1889-90 г. 211 x 160 см. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия
Описание картины Нестерова М.В. «Видение отроку Варфоломею»
Важную роль на картине Нестерова М.В. играет пейзаж, который достаточно эмоционален, соответствует настроению героев. На заднем плане мы видим бледное бело-желтое небо. Основным цветом на картине является желтый, так, что можно предположить, что это ранняя осень.
Вдали изображена деревянная церквушка, два голубых купола которой похожи на васильки, растущие на зеленом лугу. За ней виднеется небольшая деревушка, а за деревушкой – бескрайний простор. Недалеко от церкви находятся огороды. Темно-зеленые посевы чем-то напоминают капусту. По бокам изображены густые леса, они словно обрамляют картину, придают ей глубину. Слева изгибами протекает маленькая речка.
На переднем плане автор изобразил отрока Варфоломея и старца. Мальчик с восхищением и огромным вниманием смотрит на игумена. Видна худоба мальчика: истощенное лицо, синяки под глазами. Его светло-русые волосы гармонично сочетаются с цветами деревьев и поля. Ребенок молитвенно сложил худющие и тоненькие ручки. Спина и колени у него чуть согнуты, он как бы намеревается преклониться перед старцем. На мальчике простая крестьянская одежда белого цвета. Автор хотел показать чистоту детской души.
Перед отроком стоит старец. Капюшон скрывает его лицо, а также всю голову, видно лишь часть седой бороды старца. Она говорит о том, что перед мальчиком стоит старый мудрец. Вокруг его головы – нимб, который практически растворился в желтом цвете деревьев. В руках старец держит ларчик с просфорой. На нем надет черный плащ и накидка с красными крестами.
Пейзаж на картине реалистичен, но в изображенных фигурах виден мотив сказочности. Произведение вызывает чувство грусти и спокойствия. Автор показал чистоту и красоту русской природы.
Для Михаила Нестерова его картина «Видение отроку Варфоломею» всю жизнь оставалась самой значимой. За «Варфоломея» его благодарили Левитан и Суриков, Васнецов, Толстой и Горький. Картину Нестеров написал в 1890 году, было ему всего двадцать семь лет, а работал он почти до самой смерти - умер в 1942 году, в возрасте восьмидесяти лет. Подводя итог всей своей творческой жизни, Михаил Васильевич не раз говорил: «Кому ничего не скажет “Варфоломей”, тому не нужен и весь Нестеров».
Хватит ругать жизнь!
Нестеров всю жизнь с поразительной последовательностью рисовал монахов, монастырскую жизнь, скиты, схимников, кротких, с глубокой печалью Христовых невест. За всем этим видится задумчивый человек, не слишком вписанный в суетный мир. В действительности он был далек от образа кроткого отшельника: «Нестеров, измученный жизнью, - очень сложная, мучительно сложная натура», - писал знаменитый русский искусствовед, критик, художник Александр Бенуа о Нестерове. «Он был одарен страстным темпераментом, неукротимой волей, неуемными чувствами», - писал биограф Нестерова, писатель, философ, священник Сергей Дурылин.
Тогда откуда, почему эти образы?
Михаил Нестеров.
Фото Ивана Шагина. 1940
Ответ самого Нестерова: «В художестве, в темах своих картин, в их настроении, в ландшафтах и образах я находил “тихую заводь”, где отдыхал сам, и быть может, давал отдых тем, кто его искал. Беспокойный человек думал найти покой в своих картинах, столь не похожих на него самого».
Речь не про «тихую заводь» обывателя, в которой рано или поздно гаснут живые силы души. Борис Пастернак как-то написал: «Жизнь - это поруганная сказка». А Нестеров рвется к сердцевине именно «непоруганной» жизни, к тихости и мирности своих монахов и отшельников, которые опытно познали, как хорошо, светло, безмятежно живется в мире Божьем «во всяком благочестии и чистоте».
