Джеймс Джойс

Сановитый , жирный Бык Маллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой накрест лежали зеркальце и бритва. Желтый халат его, враспояску, слегка вздымался за ним на мягком утреннем ветерке.

Он поднял чашку перед собою и возгласил :

– Introibo ad altare Dei .

Остановясь, он вгляделся вниз, в сумрак винтовой лестницы, и грубо крикнул:

– Выходи, Клинк! Выходи, иезуит несчастный!

Торжественно он проследовал вперед и взошел на круглую орудийную площадку . Обернувшись по сторонам, он с важностью троекратно благословил башню, окрестный берег и пробуждающиеся горы. Потом, увидев Стивена Дедала, наклонился к нему и начал быстро крестить воздух, булькая горлом и подергивая головой. Стивен Дедал, недовольный и заспанный, облокотясь на последнюю ступеньку, холодно смотрел на дергающееся булькающее лицо, что благословляло его, длинное как у лошади, и на бестонзурную шевелюру, белесую, словно окрашенную под светлый дуб.

Бык Маллиган заглянул под зеркальце и тут же опять прикрыл чашку.

– По казармам! – скомандовал он сурово.

– Ибо сие, о возлюбленные мои, есть истинная Христина, тело и кровь, печенки и селезенки. Музыку медленней, пожалуйста. Господа, закройте глаза. Минуту. Маленькая заминка, знаете, с белыми шариками. Всем помолчать.

Он устремил взгляд искоса вверх, издал долгий, протяжный призывный свист и замер, напряженно прислушиваясь. Белые ровные зубы кой-где поблескивали золотыми крупинками. Златоуст. Резкий ответный свист дважды прозвучал в тишине.

– Спасибо, старина, – живо откликнулся он. – Так будет чудненько. Можешь выключать ток!

Он соскочил с площадки и с важностью поглядел на своего зрителя, собирая у ног складки просторного халата. Жирное затененное лицо и тяжелый овальный подбородок напоминали средневекового прелата , покровителя искусств. Довольная улыбка показалась у него на губах.

– Смех да и только, – сказал он весело. – Это нелепое твое имя, как у древнего грека.

Ткнув пальцем с дружелюбной насмешкой, он отошел к парапету, посмеиваясь. Стивен Дедал, поднявшись до конца лестницы, устало побрел за ним, но, не дойдя, уселся на край площадки и принялся наблюдать, как тот, пристроив на парапете зеркальце и обмакнув в пену помазок, намыливает шею и щеки.

– У меня тоже нелепое – Мэйлахи Маллиган, два дактиля. Но тут звучит что-то эллинское, правда ведь? Что-то солнечное и резвое, как сам бычок. Мы непременно должны поехать в Афины. Поедешь, если я раздобуду у тетушки двадцать фунтов?

Он положил помазок и в полном восторге воскликнул:

– Это он-то поедет? Изнуренный иезуит.

Оборвал себя и начал тщательно бриться.

– Послушай, Маллиган, – промолвил Стивен негромко.

– Да, моя радость?

– Долго еще Хейнс будет жить в башне?

Бык Маллиган явил над правым плечом свежевыбритую щеку.

– Кошмарная личность, а? – сказал он от души. – Этакий толстокожий сакс. Он считает, что ты не джентльмен. Эти мне гнусные англичане! Их так и пучит от денег и от запоров. Он, видите ли, из Оксфорда. А знаешь, Дедал, вот у тебя-то настоящий оксфордский стиль. Он все никак тебя не раскусит. Нет, лучшее тебе имя придумал я: Клинк, острый клинок.

Он выбривал с усердием подбородок.

– Всю ночь бредил про какую-то черную пантеру, – проговорил Стивен. – Где у него ружье?

– Совсем малый спятил, – сказал Маллиган. – А ты перетрусил не на шутку?

– Еще бы, – произнес Стивен с энергией и нарастающим страхом. – В кромешном мраке, с каким-то незнакомцем, который стонет и бредит, что надо застрелить пантеру. Ты спасал тонущих . Но я, знаешь ли, не герой. Если он тут останется, я ухожу.

Бык Маллиган глядел, насупясь, на бритву, покрытую мыльной пеной. Соскочив со своего возвышения, он торопливо стал рыться в карманах брюк.

– Драла! – пробормотал он сквозь зубы.

Вернувшись к площадке, он запустил руку в верхний карман Стивена и сказал:

– Позвольте одолжиться вашим сморкальником, вытереть нашу бритву.

