Освобождённый Прометей. Перси биши шеллиосвобожденный прометей Перси биши шелли прометей освобожденный

Введение

Как и всякое крупное явление общественной жизни, эстетика революционного романтизма уходит корнями в далекое прошлое европейской литературы. Оценивая значение художественных традиций для прогрессивной литературы своего времени, Шелли писал: «Мы все греки. Наши законы, наша литература, наша религия, наши искусства имеют свои корни в Греции» .

Итак, сам автор лирической драмы «Прометей освобожденный» признает, что новые произведения строятся на основе древней литературы. Шелли обращается в своем произведении к древнейшей народной легенде о Прометее, получившей свое классическое воплощение в трагедии Эсхила «Прометей прикованный».

Образ Прометея – это образ бунтаря-спасителя. Недаром, Маркс назвал Прометея самым благородным святым и мучеником в философском календаре .

Прометей – это действительно очень удобный герой, для того, чтобы передать некие революционные мотивы, поэтому его и выбирает Шелли. Но следует ли он сюжетной линии легенды о Прометее? Разве его Прометей - такой же, как в древнем мифе?

Герой Прометей, его черты, его характер – все это нравится Шелли. Сам миф о Прометее – это некая маска, за которой Шелли прячет свои идеи. В то же время эти идеи достаточно легко читаемы как раз из-за того, что это миф о Прометее – герое, который олицетворяет борьбу и благородство.

Основная часть

«Прометей освобожденный» начинается с предисловия Шелли, в котором объясняет, почему его Прометей именно такой.

«Греческие трагики, заимствуя свои замыслы из отечественной истории и мифологии, при разработке их соблюдали известный сознательный произвол. Они отнюдь не считали себя обязанными держаться общепринятого толкования, или подражать, в повествовании и заглавии, своим соперникам и предшественникам» .

Итак, сам Шелли подчеркивает, что греки были достаточно вольными в трактовке событий, и это оценивается им положительно.

«Прометей» Эсхила предполагал примирение Зевса с его жертвой, как благодарность за открытие тайны – опасности, угрожавшей его власти от вступления в брак с Фетидой. Фетиду отдали в жены Пелею, а Прометей был освобожден Гераклом с соизволения Зевса. Чем же Шелли не нравится именно такой сюжет?

П.Б. Шелли с самого начала отвергает возможность примирения Прометея с Зевсом, на которую рассчитывал Эсхил.

«Если бы я построил мой рассказ по этому плану, я не сделал бы ничего, кроме попытки восстановить утраченную драму Эсхила, и если бы даже мое предпочтение к этой форме разработки сюжета побудило меня лелеять такой честолюбивый замысел, одна мысль о дерзком сравнении, которую вызвала бы подобная попытка, могла пресечь ее». Итак, Шелли не устраивает пустое подражание, это не творчески и не «по-гречески». Также его и не устраивает то, что произведение будут сравнивать с ранее созданным и скорее всего найдут первый вариант пересказанного мифа более удачным.

Однако все же это не главная причина. Дело в том, что Шелли не может согласиться с такой развязкой мифа, которую предлагает Эсхил: «примирение Поборника человечества сего Утеснителем». Образ Прометея – это тип нравственного высшего и умственного совершенства, повинующийся самым чистым и бескорыстным побуждениям, которые ведут к самым прекрасным и благородным целям. Для Шелли нелогично, что Прометей может отказаться от гордого своего языка и робко склониться перед торжествующим и коварным соперником. Ведь так бы исчез моральный интерес вымысла, столь мощным образом поддерживаемый страданием и непреклонностью Прометея.

В тоже время Шелли отрицает дидактизм своего произведения, т.к. его «задачей до сих пор было – дать возможность наиболее избранному классу читателей с поэтическим вкусом обогатить утонченно воображение идеальными красотами нравственного превосходства» .

Конфликт между Титаном и Зевсом носит у П.Б. Шелли непримиримый характер. Прометея Шелли мы видим уже прикованным к скале. Он напоминает Зевсу, что помог ему завоевать трон. А тот ему ответил тем, что насылает на него мучения и на людей. Покориться же Зевсу титан не намерен, хотя его тело терзает по воле Зевса кровожадный орел, а ум и душу – фурии. Он верит и надеется, видит свое предназначение «быть опорой, спасителем страдальца-человека». Он намерен идти до конца.

Изначально Прометей и в сюжетной концепции мифа, и у Шелли – непреклонен перед лицом судьбы. Однако в мифе титан соглашается выдать Зевсу тайну, чтобы освободиться. Т.е. фактически идет на сделку со Злом ради собственной выгоды. Прометей Шелли на такое не пойдет. Прометей отказывается покориться тирану. Он верит, что «любовь, свобода, правда» восторжествуют, он вспоминает свое страшное проклятие тирану и не сомневается, что деспот падет и возмездие - бесконечная мука вечного одиночества - постигнет его.

Зевс в изображении П. Б. Шелли предстает воплощением социального зла, угнетения, - старается внушить себе, что все по-прежнему спокойно в его царстве, но дух всенародного возмущения подрывает его могущество, нарушает его покой.

Моей безмерной силе все подвластно,

Лишь дух людской, огнем неугасимым.

Еще горит, взметаясь к небесам,

С упреками, взметаясь к небесам,

С упреками, с сомненьем, с буйством жалоб,

С молитвой неохотной – громоздя

Восстание, способное подрыться

Под самые основы нашей древней

Монархии, основанной на вере

И страхе, порожденном вместе с адом.

шелли прометей освобожденный драма

Зевс противник Прометея, тот самый тиран, который буквально мешает жить людям. Прометей идет до конца – и он смог выстрадать низвержение Зевса, пришел его час расплаты за содеянное.

Исследователи творчества английского романтика утверждали, что «раздираемый противоречиями мир Зевса в «Прометее» - это универсальный «архетипический» образ мира, живущего по законам насилия» .

Отвергая всевластие Зевса, Прометей у Шелли ополчается и против человечества. Охваченный жаждой возмездия за его слабости и грехи, герой должен сам пережить духовный катарсис, исцелившись от ненависти. Лишь тогда исполнится его мечта о сообществе людей, которые более не знают эгоцентричности, покорности угнетению и жажды компромисса.

Человеческому роду уготована вечная весна, однако для этого необходимо, чтобы своим верховным божеством люди признали любовь, покончив с духовным рабством, вызывающим горечь и презрение у титана, похитившего огонь.

Бунт Прометея, наделенного истинной мощью духа, которая позволила ему выдержать все испытания, ниспосланные Зевсом (орел, терзающий прикованного к скале героя, фурии с железными крыльями, испепеляющая молния), носит, однако, трагический и обреченный характер. Им движет лишь мысль о противоборстве, оправдывающем и насилие, и зло, так как нет иного способа воздействовать на косную и трусливую человеческую природу. Низвергая тирана, Прометей отчасти уподобляется ему в своих усилиях радикально переменить порядок вещей.

Лишь после того как титан начинает осознавать собственную причастность к человеческой семье и готов взвалить на свои могучие плечи страдания всех, Прометей обретает черты истинного героя. Тем самым, освобождаясь от ненависти, Прометей (по мысли автора) освобождается от власти Зевса.

Драматическая коллизия Прометея и Зевса приобретает у романтика вселенские масштабы. В отличие от просветителей, Шелли, как и утопические социалисты, рассматривает историю не как цепь ошибок и заблуждений, но как закономерное, хотя и трагическое для человечества, поступательное движение. Общественная среда играет в их исторических концепциях значительно более активную роль. В то же время, не признавая классовой и политической борьбы и ограничивая борьбу за переустройство общества пропагандой своих идей, утопические социалисты оставались в своем понимании истории на позиции идеализма: «неустойчивость – этот постоянный, заметный для современного читателя, но незаметный для автора переход от материализма к идеализму». Так, важно отметить, что у Шелли доминирующим является убеждение, что только после освобождения человечества от социального рабства станет возможным нравственное «возрождение» человека. Итак, уже сейчас очевидно, что идейная структура у «Прометея освобожденного» сложнее, чем у его первоосновы, что и логично – литература развивается.

Действительно народная легенда претерпевает в истолковании Шелли серьезные изменения. Он насыщает ее новым историческим содержанием. Как выдающееся произведение своего времени, «Освобожденный Прометей» Шелли явился выражением не только национального – английского или итальянского – но и общеевропейского опыта освободительной борьбы против феодальной реакции и капиталистического гнета. Отсюда – широкий охват явлений в « Освобожденном Прометее», где действие развертывается на необъятном фоне всего мироздания. Шелли словно со скалы, где прикован его герой, видит как на ладони многообразные страдания человека. «Взгляни с высот на Землю, смотри, там нет числа твоим рабам», - восклицает он устами Прометея.

Общечеловеческое значение этой драматической коллизии заключается в том, что причины мучений Прометея Шелли исторически объяснимы: они коренятся в положении угнетенных народов. Зрелище народных бедствий, порабощение и эксплуатация, разорение, голод, нищета широких трудящихся масс – вот что терзает Прометея.

Видишь мертвые поля.

Видишь, видишь вся земля

Кровью залита…

Шелли создавал «Освобожденного Прометея» в обстановке подъема национально-освободительного и рабочего движения в Европе, которое росло, несмотря на противоборствующие силы реакции. Это и определило пафос «Освобожденного Прометея». Пафос Шелли – пафос не страданий, как у Эсхила, а пафос борьбы и победы.

Образ Прометея у Шелли несет в себе ту идею, что только борьба с политической тиранией и гнетом всех видов может спасти народ от одичания и гибели. Мужественный характер Прометея заключает в себе реальные героические черты, присущие самым передовым людям эпохи - черты революционеров-республиканцев.

Подобно этим лучшим и единственным тогда представителям народа, в одиночку боровшимся с гнетом реакции, герой драмы Шелли один на один бесстрашно

…вступил в борьбу

И встал лицом к лицу с коварной силой

Властителя заоблачных высот,

Насмешливо глядящего на Землю,

Где стонами измученных рабов

Наполнены безбрежные пустыни.

Он смеется над пытками и истязаниями, которым его подвергает Юпитер. Силы свои Прометей черпает в борьбе народов. И драма развивается в обстановке напряженной борьбы, в которую втянуты все силы вселенной:

Вот обманутый народ

От отчаянья восстал,

Полднем ярким заблистал,

Правды хочет, правды ждет,

Воли дух его ведет.

Символическая сущность философско-образных обобщений П. Б. Шелли в том, чтообраз Прометея, человеколюбца и борца против тирании богов, воплощение разума, преодолевающего власть природы над людьми, стало символом борьбы за освобождение человечества. Так, например, по словам Маркса, признание Прометея - «по правде, всех богов я ненавижу»- есть ее (т.е. философии) собственное признание, ее собственно изречение, направленное против всех небесных и земных богов…»

Разумеется, глубоко религиозный Эсхил в условиях раннего рабовладельческого общества не мог полностью раскрыть ту революционную и богоборческую проблематику, которая им самим же была намечена.

Таким образом, Шелли продолжает «революционную тему» в своем «Прометее», только теперь уже разрабатывается чисто тираноборческая тематика, и у Шелли она ярко выражена.

Свергая Зевса с трона, Демогоргон произносит замечательные слова, выражающие самые заветные думы лучших умов того времени: «На небесах тебе преемника не будет». Эта фраза имеет иносказательный смысл. В условиях суровой цензуры того времени поэт не мог писать о том, что и на земле исчезнет насилие, но именно такой смысл он вложил в эту фразу и именно так его и понимали современники. Недаром в предисловии к драме Шелли писал: «...свои мысли автор мог бы выразить фразой: „Надо изменить весь мир"».

Для раскрытия замысла П. Б. Шелли в драме задействованы такие персонажи, как Демогоргон, Азия, Геракл, Земля, Дух Часа.

Образ Азии , как воплощение образа земной красоты, достаточно важен в «Прометее освобожденном». Прометея поддерживает не только вера в свою правоту и веру в людей, но и любовь к возлюбленной Азии. Она и поддерживает Прометея, единственным утешением для титана являются его воспоминания о ней, его возлюбленной, прекрасной океаниде. Также именно ей доверяется автором важная встреча с неким Демогоргоном. Именно Азия идет к Демогоргону, который достаточно интересно судит о мире и Зевсе.