Он счастливо избежал участи Гоголя, да и многих других писателей и художников, людей искренне верующих, но обладающих трагическим даром создавать лишь образы тьмы - образы уродливого, карикатурного человека и России. Дар Нестерова открывается в согласии с его внутренним отбором: «Меня тянуло как художника к типам положительным. Мне казалось, что в нашей литературе, искусстве достаточно выведено людей, позорящих себя, свою родину».
«Пустынник» открывает эту тему «непоруганной жизни», тему нестеровской Святой Руси. Картина появилась на XVII передвижной выставке в 1889 году.
Любой деловитый горожанин среди этого тихого озера и леса, рядом с этим умиренным старцем покажется неумеренно шумным и беспокойным. Нестеров написал своего пустынника с отца Гордея, монаха Троице-Сергиевой Лавры. Лично этого монаха он не знал, просто приметил на службе - в храме тот всегда стоял на одном и том же месте, глаза и улыбка у старика были детские, светлые, ласковые. Михаил Васильевич любил, как он сам говорил, «плясать от печки», писать, опираясь на виденное и пережитое. Это придавало достоверность и в хорошем смысле хранило от «бесконечного богатства» фантазии. От живых впечатлений рождается художественный образ: старичок-пустынник, в руках молитвенные четки, одет просто - в лаптях, а всего-то ему хватает и со всем он в ладу - и с собой, и с каждой травинкой-былинкой. Кажется, ласково скажет он каждому нуждающемуся: «Не скорби, чадо», - и суетливый, измученный человек именно его и услышит и весь как-то расправится, распрямится. Случайно или неслучайно, но нестеровский «Пустынник» после канонизации преподобного Серафима Саровского стал основой для одной из его икон, даже пейзаж не изменили - та же елочка, та же рябина. Колорит картины коричнево-серый, пейзаж неброский, без лишних красот, а все берет за душу. Картину приняли, полюбили. Павел Михайлович Третьяков приобрел ее для своей коллекции. С тех пор Нестеров - признанный художник. Кстати, любым официальным наградам отец Нестерова, Василий Иванович, предпочитал признание Третьякова.
Плач на русской границе
Нестеров родом из Уфы, из купеческой среды. Всю жизнь у него была глубокая связь с семьей, особая близость с матерью. Да и отец вовсе не «по-купечески» подходил к делам сына. «Бывало, предложат мне заказ на образа и предлагают хорошие деньги. Напишешь в Уфу: “Брать не брать?” Из дому отвечают - не бери. Всех денег не заработать, тебе картины писать надо» (из разговора с С. Дурылиным). В этом совете - ценностный ориентир, которому Нестеров будет следовать всю жизнь: главное то, что значимо художественно, все суетное отвергалось.
Семья была глубоко верующая, с патриархальным укладом. Из воспоминаний Нестерова выхватываются случайные моменты общего хода уфимской жизни: под Рождество в дом вместе с морозным паром вваливались славильщики, пели задорными голосами «Ангелы с пастырьми славят…», получив свои пятаки, убегали к соседям, а сам Нестеров, уже известный художник, создавал с семьей живые картинки: кулису с пещерой и яслями, на дне которых в соломе - фонарь, дававший иллюзию сияния от Младенца Иисуса; домашние исполняли главные роли в «картинках», на пороге в изумлении - приглашенные соседские дети… И поездки на санях в гости вечером через всю Уфу, когда «снежная пыль обдает лицо, шуба в снегу, вокруг морозная мгла и отчего-то тихо, грустно», а потом самовар, разговоры. Нестерову сразу безоговорочно веришь, когда читаешь, с каким нетерпением из всех заграничных поездок возвращается он домой, в Россию: «Радостно я проехал русскую границу. Вот русская речка, вот церковь. Все свое, родное, милое. Слезы выступили на глазах. Как всегда я любил нашу убогую, бестолковую и великую страну Родину нашу! … храни ее Господь!»
От семьи, от добротного уклада всей уфимской жизни в нем сохранилась закваска на всю жизнь. Он всегда отстранял все чуждое по духу, по устремлениям и в творчестве, и в жизни. Никогда он не впускал в себя и то, что сам называл «смертоносной бациллой русского интеллигента», - скептицизм.
