знаешь!». Наконец дальний свет зажжен и папа начинает читать стихи, записанные на рулоне туалетной бумаге - другой у него не нашлось под рукой.
У нас нет родового гнезда. В свое время нашу семью вырвали с корнями и нигде больше мы эти корни не пустили. Дети мои живут кто где: в Берлине, Париже, Дюссельдорфе, Швейцарии. И нигде за границей я не чувствую себя дома: все там мне чужое - и язык и люди. Но и в России я не ощущаю себя своей, не привыкла к здешнему образу жизни, он мне не подходит, приезжаю сюда только чтобы повидаться с мамой. Здесь я могу провести три-четыре недели, а потом надо возвращаться в Швейцарию.
Основное образование я все-таки получила в Москве, в ЦМШ, потом училась в Джульярдской школе в Нью-Йорке, которую оканчивала уже экстерном, потому что решила ездить выступать вместе с отцом - играть с таким гением, как он, было лучшей практикой.
В Америке родилось двое детей, я много покочевала по миру. Все дети и внуки встречаются в России только по случаю юбилея бабушки. Я никогда не толкала детей к музыкальной карьере, потому что имея таких бабушку и дедушку - это сложно. Ребенок сам должен стремиться стать музыкантом, понимать, на что он идет и какое имя несет. Но сейчас младший мой сын, 21-летний Александр, все-таки учится по классу фортепиано - еще Мстислав Леопольдович хотел с ним заниматься и думал, что он станет дирижером.
Текст: Виталий Котов
По материалам журнала «Собака.ru»:
№ 126 (июль 2011) «Реконструкция обеда»
№ 143 (декабрь 2012) рубрика «Интерьер»
Ему рукоплескали короли и президенты, познакомиться с ним считали за честь величайшие музыканты и композиторы планеты. Лучшие залы мира набивались битком на его концертах. А он… Он спускался со сцены, снимал фрак и становился не гением музыки, а - человеком. Отцом, мужем, другом. О том, каким Мстислав Ростропови ч был в обычной жизни, «АиФ» рассказала младшая дочь Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича.
Дом ста роялей
Юлия Шигарева, «АиФ»: Елена Мстиславовна, детям свойственно относиться к своим родителям трезвее, а то и скептичнее, чем толпам их восторженных поклонников. Вы с вашей сестрой Ольгой в какой момент поняли, что Мстислав Леопольдович и Галина Павловна - люди особенные?
Елена Ростропович: Это трудный вопрос. Родились в этой среде. Мы здоровались с Шостаковичем, который нас узнавал. Разговаривали с Хачатуряном или Кабалевским , живущими, как и мы, в Доме композиторов. Мы с детства ходили в Большой театр и видели маму, утопающую в цветах - это была неординарная женщина и выдающаяся певица. Мы ходили на концерты и видели, как преклоняются перед отцом, слышали, как про него говорят, что он гениальный. Да, он гениальный - мы тоже были в этом уверены.
Поэтому мы с Ольгой прекрасно понимали: наши родители - вот такие. В школу нас не водят. После уроков не ждут, домашние задания с нами не делают. Хотя иногда мне было немножко завидно, что папа с мамой не водили меня за ручку в школу. Что бабушка не ждала меня на лавочке с бутербродами. Что никто не нервничал, ожидая, как мы сдадим экзамены.
Семья солистки ГАБТ СССР Галины Вишневской и виолончелиста Мстислава Ростроповича. Дочь Оля исполняет танец из балета «Лебединое озеро». 1959 г. Фото: РИА Новости / Максимов- И Вы, и Ольга получили музыкальное образование. Альтернатива - другие профессии вообще не рассматривались?
Нет! В 4 года мы уже садились за инструмент, который стоял в одной из комнат. Играть на рояле нас учила бабушка, папина мама. Она была пианисткой, аккомпанировала супругу, нашему дедушке, Леопольду Витольдовичу.