Демогоргон – это также еще один образ-символ в драме Шелли. Интересно, что Demogorgon (Демогоргон) - греческое имя дьявола, не должное быть известным смертным. Демогоргон - «мощный мрак», не имеющий «ни ясных черт, ни образа, ни членов». Это нечто, выражающее, по-видимому, Зло. Когда он приходит к Зевсу, то называется себя «вечностью». Что это? Вечное зло? Вечно его существование? Именно он предлагает Зевсу сойти с ним в вечную тьму, таким образом, освобождая Прометея и людей от гнета тирана, ведь час к этому пришел. Т.е. образ Демогоргона – это образ справедливого карающего Зла (что, конечно, не могло быть в мифологии), это не бог подземного мира Аид, это нечто высшее, что может покарать Зевса.

Час свержения Зевса пришел, за ним является Демогоргон – и Зевс падает вниз в мрак. Радость охватывает богов при вести о падении тирана. На колеснице Духа Часа в Кавказские горы спускаются Азия и Пантея . Геракл освобождает Прометея от цепей, Прометей несказанно счастлив видеть прекрасную возлюбленную Азию, строит планы новой радостной жизни для себя и спасенных им людей. Земля рассказывает ему и Азии о своих мучениях, когда повсюду на ней властвовал дух вражды.

Ко всеобщей радости Дух Часа сообщает, что после падения тирана-самодержца среди людей произошли большие перемены: «презрение, и ужас, и ненависть, и самоуниженье во взорах человеческих погасли», «исчезли ревность, зависть, вероломство»...

Финал «Освобожденного Прометея» написан в духе социально-утопических взглядов Шелли. Суть поэтической утопии, которой завершается драма - картина освобождения человечества.

Терпевший одну неудачу за другой в своих попытках созидания утопии, Прометей лишь в заключительных актах драмы постигает, что насилие неспособно преобразовать мир, сотворенный деспотией, в прекрасное царство справедливости и свободы.

Обретение этого царства, в котором исчезнут сословия и нации и каждый человек станет полноправной личностью, наделенной творческими устремлениями, требует нравственного подвига. Прометей явил пример, который останется притягательным навеки.

Новое, что вносит Шелли в тему Прометея, тесно связано с одной из сильнейших сторон его социальной мысли: его верой в прогресс, в торжество возмездия тиранам за все муки человечества. Полнее, чем в каком-либо другом его произведении, отразилась здесь идейная близость поэта к утопическом социализму, с которым его связывает не только острая критика буржуазных отношений, но и взгляд на сам исторический процесс.

Мечты о будущем поэт воплощает в чудесные поэтические образы:

Увидел я, что больше нет насилья,

Повсюду будет вольным человек,

Брат будет равен брату, все преграды

Исчезли меж людьми; племен, народов,

Сословий больше нет, в одно все слились,

И каждый полновластен над собой...

Свобода, равенство и братство соединили нации в единую семью. Небывалый расцвет наук и искусства позволил превратить пустыни в сады, подчинить воле человеческого разума и реки, и моря, избавить народы от болезней, труд стал приятной и почетной обязанностью прекрасных и мудрых людей будущего. Несомненно, оптимистические идеи Шелли были тесно связаны с романтическими устремлениями поэта .

Заключение

В лирической драме «Освобожденный Прометей» вновь была разрешена важная для демократии 20-х годов XIX в. проблема восстания и свержения реакционных властей с помощью физической силы: Геракл, олицетворение мощи революционного народа, освобождает узника Юпитера - Прометея, разбивая его цепи.

Грозные события 1819 г. в Испании, Италии и далекой Англии, крайнее обострение классовой борьбы, выразившееся в ряде кровавых конфликтов (Питерлоо, Тайн и Уир),- все это заставляло художника взглянуть на природу общественных отношений более трезво, более реально изобразить борьбу сил прогресса с силами деспотии, стоящими на страже «феодальной дикости».

Заслуживает внимания концепция творчества Шелли, предложенная И. Г. Неупокоевой. Отталкиваясь от общеизвестной мысли о том, что «целостность и новаторство „Освобожденного Прометея", внутренний смысл которого был „глубоко революционен" (Луначарский), определялись историческим оптимизмом представления поэта о будущем обществе», исследователь полагает, что именно в «Освобожденном Прометее» наиболее полно и поэтично преломились идеи утопического социализма и радикально-демократические мысли о возможности социальной борьбы .

«Освобожденный Прометей» есть утопия счастливого будущего, путь к которому, по мысли поэта, долог и труден, исполнен мук и потрясений, требует героического терпения и мужественного противостояния злу и лежит через духовное возвышение человечества. Космической грандиозности сюжета драмы, благородству исповедуемых в ней идеалов соответствует возвышенный строй поэтической речи. Язык «Прометея» приподнят над обыденным уровнем благодаря напряженной эмоциональности и концентрированной, порой даже избыточной образности. Поэтическая речь Шелли порывиста и стремительна; она отражает динамизм и диалектичность его восприятия мира.

Литература

1. Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XIX века.: Энциклопедическое издание. / Ред. и сост. В.И. Новиков – М.: «Олимп»; ООО «Издательство ACT», 1996.

2. Дьяконова Н.Я., Чамеев А.А. Шелли. - СПб, 1994.

3. Лирика Шелли. Вступительная статья Б. Колесникова. - М.: Гослитиздат, 1957.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. - М.: Высшая школа, 1956.

5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.I. – М., 1974.

6. Неупокоева И. Г. Революционно-романтическая поэма первой трети XIX века.

7. Соловьева Н.А, Колесников Б.И. История зарубежной литературы ХIХ века / Под ред. Н.А.Соловьевой.- М.: Высшая школа, 1991.

8. Шелли П. Б. Маскарад анархии. Освобожденный Прометей./ Перевод: Бальмонт К. Д - М.: Директ-Медиа, 2010.

Лирика Шелли. Вступительная статья Б. Колесникова. - М.: Гослитиздат, 1957.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.I. – М., 1974.

Шелли П. Б. Маскарад анархии. Освобожденный Прометей./Перевод: Бальмонт К. Д - М.: Директ-Медиа, 2010.

Шелли П. Б. Указ.соч.

Дьяконова Н.Я., Чамеев А.А. Шелли. - СПб, 1994. - С. 97

Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XIX века.: Энциклопедическое издание. / Ред. и сост. В.И.Новиков – М.: «Олимп»; ООО «Издательство ACT» , 1996.

Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. - М.: Высшая школа, 1956.

Соловьева Н.А, Колесников Б.И. История зарубежной литературы ХIХ века / Под ред. Н.А.Соловьевой.- М.: Высшая школа, 1991.

Неупокоева И. Г. Революционно-романтическая поэма первой трети XIX века. С. 341

Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом.

Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упрёки, обращённые к верховному богу, Юпитеру. Прометей напоминает самодержцу, что некогда помог ему взять власть над богами, за что Юпитер отплатил ему чёрной неблагодарностью. Он приковал титана к скале, обрёк его на мучения: его тело терзает по воле Юпитера кровожадный орёл. Но этого ему показалось мало. Он возненавидел и людей, которым Прометей даровал огонь и светоч знания, и теперь насылает беды на все человечество. Однако Прометей отказывается покориться тирану. Он верит, что «любовь, свобода, правда» восторжествуют, он вспоминает своё страшное проклятие тирану и не сомневается, что деспот падёт и возмездие - бесконечная мука вечного одиночества - постигнет его. Прометея не пугают ни физические мучения, ни фурии, терзающие его ум и душу. Он твёрдо верит в своё предназначение: «быть опорой, спасителем страдальца-человека». Единственным утешением для титана являются его воспоминания о возлюбленной, прекрасной океаниде Азии. Пантея сообщает ему, что любящая его Азия неизменно ждёт его в Индии.

Явившись Азии, Пантея говорит о любви к ней Прометея. Азия предаётся воспоминаниям о прошлой любви и мечтам о воссоединении с любимым.

Вместе с Пантеей Азия идёт в пещеру, где восседает Демогоргон - «мощный мрак», не имеющий «ни ясных черт, ни образа, ни членов». Азия вопрошает Демогоргона о том, кто создал мир, мысль, чувства, преступление, ненависть и все, присущее земной жизни, и на все вопросы Демогоргон отвечает одинаково: самодержавный Бог. Но кто тогда господин Юпитер, вопрошает Азия, и Демогоргон говорит: «Все духи - если служат злу, - рабы. / Таков иль нет Юпитер - можешь видеть».

Почувствовав надежду на освобождение от тиранической власти Юпитера, Азия спрашивает, когда падут оковы Прометея. Однако Демогоргон опять отвечает неясно, перед Азией проносятся туманные видения.

Тем временем на небесном престоле Юпитер наслаждается своим могуществом. Единственное, что раздражает его, - это непокорство человека, подрывающего его самодержавную власть.

На колеснице Часа является ему мрачный Демогоргон. «Кто ты?» - спрашивает Юпитер и слышит в ответ: «Вечность». Демогоргон предлагает Юпитеру следовать за ним в вечную тьму. Возмущённый Юпитер осыпает его проклятиями, но Час настал - он низвергнут с трона, стихии, к которым он взывает, ему не подчиняются более, и он падает вниз, во мрак.

Радость охватывает богов при вести о падении тирана. На колеснице Духа Часа в Кавказские горы спускаются Азия и Пантея. Геркулес освобождает Прометея от цепей, Прометей несказанно счастлив видеть прекрасную возлюбленную Азию, строит планы новой радостной жизни для себя и спасённых им людей. Земля рассказывает ему и Азии о своих мучениях, когда повсюду на ней властвовал дух вражды.

Ко всеобщей радости Дух Часа сообщает, что после падения тирана-самодержца среди людей произошли большие перемены: «презрение, и ужас, и ненависть, и самоуниженье во взорах человеческих погасли», «исчезли ревность, зависть, вероломство»... Спустившись на землю, Прометей и Азия слышат, как Духи Разума людского воспевают торжество свободы и любви. Чудесные видения проносятся перед ними, и среди них - прекрасный Дух Земли, дитя Азии. Земля описывает невероятное преображенье мира: «...Болото мысли, спавшее от века, / Огнём любви возмущено... / ...Из многих душ единый дух возник».

И наконец, представший перед ними Демогоргон, воплощение вечного мрака, возвещает, что благодаря Сыну Земли наступило царство Терпения, Мудрости, Нежности, Доброты. И в этом царстве править будет Красота.

Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом.
Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упреки, обращенные к верховному богу, Юпитеру. Прометей напоминает самодержцу, что некогда помог ему взять власть над богами, за что Юпитер отплатил ему черной неблагодарностью. Он приковал титана к скале, обрек его на мучения: его тело терзает по воле Юпитера кровожадный орел.

Но этого ему показалось

Мало. Он возненавидел и людей, которым Прометей даровал огонь и светоч знания, и теперь насылает беды на все человечество. Однако Прометей отказывается покориться тирану. Он верит, что “любовь, свобода, правда” восторжествуют, он вспоминает свое страшное проклятие тирану и не сомневается, что деспот падет и возмездие – бесконечная мука вечного одиночества – постигнет его.

Прометея не пугают ни физические мучения, ни фурии, терзающие его ум и душу. Он твердо верит в свое предназначение: “быть опорой, спасителем страдальца-человека”. Единственным утешением для титана являются его воспоминания

О возлюбленной, прекрасной океаниде Азии.

Пантея сообщает ему, что любящая его Азия неизменно ждет его в Индии.
Явившись Азии, Пантея говорит о любви к ней Прометея. Азия предается воспоминаниям о прошлой любви и мечтам о воссоединении с любимым.
Вместе с Пантеей Азия идет в пещеру, где восседает Демогоргон – “мощный мрак”, не имеющий “ни ясных черт, ни образа, ни членов”. Азия вопрошает Демогоргона о том, кто создал мир, мысль, чувства, преступление, ненависть и все, присущее земной жизни, и на все вопросы Демогоргон отвечает одинаково: самодержавный Бог. Но кто тогда господин Юпитер, вопрошает Азия, и Демогоргон говорит: “Все духи – если служат злу, – рабы.