Материал по теме
О художнике Михаиле Нестерове можно порой прочитать, что он творил миф о Святой Руси. Да, людям свойственно идеализировать прошлое. Но внешняя, бытовая идеализация, как правило, оказывается надуманной, фальшивой
К концу XIX века уже редко кто находил опору в чистом позитивизме (то есть в убеждении, что не существует ничего сверхъестественного, что и мир, и человек полностью описываются объективными законами, что человеческое общество развивается к лучшему). На рубеже веков усиливались апокалипсические предчувствия и ожидания, в воздухе пахло трагедией. Александр Блок описывает духовное состояние того времени: «Интеллигентных людей, спасающихся положительными началами науки, общественной деятельности, искусства, - всё меньше….Требуется какое-то иное высшее начало. Раз его нет, оно заменяется всяческим бунтом и буйством, начиная от вульгарного “богоборчества” декадентов и кончая неприметным и откровенным самоуничтожением - развратом, пьянством, самоубийством всех видов». Блок, по его собственному признанию, сам принадлежал этой культуре: «если сам я люблю эстетику, индивидуализм и отчаяние, короче говоря, сам я интеллигент», - писал он.
Нестеров далек и от декадентского упадничества, безверия, и от эстетизации этой бессмыслицы и хаоса в искусстве. Впрочем, в равной мере он тяготится мелководьем многих передвижнических тем - все уныло-обывательское или «на злобу дня» его не влекло:
«Я не любил и не люблю тем “сегодняшнего дня” - тем общественных, особенно касающихся “политики”. Искусство имеет свою сферу влияния на человека. Оно как бы призвано оберегать эту “душу”, не допускать, чтобы она засорялась скверной житейской. Искусство сродни молитве».
По взглядам он скорее близок славянофилам, высоко ценил книгу Н. Данилевского «Россия и Запад», среди художников был долгое время дружен с В. Васнецовым, с которым вместе расписывал Владимирский собор в Киеве, приятельствовал с профессором Адрианом Праховым, с Суриковым, Левитаном, к последнему относился с большой теплотой. Позднее сблизился с Сергеем Дурылиным, Павлом Кориным, а многие ранние дружбы растерял.
Момент чуда
Картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» на ХVIII передвижной выставке (1890 год) стала событием, обсуждали ее все, причем критично настроенных было немало. Нестеров взялся за задачу далеко не простую - изобразить на полотне момент чуда, когда Небо так близко, так ясно входит в жизнь человека, показать это земным, реальным и в то же время явить иной план бытия. Здесь самый малый неверный сдвиг - и велик риск сорваться в «прелестность», в художественную бестактность, которая вызывает неловкость и режет глаз.
Сюжет картины взят Нестеровым из древнего «Жития преподобного Сергия», написанного его учеником, Епифанием Премудрым, который был рядом с преподобным Сергием в его последние годы жизни. Как свидетельствует Епифаний, отроку Варфоломею, будущему преподобному Сергию, несмотря на любовь к чтению, плохо давалась грамота, и он «втайне часто со слезами молящеся Богу: Господи! Ты дай же ми разум грамоты сия, ты научи мя и вразуми!» Однажды отец послал Варфоломея искать пропавших жеребят; и вот на поле, под дубом, отрок неожиданно встречает старца «светолепного и ангеловидного». Старец стоял и «молитву прилежно со слезами творяща». Монах сам заговорил с отроком, спросив «чего тот ищет, чего хочет». Варфоломей отвечал, что более всего желал бы получить разум к учению. Помолившись, старец достал из «сокровищницы» частицу просфоры и подал ее отроку со словами «Прими сие и снешь, се тебе дается знамение благодати Божия и разума Святого Писания». А когда отрок съел просфору, старец обещал ему: «О грамоте, чадо, не скорби: от сего дне дарует ти Господь грамоте умети зело добре». Так и случилось.
Образ отрока у Нестерова - «чистый сосуд». И эта трепетность сжатых рук и широко открытые, внимающие глаза - эта душа вместит то, что идет бесконечно дальше «разума грамоты», ей даруется сейчас «разум Святого Писания», Варфоломею предстоит стать преподобным Сергием Радонежским.