Мы же жили в доме, в квартирах которого стояло больше 100 роялей - тут жили композиторы, певцы, музыканты. Построили этот знаменитый дом на ул. Огарева в 1955 году, и только когда заехали первые жильцы, выяснилось: в нём очень плохая звукоизоляция. Все слышали друг про друга абсолютно всё: кто что сочиняет, кто что репетирует. И далеко не все были рады тому, что мелодии, которые у них рождаются, кто-то перехватывал. Так что жизнь здесь текла колоритно и красочно. Один занимается, другой сочиняет и требует тишины… Но когда ты 24 часа слышишь вокруг себя музыку, это накладывает определенный отпечаток. Ты понимаешь: другой жизни - без музыки - просто нет.
- Мстислав Леопольдович был суровым учителем?
Смотря с кем. Он же начал преподавать рано - в 15 лет. Его отец, великолепный виолончелист, талантливый педагог, рано умер. Шла война, семья Ростроповичей уехала в эвакуацию в Оренбург. И Мстислав стал единственным кормильцем, начав преподавать в оренбургском музыкальном училище.
Оказалось, что он - педагог от Бога. Например, он показывал ученикам технические приемы, но никогда не показывал интерпретацию, а объяснял это через образы. Ему хотелось, чтобы они сами нашли свой путь, чтобы они поняли и почувствовали эту музыку через созданные образы, а не копировали его игру.
Дома же было всё по-другому. На нас у него вечно не хватало времени - он куда-то бежал, у него постоянно возникали какие-то проекты, идеи. Поэтому с нами он особо не церемонился. Раз сказал - и все быстро сделали.
Хотя однажды он меня подловил… Это было летом, на даче. Я занималась, разучивала какие-то гаммы. И так всё это было нудно, что я решила себя развлечь: поставила на пюпитр вместо нот книжку и читаю. И вдруг передо мной вырастает отец, который должен был куда-то в очередной раз бежать. Я перепугалась насмерть, потому что ну явно же попалась! Он говорит: «Немедленно книжку вон, и заниматься сегодня будешь дольше». «Как ты узнал, что я читаю?» - спрашиваю. \ «Так ты же без конца повторяла одну и ту же гамму!»
Правда, папа и сам не любил размеренного образа жизни, многочасовых занятий. Говорил: «Если ты музыкант ежедневно начинаешь заниматься, скажем, с 9 утра до 13, то это уже не искусство - это просто работа.» Он занимался, когда надо было подготовиться к концерту или изучать новое произведение, и только в тот момент, когда был внутренне готов к этому. И тратил на это времени столько, сколько ему казалось нужным.
Железная дисциплина
- А как отец двух симпатичных дочерей, он был строгий? Пойти в кино или погулять с мальчиками разрешал?
Ну что вы! Какие мальчики! Он был очень ревнивый. Особенно напряжённая атмосфера складывалась на даче - там же полно свободного времени и парней вокруг (смеётся!) В какой-то момент Мстислав Леопольдович решил, что наши поклонники лазают к нам в окно ванной комнаты, перепрыгнув через забор на участок. Так он специально съездил в ботанический сад и выписал оттуда какой-то необыкновенный боярышник с во-о-от такими шипами. И посадил этот боярышник вокруг всего участка - как ограду, чтобы никто не лез. В кино можно было пойти с подругами, если мы отзанимались положенное время. И возвращаться надо было точно в срок - дисциплина была железная!
- А он учил вас спокойно относиться к славе? И как сам воспринимал это всеобщее в свой адрес поклонение?
Папа был очень скромный человек. Это же видно по тому, как он одевался, как себя вёл. Приезжая на фестиваль или концерт, не требовал каких-то особенных лимузинов и спокойно мог добраться на такси. Он никогда ничего не просил - чтобы номер был такой-то, температура в номере такая-то. Он выходил со своей виолончелью на сцену, играл и уезжал.
А ещё для него не существовало разницы между королями и консьержами. Его 70-летие праздновали в Елисейском дворце в Париже. В списке гостей - короли, президенты… И - консьерж из дома в Париже на Жорж Мандель, таксист из Нидерландов, и много других простых людей, которые были его друзьями. Устроители вечера перепугались: все-таки тут протокол, короли, министры… Может, не надо консьержа? И таксиста? Мы для них отдельный вечер организуем. Папа в ответ: «Нет! Нельзя! Это мои друзья. И я хочу пригласить их на мой день рождения!» А на день рождения в Лондон он пригласил своего друга Ваську, который строил годами и ремонтировал нашу дачу, и его семью.