Таков иль нет Юпитер – можешь видеть”.
Почувствовав надежду на освобождение от тиранической власти Юпитера, Азия спрашивает, когда падут оковы Прометея. Однако Демогоргон опять отвечает неясно, перед Азией проносятся туманные видения.
Тем временем на небесном престоле Юпитер наслаждается своим могуществом. Единственное, что раздражает его, – это непокорство человека, подрывающего его самодержавную власть.
На колеснице Часа является ему мрачный Демогоргон. “Кто ты?” – спрашивает Юпитер и слышит в ответ: “Вечность”. Демогоргон предлагает Юпитеру следовать за ним в вечную тьму. Возмущенный Юпитер осыпает его проклятиями, но Час настал – он низвергнут с трона, стихии, к которым он взывает, ему не подчиняются более, и он падает вниз, во мрак.
Радость охватывает богов при вести о падении тирана. На колеснице Духа Часа в Кавказские горы спускаются Азия и Пантея. Геркулес освобождает Прометея от цепей, Прометей несказанно счастлив видеть прекрасную возлюбленную Азию, строит планы новой радостной жизни для себя и спасенных им людей.

Земля рассказывает ему и Азии о своих мучениях, когда повсюду на ней властвовал дух вражды.
Ко всеобщей радости Дух Часа сообщает, что после падения тирана-самодержца среди людей произошли большие перемены: “презрение, и ужас, и ненависть, и самоуниженье во взорах человеческих погасли”, “исчезли ревность, зависть, вероломство”… Спустившись на землю, Прометей и Азия слышат, как Духи Разума людского воспевают торжество свободы и любви. Чудесные видения проносятся перед ними, и среди них – прекрасный Дух Земли, дитя Азии.

Земля описывает невероятное преображенье мира: “…Болото мысли, спавшее от века, Огнем любви возмущено… …Из многих душ единый дух возник”.
И наконец, представший перед ними Демогоргон, воплощение вечного мрака, возвещает, что благодаря Сыну Земли наступило царство Терпения, Мудрости, Нежности, Доброты. И в этом царстве править будет Красота.

(No Ratings Yet)

Ы Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом. Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упреки, обращенные к верховному богу, Юпитеру. Прометей напоминает самодержцу, что некогда помог ему взять власть над богами, за что […]...
П. Б. Шелли Освобожденный Прометей Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом. Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упреки, обращенные к верховному богу, Юпитеру. Прометей напоминает самодержцу, что некогда помог ему взять власть […]...
АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА Перси Биш Шелли (Percy Bisshe Shelley) Освобожденный Прометей (Prometheus Unbound) Лирическая драма (1818-1819) Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом. Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упреки, обращенные к верховному богу, […]...
Романтическая утопическая драма Шелли написана белым пятистопным ямбом. Действие начинается в Кавказских горах, где в ущелье среди покрытых льдом скал томится в цепях титан Прометей. У ног его океаниды Пантея и Иона сочувственно слушают его упреки, обращенные к верховному богу, Юпитеру. Прометей напоминает самодержцу, что некогда помог ему взять власть над богами, за что Юпитер […]...
ПРОМЕТЕЙ В основе сюжета произведения – древнегреческий миф о непокорном титане, переосмысленный Шелли в духе его революционного времени. Основной пафос произведения – пафос борьбы, завершающейся поражением сил зла и тирании. Прометей один на один вступает в борьбу с тираном Зевсом: И встал лицом к лицу с коварной силой Властителя заоблачных высот. Насмешливо глядящего на землю, […]...
Заступник людей, титан Прометей, встречался в произведении “Теогония”, написанном Гесиодом. В поэме Прометей обладает умом и хитростью. Герой устраивает раздел мяса быка, который был принесен в жертву, между всеми людьми и богами. По мнению Прометея, большее количество мяса должно достаться людям, а не богам. Бог Зевс пришел в ярость от того, что люди получили возможность […]...
ПРОМЕТЕЙ Слуги Зевса Сила и Власть привели титана Прометея в пустынную страну скифов на краю земли и по приказу верховного бога Гефест приковал его к скале в наказание за то, что он похитил у богов огонь и подарил его людям. Ни слова не промолвил Прометей, пока приковывал его Гефест цепями к скале, а оставшись один, […]...
Эсхил Прометей прикованный С титаном Прометеем, благодетелем человечества, мы уже встречались в поэме Гесиода “Теогония”. Там он – умный хитрец, который устраивает дележ жертвенного бычьего мяса между людьми и богами так, чтобы лучшая часть досталась в пищу людям. А затем, когда разозленный Зевс не хочет, чтобы люди могли варить и жарить доставшееся им мясо, и […]...
Я б не променял моих скорбей На рабское служенье. Эсхил Он действительно был героем, титаном в первоначальном значении этих слов. Подумайте только, его воспевали больше двадцати пяти столетий! Это – только в драме Эсхила, а сколько до него? И говорили о нем актеры на котурнах, может, чтобы высокие слова были еще более высокими, под открытым […]...
Прометей – бунтарь, бросающий вызов и тирании Зевса, и слабодушию всего человеческого рода, которое оказывается опорой деспотизма. В отличие от трагедии Эсхила, послужившей образцом для Шелли, гнет осмыслен не как проклятие, а как расплата людей за собственный страх перед бытием, который повелевает им отдать предпочтение несвободе, заглушив в себе творческий порыв. П., не принявший насилия […]...
Написанный под непосредственным влиянием английского готического романа конца XVIII – начала XIX века, роман М. Шелли во многом превосходит произведения Х. Уолпола, А. Рэдклиф и др. по масштабу представленных в нем гуманистических идей и психологической разработке характеров. Виктор Ф. – молодой швейцарский ученый, наделенный недюжинным талантом и ненасытной жаждой просвещения, овладевает тайной воспроизведения живой материи. […]...
Прометей (с греческого провидец) – в греческой мифологии сын титана Япета и нимфы Климены. Он помог Зевсу победить титанов и обрести власть над миром. Во время спора об уменьшении жертв богам Прометей стал на сторону людей, которые страдали от голода и были бессильны против могучих олимпийцев, поделив забитого быка на две части. В одну кучу […]...
Сохранившиеся трагедии позволяют наметить 3 этапа в ТВ-ве Эсхила. К среднему периоду относятся такие произведения, как “Семеро против Фив” и “Прикованный Прометей “. Здесь появляется центральный образ героя, охарактеризованный несколькими основными чертами; получает большое развитие диалог, создаются прологи; более четкими становятся и образы эпизодических фигур. Черты художника-гуманиста. Прометей, один из титанов, представителей “старшего поколения”. В […]...
Прометей – это мифический герой. Его создали еще в Древней Греции. Мир вокруг был жесток, происходили постоянные войны. Правители одних государств пытались завоевать другие народы. И в странах тираны издевались из своего народа. Людям нужен был защитник. И Прометей стал этим героем. Прометей захотел помочь людям. Он решил дать им огонь, который пылал на Олимпе. […]...
Знай хорошо, что я б не променял своих скорбей на рабское служенье. Эсхил Литература Древней Греции сыграла огромную роль в культурном развитии человечества. Много лет отделяет нас от эпохи расцвета древнегреческого искусства, но мы все еще продолжаем читать лучшие его произведения. К их числу принадлежат трагедии великого драматурга античности Эсхила. Самым знаменитым произведением Эсхила стала […]...
Трагедия “Прометей закованный” – наиболее известная трагедия греческого драматурга Эсхила, который жил на границе VI-V столетий к нашей эре в Афинах, которого старинные греки называли “отцом греческой трагедии”. Эсхил, как и другие деятели искусства в Старинной Греции, всегда использовал мифические сюжеты в своих произведениях. Объясняется это тем, что миф отыгрывал очень важную роль в жизни […]...
Объясните суть понятия “прометеизм”. Трагедия Эсхила “Прометей закованный” построена на основе древнегреческих мифов о титане, который похитил у богов огонь, отдал его людям и был за это жестоко наказанный Зевсом. В пьесе четко определилось бескомпромиссное поведение главного героя, его непримиримый конфликт с Зевсом. Напряженность сценического действия усиливается монологами, диалогами, выступлениями хора. Главный герой сам рассказывает […]...
С титаном Прометеем, благодетелем человечества, мы уже встречались в поэме Гесиода “Теогония”. Там он – умный хитрец, который устраивает дележ жертвенного бычьего мяса между людьми и богами так, чтобы лучшая часть досталась в пищу людям. А затем, когда разозленный Зевс не хочет, чтобы люди могли варить и жарить доставшееся им мясо, и отказывается дать им […]...
Сколько пришлось выдержать украинскому народу, сколько мытарств и издевательств выпало на его долю! Но, оказывается, все народы были в таком положении. Русский царизм лишил их свободы. И были тогда народы подобны прикованного Прометея, который, будучи физически в к данах, душой никогда не покорялся, не зная ничего лучше, чем свобода, чем счастье людей. За горами горы, […]...
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ПЬЕСЫ ЭСХИЛА “ПРОМЕТЕЙ ПРИКОВАННЫЙ” Существовала древняя легенда, согласно которой Эсхил, заснув в детстве в отцовском винограднике, увидел во сне бога Диониса. Бог предупредил мальчика о том, что он должен стать трагическим поэтом. По велению богов Эсхил стал автором многих десятков пьес, из которых, к сожалению, до нашего времени сохранились только семь. Среди этих […]...
С титаном Прометеем, благодетелем человечества, мы уже встречались в поэме Гесиода “Феогония”. Там он – умный хитрец, который устраивает дележ жертвенного бычьего мяса между людьми и богами так, чтобы лучшая часть досталась в пищу людям. А затем, когда разозленный Зевс не хочет, чтобы люди могли варить и жарить доставшееся им мясо, и отказывается дать им […]...
В стихотворении “Прометей” Байрон использовал античную легенду о Прометее, борце против тирании богов, за счастье человечества. Образ этого титана был одним из любимейших образов Байрона и его друга Шелли. Прометей “всегда занимал мои мысли”, признавался Байрон. Он обращался к его образу еще в юношеских переводах с греческого и в таких, зрелых произведениях, как “Бронзовый век” […]...
Протест против зла и несправедливости, против деспотизма и жестокости царей, борьба греческого народа за свободу и независимость, за права человека на умственный и физический труд, на открытия и достижения в разных областях культуры – вот основные вопросы, которые поднимал в своих произведениях известный древнегреческий драматург Эсхил. В своем творчестве он отразил целый этап становления афинского […]...
Создавший немало прекрасных произведений, Эсхил по праву считается “отцом трагедии”. Его творчество поражает широтой охвата жизни, глубиной идеологического содержания, богатством и монументальностью созданных образов, оригинальностью и художественным своеобразием произведений. Драматург выступал в одном лице и поэтом, и постановщиком своих трагедий, и музыкантом, и актером. Потому его произведения предназначаются не для чтения, а именно для просмотра, […]...
…Премудрость чисел, из наук главнейшую, Я для людей измыслил и сложенье букв, Суть всех искусств, основу всякой памяти. Я первый, кто животных приучил к ярму, И к хомуту, и к вьюку, чтоб избавили Они людей от самой изнурительной Работы. А коней, послушных поводу, Красу и блеск богатства, я в повозки впряг, Не кто иной, как […]...
Торквато Тассо Освобожденный Иерусалим Господь Вседержитель со своего небесного престола обратил всевидящий взор на Сирию, где станом стояло крестоносное воинство. Уже шестой год воины Христовы ратоборствовали на Востоке, многие города и царства покорились им, но Святой Град Иерусалим все еще пребывал оплотом неверных. Читая в человеческих сердцах как в раскрытой книге, Он узрел, что из […]...
В истории мировой литературы есть имена и названия, которые у всех на слуху. Таков Роман “Франкенштейн, или Современный Прометей” (1818) английской писательницы Мэри Уолстонкрафт Шелли (1797-1851). Судьба швейцарского ученого Франкенштейна, создавшего живое существо из неживой материи и превратившегося в конце концов в жертву и одновременно палача собственного изобретения, стала особым знаком, который с течением времени […]...
Байрон является одним из известнейших представителей романтического течения в поэзии XIX века. Жизнь этого необыкновенного человека является как бы подстрочником к его творчеству, стихам. Если знатный англичанин, лорд, принц, из обедневшей семьи, гибнет на чужбине, устав от борьбы за счастье чужого народа, это уже что-то да значит. Несмотря на то, что Байрон считается типичным представителем […]...
Байрон является одним из известнейших представителей романтического течения в поэзии XIX века. Жизнь этого необыкновенного человека является как бы подстрочником к его творчеству, стихам. Если знатный англичанин, лорд, правда, из обедневшей семьи, гибнет на чужбине, устав от борьбы за счастье чужого народа, это уже что-то да значит. Несмотря на то, что Байрон считается типичным представителем […]...
ИТАЛЬЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА Торквато Тассо (torquato tasso) 1544-1595 Освобожденный Иерусалим (La gerusalemme liberata) – Поэма (1575) Господь Вседержитель со своего небесного престола обратил всевидящий взор на Сирию, где станом стояло крестоносное воинство. Уже шестой год воины Христовы ратоборствовали на Востоке, многие города и царства покорились им, но Святой Град Иерусалим все еще пребывал оплотом неверных. Читая […]...
(1792-1822) В истории мировой литературы наблюдается одна знаменательная закономерность. Нередко почти в одно и то же время творят два писателя, равновеликих по таланту, но различных, “полярных” по художественной манере. Они образуют своеобразные “пары”: таковы Софокл и Еврипид, Гете и Шиллер, Диккенс и Теккерей, Толстой и Достоевский, Блок и Брюсов, Хемингуэй и Фолкнер, Артур Миллер и […]...
Действие происходит в Италии XVI в., когда на папском престоле восседает папа Клемент VIII. Граф Ченчи, богатый римский вельможа, глава большого семейства, прославился своим беспутством и гнусными злодеяниями, которые он даже не считает нужным скрывать. Он уверен в своей безнаказанности, потому что даже папа, осуждая его грехи, готов простить их графу за щедрые подношения. В […]...
Свою романтическую поэму в двенадцати песнях Шелли посвятил “делу широкой и освободительной морали”, идеям свободы и справедливости. Поэма написана так называемой спенсеровой строфой. Во время бушующей над землей грозы поэту вдруг открывается среди туч просвет небесной лазури, и на этом фоне глазам его предстает боренье Орла и Змеи над морскою пучиной; Орел терзает Змею, та […]...
Господь Вседержитель со своего небесного престола обратил всевидящий взор на Сирию, где станом стояло крестоносное воинство. Уже шестой год воины Христовы ратоборствовали на Востоке, многие города и царства покорились им, но Святой Град Иерусалим все еще пребывал оплотом неверных. Читая в человеческих сердцах как в раскрытой книге, Он узрел, что из множества славных вождей лишь […]...
Софокл (????????, 496-406 до н. э.), – афинский поэт. Родился в мае 496 г. до н. э., в афинском предместье Жарбон. Место своего рождения, издавна прославленное святынями и алтарями Посейдона, Афины, Евменид, Деметры, Прометея, поэт воспел в трагедии “Эдип в Колоне”. Происходил из обеспеченной семьи Софилла, получил хорошее образование. После саламинской битвы (480 г. […]...
Главный герой трагедии античного драматурга Эсхила “Прометей прикованный” – это титан Прометей. Сюжет трагедии “Прометей прикованный” основан на древнегреческой мифологии. В основе сюжета – конфликт Прометея с верховным богом Зевсом. Прометей, наперекор воле Зевса, пришел на помощь людям. Он научил их пользоваться огнем, приручать животных, строить корабли, находить полезные ископаемые. Прометей дал людям […]...