Стивен покорно дал ему вытащить и развернуть напоказ, держа за угол, измятый и нечистый платок. Бык Маллиган заботливо вытер лезвие. Вслед за этим, разглядывая платок, он объявил:

– Сморкальник барда. Новый оттенок в палитру ирландского стихотворца: сопливо-зеленый. Почти ощущаешь вкус, правда?

Он снова поднялся к парапету и бросил долгий взгляд на залив. Ветерок шевелил белокурую, под светлый дуб, шевелюру.

– Господи! – сказал он негромко. – Как верно названо море у Элджи: седая нежная мать! Сопливо-зеленое море. Яйцещемящее море. Эпи ойнопа понтон. Ах, эти греки, Дедал. Надо мне тебя обучить. Ты должен прочесть их в подлиннике. Талатта! Талатта ! Наша великая и нежная мать . Иди сюда и взгляни.

Стивен встал и подошел к парапету. Перегнувшись, он посмотрел вниз на воду и на почтовый пароход, выходящий из гавани Кингстауна.

– Наша могущественная мать, – произнес Бык Маллиган.

Внезапно он отвел взгляд от моря и большими пытливыми глазами посмотрел Стивену в лицо.

– Моя тетка считает, ты убил свою мать , – сказал он. – Поэтому она бы мне вообще запретила с тобой встречаться.

– Кто-то ее убил, – сумрачно бросил Стивен.

– Черт побери, Клинк, уж на колени ты бы мог стать, если умирающая мать просит, – сказал Бык Маллиган. – Я сам гипербореец не хуже тебя. Но это ж подумать только, мать с последним вздохом умоляет стать на колени , помолиться за нее – и ты отказываешься. Нет, что-то в тебе зловещее…

Оборвал себя и начал намыливать другую щеку. Всепрощающая улыбка тронула его губы.

– Но бесподобный комедиант! – шепнул он тихонько. – Клинк, бесподобнейший из комедиантов.

Он брился плавно и осмотрительно, в истовом молчании.

Стивен, поставив локоть на шершавый гранит, подперев лоб ладонью, неподвижно смотрел на обтерханные края своего черного лоснистого рукава. Боль, что не была еще болью любви, саднила сердце его. Во сне, безмолвно, она явилась ему после смерти, ее иссохшее тело в темных погребальных одеждах окружал запах воска и розового дерева, а дыхание, когда она с немым укором склонилась над ним, веяло сыростью могильного тлена. Поверх ветхой манжеты он видел море, которое сытый голос превозносил как великую и нежную мать. Кольцо залива и горизонта заполняла тускло-зеленая влага.

Белый фарфоровый сосуд у ее смертного одра заполняла тягучая зеленая желчь, которую она с громкими стонами извергала из своей гниющей печени в приступах мучительной рвоты.

Бык Маллиган заново обтер бритву.

– Эх, пес-бедолага! – с участием вздохнул он. – Надо бы выдать тебе рубашку да хоть пару сморкальников. А как те штаны, что купили с рук?

– Как будто впору, – отвечал Стивен.

Бык Маллиган атаковал ложбинку под нижней губой.

– Смех да и только, – произнес он довольно. – Верней будет, с ног. Дознайся, какая там пьянь заразная таскала их. У меня есть отличная пара, серые, в узкую полоску. Ты бы в них выглядел потрясающе. Нет, кроме шуток, Клинк. Ты очень недурно смотришься, когда прилично одет.

вернуться

1. ТЕЛЕМАК

Первая часть «Улисса» (три эпизода), как и первые песни Гомеровой поэмы, – пролог с темой Сына, предшествующий рассказу о странствиях Отца.

Сюжетный план. Башня Мартелло, 8 часов утра. Роман открывается динамично: перед нами сразу возникают два центральных конфликта книги: личная оппозиция Стивен – Бык и идейное противостояние Англия – Ирландия; а также ряд других важных мотивов. Сюжетный аспект эпизода определяется первым из этих конфликтов: Бык Маллиган, фальшивый друг и завистник Стивена, окольными маневрами выживает его из места их обитания, башни Мартелло. У Стивена в личности Быка многое вызывает эмоциональное и нравственное отталкивание, но он не расположен к борьбе, а расположен к страдательной, жертвенной позиции.