Мстислав Леопольдович славился рисковыми поступками: прятал у себя на даче опального Солженицына, играл возле рушащейся Берлинской стены, приехал во время путча в Москву к Белому дому. Он понимал, что на кону - его жизнь?
За Германию мы особенно не волновались. А вот в 1991 году в Белом доме было действительно опасно…
В августе 1991-го мы с отцом были во Франции. Я приехала к нему в Париж (сама я с семьёй жила в пригороде), Мы смотрели репортажи CNN. И в какой-то момент папа говори: я должен туда ехать. Я начала его отговаривать: там опасно, все сейчас оттуда бегут, а ты туда. Да у тебя и паспорта-то российского нет (в 1974 г. семью Ростроповича-Вишневской выдворили из СССР, в 1978-м лишили гражданства - ред.). Глупость какая-то! Он согласился: ну ладно, ладно.
Я осталась у папы ночевать, мы всю ночь смотрели новости. А утром вижу: он уже одет, стоит с маленьким чемоданчиком. «Ты куда?» - спрашиваю. «Ой, мне надо в банк пойти, там кое-какие дела сделать». Я удивилась, потому что все его дела обычно вела я. Но ничего не сказала. Мы договорились вместе пообедать и он ушёл. Сижу, жду: 12.00, 13.00, 14.00, 15.00 - его всё нет. Звоню в банк: «Он у вас был?» - «Нет, не был». И уже вечером мне звонит мой знакомый из журнала «Пари матч»: «Лен, только не волнуйся, но твоего папу видели в самолете, летящем в Москву.» Я рассказываю, и у меня до сих пор от пережитого тогда ужаса мурашки бегут… «Всё, конец»! - подумала тогда я. До двух часов ночи смотрела CNN. И вдруг слышу: в Москве возле американского посольства убит человек. И я мысленно с папой попрощалась…
Наконец с трудом дозвонилась до папиной сестры Вероники и она мне сказала, что папа был в Белом доме. Когда он вернулся обратно в Париж, я гордилась им невероятно. Он действительно никого не боялся! И всегда делал то, что приказывали ему делать его совесть и его сердце. Вот он пошел и сделал.
Два гения в одной квартире
Как Галина Вишневская и Мстислав Ростропович уживались в одной квартире? Они же оба были невероятно яркие личности.
Они были очень разными. Да, оба они посвятили свою жизнь искусству. Но у каждого была своя территория: у папы концерты, у мамы - театр. И это позволяло им вместе образовывать единое целое. Никогда папа не делал ничего без мамы, и мама ничего не делала без папы. «Спроси у мамы», «спроси у папы» слышали мы с Ольгой. Как они договорились, так и будет. Когда они решили, что уедут из Союза, они перед иконой пообещали друг другу, что никогда не будут винить другого за принятое вместе решение.
Папа не хотел ведь в принципе уезжать - он не представлял себе жизнь вне России. Здесь были все его друзья (тогда ещё был жив Шостакович), его ученики, его публика. Но тем не менее мама заставила его написать письмо Брежневу с просьбой отпустить семью из страны, потому что понимала: его здесь либо убьют, либо он сам сопьется из-за невостребованности.
Потому что травля шла страшная. Ему не давали выступать даже на периферии. Писали, что он плохой музыкант. Он, благодаря которому в мировом виолончельном репертуаре существует 140 произведений, написанных для него и ради него!
- Вы говорите, папа ревновал вас, дочерей. А маму? Яркая женщина, сонм поклонников..
Ну, естественно, ревновал! И все время за ней ухаживал, подарки, сюрпризы делал, на руках ее носил. Мама у нас была богиня! Мама совершенно не касалась бытовых дел. Зато прекрасно готовила. У них существовала полная гармония: папа не требовал, чтобы мама вела семейную бухгалтерию, а маме не приходило в голову сказать: иди, отвари себе яйцо на завтрак или пуговицу пришей. Господь с вами! Всем было совершенно ясно, кто чем занят. Папа, когда они путешествовали или были где-то только вдвоем, ходил в магазин. Он был джентльменом и представить себе не мог, чтобы мама таскала тяжелые сумки.
- Его в магазине на клочки не рвали, когда видели, кто пришёл?