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Прометей. Азия. Демогоргон. Пантея. Океаниды. Юпитер. Иона Земля. Призрак Юпитера. Океан. Дух Земли. Аполлон. Дух Луны. Меркурий. Духи Часов. Геркулес. Духи, Отзвуки Эха, Фавны, Фурии. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Сцена: Индийский Кавказ, ущелье среди скал, покрытых льдом. Над пропастью прикован Прометей. Пантея и Иона сидят у его ног. - Ночь. По мере развития сцены медленно занимается рассвет. Прометей Монарх Богов и Демонов могучих, Монарх всех Духов, кроме Одного! Перед тобой - блестящие светила, Несчетные летучие миры; Из всех, кто жив, кто дышит, только двое На них глядят бессонными очами: Лишь ты и я! Взгляни с высот на Землю, Смотри, там нет числа твоим рабам. Но что ж ты им даешь за их молитвы, За все хвалы, коленопреклоненья, За гекатомбы гибнущих сердец? Презренье, страх, бесплодную надежду. И в ярости слепой ты мне, врагу, Дал царствовать в триумфе бесконечном Над собственным моим несчастьем горьким, Над местью неудавшейся твоей. Три тысячи как будто вечных лет, Исполненных бессонными часами, Мгновеньями таких жестоких пыток, Что каждый миг казался дольше года, - Сознание, что нет нигде приюта, И боль тоски, отчаянье, презренье - Вот царство, где царить досталось мне. В нем больше славы, вечной и лучистой, Чем там, где ты царишь на пышном троне, Которого я не взял бы себе. Могучий Бог, ты был бы Всемогущим, Когда бы я с тобою стал делить Позор твоей жестокой тирании, Когда бы здесь теперь я не висел, Прикованный к стене горы гигантской, Смеющейся над дерзостью орла, Безмерной, мрачной, мертвенно-холодной, Лишенной трав, животных, насекомых, И форм, и звуков жизни. Горе мне! Тоска! Тоска всегда! Тоска навеки! Ни отдыха, ни проблеска надежды, Ни ласки сна! И все же я терплю. Скажи, Земля, граниту гор не больно? Ты, Небо, ты, всевидящее Солнце, Скажите, эти пытки вам не видны? Ты, Море, область бурь и тихих снов, Небес далеких зеркало земное, Скажи, ты было глухо до сих пор, Не слышало стенаний агонии? О, горе, мне! Тоска! Тоска навеки! Меня теснят враждебно ледники, Пронзают острием своих кристаллов Морозно-лунных; цепи, точно змеи, Въедаются, сжимают до костей Объятием - и жгучим, и холодным. Немых Небес крылатая собака Нечистым клювом, дышащим отравой, Огнями яда, данного тобою, В груди моей на части сердце рвет; И полчища видений безобразных, Исчадия угрюмой сферы снов, Вокруг меня сбирается с насмешкой; Землетрясенья демонам свирепым Доверена жестокая забава - Из ран моих дрожащих дергать гвозди, Когда за мной стена бездушных скал Раздвинется, чтоб тотчас вновь сомкнуться; Меж тем как духи бурь, из бездн гудящих, Торопят диким воем ярость вихря, Бегут, спешат нестройною толпой, И бьют меня, и хлещут острым градом. И все же мне желанны день и ночь. Бледнеет ли туман седого утра, Покорный свету солнечных лучей, Восходит ли по тусклому Востоку, Меж туч свинцовых, Ночь в одежде звездной, Медлительна и грустно-холодна, - Они влекут семью часов бескрылых, Ползучую ленивую толпу, И между ними будет час урочный, Тебя он свергнет, яростный Тиран, И вынудит - стереть лобзаньем жадным Потоки крови с этих бледных ног, Хотя они тебя топтать не будут, Таким рабом потерянным гнушаясь. Гнушаясь? Нет, о, нет! Мне жаль тебя. Как будешь ты ничтожно-беззащитен, Какая гибель будет властно гнать Отверженца в бездонных сферах Неба! Твоя душа, растерзанная страхом, Откроется, зияя точно ад! В моих словах нет гнева, много скорби, Уж больше я не в силах ненавидеть: Сквозь тьму скорбей я к мудрости пришел. Когда-то я дышал проклятьем страшным, Теперь его хотел бы я услышать, Чтоб взять его назад. Внемлите, Горы, Чье Эхо чары горького проклятья Рассыпало, развеяло кругом, Гремя стозвучно в хоре водопадов! О, льдистые холодные Ключи, Покрытые морщинами Мороза, Вы дрогнули, улышавши меня, И с трепетом тогда сползя с утесов, По Индии поспешно потекли! Ты, ясный Воздух, где блуждает Солнце, Пылая без лучей! И вы, о Вихри, Безгласно вы повисли между скал, С безжизненно-застывшими крылами, Вы замерли над пропастью притихшей, Меж тем как гром, что был сильней, чем ваш, Заставил мир земной дрожать со стоном! О, если те слова имели власть, - Хоть зло во мне теперь навек погасло, Хоть ненависти собственной моей Я более не помню, - все ж прошу вас, Молю, не дайте им теперь погибнуть! В чем было то проклятие? Скажите! Вы слушали, вы слышали тогда! Первый голос: из гор Много дней и ночей, трижды триста веков Наполнялись мы лавой кипучей, И, как люди, под бременем тяжких оков, Содрогались толпою могучей. Второй голос: от источников. Нас пронзали стремительных молний огни, Осквернялись мы горькою кровью. И внимали стенаньям свирепой резни, И дивились людскому злословью. Третий голос: из воздуха С первых дней бытия над землей молодой Я блистал по высотам и склонам, И не раз и не два мой покой золотой Был смущен укоризненным стоном. Четвертый голос: от вихрей У подножия гор мы крутились века, Мы внимали громовым ударам. И смотрели, как лавы несется река Из вулканов, объятых пожаром. Не умели молчать и, чтоб вечно звучать, Мы желаньем ломали Безмолвья печать, Отдаваясь ликующим чарам. Первый голос Но лишь однажды ледники До основанья пошатнулись, Когда мы с ужасом согнулись В ответ на крик твоей тоски. Второй голос Всегда стремясь к пустыне Моря, Один лишь раз во тьме времен Промчали мы протяжный стон Нечеловеческого горя. И вот моряк, на дне ладьи Лежавший в сонном забытьи, Услышал рев пучины шумной, Вскочил, - и, вскрикнув: "Горе мне!" - Он в Море бросился, безумный, И скрылся в черной глубине. Третий голос Внимая страшным заклинаньям, Был так истерзан свод Небес, Что между порванных завес Рыданья вторили рыданьям; Когда ж лазурь сомкнулась вновь, По небу выступила кровь. Четвертый голос А мы ушли к высотам спящим И там дыханьем леденящим Сковали шумный водопад; В пещеры льдистые бежали И там испуганно дрожали, Глядя вперед, глядя назад; От изумленья и печали Мы все молчали, _мы_ молчали, Хотя для нас молчанье - ад. Земля Неровных скал безгласные Пещеры Тогда вскричали: "Горе!" Свод Небес Ответил им протяжным воплем: "Горе!" И волны Моря, пурпуром покрывшись, Карабкались на землю с громким воем, Толпа ветров хлестала их бичом, И бледные дрожащие народы Внимали долгий возглас: "Горе! Горе!" Прометей Я слышу смутный говор голосов, Но собственный мой голос дней далеких Не слышен мне. О мать моя, зачем Глумишься ты с толпой своих созданий Над тем, без чьей все выносящей воли Исчезла б ты с семьей своих детей Под бешенством свирепого Тирана, Как легкий дым незримо исчезает, Развеянный дыханием ветров. Скажи мне, вы не знаете - Титана, Кто в горечи своих терзаний жгучих Нашел преграду вашему врагу? Вы, горные зеленые долины, Источники, питаемые снегом, Чуть видные глубоко подо мной, Лесов тенистых смутные громады, Где с Азией когда-то я бродил, Встречая жизнь в ее глазах любимых, - Зачем теперь тот дух, что вас живит, Гнушается беседовать со мною? Со мною, кто один вступил в борьбу И встал лицом к лицу с коварной силой Властителя заоблачных высот, Насмешливо глядящего на Землю, Где стонами измученных рабов Наполнены безбрежные пустыни. Зачем же вы безмолвствуете? Братья! Дадите ли ответ? Земля Они не смеют. Прометей Но кто ж тогда посмеет? Я хочу Опять услышать звуки заклинанья. А! Что за страшный шепот пробежал. Встает, растет! Как будто стрелы молний Дрожат, готовясь бурно разразиться. Стихийный голос Духа смутно шепчет, Он близится ко мне, я с ним сливаюсь. Скажи мне, Дух, как проклял я его? Земля Как можешь ты услышать голос мертвых? Прометей Ты - Дух живой. Скажи, как жизнь сама Сказала бы, ведя со мной беседу. Земля Я знаю речь живых, но я боюсь, - Жестокий Царь Небес меня услышит И в ярости привяжет к колесу Какой-нибудь свирепой новой пытки, Больней, чем та, которую терплю. В тебе добро, ты можешь все постигнуть, Твоя любовь светла, - и, если Боги Не слышат этот голос, - ты услышишь, Ты более, чем Бог, - ты мудрый, добрый: Так слушай же внимательно теперь. Прометей Как сумрачные тени, быстрым роем, В моем уме встают и тают мысли, И вновь трепещут страшною толпой. Я чувствую, что все во мне смешалось, Как в том, кто слился с кем-нибудь в объятье; Но в этом нет восторга. Земля Нет, о, нет, - Услышать ты не можешь, ты бессмертен, А эта речь понятна только тем, Кто должен умереть. Прометей Печальный Голос! Но кто же ты? Земля Я мать твоя, Земля. Та, в чьей груди, в чьих жилах каменистых, Во всех мельчайших фибрах, - до листов, Трепещущих на призрачных вершинах Деревьев высочайших, - билась радость, Как будто кровь в живом и теплом теле, Когда от этой груди ты воспрянул, Как дух кипучий радости живой, Как облако, пронизанное солнцем! И вняв твой голос, все мои сыны Приподняли измученные лица, Покрытые обычной грязной пылью, И наш Тиран, жестокий и всевластный, В испуге жгучем стал дрожать, бледнеть, Пока не грянул гром ему в защиту, И ты, Титан, прикован был к скале. И вот взгляни на эти миллионы Миров, что мчатся в пляске круговой, Со всех сторон пылая вечным блеском: Их жители, взирая на меня, Увидели, что свет мой гаснет в Небе; И встало Море с ропотом протяжным, Приподнятое властью странной бури; И столб огня, невиданного прежде, Под гневом Неба встал из снежных гор, Тряся своей мохнатой головою; В равнинах был Потоп - и стрелы Молний, Цвели волчцы средь мертвых городов; В чертогах жабы ползали, и пала Чума на человека, и зверей, И на червей, а с ней явился Голод; И черный веред глянул на растеньях; И там, где прежде нежились хлеба, И там, где виноградник был и травы, Мелькнули ядовитые цветы, И сорною толпой зашевелились, И высосали грудь мою корнями, И грудь моя иссохла от тоски; Мое