Реальный план. Сюжет и герои эпизода весьма близко отвечают реальности. Стивен, как уже говорилось, – автор, Джеймс Джойс. Бык, он же Роланд Малахия Сент-Джон Маллиган, – это дублинец Оливер Сент-Джон Гогарти (1878-1957), Хейнс – англичанин Сэмюэл Чинвикс Тренч. Все трое действительно жили в башне Мартелло – одной из сторожевых башен, выстроенных в эпоху наполеоновских войн. Характеры, занятия, отношения лиц в целом сохранены, и даже кошмары Хейнса с воплями про черную пантеру – факт жизни. Однако отклонения от жизненной подосновы тоже немалы и интересны. Образ Маллигана в романе – откровенная и жестокая месть бывшему другу, притом едва ли заслуженная. Гогарти был циничен, бесцеремонен, любил грубые насмешки, возможно, что и завидовал дарованиям Джойса, однако предателем и интриганом он не был. Человек большой личной храбрости, небесталанный поэт, знаток античной литературы, он стал со временем заметным и уважаемым лицом в Ирландии (членом Сената в 1922-1934 гг.) и написал несколько книг, читаемых по сей день. Наклонность же видеть всюду предательство и измену – глубинная черта натуры самого автора. Следы ее многочисленны: тема предательства – сквозная нить, один из лейтмотивов романа. Конкретно же, в сентябре (а не июне) 1904 г. Джойс оказался без угла и без средств (кров родителей он оставил еще раньше), и Гогарти дал ему пищу и приют в башне, которую он нанимал (в романе платит за аренду Стивен). Отношения их, хотя и дружеские, не были гладки; оба были молоды, заносчивы и строптивы. В ночь на 12 сентября Тренч во время своего кошмара выпалил из револьвера, после чего успокоился и заснул. Когда же кошмар вскоре повторился, палить из револьвера начал ради забавы Гогарти, избрав мишенью полку с кухонной утварью над койкой Джойса. Последний, найдя это личным выпадом, испуганный и оскорбленный, тотчас оделся и ушел. С тех пор он твердо считал Гогарти предателем и врагом. Решение о литературной расплате родилось тут же.

Отсюда ясен и Гомеров план эпизода. «Телемак» соотносится – широко и условно, без особенно точных соответствий – со вступительными песнями I, II. Стивена, подобно Телемаку, вытесняют из дома, и дальше роман покажет, что, по мысли Стивена, в шаткости его положения повинно отсутствие истинного отца, отцовской фигуры. Маллигану соответствует Антиной, самый агрессивный и дерзкий из женихов Пенелопы, главный обидчик Телемака. Сам Джойс указывает и еще соответствие: старушка молочница – Ментор, домоправитель Одиссея, ободряющий Телемака и помогающий его сборам в странствие (Песнь II).

Тематический план. Конечно, эпизод несет и определенные идейные нити. Их главный узел заключен уже в самой фигуре героя, начиная с его имени, тщательно выбиравшегося автором. Идея, скрытая в имени «Стивен Дедал», – идея участи художника-творца, соединяющей славу и страдания. Дедал – древний мастер-искусник, создатель лабиринта и крыльев, творящий в изгнании, на чужбине (все эти мотивы весьма значимы для Джойса). Стивен – от греческого «стефанос», венок, символ славы; к тому же, это имя новозаветного первомученика Стефана. С Хейнсом, английским любителем ирландского фольклора, входит тема противостояния Ирландии захватчикам-англичанам. Со Стивеном же, наряду с темой отца, входит и тема матери, ее любви, ее смерти, а также две постоянные темы его мыслей: темы родины и религии. Как всюду в его внутреннем мире, мы видим здесь напряженность, конфликт. Стивен – патриот Ирландии, желающий ее независимости; однако он не может и не хочет пожертвовать ради нее своей свободой и своим призванием художника. Стивен порвал с Церковью, но продолжает многое в ней ценить – величие ее истории, красоту искусства, умную стройность теологии; ему претит шутовское и глумливое богохульство Быка.