Конечно, рвали! А мог и исчезнуть куда-нибудь во время таких походов. Как-то - мы решили справить Новый год в Питере - за несколько часов до Нового года вдруг выяснилось, что куплено мало шампанского. Папа вызвался сходить в магазин. А домой вернулся после 12.00 ночи. Потому что выяснилось, что в магазин его вёз, как папа объяснил, чудеснейший человек-таксист. И что таксист его уговорил, что надо срочно съездить к нему буквально на 10 минут в гости познакомиться с женой, потому что она ему не поверит, что он вез Ростроповича. Пока ездил туда и обратно по просьбе таксиста, папа опоздал с нами встретить с боем курантов в 12 часов Новый год. А вы спрашиваете, как он относился к своей славе. Вот так и относился!
Еженедельник АиФ/Персона/27.3.2017
Мстислав Ростропович. Фото – Наталья Логинова / Коммерсантъ
Елена Ростропович рассказала о своем отце и фестивале его имени.
Фестиваль памяти Мстислава Ростроповича, ушедшего из жизни 10 лет назад, собрал в берлинском Konzerthaus лучших виолончелистов мира, а также учеников и продолжателей традиций маэстро.
Событие стало заметным еще и потому, что сегодня на Западе концерты и фестивали, посвященные творчеству выдающихся россиян, стали редкостью.
Сергей Панкратов поговорил с Еленой Ростропович о ее отце.
Берлинский фестиваль включает в себя не только концерты, фильмы и воспоминания учеников. Организаторы постарались уйти от канона - “выдающийся виолончелист, дирижер, художник” - и представили вашего отца еще и как яркую личность - светского льва, любителя застолий, потрясающего рассказчика анекдотов. Скажите, Елена Мстиславовна, это все тоже о нем?
Конечно, о нем! Мстислав Леопольдович был всегда душой компании, он очень ценил человеческое общение, дружеские застолья. Обладал потрясающим чувством юмора и был великолепным рассказчиком.
А уж какие розыгрыши устраивал! В Национальном симфоническом оркестре Вашингтона, где он 17 лет был главным дирижером, до сих пор бытует “фольклор от Ростроповича”.
Но как же “душа компании” все успевал? С одной стороны, общения с друзьями, с другой - изматывающие репетиции, жесткий гастрольный график, многочасовые перелеты и непрерывный калейдоскоп из стран и часовых поясов…
Для него было в порядке вещей сегодня играть или дирижировать в Мадриде, улететь на два дня на концерт в Америку, а уже на третий - выступать в Вене. Однажды журналисты задали ему вопрос: “Как вы в вашем возрасте переносите смену часовых поясов?” Он ответил: “Без проблем, я просто не знаю, от какой страны мне надо вести отсчет”.
От такого образа жизни у него появилась необычная привычка - он сразу же засыпал в самолете или в такси по дороге в аэропорт. Он и спал-то, как правило, всего по три часа в сутки. Время, потраченное на сон более трех часов, считал потерянным.
Кстати, то, что он так много концертировал, сыграло заметную роль в создании феномена Ростроповича. На его концертах побывало невероятное количество слушателей. Для многих он был не какой-то далекой звездой классической музыки, а виртуозным виолончелистом, которого они слышали лично.
Ведь одно дело - запись, и совсем другое - живое исполнение величайшего мастера, когда ощущаешь его магнетизм. Отсюда и сотни тысяч его поклонников в разных частях света.
Это и сейчас заметно в Берлине. Во всяком случае, такого аншлага, как в дни фестиваля памяти Ростроповича, берлинский Konzerthaus не видел давно. Поздравляю!
Спасибо, но поздравлять в первую очередь нужно директора Konzerthaus Себастьяна Нордманна, который придумал идею этого фестиваля и блестяще ее воплотил.
Удачно совпали две вещи: желание берлинской публики отдать дань уважения великому музыканту, которого многое связывало с этим городом (он часто выступал с Берлинским симфоническим оркестром, записал здесь много произведений с выдающимся дирижером Гербертом фон Караяном), и желание лучших виолончелистов принять участие в фестивале памяти Ростроповича.