дыханье - воздух утонченный - Мгновенно потемнело, запятналось Той ненавистью жгучей, что возникла У матери к врагу ее детей, К врагу ее возлюбленного чада; Я слышала проклятие твое, И если ты теперь его не помнишь, - Мои моря, пещеры, сонмы гор, Мои ручьи, и тот далекий воздух, И ветры, и несчетные громады Невнятно говорящих мертвецов Хранят его как талисман заветный. Мы в радованье тайном размышляем, Надеемся на страшные слова, Но вымолвить не смеем. Прометей Мать моя! Все, что живет, что бьется и страдает, Находит утешенье у тебя, Цветы, плоды, и радостные звуки, И сладкую, хоть беглую, любовь; Не мой удел - изведать это счастье, Но я свои слова прошу назад, Отдай их мне, молю, не будь жестокой. Земля Ты должен их услышать. Так внимай же! В те дни, как не был прахом Вавилон, Мой мудрый сын, кудесник Зороастр, В саду блуждая, встретил образ свой. Из всех людей один лишь он увидел Видение такое. Знай, что есть Два мира: жизни мир и бледной смерти. Один из них ты видишь, созерцаешь, Другой сокрыт в глубинах преисподних, В туманном обиталище теней Всех форм, что дышат, чувствуют и мыслят, Покуда смерть их вместе не сведет Навек туда, откуда нет возврата. Там сны людей, их светлые мечтанья, И все, чему упорно сердце верит, Чего надежда ждет, любовь желает; Толпы видений, образов ужасных, Возвышенных, и странных, и таящих Гармонию спокойной красоты; В тех областях и ты висишь, как призрак, Страданьем искаженный, между гор, Где бурные гнездятся ураганы; Все боги там, все царственные силы Миров неизреченных, сонмы духов, Теней огромных, властью облеченных, Герои, люди, звери; Демогоргон, Чудовищного мрака воплощенье; И он, Тиран верховный, на престоле Огнисто-золотом. Узнай, мой сын, Один из этих призраков промолвит Слова проклятья, памятного всем, - Как только воззовешь протяжным зовом, Свою ли тень, Юпитера, Гадеса, Тифона или тех Богов сильнейших, Властителей дробящегося Зла, Что в мире распложаются обильно, С тех пор как ты погиб, со дня, как стонут Мои сыны, поруганные чада. Спроси, они должны тебе ответить, Спроси, и в этих призраках бесплотных Отмщение Всевышнего забьется, - Как бурный дождь, гонимый быстрым ветром, Врывается в покинутый чертог. Прометей О мать моя, хочу, чтоб злое слово Не высказано было мной опять Иль кем-нибудь, в ком сходство есть со мною. Подобие Юпитера, явись! Иона Крылами скрыла я глаза, Крылами мой окутан слух, - Но чу! Мне слышится гроза, Но вот! Встает какой-то Дух. Сквозь мягких перьев белизну Я вижу темную волну, - И свет потух; О, только б не было вреда Тебе, чьи боли нам больны, Чьи пытки видим мы всегда, С кем мы страдать должны. Пантея Подземный смерч гудит вокруг, Звучит гряда разбитых гор, Ужасен Дух, как этот звук, На нем из пурпура убор. Своею жилистой рукой Он держит посох золотой. О, страшный взор! Свиреп огонь глубоких глаз, Тот светоч ненависть зажгла, Он точно хочет мучить нас, Но сам не терпит зла. Призрак Юпитера Зачем сюда веленье тайных сил, Что властвуют над этим миром странным, В раскатах бурь закинуло меня Непрочное пустое привиденье? Вкруг уст моих какие звуки реют? Не так во мраке, бледными устами, Толпа видений шепчет меж собой. И ты, скажи, страдалец гордый, - кто ты? Прометей Ужасный Образ! Вот таков, как ты, И он, Тиран свирепый, тот, чьей тенью Ты должен быть. Я враг его, Титан. Скажи слова, которые услышать Желал бы я, хотя глухой твой голос Не будет отраженьем дум твоих. Земля Внимайте все, сдержавши голос Эха, Седые горы, древние леса, Семья ручьев, цветами окруженных, Пророческих пещер, ключей, бегущих Вкруг пышных островков, - ликуйте все. Внимая звукам страшного заклятья, Которого не можете сказать. Призрак Юпитера Какой-то дух, меня своею силой Окутавши, беседует во мне. Он рвет меня, как тучу - стрелы молний. Пантея Смотрите! Он глядит могучим взглядом. Над ним темнеет Небо. Иона Если б скрыться! Куда бы скрыться мне! Он говорит. Прометей В его движеньях, гордых и холодных, Проклятие сквозит. Я вижу взоры, В них светится бесстрашный вызов, твердость. Отчаянье и ненависть, - и все Как будто бы записано на свитке. О, говори, скорее говори! Призрак Заклятый враг! Свирепствуй! Будь готов Исчерпать все, безумство, злобу, страсти; Тиран Людского рода и Богов, - Есть дух один, что выше дикой власти. Я здесь! Смотри! Бичуй меня Морозом, язвою огня, Громи ветрами, градом, бурей, Как вестник ужаса приди, За болью боль нагромозди, Гони ко мне скорей толпу голодных фурий! А! Сделай все! Тебе запрета нет. Ты всемогущ, - собой лишь не владеешь, Да тем, что я хочу. Источник бед! Ты бременем над миром тяготеешь. Пытай на медленном огне Меня и всех, кто дорог мне; Гонимый злобой вероломной, Достигни грани роковой, А я, с поднятой головой, Взгляну, как будешь ты греметь из тучи темной. Но помни, Бог и Царь среди Богов, Ты, чьей душой исполнен мир мучений, Ты, правящий под громкий звон оков И жаждущий коленопреклонений, Тебя, мучитель, проклял я, С тобою ненависть моя, Она тебя отравит ядом, Венец, в котором будет зло, Тебе наденет на чело, На троне золотом с тобою сядет рядом. Будь проклят! Знай: тебе придет пора, Один ты встретишь вражескую Вечность, И, зло любя, познаешь власть добра, Изведаешь мучений бесконечность. Да будет! Делай зло - и жди, Потом к возмездию приди, - Лишенный царского убранства, Исчерпав бешенство и ложь, Позорным пленником падешь В безбрежности времен, в безбрежности пространства. Прометей Скажи, о Мать, мои слова то были? Земля Твои слова. Прометей Мне жаль. Они бесплодны. Я не хочу, чтоб кто-нибудь страдал. Земля О, где для горя взять мне сил! Теперь Юпитер победил. Реви, гремучий Океан! Поля, покройтесь кровью ран! О Духи мертвых и живых, Рыдайте в муках огневых, Земля ответит вам на стон, - Кто был защитой вам, разбит и побежден! Первое эхо Разбит и побежден! Второе эхо И побежден! Иона Не бойтесь: это лишь порыв, Титан еще не побежден; Но там, взгляните за обрыв, За снежный горный склон: Воздушный Призрак там спешит, Под ним лазурь Небес дрожит, Крутится тучек длинный ряд; Блестя отделкой дорогой, Его сандалии горят; Подъятой правою рукой Как будто он грозит, - и в ней Сверкает жезл, и вкруг жезла То меркнет свет, то вспыхнет мгла, - Играют кольца змей. Пантея Юпитера герольд, спешит Меркурий. Иона А там за ним? Несчетная толпа, - Видения с железными крылами, С кудрями гидры, - вот они плывут, Их воплями смущен далекий воздух, И гневный Бог, нахмурившись, грозит им. Пантея Юпитера прожорливые псы, В раскатах бурь бегущие собаки, Которых он накармливает кровью, Когда несется в серных облаках, Пределы Неба громом разрывая. Иона Куда ж они теперь спешат Неисчислимыми толпами? Покинув пыток темный ад, Питаться новыми скорбями! Пантея Титан глядит не гордо, но спокойно. Первая фурия А! Запах жизни здесь я слышу! Вторая фурия Дай мне Лишь заглянуть в лицо ему! Третья фурия Надежда Его терзать мне сладостна, как мясо Гниющих тел на стихшем поле битвы Для хищных птиц. Первая фурия Еще ты будешь медлить, Герольд! Вперед, смелей, Собаки Ада! Когда же Майи сын нам пищу даст? Кто может Всемогущему надолго Угодным быть? Меркурий Назад! К железным башням! Голодными зубами скрежещите Вблизи потока воплей и огня! Ты, Герион, восстань! Приди, Горгона! Химера, Сфинкс, из демонов хитрейший, Что Фивам дал небесное вино, Отравленное ядом, - дал уродство Чудовищной любви, страшнейшей злобы: Они за вас свершат задачу вашу. Первая фурия О, сжалься, сжалься! Мы умрем сейчас От нашего желанья. Не гони нас. Меркурий Тогда лежите смирно и молчите. - Страдалец грозный, я к тебе пришел Без всякого желанья, против воли, Иду, гонимый тягостным веленьем Всевышнего Отца, дабы свершить Замышленную пытку новой мести. Мне жаль тебя, себя я ненавижу За то, что сделать большего не в силах. Увы, едва вернусь я от тебя, Как Небо представляется мне Адом, - И день и ночь преследует меня Измученный, истерзанный твой образ, С улыбкой укоризненной. Ты - мудрый, Ты - кроткий, добрый, твердый, - но зачем же Напрасно ты упорствуешь один В борьбе со Всемогущим? Иль не видишь, Что яркие светильники небес, Медлительное время измеряя, Тебе гласят о тщетности борьбы И будут вновь и вновь гласить все то же. И вот опять Мучитель твой, задумав Тебя подвергнуть пыткам, страшной властью Облек те силы злые, что в Аду Неслыханные муки измышляют. Мой долг - вести сюда твоих врагов, Нечистых, ненасытных, изощренных В свирепости, - и здесь оставить их. Зачем, зачем? Ведь ты же знаешь тайну, Сокрытую от всех живых существ, Способную исторгнуть власть над Небом Из рук того, кто ею облечен, И дать ее другому; этой тайны Страшится наш верховный Повелитель: Одень ее в слова, и пусть она Придет к его стопам, как твой заступник; Склони свой дух к мольбе, и будь как тот, Кто молится в великолепном храме, Согнув колена, гордость позабыв: Ты знаешь, что даянье и покорность Смиряют самых диких, самых сильных. Прометей Злой ум меняет доброе согласно Своей природе. Кто его облек Могучей властью? Я! А он в отплату Меня сковал на месяцы, на годы, На долгие века, - и Солнце жжет Иссохшую, израненную кожу, - И холод Ночи снежные кристаллы, Смеясь, бросает в волосы мои, В то время как мои любимцы, люди, Для слуг его потехой стали. Так-то Тиран платить умеет за добро! Что ж, это справедливо: злые души Принять добра не могут: дай им мир, - В ответ увидишь страх, и стыд, и злобу, Но только не признательность. Он мстит мне За ряд своих же низких злодеяний. Для душ таких добро - больней упрека, Оно терзает, ранит их, и жалит, И спать им не дает, твердя о Мести. Покорности он хочет? Нет ее! И что сокрыто в том зловещем слове? Глухая смерть и рабство для людей. Покорность - сицилийский меч, дрожащий На волоске над царскою короной, - Он