Александр Бенуа увидел в этой картине «чарующий ужас сверхъестественного», имея в виду особую достоверность всей атмосферы картины. Вернее сказать, здесь не ужас, а тончайше выраженное присутствие мира горнего: и сама природа, и весь этот торжественный пейзаж предстают как образ бескрайней русской земли, которую Господь держит на Своей ладони, и этот чистый отрок, и чудо, которое сейчас совершается - все это на Его ладони.
Нестеров нигде не сбился на фальшь. Павел Михайлович Третьяков вслед за «Пустынником» приобретает и «Варфоломея», вопреки советам некоторых критиков той поры. Нестеров вспоминал: «В это время перед моим „Варфоломеем” собрался ареопаг: Суворин (знаменитый издатель. - Ред.), Стасов (влиятельный художественный критик. - Ред.)… судили картину „страшным судом”… она подрывает те „рационалистические” устои, которые с таким успехом укреплялись правоверными передвижниками много лет. <…> Вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг (нимб) вокруг головы старика… Круг написан, так сказать, в фас, тогда как сама голова поставлена в профиль».
Неодобрительно отзывались о Нестерове, в основном, критики и художники-передвижники из числа демократов-просветителей. Нестеров и в самом деле не был «правоверным передвижником», стилистически он ближе модерну, свой стиль он называл «поэтизированный реализм», а «вредного мистицизма», то есть мистической экзальтации, Нестеров старался избегать: «Так называемый “мистицизм” в художественном творчестве я понимаю как отражение сокровенных, едва уловимых движений нашей души, ее музыкальных и таинственных переживаний, оздоравливающих ее от всякой скверны. Мне, однако, совершенно чужд мистицизм, хотя бы и религиозный, но болезненный и извращающий душу».
После Варфоломея он решает продолжить Сергиев цикл. Для него преподобный Сергий - «лучший человек древних лет Руси», со времени его смерти к тому моменту прошло около 600 лет, но существует вневременная общность России в ее тысячелетней истории. Нестеров глубоко ощущал эту духовную связь, со-бытие людей, веками живущих на одной русской земле.
Цикл создавался в течение нескольких лет и получился, само собой, неровным. «Юность преподобного Сергия», триптих «Труды преподобного Сергия» - трудно поставить в один ряд с «Варфоломеем». Это скорее иллюстрации, которые легко представляются в детских изданиях «Жития Преподобного». Вспоминается, что Бенуа упрекал Нестерова в лженаивности некоторых образов.
Третьяков эти картины не купил. Нестеров сам предложил их в дар Третьяковской галерее, тогда уже подаренной Павлом Михайловичем городу Москве. Семья художника поддержала его решение, в коммерческие расчеты никто не входил.
Две страсти
Отношения Нестерова с семьей всегда были полны доверия, лишь однажды произошло то, что заставило его пойти против воли родителей. Он влюбился, избранница его, Мария Ивановна Мартыновская, тоже была родом из Уфы, из небогатой семьи.
В 1885 году в Москве Нестеров венчался с ней. Родители Нестерова этот брак не благословили и на свадьбе не присутствовали. Это было взаимное, сильное чувство. Через год после венчания жена родила ему дочь, никогда он не был так счастлив, как в тот день. А через день после родов совсем юная Мария Мартыновская скоропостижно и неожиданно умерла. Он бесконечно рисовал свою Машу, воскрешая ее в памяти, проводил мучительные дни на кладбище. Посмертный портрет «Последнее воскресенье», картины «Христова невеста», «Царевна» - все это в память жены. После пережитой трагедии как художник он станет сильнее, глубже. Боль не исчезнет совсем, она зазвучит печалью сердечной в нестеровских женских образах.
«На горах», «Зима в монастыре» - безмолвные пейзажи. Синеют неоглядные дали, на их фоне - девушки в платках, повязанных по-старообрядчески (Нестеров увлекался романами Мельникова-Печерского о старообрядцах). Эти нестеровские девушки словно не замечают мир вокруг, они то ли тоскуют о чем-то, то ли рвутся куда-то. В будущее? В бывшее? Туда, где осталось их неотданное, нерастраченное, несбывшееся счастье.