Себастьян Нордманн рассказывал мне, с какой готовностью известные музыканты откликнулись на приглашение. А ведь виолончелисты такого уровня очень занятые люди, с напряженным гастрольным графиком. Знаю, что некоторые прилетали в Берлин буквально на вечер - только чтобы выступить на фестивале.
- А чем вы объясните еще один феномен Ростроповича - неугасающий интерес к его творчеству?
Возможно, сегодня, когда многие понятия нивелируются, а слово “маэстро” стало применимо даже к исполнителям средней руки, определение “один из величайших музыкантов XX века” звучит не столь впечатляюще.
Но ведь это так на самом деле и есть! Мстислав Леопольдович внес заметный вклад в классическую музыку, расширив диапазон виолончели до невероятного уровня.
Он владел этим инструментом с такой виртуозностью, что самые выдающиеся композиторы того времени стали писать произведения, которые мог исполнить только он. Для него писали Прокофьев, Шостакович, Шнитке, Бернстайн, Пендерецкий и многие другие.
По этому поводу сам Ростропович как-то в шутку посетовал, что не жил во времена Моцарта - обязательно заставил бы его написать виолончельный концерт.
Всего Ростроповичу было посвящено 140 произведений разной формы, которые были написаны специально для него. Люди, имеющие даже минимальное представление о музыке, могут понять, что значит эта цифра!
Про работоспособность Ростроповича ходили легенды. Дирижер Юрий Темирканов говорил, что “в нем бурлила энергия десятерых”: по его воспоминаниям, иногда после концерта они с Ростроповичем сидели до четырех утра в ресторане, ужинали. А потом Слава мог встать в шесть и приступить к репетиции.
В этом весь Ростропович! Каким бы приятным ни был ужин с друзьями, каким бы тяжелым ни оказался перелет, все, что должно быть сделано к сегодняшнему дню, будет сделано обязательно. Даже если придется репетировать ночью.
Мстислав Леопольдович славился смелыми, даже рискованными поступками: пригласил жить на даче опального Солженицына, приехал во время путча в Москву на защиту Белого дома. Риск - это было свойство его натуры?
Думаю, что нет. Просто в какие-то сложные моменты он говорил: “Я не могу поступить по-другому”. И делал так, как считал нужным.
Кстати, история, когда он улетел в Москву и отправился к Белому дому, стоила стольких нервов! Когда начались события, мы жили в Париже. Весь вечер смотрели прямые репортажи CNN. И вдруг он говорит: “Я должен быть там”. Как я его уговаривала: “Зачем? Там опасно!” Вроде бы уговорила.
На другой день вдруг засобирался в банк. “Скоро вернусь” И через несколько часов уже был в Москве. Мы с мамой сильно переживали за него. Галина Павловна даже расплакалась, что бывало с ней крайне редко.
Через несколько дней, когда ехала встречать его в аэропорт, буквально кипела: ну сейчас выскажу все! Но увидев его счастливое лицо, с такой милой и одновременно хитрой улыбочкой, с авоськой в руках, в которой лежал противогаз, фляжка и бутылка недопитой водки, я только и сказала: “Ты мой герой!”…
- То есть, “делай что должно”…
Был еще случай, не очень известный - в первые, самые трудные постперестроечные годы. Мстислав Леопольдович решил передать в дар московским больницам несколько самых современных машин скорой помощи.
Первую, прибывшую по морю из Вашингтона, он встречал сам в Петербурге. С гордостью показал ее Анатолию Собчаку.
Сейчас,- говорит отец,- буду перегонять в Москву.
За рулем, до Москвы? - удивился Собчак.
А что? Моя идея, я и доведу ее до конца.
Собчак забеспокоился:
Мстислав Леопольдович, у нас путешествие из Петербурга в Москву - дело достаточно опасное. На дорогах не спокойно.
Но Ростропович уже принял решение, и отговорить его было невозможно.
Хорошо,- согласился мэр Петербурга,- но если вы не возражаете, я дам вам в попутчики своего помощника. Очень толковый молодой человек.
Молодой человек действительно оказался очень вежливым, приятным. И они с Ростроповичем без особых приключений перегнали карету скорой помощи в Москву. Но самое интересное, что у этой истории было неожиданное продолжение. Как-то на очень важном приеме Мстислава Леопольдовича представили Владимиру Путину.