мог бы взять ее, но я не дам. Другие пусть потворствуют Злодейству. Пока оно, бесчинствуя, царит. Им нечего бояться: Справедливость, Достигнув торжества, карать не будет, А только с состраданием оплачет Мучения свои. И вот я жду. А час возмездья близится, и даже, Пока мы речь ведем, он ближе стал. Но слышишь - то ревут собаки Ада, Скорей, не медли, Небо омрачилось, Нахмурился во гневе твой Отец. Меркурий О, если б можно было нам избегнуть: Тебе - страданий, мне - постылой кары Быть вестником твоих скорбей. Ответь мне, Ты знаешь, сколько времени продлится Владычество Юпитера? Прометей Одно лишь Открыто мне: оно должно пройти. Меркурий Увы, не можешь ты исчислить, сколько Еще придет к тебе жестоких мук! Прометей Пока царит Юпитер, будут пытки - Не менее, не более. Меркурий Помедли, Мечтой в немую Вечность погрузись. Туда, где все, что Время записало, Все то, что можем в мыслях мы увидеть, Века, загроможденные веками, Лишь точкой представляются, - куда Смущенный ум идти не может больше, - В пределы, где, уставши от полета, Он падает и кружится во тьме, Потерянный, ослепший, бесприютный, - Быть может, даже там ты счесть не сможешь Всей бездны лет, которые придут С бессменным, рядом новых-новых пыток? Прометей Быть может, ум бессилен счесть мученья, - И все ж они проходят. Меркурий Если б ты Мог жить среди Богов, овеян негой! Прометей Мне лучше здесь, - висеть в ущелье мертвом, Не ведая раскаянья. Меркурий Увы! Дивлюсь тебе, и все ж тебя жалею. Прометей Жалей рабов Юпитера покорных, Снедаемых презрением к себе, Меня жалеть нельзя, мой дух спокоен, В нем ясный мир царит, как в солнце - пламя. Но что слова! Зови скорей врагов. Иона Сестра, взгляни, огнем бездымно-белым Разбило ствол того густого кедра, Окутанного снегом. Что за гнев Звучит в раскатах яростного грома! Меркурий Его словам, а также и твоим Я должен быть послушен. Как мне трудно! Пантея Смотри, ты видишь, там дитя Небес Бежит, скользит крылатыми ногами По косвенной покатости Востока. Иона Сестра моя, сверни скорее крылья, Закрой глаза: увидишь их - умрешь: Они идут, идут, рожденье дня Несчетными крылами затемняя, Как смерть, пустыми снизу. Первая фурия Прометей! Вторая фурия Титан бессмертный! Третья фурия Друг Людского рода! Прометей Тот, кто здесь слышит этот страшный голос, Титан плененный, Прометей. А вы, Чудовищные формы, - что вы, кто вы? Еще ни разу Ад, всегда кишащий Уродствами, сюда не высылал Таких кошмаров гнусных, порожденных Умом Тирана, жадным к безобразью; Смотря на эти мерзостные тени, Как будто бы я делаюсь подобен Тому, что созерцаю, - и смеюсь, И глаз не отрываю, проникаясь Чудовищным сочувствием. Первая фурия Мы - слуги Обманов, пыток, страха, преступленья Когтистого и цепкого; всегда, Подобные собакам исхудалым, Что жадно гонят раненую лань, Мы гонимся за всем, что плачет, бьется, Живет и нам дается на забаву, Когда того захочет высший Царь. Прометей О, множество ужаснейших созданий Под именем одним! Я знаю вас. И гладь озер, и стонущее Эхо Знакомы с шумом ваших темных крыл. Но все ж зачем другой, кто вас ужасней, Из бездны вызвал ваши легионы? Вторая фурия Не знаем. Сестры, сестры, наслаждайтесь! Прометей Что может в безобразье ликовать? Вторая фурия Влюбленные, взирая друг на друга, От прелести восторга веселеют: Равно и мы. И как от ярких роз Воздушный свет струится, нежно-алый, На бледное лицо склоненной жрицы, Для празднества сплетающей венок, Так с наших жертв, с их мрачной агонии, Струится тень и падает на нас, Давая вместе с формой одеянье, А то бы мы без образа дышали, Как наша мать, бесформенная Ночь. Прометей Смеюсь над вашей властию, над тем, Кто вас послал сюда для низкой цели. Презренные! Исчерпайте все пытки! Первая фурия Не думаешь ли ты, что мы начнем Срывать от кости кость и нерв от нерва? Прометей Моя стихия - боль, твоя - свирепость. Терзайте. Что мне в том! Вторая фурия Да ты как будто Узнал, что мы всего лишь посмеемся В твои глаза, лишенные ресниц? Прометей Что делаете вы, о том не мыслю, А думаю, что вы должны страдать, Живя дыханьем зла. О, как жестоко То властное веление, которым Вы созданы, и все, что так же низко! Третья фурия Подумал ли о том, что мы способны Тобою жить, в тебе, через тебя, Одна, другая, третья, всей толпой? И если омрачить не можем душу, Горящую внутри, - мы сядем рядом, Как праздная крикливая толпа, Что портит ясность духа самых мудрых. В твоем уме мы будем страшной думой, Желаньем грязным в сердце изумленном И кровью в лабиринте жил твоих, Ползущей жгучим ядом агонии. Прометей Иначе быть не можете. А я По-прежнему - владыка над собою И роем пыток так же управляю, Как вами - ваш Юпитер. Хор фурий От пределов земли, от пределов земли, Где и Утро и Ночь полусумрак сплели, - К нам сюда, к нам сюда! Вы, от возгласов чьих стон стоит на холмах, В час, когда города рассыпаются в прах, Вы, что мчитесь меж туч, разрушенье творя, И бескрылой стопой возмущая моря, Вы, что гоните смерч, промелькнувший вдали, Чтоб со смехом губить и топить корабли, - К нам сюда, к нам сюда! Бросьте сонных мертвецов, Тех, что дремлют сном веков; Дайте отдых лютой злобе, Пусть до времени она Спит, как в тихом черном гробе, - Встанет свежей после сна, - Радость вашего возврата. Бросьте, юные умы, - В них дыхание разврата Вскормит бешенство чумы. Пусть безумец тайну Ада Не измерит силой взгляда; Страхом собственным смущен, Будет вдвое мучим он. К нам сюда, к нам сюда! Мы бежим из мрачных врат, Сзади воет шумный Ад, Мы плывем, Гром усилил свой раскат, Вас на помощь мы зовем! Иона Сестра, я слышу грохот новых крыльев. Пантея Оплоты скал дрожат от этих звуков, Как чуткий воздух. Сонмы их теней Рождают мрак темнее черной ночи. Первая фурия К нам домчался быстрый зов, Нас умчал среди ветров, С красных пажитей войны; Вторая фурия Прочь от людных городов; Третья фурия Где все улицы полны Стоном тех, кто хочет есть; Четвертая фурия Где всечасно льется кровь, Где страдающих не счесть; Пятая фурия Где пылают вновь и вновь, В ярком пламени печей, Белых, жарких - Одна из фурий Стой, молчи, Вмиг прервем поток речей, Не шепчи: Если в тайне сохраним, В чем - страшнейшая беда, Непокорного тогда Мы скорее победим, Мы его поработим, А теперь, Поборник Мысли, он еще неукротим. Фурия Порви покров! Другая фурия Он порван, он разорван! Хор Встала, выросла беда! С Неба светит на нее Утра бледная звезда. Что, спокойствие свое Позабыл, Титан? Ты падешь, Не снесешь Новых ран! Что ж, ты похвалишь то знанье, что в душах людей пробудил? Дать им сумел только жажду, - а чем же ты их напоил? Дал им надежду, желанья, любви лихорадочный бред, Воды ключей мелководных, - бесплодный вопрос, - не ответ. Видишь мертвые поля, Видишь, видишь, вся Земля Кровью залита. Вот пришел один, с душой Нежной, кроткой и святой, Молвили уста Те слова, что будут жить После смерти этих уст, Будут истину душить, Будет мир угрюм и пуст. Видишь, дальний небосклон Дымом яростным смущен: В многолюдных городах Крик отчаянья и страх. Плачет нежный дух того, Кто страдал от слез людских: Кротким именем его Губят тысячи других. Вот взгляни еще, взгляни: Где ж блестящие огни? Точно искрится светляк, Чуть смущая летний мрак. Тлеют угли, - вкруг углей Сонм испуганных теней. Все гладят по сторонам. Радость, радость, радость нам! Все века времен прошедших громоздятся вкруг тебя, Мрак в грядущем, все столетья помнят только про себя, Настоящее простерлось, как подушка из шипов, Для тебя, Титан бессонный, для твоих надменных снов. Первый полухор Агония верх взяла: Он трепещет, он дрожит, С побледневшего чела Кровь мучения бежит. Пусть немного отдохнет: Вот обманутый народ От отчаянья восстал, Полднем ярким заблистал, Правды хочет, Правды ждет, Воли дух его ведет - Все как братья стали вновь, Их зовет детьми Любовь - Второй полухор Стой, гляди, еще народ, Брат на брата, все на всех, Жатву пышную сберет Вместе с смертью черный грех: Кровь, как новое вино, Шумно бродит, заодно С горьким страхом, - гибнет мир, Тлеет, гаснет, - и тиранов, и рабов зовет на пир. (Все Фурии исчезают, кроме одной.) Иона Сестра, ты слышишь, как благой Титан В мученьях стонет, - тихо, но ужасно, - Как будто грудь его должна порваться: Так бурный смерч взрывает глубь морей, И стонут вдоль по берегу пещеры. Быть может, ты осмелишься взглянуть, Как лютые враги его терзают? Пантея Смотрела дважды, - больше не могу. Иона Что ж видела? Пантея Ужасное! Прибитый К кресту печальный юноша, со взором, Исполненным терпенья. Иона Что еще? Пантея Кругом - все небо, снизу - вся земля Усеяны толпой теней ужасных, Немых видений смерти человека, Сплетенных человеческой рукой; Иные представляются созданьем Людских сердец: толпы людские гибнут От одного движенья уст и глаз; Еще другие бродят привиденья, На них взглянуть - и после жить нельзя, Не станем искушать сильнейший ужас, К чему смотреть, когда мы слышим стоны? Фурия Заметь эмблему: кто выносит зло За человека, кто гремит цепями, Идет в изгнанье, - тот лишь громоздит И на себя, и на него страданья Все новые и новые. Прометей Смягчи Мучительную боль очей горящих; Пусть губы искаженные сомкнутся; Пускай с чела, увитого шипами, Не льется кровь, - мешается она С росою глаз твоих! О, дай орбитам, Которые вращаются в испуге, Узнать недвижность смерти и покоя; И пусть твоей угрюмой агонией Не будет сотрясаться этот крест! И пальцы бледных рук играть не будут Запекшеюся кровью. Не хочу Назвать тебя по имени. Ужасно! Оно проклятьем стало. Вижу, вижу Возвышенных, и мудрых, и правдивых; Твои рабы их с ненавистью гонят; Иных нечистой ложью отпугнули От очага их собственных сердец, Оплаканного после - слишком поздно; Иные цепью скованы с телами, Гниющими в темницах нездоровых; Иные - чу! - толпа хохочет дико! - Прикованы