Дополнительные планы. Согласно схемам Джойса, орган тела не сопоставляется эпизодам «Телемахиды» («Телемак еще не чувствует тела», – пояснил Джойс). Наука, искусство – теология; цвет – белый, золотой; символ – наследник (впрочем, по другой схеме символов три: Гамлет, Ирландия и сам Стивен). Цвет и искусство между собой согласованы: белый и золотой – положенные цвета облачений католического священника на литургии в день 16 июня. Джойс приступил к написанию романа в Триесте в марте 1914 г. (о предыстории замысла см. «Зеркало», эп. 4). В «Телемаке» и других ранних эпизодах он также заметно использовал материалы, заготовленные для «Героя Стивена» и «Портрета», но по разным причинам не вошедшие в них. В первую очередь это касается образа Маллигана-Гогарти: он начал создаваться вскоре же после разрыва, но так и не был введен в оба ранних романа, за вычетом краткого упоминания в конце «Портрета» с именем Догерти (там же некие намеки на Гогарти несет и фигура Гоггинса). С этим именем Гогарти бегло фигурирует в «Пульской записной книжке» (1904-05); в «Триестской записной книжке» (видимо, после 1911), упорядоченной по темам и персонажам «Портрета», есть раздел «Гогарти (Оливер Сент-Джон)», имеющий несколько страниц заготовок; наконец, отдельный фрагмент прозы, примыкающий к «Герою Стивену», содержит характеристику отношений Стивена и Догерти и порядочный монолог последнего. Почти все содержимое перечисленного вошло в «Улисса», составив основу образа Быка: здесь все его словечки, реакции, черты внешности… К записным книжкам восходит большей частью и образ матери, а также ряд черт и деталей образа отца. Монолог же можно считать первым зародышем будущего «Телемака»: здесь уже сквозят его сюжетные и идейные линии, и появляется башня: «Дедал, мы должны с тобой удалиться в башню… Дедал и Догерти отбыли из Ирландии в Омфал». Написав «Телемака» в первой половине 1914 г., Джойс дал тексту окончательную редакцию осенью 1917 г. Эпизод был опубликован в «Литл ривью» в марте 1918 г. и в книжном варианте получил лишь незначительные изменения.