Материал по теме
Притча о блудном сыне, легшая в основу гениальной картины Рембрандта, играет в христианском вероучении очень важную роль. Третья подготовительная неделя к Великому посту так и называется – Неделя о блудном сыне.
Та же памятная нота в картине «Великий постриг», за которую Академия присуждает Нестерову звание академика. На картине - старообрядческий скит в лесистых горах, длинная вереница женщин, одетых в черные рясы, в руках горящие свечи. Здесь особый, чудный ритм: рифмуются, перекликаются ряды черных монахинь, ряды стройных белых берез и деревянных домиков - монашеских келий. Свой ритм в чередовании длинных горящих свечей. Вся плоскость картины насыщается ритмами, становится как бы звучащей, словно слышится древний многоголосый напев. Но и в «Постриге» не ликование, а глубокая печаль отречения от мира, словно что-то отнимается, а не даруется душе. Этот отголосок печали долго не будет затихать в нестеровской живописи.
«Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу», - много позже напишет Михаил Нестеров о смерти своей супруги.
Через несколько лет после смерти первой жены новой возлюбленной М. В. Нестерова стала учительница Юлия Николаевна Урусман. Они никогда не венчались, жили вне брака. Юлия родила художнику дочь Веру и сына Михаила. Ее образ угадывается в картинах - «Думы», «За Волгой», «На Родине Аксакова».
В 1902 году Нестеров «внезапно» влюбился и женился на Екатерине Петровне Васильевой. Он счастливо проживет с ней сорок лет, вырастив двоих детей.
«Две страсти всю жизнь господствовали надо мной: страсть любовная и страсть к художеству. Если бы не было этих страстей, я был бы самый ординарный человек, быть может, вредный самодур, пьяница, неудачник», - писал о себе художник. Но над этими страстями всю жизнь в нем живет чувство греха и покаяния - искреннего, выстраданного: «И такой мой поступок, что я, оставив одну семью, решил обзавестись другой, был самым тяжким грехом в моей жизни… я чувствую и по сей день, что безнаказанно для меня этот поступок не прошел».
Попытка другого искусства
В 1890 году в жизни Нестерова происходит событие, повернувшее его творческую жизнь в совсем новое русло - он становится храмовым живописцем. Впоследствии этот выбор вызовет наиболее яростные споры и оценки в художественных и церковных кругах. По приглашению известного историка искусств, профессора Киевского университета Адриана Прахова Нестеров едет в Киев расписывать Владимирский собор. Ведущая роль в этой работе, конечно, принадлежала Виктору Васнецову, роспись Владимирского собора в большей степени его детище. Вклад Нестерова скромнее. Его кисти принадлежат образы святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, святой великомученицы Варвары, на хорах - фрески «Рождество» и «Воскресение», в крестильне - «Богоявление», в центральном нефе - святые страстотерпцы Борис и Глеб.
Нестеров не был внутренне свободен в этой работе, в первое время испытывал влияние Васнецова, затем давление организационного комитета, который контролировал все работы в соборе. Его направляли, как он сам считал, «в сторону православно-казенного шаблона и упадочной академической рутины». Из всей работы он остался доволен лишь образами Варвары и князя Глеба, как говорил художник - «там было свое».
Вот это «свое» сильно смущало многих церковных людей. Павел Флоренский, священник, богослов, религиозный философ, не без резона задается вопросом: «Соборный разум Церкви не может не спросить Врубеля, Васнецова, Нестерова и других новых иконописцев, сознают ли они, что изображают не что-то вообразившееся и сочиненное ими, а некоторую в самом деле существующую реальность, и что об этой реальности они сказали или правду, и тогда дали ряд первоявленных икон, - или неправду…». То, что делали Васнецов, Нестеров, Врубель в храмах, как считал Флоренский, находилось совсем за гранью церковного искусства. По его мнению, это есть «лжесвидетельство», то есть не несет истинного свидетельства о сакральном.