над медленным огнем. И множество могучих царств проходит, - Плывут у ног моих, как острова, Из глубины исторгнутые с корнем; Их жители - все вместе, в лужах крови, В грязи, облитой заревом пожаров. Фурия Ты видишь кровь, огонь; ты слышишь стоны; Но худшее, неслышимо, незримо, Сокрыто позади. Прометей Скажи! Фурия В душе У каждого, кто пережил погибель, Рождается боязнь: высокий духом Боится увидать, что верно то, О чем он даже мыслить не хотел бы; Встает обычай вместе с лицемерьем, Как капища, где молятся тому, Что совестью изношено. Не смея О том, что людям нужно, размышлять, Они не сознают, чего не смеют. У доброго нет силы, кроме той, Что позволяет плакать безнадежно. У сильных нет того, что им нужнее, Чем что-нибудь другое, - доброты. Мудрец лишен любви, а тот, кто любит, Не знает света мудрости, - и в мире Все лучшее живет в объятьях зла. Для многих, кто богат и власть имеет, Является мечтою справедливость, А между тем среди скорбящих братьев Они живут, как будто бы никто Не чувствовал: не знают, что творят. Прометей Твои слова - как туча змей крылатых, И все же я жалею тех, кого Не мучают они. Фурия Ты их жалеешь? Нет больше слов! (Исчезает.) Прометей О, горе мне! О, горе! Тоска всегда! Навеки ужас пытки! Глаза мои, без слез, закрыты - тщетно: В душе, терзаньем жгучим озаренной, Ясней лишь вижу все твои деянья, Утонченный тиран! В могиле - мир. В могиле все скрывается благое, Прекрасное, но я, как Бог, бессмертен И смерти не хочу искать. О, пусть, Свирепый царь, ты страшно мстить умеешь. В отмщенье нет победы. Те виденья, Которыми ты мучаешь меня, Моей душе терпенья прибавляют, И час придет, и призраки не будут Прообразом действительных вещей. Пантея Увы! Что видел ты? Прометей Есть два мученья: Одно - смотреть, другое - говорить; Избавь меня от одного. И слушай: В святилищах Природы внесены Заветные слова, - то клич безгласный, К высокому и светлому зовущий. На тот призыв, как человек один, Сошлись народы, громко восклицая: "Любовь, свобода, правда!" Вдруг с небес Неистовство, как молния, упало В толпу людей - борьба, обман и страх, - И вторгнулись тираны, разделяя Добычу меж собою. Так я видел Тень истины. Земля Возлюбленный мой сын, Я чувствовала все твои мученья, С той смешанною радостью, что в сердце Встает от чувства доблести и скорби. Чтоб дать тебе вздохнуть, я позвала Прекрасных легких духов, чье жилище - В пещерах человеческих умов; Как птицы реют крыльями по ветру, Так эти духи носятся в эфире; За нашим царством сумерек они, Как в зеркале, грядущее провидят; Они придут, чтоб усладить тебя. Пантея О сестра, посмотри, там сбираются духи толпой, Точно хлопья играющих тучек на утре весны, Наполняют простор голубой. Иона Посмотри, вон еще, как туманы среди тишины, Что встают с родника, если ветры усталые спят, И встают, и спешат по оврагу скорей и скорей. Слышишь? Чт_о_ это? Музыка сосен? Вершины шумят? Или озеро плещет? Иль шепчет ручей? Пантея Это что-то гораздо печальней, гораздо нежней. Хор духов С незапамятных времен Мы не дремлем над толпой Человеческих племен, Угнетаемых судьбой. Мы услада всех скорбей, Мы защитники людей, Мы печалимся о них, Дышим в помыслах людских, - В нашем воздухе родном; Если там сгустится тьма, Если там за летним днем Встанет бурная зима; Или все опять светло, Словно в час, когда река - Как недвижное стекло, Где не тают облака; Легче вольных рыб морских, Легче птиц в дыханье бурь, Легче помыслов людских, Вечно мчащихся в лазурь, - В нашем воздухе родном Мы как тучки вешним днем; Ищем молний и зарниц, Медлим там, где нет границ. Мы для всех, кто тверд в борьбе. Тот завет несем, любя, Что кончается в тебе, Начинаясь от тебя. Иона Еще, еще приходят друг за другом, И воздух, окружающий виденья, Блистателен, как воздух вкруг звезды. Первый дух Прочь от яростной борьбы, Где сошлись на зов трубы Возмущенные рабы, Я летел среди зыбей, Все скорей, скорей, скорей. Все смешалось там, как сон, Тень разорванных знамен, Там глухой протяжный стон Мчится в меркнущую твердь: "Смерть! На бой! Свобода! Смерть!" Но один победный звук, Выше мрака и могил, Выше судорожных рук, Всюду двигался и жил, - Нежно в яростной борьбе Тот завет звучал, любя, Что кончается в тебе, Начинаясь от тебя. Второй дух Замок радуги стоял, В море снизу бился вал; Победительно могуч, Призрак бури прочь бежал, Между пленных, между туч, Жгучих молний яркий луч Пополам их разделял. Посмотрел я вниз - и вот Вижу, гибнет мощный флот, Точно щепки - корабли, Бьются, носятся вдали, Вот их волны погребли, - Точно ад кругом восстал, Белой пеной заблистал. Точно в хрупком челноке, Плыл спасенный, на доске, Враг его невдалеке, Обессилев, шел во тьму - Доску отдал он ему, Сам, смиряясь утонул, Но пред смертию вздохнул, Был тот вздох воздушней грез, Он меня сюда принес. Третий дух У постели мудреца Я, незримый, молча ждал; Красный свет огня блистал Возле бледного лица: Книгу тот мудрец читал. Вдруг на пламенных крылах Начал реять легкий Сон, Я узнал, что это он, Тот же самый, что в сердцах Много лет назад зажег Вдохновенье и печаль, Ослепительный намек, Тень огня, что манит вдаль. Он меня сюда увлек - Быстро, быстро, точно взгляд. Прежде чем настанет день, Должен он лететь назад, А не то сгустится тень В сонных думах мудреца, И, проснувшись, он весь день Не прогонит эту тень С омраченного лица. Четвертый дух У поэта на устах, Как влюбленный, я дремал В упоительных мечтах; Он едва-едва дышал. Он не ищет нег земных, Знает ласки уст иных, Поцелуи красоты, Что живет в глуши мечты; Любит он лелеять взор, - Не волнуясь, не ища, - Блеском дремлющих озер, Видом пчел в цветах плюща; Он не знает, чт_о_ пред ним, Занят помыслом одним: Из всего он создает Стройность дышащих теней, Им действительность дает, Что прекрасней и полней, Чем живущий человек, Долговечней бледных дней И живет из века в век. Из видений тех одно Сна разрушило звено, - Я скорей умчался прочь, Я хочу тебе помочь. Иона Ты видишь, два видения сюда От запада летят и от востока, Создания воздушных высших сфер, Как близнецы, как голуби, что мчатся К родимому гнезду, - плывут, скользят, Ты слышишь звуки нежных песнопений, Пленительно-печальных голосов, С любовью в них отчаянье смешалось! Пантея Ты говоришь! Во мне слова погасли. Иона Их красота дает мне голос. Видишь, Как светятся изменчивые крылья, То облачно-пурпурные, то вновь Лазурные и нежно-золотые; Улыбкой их окрестный воздух дышит И светится, как в пламени звезды. Хор духов Ты видел нежный лик Любви? Пятый дух Летел я над пустыней, Как облачко, спешил, скользил в пространстве тверди синей; И этот призрак ускользал на крыльях искрометных, Звезда - в челе, восторг живой - в движеньях беззаботных; Куда ни ступит, вмиг цветы воздушные блистают, Но я иду, они за мной, бледнея, увядают. Зияла гибель позади: безглавые герои, Толпы безумных мудрецов, страдальцев юных рои Сверкали в сумраке ночном. Блуждал я в бездне зыбкой, Пока твой взор, о Царьскорбей, не скрасил все улыбкой. Шестой дух О дух родной! Отчаянье живет в нездешней мгле, Не носится по воздуху, не ходит по земле, Придет оно без шороха и веяньем крыла Навеет упования в сердца, что выше зла, И лживое спокойствие от тех бесшумных крыл В сердцах, что дышат нежностью, смиряет страстный пыл, И музыка воздушная лелеет их тогда, Баюкает и шепчет им о счастье навсегда, Зовут они Любовь к себе, - чудовище земли, - Пробудятся и Скорбь найдут в лохмотьях и в пыли. Хор Пусть с Любовью Скорбь - как тень, Пусть за ней, и ночь, и день, Гибель мчится по пятам, Белокрылый скачет конь, Вестник Смерти, весь - огонь, Смерть всему, цветам, плодам, Воплощенью красоты И уродливым чертам. Пусть! Но час пробьет, - и ты Укротишь безумный бег. Прометей Вам открыто, чт_о_ придет? Хор Если тает вешний снег, Если стаял вешний лед, - Опадает старый лист, Мягкий ветер нежит слух, Воздух ласков и душист, И блуждающий пастух, Торжествуя смерть зимы, Уж предчувствует и ждет, Что шиповник зацветет; Так и там, где дышим мы, Правда, Мудрость и Любовь, Пробуждаясь к жизни вновь, Нам, не дремлющим в борьбе, Тот завет несут, любя, Что кончается в тебе, Начинаясь от тебя. Иона Куда же скрылись Духи? Пантея Только чувство От них осталось в сердце, - словно чары От музыки, в те светлые мгновенья, Когда утихнет лютня, смолкнет голос, Но отзвуки мелодии немой В душе глубокой, чуткой, лабиринтной Еще живут и будят долгий гул. Прометей Пленительны воздушные виденья, Но, чувствую, напрасны все надежды. Одна любовь верна; и как далеко Ты, Азия, чье сердце предо мной, В былые дни, открытое, горело, Как искристая чаша, принимая Душистое и светлое вино. Все тихо, все мертво. Тяжелым гнетом Висит над сердцем сумрачное утро; Я стал бы спать теперь, хотя с тревогой, Когда бы можно было мне уснуть. О, как хотел бы я свершить скорее Свое предназначенье - быть опорой, Спасителем страдальца-человека; А то - уснуть, безмолвно потонуть В первичной бездне всех вещей, - в пучине, Где нет ни сладких нег, ни агонии, Где нет утех Земли и пыток Неба. Пантея А ты забыл, что около тебя Всю ночь, в холодной мгле, тревожно дышит Одна, чьи очи только и сомкнутся, Когда над ней тень духа твоего Наклонится с заботливостью нежной. Прометей Я говорил, что все надежды тщетны, Одна любовь верна: ты любишь. Пантея Правда! Люблю глубоко. Но звезда рассвета Бледнеет на востоке. Я иду. Ждет Азия - там, в Индии далекой, Среди долин изгнанья своего, - Где раньше были дикие утесы, Подобные морозному ущелью, Свидетели твоих бессменных пыток, Теперь же дышат нежные цветы, Вздыхают травы, отклики лесные, И звуки ветра, воздуха и вод, Присутствием ре преображенных, - Все чудные создания эфира, Которые живут слияньем тесным С твоим дыханьем творческим. Прощай!