«Улисс» . Книга загадка. Текст, содержащий в себе множество потаенных смыслов. Определить его суть непросто. Проблемную суть тем более. Слишком много задач ставит в своем произведении Джеймс Джойс. Да и может ли быть иначе, если автор заключает в один день своего повествования жизнь всего мира, в одном мужчине отражает всех мужчин мира и в одной женщине всех женщин мира, а из Дублина создает символ всего мироздания.
Говоря в этом аспекте об исследовании В. Набокова, следует отметить, что он ставит весьма нетривиальные задачи. Например, очень увлекательна в этом отношении его попытка понять роль таинственного персонажа в коричневом макинтоше. И весьма замечателен вывод автора о том, что Неизвестный в Коричневом Макинтоше это и есть сам Джеймс Джойс. Также В. Набоков удивительнейшим образом прослеживает гениальные Джойсовские синхронизмы и распускает запутанную нить сновидений одних из главных персонажей романа - Стивена Дедала и Леопольда Блума, выстраивая четкую логичную линию взаимосвязей. В Набоков нагляднейшим образом показывает что в «Улиссе» нет ни одного лишнего слова и при желании можно создать исключительно ясную картину всего происходящего на страницах книги. Однако сомнительно высказывание В. Набокова о том, что Дж. Джойс написал свое произведение разными стилями без особой причины. Как уже говорилось, в «Улиссе» ничего не существует просто так. Думается, что автор «Улисса» взял за основу свое восприятие мира - философию экзистенциализма, в полной мере отраженную в этом поистине монументальном тексте. Агностицизм - вот ключ к пониманию нарочитой пестроты стилей, заключенных в повествовании «Улисса». Дж. Джойс, как мастер и истинный художник слова буквально играет с языком, наглядно показывая отсутствие внетекстового пространства. Рисуя читателю трансформацию и эволюцию литературного и разговорного языка, что сильнее всего видно в эпизоде 12, который изначально назывался «Циклопами», а также в эпизоде 14 или в «Быках Солнца», Дж.Джойс показывает сотворенность, и своеобразную сделанность реальности человеком, которая к истинному существованию не имеет никакого отношения. Именно эту задачу преследовал ирландский писатель обнажая швы, посредством которых нить слова создает свой собственный объективный мир. Да именно объективный мир. И именно свой собственный. В Набоков почему - то оставляет без внимания обилие цитат в произведении Дж. Джойса, а между тем, художник нового «Уилисса» наполняет цитатами литературную ткань повествования не случайно. По глубокому убеждению этого ирландского гения мысли, человек не может быть субъективен в принципе, так как он живет по готовым формулам, в сущности «цитируя» все что было сказано до него. И «Уилисс» становится той ареной, на которой Дж. Джойс весьма успешно демонстрирует всю жизнеспособность своего убеждения, показывая что все что вербализуется человеком, будет являться цитатой, а значит не является субъективным переживанием. Лично я, не согласна с подобным мнением, так как на мой взгляд, помимо формы у любого способа выражения и самовыражения есть еще и содержание. И в одно и то же слово можно вложить совершенно различную энергетику. А энергетика, как известно, относится к сфере индивидуального, а значит глубоко субъективного переживания. Однако Дж. Джойс нашел, пожалуй лучший способ аргументации своей позиции, и за это нужно отдать писателю должное.
В. Набоков, также обходит стороной вопрос о национальной принадлежности Леопольда Блума, ограничиваясь констатацией факта - Блум был евреем. Однако, это тоже весьма интересная тема для размышлений. Почему Дж. Джойс сделал своего героя евреем? Здесь следует сказать пару слов об Отто Вейнингере, творчество которого оказало определенное влияние на идеологические основы «Улисса». Обобщая выводы книги О. Вейнингера, «Пол и характер», можно сказать, что по мнению этого автора у евреев и женщин нет души. Концепцию женщины по Вейнингеру Джойс, кстати, использует, рисуя нам образ Молли Блум. Однако вернемся к вопросу о национальной принадлежности Леопольда Блума. Почему же автор «Улисса» делает своего героя «ничтожеством» исходя из идей Отто? Ответ на этот вопрос лежит в том, что воспринимая еврея как носителя дискурса и стиля, а также беря на вооружение свойство еврейского сознания ассимилировать все окружающее и одновременно ассимилироваться в нем, Джойс делает Леопольда Блума текстом в тексте! Его Одиссей 20 -го века Все и Ничто одновременно, что при дистанцированности еврея от ирландский культуры, а также вечной отверженности социума и одиночества, делает для Джойса еврея идеальным Главным Героем романа. Вообще в «Улиссе» три главных героя: Стивен Дедал, Леопольд Блум и Молли Блум. И возникает вполне логичный вопрос, который В. Набоков, также почему - то оставляет без внимания: с кем же ассоциирует себя сам Джеймс Джойс? Если внимательно приглядеться к этим трем персонажам, то можно сделать вывод, что со всеми тремя. Стивен Дедал - духовная ипостась Джойса, Леопольд Блум - золотая середина: гармония тела и духа и Молли Блум абсолютная телесность автора.Однако, этот вывод не претендует на истину в последней инстанции.
Начиная с первого эпизода книги, а как известно текст структурирован согласно Гомеровской Одиссее и во многом с ней перекликается, В. Набоков делает интересное противопоставление христианства и античности. Где христианство олицетворяет Стивен, античность Бык Маллиган. Однако, сам Джойс скорее противопоставлял Англию Ирландии. В этом отношении любопытна символика главы. Например зеленый платок Стивена, как олицетворение Ирландии и отношение Маллигана к этому платку. В. Набоков дает немного иную интерпретацию зеленого цвета платка, однако первая версия тоже имеет право на существование. В этом состоит гениальность Дж.Джойса. Зачастую элементы его повествования не поддаются однозначной интерпретации. Тематика «Телемака» намечает основные идеи книги, среди которых доминантой будет звучать идея художника - творца, в которой сочетается одновременно слава и страдание.