Ростропович пожимает руку президенту и говорит:
Очень рад с вами познакомиться!
А Путин отвечает:
Так мы уже с вами знакомы.
Как, когда? - удивился Мстислав Леопольдович.
А помните перегон скорой помощи в Москву?..
Вот такая была необычная история их знакомства.
- Ростропович быстро принимал решения в сложных ситуациях?
Были сложные моменты в жизни, когда он принимал решения после долгих размышлений, колебаний. Это было заметно, когда встал вопрос об отъезде из России на Запад.
Уже сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что, если бы не мамина твердость, Мстислав Леопольдович так бы и не решился покинуть Россию. Здесь были все его друзья, еще был жив Шостакович, ученики, его публика.
Но мама за отца боялась. Боялась, что либо затравят, либо он сам сопьется от невостребованности. Ведь ему не давали выступать даже на периферии. Писали, что он плохой музыкант.
Кстати, твердость характера Галины Павловны помогла и в первые два года жизни на Западе. Мало кто знает, что они были для нас достаточно сложными.
- Сложными? Но я помню снимки из западных газет того времени - Ростроповича принимали как триумфатора…
Да, принимали хорошо. Но были еще и повседневные заботы, которые оставались с нами. Мы ведь приехали буквально с двумя чемоданами на всю семью. Что могло нам принести заработок? Только концертная деятельность.
Играли везде, где предлагали, за любой гонорар, зачастую не очень большой. Играли и вовсе бесплатно, чтобы нас лучше узнали. Я аккомпанировала отцу как пианист: я только что окончила Центральную музыкальную школу в Москве, мне было достаточно трудно выходить на сцену с таким исполнителем, как Ростропович.
Этот период я вспоминаю как время колоссального нервного напряжения… Мы с сестрой были еще молодыми девушками, нам хотелось купить какие-то модные вещи. Но мы знали, что семейный бюджет этого не выдержит.
Извините, не понимаю. Мстислав Леопольдович был уже достаточно известен как музыкант. А приехав на Запад, получил мощное паблисити как противник советского режима.
Это так, но поймите: в искусстве свой производственный процесс. Календарь всех приличных концертных залов расписан на несколько лет вперед. Напечатаны афиши, программки, буклеты. И никто не будет отменять запланированные концерты только потому, что из России приехал Ростропович.
Но постепенно, года через два, все вошло в свою колею. И Ростропович, и Вишневская вошли в нормальный гастрольный график.
Пришло полное признание, а вместе с ним и предложение Мстиславу Леопольдовичу возглавить Национальный симфонический оркестр в Вашингтоне. Он был просто счастлив: теперь это был его оркестр, его лаборатория, где он мог творить.
Семнадцать сезонов он был бессменным дирижером и художественным руководителем этого коллектива, который под его руководством вошел в число лучших оркестров Америки.
Если в Национальном симфоническом оркестре Вашингтона до сих пор в ходу “фольклор от Ростроповича” - это тоже можно считать признанием…
В оркестре его очень любили не только как музыканта, но и как человека с потрясающим чувством юмора.
О том, что Мстислав Леопольдович большой шутник, знали не только музыканты оркестра. После его “балетного номера” об этом говорила вся Америка. Вы помните этот экспромт?
Конечно, помню. Это было в Сан-Франциско, праздновали юбилей знаменитого американского скрипача, большого друга отца - Исаака Стерна.
Публика собралась чопорная, идет прямой эфир на всю страну, концерт в самом разгаре, и когда уже ведущий Грегори Пек собирался объявить следующий номер, на сцене вдруг появился до неузнаваемости загримированный Ростропович в балетной пачке.
Такая слегка сутулая, грузная балерина с ярко намалеванными губами. Смачно канифолит пуанты и начинает по-балетному “выплывать” на сцену, плавными взмахами рук комично подражая балеринам.
Зал в недоумении! Одни думают, что это какой-то ненормальный прорвался на сцену. Другие понимают, что это шутка, но не понимают, кто это и чем эта шутка закончится. И когда вдруг балерина выхватывает у концертмейстера виолончелистов его виолончель и начинает играть “Умирающего лебедя”, по залу пронеслось: “Ростропович!” И зрители взорвались овацией!