Введение

Как и всякое крупное явление общественной жизни, эстетика революционного романтизма уходит корнями в далекое прошлое европейской литературы. Оценивая значение художественных традиций для прогрессивной литературы своего времени, Шелли писал: "Мы все греки. Наши законы, наша литература, наша религия, наши искусства имеют свои корни в Греции".

Итак, сам автор лирической драмы "Прометей освобожденный" признает, что новые произведения строятся на основе древней литературы. Шелли обращается в своем произведении к древнейшей народной легенде о Прометее, получившей свое классическое воплощение в трагедии Эсхила "Прометей прикованный".

Образ Прометея - это образ бунтаря-спасителя. Недаром, Маркс назвал Прометея самым благородным святым и мучеником в философском календаре.

Прометей - это действительно очень удобный герой, для того, чтобы передать некие революционные мотивы, поэтому его и выбирает Шелли. Но следует ли он сюжетной линии легенды о Прометее? Разве его Прометей - такой же, как в древнем мифе?

Герой Прометей, его черты, его характер - все это нравится Шелли. Сам миф о Прометее - это некая маска, за которой Шелли прячет свои идеи. В то же время эти идеи достаточно легко читаемы как раз из-за того, что это миф о Прометее - герое, который олицетворяет борьбу и благородство.

Основная часть

"Прометей освобожденный" начинается с предисловия Шелли, в котором объясняет, почему его Прометей именно такой.

"Греческие трагики, заимствуя свои замыслы из отечественной истории и мифологии, при разработке их соблюдали известный сознательный произвол. Они отнюдь не считали себя обязанными держаться общепринятого толкования, или подражать, в повествовании и заглавии, своим соперникам и предшественникам".

"Прометей" Эсхила предполагал примирение Зевса с его жертвой, как благодарность за открытие тайны - опасности, угрожавшей его власти от вступления в брак с Фетидой. Фетиду отдали в жены Пелею, а Прометей был освобожден Гераклом с соизволения Зевса. Чем же Шелли не нравится именно такой сюжет?

П.Б. Шелли с самого начала отвергает возможность примирения Прометея с Зевсом, на которую рассчитывал Эсхил.

"Если бы я построил мой рассказ по этому плану, я не сделал бы ничего, кроме попытки восстановить утраченную драму Эсхила, и если бы даже мое предпочтение к этой форме разработки сюжета побудило меня лелеять такой честолюбивый замысел, одна мысль о дерзком сравнении, которую вызвала бы подобная попытка, могла пресечь ее". Итак, Шелли не устраивает пустое подражание, это не творчески и не "по-гречески". Также его и не устраивает то, что произведение будут сравнивать с ранее созданным и скорее всего найдут первый вариант пересказанного мифа более удачным.

Однако все же это не главная причина. Дело в том, что Шелли не может согласиться с такой развязкой мифа, которую предлагает Эсхил: "примирение Поборника человечества сего Утеснителем". Образ Прометея - это тип нравственного высшего и умственного совершенства, повинующийся самым чистым и бескорыстным побуждениям, которые ведут к самым прекрасным и благородным целям. Для Шелли нелогично, что Прометей может отказаться от гордого своего языка и робко склониться перед торжествующим и коварным соперником. Ведь так бы исчез моральный интерес вымысла, столь мощным образом поддерживаемый страданием и непреклонностью Прометея.

В тоже время Шелли отрицает дидактизм своего произведения, т.к. его "задачей до сих пор было - дать возможность наиболее избранному классу читателей с поэтическим вкусом обогатить утонченно воображение идеальными красотами нравственного превосходства".

Конфликт между Титаном и Зевсом носит у П.Б. Шелли непримиримый характер. Прометея Шелли мы видим уже прикованным к скале. Он напоминает Зевсу, что помог ему завоевать трон. А тот ему ответил тем, что насылает на него мучения и на людей. Покориться же Зевсу титан не намерен, хотя его тело терзает по воле Зевса кровожадный орел, а ум и душу - фурии. Он верит и надеется, видит свое предназначение "быть опорой, спасителем страдальца-человека". Он намерен идти до конца.

Изначально Прометей и в сюжетной концепции мифа, и у Шелли - непреклонен перед лицом судьбы. Однако в мифе титан соглашается выдать Зевсу тайну, чтобы освободиться. Т.е. фактически идет на сделку со Злом ради собственной выгоды. Прометей Шелли на такое не пойдет. Прометей отказывается покориться тирану. Он верит, что "любовь, свобода, правда" восторжествуют, он вспоминает свое страшное проклятие тирану и не сомневается, что деспот падет и возмездие - бесконечная мука вечного одиночества - постигнет его.

Моей безмерной силе все подвластно,

Еще горит, взметаясь к небесам,

С упреками, взметаясь к небесам,

С упреками, с сомненьем, с буйством жалоб,

С молитвой неохотной - громоздя

Восстание, способное подрыться

Под самые основы нашей древней

Монархии, основанной на вере

И страхе, порожденном вместе с адом.

шелли прометей освобожденный драма

Зевс противник Прометея, тот самый тиран, который буквально мешает жить людям. Прометей идет до конца - и он смог выстрадать низвержение Зевса, пришел его час расплаты за содеянное.

Исследователи творчества английского романтика утверждали, что "раздираемый противоречиями мир Зевса в "Прометее" - это универсальный "архетипический" образ мира, живущего по законам насилия" .

Это утверждение я понимаю так. Зевс, бог неба, - царство воли и власти.

Вооруженный грозным оружием - молнией, - он был властелином Неба, богом Дождя, повелителем Туч. Он был могущественнее всех остальных богов, вместе взятых. Зевс управлял всем. Он был главным богом и обладал личными качествами, свойственными властным отцам, царям.

И все же не был он ни всемогущим, ни всеведущим.

Божественный Зевс во всей своей славе является нам как свет и несет свет и осознание людям. В темном же своем проявлении он выступает как враг жизненной силы, - закостеневший в правилах и законах, сопротивляющийся любым переменам, боящийся любого изменения статус-кво.

Муки, претерпеваемые Прометеем, не сломили его волю, помогли преодолеть чувство ненависти к мучителю. Он верит, что "любовь, свобода, правда" восторжествуют, он вспоминает свое страшное проклятие тирану и не сомневается, что деспот падет и возмездие - бесконечная мука вечного одиночества - постигнет его. Прометея не пугают ни физические мучения, ни фурии, терзающие его ум и душу. Он твердо верит в свое предназначение: "быть опорой, спасителем страдальца-человека".

Действительно народная легенда претерпевает в истолковании Шелли серьезные изменения. Он насыщает ее новым историческим содержанием. Как выдающееся произведение своего времени, "Освобожденный Прометей" Шелли явился выражением не только национального - английского или итальянского - но и общеевропейского опыта освободительной борьбы против феодальной реакции и капиталистического гнета. Отсюда - широкий охват явлений в " Освобожденном Прометее", где действие развертывается на необъятном фоне всего мироздания. Шелли словно со скалы, где прикован его герой, видит как на ладони многообразные страдания человека. "Взгляни с высот на Землю, смотри, там нет числа твоим рабам", - восклицает он устами Прометея.

Видишь мертвые поля.

Видишь, видишь вся земля

Кровью залита…

Шелли создавал "Освобожденного Прометея" в обстановке подъема национально-освободительного и рабочего движения в Европе, которое росло, несмотря на противоборствующие силы реакции. Это и определило пафос "Освобожденного Прометея". Пафос Шелли - пафос не страданий, как у Эсхила, а пафос борьбы и победы.

…вступил в борьбу

И встал лицом к лицу с коварной силой

Властителя заоблачных высот,

Насмешливо глядящего на Землю,

Где стонами измученных рабов

Наполнены безбрежные пустыни.

Вот обманутый народ

От отчаянья восстал,

Полднем ярким заблистал,

Правды хочет, правды ждет,

Воли дух его ведет.

Таким образом, Шелли продолжает "революционную тему" в своем "Прометее", только теперь уже разрабатывается чисто тираноборческая тематика, и у Шелли она ярко выражена.

Свергая Зевса с трона, Демогоргон произносит замечательные слова, выражающие самые заветные думы лучших умов того времени: "На небесах тебе преемника не будет". Эта фраза имеет иносказательный смысл. В условиях суровой цензуры того времени поэт не мог писать о том, что и на земле исчезнет насилие, но именно такой смысл он вложил в эту фразу и именно так его и понимали современники. Недаром в предисловии к драме Шелли писал: "...свои мысли автор мог бы выразить фразой: „Надо изменить весь мир"".

Образ Азии , как воплощение образа земной красоты, достаточно важен в "Прометее освобожденном". Прометея поддерживает не только вера в свою правоту и веру в людей, но и любовь к возлюбленной Азии. Она и поддерживает Прометея, единственным утешением для титана являются его воспоминания о ней, его возлюбленной, прекрасной океаниде. Также именно ей доверяется автором важная встреча с неким Демогоргоном. Именно Азия идет к Демогоргону, который достаточно интересно судит о мире и Зевсе.

Демогоргон - это также еще один образ-символ в драме Шелли. Интересно, что Demogorgon (Демогоргон) - греческое имя дьявола, не должное быть известным смертным. Демогоргон - "мощный мрак", не имеющий "ни ясных черт, ни образа, ни членов". Это нечто, выражающее, по-видимому, Зло. Когда он приходит к Зевсу, то называется себя "вечностью". Что это? Вечное зло? Вечно его существование? Именно он предлагает Зевсу сойти с ним в вечную тьму, таким образом, освобождая Прометея и людей от гнета тирана, ведь час к этому пришел. Т.е. образ Демогоргона - это образ справедливого карающего Зла (что, конечно, не могло быть в мифологии), это не бог подземного мира Аид, это нечто высшее, что может покарать Зевса.

Час свержения Зевса пришел, за ним является Демогоргон - и Зевс падает вниз в мрак. Радость охватывает богов при вести о падении тирана. На колеснице Духа Часа в Кавказские горы спускаются Азия и Пантея . Геракл освобождает Прометея от цепей, Прометей несказанно счастлив видеть прекрасную возлюбленную Азию, строит планы новой радостной жизни для себя и спасенных им людей. Земля рассказывает ему и Азии о своих мучениях, когда повсюду на ней властвовал дух вражды.

Ко всеобщей радости Дух Часа сообщает, что после падения тирана-самодержца среди людей произошли большие перемены: "презрение, и ужас, и ненависть, и самоуниженье во взорах человеческих погасли", "исчезли ревность, зависть, вероломство"...

Финал "Освобожденного Прометея" написан в духе социально-утопических взглядов Шелли. Суть поэтической утопии, которой завершается драма - картина освобождения человечества.

Мечты о будущем поэт воплощает в чудесные поэтические образы:

Увидел я, что больше нет насилья,

Повсюду будет вольным человек,

Брат будет равен брату, все преграды

Исчезли меж людьми; племен, народов,

Сословий больше нет, в одно все слились,

И каждый полновластен над собой...

Заключение

В лирической драме "Освобожденный Прометей" вновь была разрешена важная для демократии 20-х годов XIX в. проблема восстания и свержения реакционных властей с помощью физической силы: Геракл, олицетворение мощи революционного народа, освобождает узника Юпитера - Прометея, разбивая его цепи.

Заслуживает внимания концепция творчества Шелли, предложенная И. Г. Неупокоевой. Отталкиваясь от общеизвестной мысли о том, что "целостность и новаторство „Освобожденного Прометея", внутренний смысл которого был „глубоко революционен" (Луначарский), определялись историческим оптимизмом представления поэта о будущем обществе", исследователь полагает, что именно в "Освобожденном Прометее" наиболее полно и поэтично преломились идеи утопического социализма и радикально-демократические мысли о возможности социальной борьбы.

"Освобожденный Прометей" есть утопия счастливого будущего, путь к которому, по мысли поэта, долог и труден, исполнен мук и потрясений, требует героического терпения и мужественного противостояния злу и лежит через духовное возвышение человечества. Космической грандиозности сюжета драмы, благородству исповедуемых в ней идеалов соответствует возвышенный строй поэтической речи. Язык "Прометея" приподнят над обыденным уровнем благодаря напряженной эмоциональности и концентрированной, порой даже избыточной образности. Поэтическая речь Шелли порывиста и стремительна; она отражает динамизм и диалектичность его восприятия мира.

Литература

1. Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XIX века.: Энциклопедическое издание. / Ред. и сост. В.И. Новиков - М.: "Олимп"; ООО "Издательство ACT", 1996.
2. Дьяконова Н.Я., Чамеев А.А. Шелли. - СПб, 1994.

Лирика Шелли. Вступительная статья Б. Колесникова. - М.: Гослитиздат, 1957.

Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. - М.: Высшая школа, 1956.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.I. - М., 1974.

Неупокоева И. Г. Революционно-романтическая поэма первой трети XIX века.

Шелли П. Б. Маскарад анархии. Освобожденный Прометей./ Перевод: Бальмонт К. Д - М.: Директ-Медиа, 2010.