Во втором эпизоде Дж. Джойс раскрывает тему материнства, противопоставляя ее отцовству. При чем в «Несторе» отцовство отбрасывается как нечто ненужное. Здесь начинается одна из важнейших сюжетных линий «Улисса» - поиски сыном отца и отца сыном. Также автор «Улисса» поднимает вопрос о логичности исторического процесса. И в этом вопросе Дедал в будущем найдет точки соприкосновения с Блумом.
Третий эпизод посвящен так называемому Протеизму или всепроникающему свойству сознания. В «Протее» Дж. Джойс показывает на примере Стивена, его воспоминаний, размышлений, фантазий, иллюзий всю мощь человеческого сознания. Сознание Стивена претерпевает многочисленные метаморфозы и стирает грань между внутренним и внешним миром.
В четвертом эпизоде Дж. Джойс знакомит нас с главным героем. И здесь автор четко противопоставляет ценности Леопольда Блума и Гомеровского Одиссея. Для Блума приоритетны ценности индивидуальные, личностные (автор в чередой раз отсылает нас к экзистенциализму). Между тем как Одиссей обеспокоен больше всемирно - историческими вопросами. Он - герой эпоса. В главе «Калипсо» Дж. Джойс г«Уилисса» задает векторы основных тем, которые будут подниматься в романе: обожание, служение, подчиненность; отцовская забота и беспокойство; супружеская измена и обида обманутого супруга; неушедшая боль.
Мишенью пятого эпизода становится бесцельная праздность и безвольный автоматизм. Здесь Джойс дает нам образ Леопольда Блума своеобразно и объемно, разбирая фигуру главного героя общечеловеческие и даже космические элементы. Читатель узнает что Блум любит музыку и обладает трезвым скепсисом в делах религии. «Лотофаги» действуют на читателя предельно расслабляюще.
Тематический план шестого эпизода - смерть. Недаром Гомеровское ее название - «Аид». Эта часть книги заключает в себе поистине всеобъемлющий взгляд на природу смерти. Здесь также мы снова узнаем об экзистенциальной позиции Блума во взгляде на загробный мир. Если Аид Одиссея - это мир духов, Аид Блума - абсолютное небытие. Здесь же раскрывается полный список проблем, ущемлений и ущербностей Блума. Он ощущает себя глубоко несчастным в связи со смертью сына Руди, в связи с самоубийством отца и, наконец, эти переживания обостряются размышлениями о собственной смерти. Одной из главных тем становится изгнанность Блума, как еврея из дублинского общества. Зачастую он ощущает себя аутсайдером и маргиналом в силу чего, «новый Одиссей» невольно ассоциируется с Христом. Подобная ассоциация возникает еще и ввиду того, что Блум безропотно и смиренно выносит все видимые и невидимые нападки в свою сторону.
В сюжете седьмого эпизода затрагивается тема призвания и творческих поисков Стивена. Однако гвоздь, на который Джойс повесил проблематику «Эола» , вбит в ткань повествования принадлежащего теме Исторической Судьбы Ирландии Сам автор определил смысл эпизода как «иронию победы» или «обманчивость превосходства». Интересны исторические параллели:, возникающие в связи с этой проблемой: Англия - Ирландия, Греция и Рим, Древний Израиль и Древний Египет. Также поразителен вывод Дж. Джойса о том, что победа одержанная грубой силой империи над хрупким духовным началом любого государства, обречена на поражение.
Восьмой эпизод посвящен физическому, а также душевному и духовку мирам человеческого существа. Доминанта здесь - телесные потребности, в любви - как союзе тел а также в еде. Причем на последней Джойс делает особый акцент. Менее заметный, но тем не менее важный, в «Лестригонах», выступает мотив невозвратимой смены поколений и переживаний возрастов. В этом фрагменте «Улисса» техника «потока сознания» достигает своего апогея. Автор совершенно неуловимо уводит читателя то во внешний, то во внутренний мир героя, и часто этот эпизод напоминает сновидение.
Девятый эпизод недаром ассоциируется с интеллектом. Именно здесь Стивен вступает в дискуссию с ярчайшими умами Дублина и отстаивает свою собственную версию интерпретации Шекспира, где Шекспир не Гамлет, а призрак отца Галета. На основе теории Стивена, Дж Джойс опять поднимает тему предательства и поисков сыном. Но здесь поиски сына подаются автором в ином ракурсе. В «Сцилле и Харибде» поиск сыном отца, тождественен поиску самого себя.
Десятый эпизод представляет собой единственную в своем роде и гениальнальнейшую интермедию. Дж. Джойс, прирожденный мастер слова пишет уникальнейшую картину Дублина. В основе сюжета один - момент, разворачивающий посредством хитроумных синхронизаций в разных частях города. Таким образом текст словно выпадает из времени и пространства. Тема сюжета проста- автор живописует урбанизм которому он явно симпатизирует. А также делает из этой главы своеобразный контраст, показывая в нем преобладание внешнего, чувственного мира над внутренним миром героев, что выделяет «Блуждающие Скалы» из остального текста книги.
Одиннадцатый эпизод представляет собой прежде всего феноменальную инверсию. С этого момента Дж. Джойс решает привести сверхзадачу «Улисса» в жизнь, используя форму текста как различие отражение одной и той же действительности. Автор непостижимо преподносит уже ставшую обычной тему Блума - рогоносца, погружая нас в мир звуков. Читатель словно утопает в музыке слов этой главы. Звучание, различное по природе и качеству будто бы накидывает на него легкую паутину нот жизни и ведет его сквозь Джойсовский текст, чарующим волшебством. Недаром в Гомеровском варианте эта глава называется «Сирены».