Вообще, чувство юмора и простота в общении было самым сильным “оружием” Мстислава Леопольдовича. Он никогда не пытался подавить музыкантов своего оркестра. Он “брал” их улыбкой, остроумной шуткой. У него на репетиции царила такая непринужденная, жизнерадостная атмосфера!
- Это оттуда пошло прозвище Подсолнух?
Да нет, это совсем из ранней юности. Из-за его лучезарной улыбки и благостного отношения к окружающему миру. А вообще дома Мстислава Леопольдовича знаете, как звали? Буратино!
- И вам с сестрой это позволялось?
Ну что вы, нет, конечно. Это позволяла себе только мама.
- Как вы себя ощущали среди знаменитых родителей?
Этот вопрос мне задают часто, и я не хочу повторяться. Скажу только, что я безумно любила родителей, и мне их очень не хватает. Но это уже другая история - семейная.
Кстати, о делах семейных. Вы и ваша старшая сестра Ольга продолжаете заниматься благотворительной деятельностью, которой занимались ваши родители?
Да, конечно. Ольга руководит благотворительным фондом Мстислава Ростроповича, который работает с одаренными молодыми музыкантами. Я возглавляю международный медицинский фонд Ростроповича и Вишневской, который занимается вакцинацией детей по всему миру.
У вашей сестры - двое детей, у вас - четверо. Кто-то из внуков Ростроповича и Вишневской унаследовал их музыкальные таланты?
Мстислав Леопольдович считал, что мой младший сын Александр может сделать большую музыкальную карьеру. Но я крайне осторожно отношусь к его таланту. Хочу, чтобы от музыки он получал радость, а не стресс.
Сможет ли публика еще когда-нибудь услышать уникальную виолончель Мстислава Ростроповича, которая была частью его души?
После ухода Мстислава Ростроповича к его виолончели - а это “Дюпор” Антонио Страдивари, названная так по имени виолончелиста XVIII века Жан-Луи Дюпора,- еще никто не прикасался.
Какое бы решение мы с сестрой ни приняли по этому уникальному инструменту, оно будет для нас эмоционально очень сложным. Давайте подождем, время покажет.
Мстислав Ростропович, в браке с которым на свет появились дети Галины Вишневской - дочери Ольга и Елена, был третьим мужем звезды российской и мировой оперной сцены. В первый раз она вышла замуж в семнадцать лет за морского офицера Георгия Вишневского, но их семья распалась через два месяца после свадьбы, а фамилия первого мужа осталась с Галиной Павловной до конца жизни.
Вторым мужем певицы стал Марк Рубин - директор Ленинградского театра оперы и балета. Он был на двадцать два года старше Вишневской и относился к ней очень бережно и нежно. Их семье пришлось пережить несколько трагических моментов - смерть двухмесячного ребенка в 1945 году, а потом тяжелую болезнь Галины Павловны.
На фото — семья Галины Вишневской
Этот брак разрушила новая любовь Галины Павловны - на фестивале молодежи в Праге она познакомилась с талантливым виолончелистом Мстиславом Ростроповичем, и между ними вспыхнул головокружительный роман. В 1955 году они поженились, а потом с разницей в два года появились на свет дети Галины Вишневской.
Старшая дочь Ольга вспоминает, что до вынужденного отъезда из СССР их семья жила на улице Огарева в доме, в котором жили многие известные музыканты. Их дом был очень гостеприимным, и в гости к Вишневской и Ростроповичу любили приходить многие известные люди.
С раннего детства дети Галины Вишневской приучались к правилам поведения за столом и хорошим манерам, а теперь Ольга и Елена передают эти навыки своим детям - внукам Галинам Павловны. После того, как их семья уехала из СССР, Ольга и Елена оказались в швейцарском монастыре-пансионе, в котором жили и учились только девочки. Им запрещалось выходить за пределы монастыря, и привыкать к новому образу жизни детям Галины Вишневской было очень нелегко. Позже Ольга и Елена Ростропович поступили в Джульярдскую академию в Нью-Йорке, где родители, сами жившие в Париже, снимали своим дочерям квартиру. За девушками всегда присматривал кто-то из знакомых, которых у Ростроповича и Вишневской всегда было очень много по всему свету.
на фото — Галина Вишневская с дочерьми