В двенадцатом эпизоде ирландский гений слова играет с двумя стилями. Гиперболизируя и доводя до комизма стиль разговорной кабацкий речи, и высокопарный слог «элитарной» литературы, Дж. Джойс раскрывает тему антисемитизма, жестокости и фанатизма, при этом не становясь ирландофобом (как известно у Джеймса Джойса были непростые отношения со своей родиной).
Стиль тринадцатого эпизода - непревзойденный шедевр формы, ставшей содержанием. Впервые мы сталкиваемся здесь типичными чертами постмодернистской литературы, где высота повествования достигается зачет использования клишированных литературных приемов. Стоит ли удивляться парадоксальному образу Герти? Девушка, поток сознания которой построен на пародии, говоря словами Джойса « особенного нового стиля…жеманно- джемов -мармеладного, панталонного, с добавлением благовоний…», так искусно написан автором, что читателю кажется будто девушка пародирует саму себя! Основной темой «Навсикаи» является тема женщины и ее образа мысли. Поток сознания Леопольда Блума здесь отчетливо противопоставляется нелогичному потоку сознания Герти.
Четырнадцатый эпизод - эволюция литературных стилей. Дж. Джойс весьма своеобразно и исключительно оригинально соединяет здесь тему эмбрионального развития и деторождения с рождением и развитием литературы. «Быки Солнца» вторая по интеллектуальной значимости глава «Улисса» после «Сциллы и Харибды».
В пятнадцатый эпизод Дж. Джойс писал в форме пьесы. Что отсылает на к театральному представлению. У автора «Улисса» это представление грандиозно. Поднимаемая тема главы «Цирцея», помимо долгожданной встречи отца и сына, заключается в осмыслении статуса и строения реальности.По истине лучший способ показать, что весь мир театр, а люди в нем актеры, вряд ли можно найти.Но театр Дж. Джойса не так прост. Зачастую он напоминает бредовый сон или галлюциногенный караванный бред. Между тем, выполняется и задача этой части «Уилисса». Перед внутренним взором Блума, и следовательно, перед взором читателя проходит весь ряд образов книги. Так или иначе театр Дж. Джойса освещает все роли своего гениального произведения.
Форма шестнадцатого эпизода представляет собой «уставший», утомленный» стиль, который, пожалуй, лучше других удавался Дж. Джойсу. В этом эпизоде автор затрагивает тему возвращения и задает нетривиальный вопрос: а нужно ли возвращаться вообще? Ответ Джойса категоричен - он говорит устами Блума: «возвращение - это худшее, что ты можешь придумать». Здесь очень четко прослеживается личный опыт писателя. Как известно, он вернулся в Ирландию ненадолго в 1909 году. И на родине его ждало предательство друга, сожжение книги и всеобщее непонимание. Отсюда следует столь пессимистичный взгляд автора на итоги любого возвращения. Важен в «Евмее» также иной мотив. Это мотив узнавания. Блум задумается о том, как вообще человек может идентифицировать свою личность. Однако ответить на этот вопрос предлагает читателю.
Семнадцатый эпизод написан в форме катехизиса. Опять же остается отдать должное мастерству и гению Дж.Джойса. Эксперименты этого писателя поразительны! Для подведения итогов «Улисса» лучшей формы было не найти. Говоря словам самого ирландского автора, в «Итаке» он проводит: «математико-астрономико-физико-механико-геометрико-химическую сублимацию Блума и Стивена (черт бы их взял обоих)».» Каково же резюме Джойсовскогого «Одиссея»?Дж.Джойс, подвергая Леопольда Блума тщательнейшему анализу, представляет своего персонажа общечеловеческим существом - Человеком обобщенным и называет его Все и Никто. Стивен же оказывается совсем не тем идеалом, который создал в своем сознании Блум. Мир Джойса раскрывается перед читателем во всей ее фундаментальной несогласованности. На многие заданные писателем вопросы не дано ответов. События Джойсовского хронотопа постоянно перекликаются и повторятся, и в то же время они не взаимодополняют друг друга. В действии разворачивающимся на страницах книги легко обнаруживают себя несоответствия, неудачи, путаницы, ошибки. Но несмотря на это для Дж. Джойса есть незыблемое ценности - это человеческий разум и опыт, широта терпимости, тепло сочувствия.
И наконец, восемнадцатый и последний эпизод «Улисса» Джеймс Джойс изначально назвал «Пенелопа». Форма здесь снова вступает в права содержания. Поток сознания Молли Блум подобен реке. Писатель посредством «речной речи» строит женщину, где река представляет и речь и изрекающую. Подобная техника стиля приводит нас также к символическому пониманию Молли, как Земли. Дж. Джойс раскрывает в образе Молли истинную сущность, ту самую настоящую и единственную женщину и обнажает в ней сакраментальное начало. И именно с такой женщиной Блум - Джойс готов провести вечность.
Таким образом, краткий обзор глав «Улисса» дает представление о тематической масштабности этого поистине гениального текста. Дж. Джойс виртуозно расставляет точки ориентиров, по которым читатель, становясь соавтором повествования, вынужден выстраивать свою собственную картину Джойсовского мира. Опираясь на мифологию этот ирландский писатель, создал величайший памятник не только литературы модернизма, но и вообще мировой литературы. Материалом для этого произведения искусства служил личный опыт автора и современные мир, а также нестандартный взгляд на природу вещей. Интересно подчеркнуть, что не оставлен в стороне даже мотив жертвоприношения. Так, Главный Герой то приносит жертву, то сам становится ею, Здесь собрано все, что можно уложить в перечень вопросов жизни. При чем любой жизни. «Улисса» - можно назвать библией Стилей, а может просто Библией?

Понимание романа. Перед тем, как приступать к чтению, вам следует знать, на что вы идете. «Улисс» состоит из 18 эпизодов. Каждый из этих эпизодов был опубликован отдельно, и читается каждый совершенно по-разному. Например, Эпизод 14 – это пародия на всех великих англоязычных писателей, начиная с Чосера и заканчивая Диккенсом. А вот Эпизод 18 представляет собой длинный монолог около 10,000 слов, который состоит из двух гигантских предложений. Каждый из эпизодов читается как отдельно взятая книга, и в этом и заключается красота «Улисса».

Не прибегайте к использованию учебного пособия. Если вы изучаете произведение «Улисс» в рамках учебной программы, вам обычно предлагается учебное пособие размером порядка 400 страниц, которое объясняет роман строчка за строчкой. Это неплохо, так как «Улисс» полон запутанных каламбуров и отсылок, а учебное пособие эти художественные приемы объясняет. Однако, каждый раз отвлекаться от романа, переключаясь на учебное пособие и обратно, может быть очень раздражительно. Лучший способ чтения «Улисса» – это погрузиться в него с головой, больше никуда при этом не отвлекаясь, а работу над учебным пособием оставить на время классных занятий.

Почувствуйте, что «Улисс» – это смешно. В самом деле, эти 700 страниц просто уморительны. Идея романа в том, что Джойс берет главных героев «Одиссеи» и превращает их в жалких дублинцев. В конце Эпизода 4, Джойс изображает на 10 страниц шутку об экскрементах, написанную в возвышенном стиле «Одиссеи». Каждое предложение здесь полно юмора, будь это затейливый каламбур или отсылка, тем самым превращая «Улисса» в очень интеллектуальную комедию.

У вас не получится понять все. Но в большинстве случаев это просто потому, что так задумал сам Джойс. Часть шутки в том, что вы не сможете понять все, и в этом есть своеобразный юмор. Смейтесь, даже если что-то поняли не до конца, ведь, читая, вы проникаете в одни из самых искрометных шуток в истории литературы.

Читайте каждую из глав не спеша. Ведь каждая глава написана по-разному, и вам потребуется прочитать несколько страниц каждой главы прежде, чем проникнуться гармонией каждого эпизода.

Знайте, о чем вы читаете в каждом эпизоде. Так как каждый эпизод обладает различным стилем, заведомое знание того, что вы собираетесь читать, может значительно облегчить чтение. Поэтому здесь мы решили представить список эпизодов, указав тип повествования, представленный в каждом эпизоде.

• Эпизод 1: Обычный роман.
• Эпизод 2: Неформальное изложение в виде вопросов и ответов.
• Эпизод 3: Высокомерный мужской монолог.
• Эпизод 4: Высмеивание героев былых времен.
• Эпизод 5: Гипнотическая природа религии.
• Эпизод 6: Смерть.
• Эпизод 7: Высмеивание журналистики (эпизод написан в форме газеты, обращайте внимание на заголовки).
• Эпизод 8: Каламбуры с едой. Все может быть съедено и все может поедать в этой главе.
• Эпизод 9: Высмеивание Гамлета и представителей элиты, спорящих о смутных произведениях литературы (в большинстве своем высмеивание некоторых литературоведов, которые позже будут заниматься анализом «Улисса»).
• Эпизод 10: В этой главе нет ничего о главных героях. Она представляет читателю ряд историй, закрутившихся вокруг второстепенных героев. Однако, юмор в том, что это практически бесполезно, и большинство второстепенных героев высмеивают героев главных.
• Эпизод 11: Здесь все представляет собой музыкальный каламбур. Используется звукоподражание.
• Эпизод 12: В данном эпизоде присутствуют два рассказчика. Один использует слишком разговорную речь, которая не несет никакого смысла, а второй – слишком научную, которая также не несет никакого смысла. Соревнование между двумя рассказчиками создает комедийный эффект.
• Эпизод 13: Рассказывается молодой девушкой. Все шутки так или иначе затрагивают тему секса.
• Эпизод 14: Изящно проработанная пародия всех великих англоязычных авторов.
• Эпизод 15: Написан в виде галлюцинаторной пьесы в квартале красных фонарей.
• Эпизод 16: Эта глава очень двусмысленная. Комедийный эффект возникает благодаря путанице героев.
• Эпизод 17: Написан в форме вопросов-ответов. Комедийный эффект возникает благодаря вопросам, написанным очень научным стилем и, в противоположность ему, будничным рутинным ответам.
• Эпизод 18: Поток сознания жены Блума.