В общей сложности Нестеров отдал храмовым росписям более двадцати двух лет своего труда. Он получал заказы от царской семьи - в 1898 году по инициативе наследника Георгия (младшего брата государя Николая II) расписывает храм в Абастумани на Кавказе; в храме Покрова Марфо-Мариинской обители в Москве работал по заказу княгини Елизаветы Федоровны. Часто, едва кончая роспись одного храма, принимался уже за работу для другого. Марфо-Мариинскую обитель Нестеров расписывал единолично, без стороннего влияния и вмешательства.
Нестеровское «Благовещение. Архангел Гавриил». «Благовещение. Дева Мария» в Марфо-Мариинской обители. В целом здесь доминирует эстетское, декоративное начало, роскошно поданные детали, видится перекличка с прерафаэлитами, с их культом рафинированной красоты. Но красота храмового искусства глубоко отлична по самой сущности своей от красоты плотской. Нестерову не удается войти в дух иконы, дух Божественного тайнодействия, Нетварное с тварным не соединилось, эстетическое начало на глубине не переплелось корнями с началом духовным.
Примечательно, что в последние годы жизни он сам трезво очертил границы своего дара: «Как часто я думал потом, я не был монументальным храмовым живописцем, оставаясь с самых первых картин своих художником станковым, интимным».
Молчание художника
Там, где Нестеров остается интимным, где есть его личное переживание, сочувствие, он достигает своих вершин.
Поразительно его «Молчание», картина, написанная на Соловках. Таинственный свет белой ночи, весь мир затих, замер, но в этой тишине природы и человека есть нечто большее - то, что не измеряется одним видимым или чувственным измерением. Эту тишину можно слышать, здесь веяние тихого ветра и глас хлада тонка и <…> тамо Господь (3 Цар 19:11–12).
«Молчание», «Видение отроку Варфоломею», «Пустынник» - звучит неповторимая нестеровская песнь, его «Святая Русь». Революция оборвала эту мелодию.
После революции он никуда не уехал, в отличие от многих своих друзей. Нестеров очень любил Россию. Долгие годы жил очень трудно до тех пор, пока его не ввели в Дом ученых, который заботился об ученых и деятелях искусств.
«Власть… он терпел», - вспоминает внучка Нестерова, Мария Ивановна Титова. В 1938 расстреляли зятя Нестерова, сослали дочь (ему стоило огромных сил добиться ее возвращения).
«Работа, одна работа имеет еще силу отвлекать меня от свершившегося исторического преступления», - писал в первые дни Октябрьской революции Нестеров.
Нельзя сказать, что после революции художник совсем отказался от своих, «нестеровских» тем. И тогда он писал своих монахов, девушек, старцев - «Два лада», «Элегия» (1928), «Всадники» (1932). Даже «Страстная Седмица» на самом деле написана в 1920-х… Нестеров намеренно поставил неверную дату - 1914, время вынуждало быть осторожным. Эти вещи он писал скорее для себя, его не видно было на выставках около двух с половиной десятилетий. Да и кто бы стал выставлять «Страстную Седмицу» в разгар гонений на Церковь?
Он переживает мучительный кризис, ищет «другое ампула», пытаясь обрести себя в новой советской реальности. Славить идеологию большевиков в искусстве Нестеров не стал - и потому, как и многие, зарабатывал на жизнь портретами. «Иконописец и слагатель живописных “сказаний” о минувшем превращался в портретиста, имеющего дело только с современностью», - напишет Сергей Дурылин. Нестеров оставит нам немало чудесных портретов ученых и творческих людей, замечательных по свежести, энергии, остроте восприятия. Среди них «Портрет Ивана Петровича Павлова» (1935), за который Нестеров был удостоен Сталинской премии первой степени.
В1935 году он согласился, наконец, устроить небольшую выставку своих произведений самых последних лет (1928–1933) - в основном это портретная галерея художника. Мечтал выставить свою последнюю предреволюционную картину «Душа народа», которую закончил в 1916 году, но этого так и не случилось. Здесь звучит тема соборности: люди разных веков, сословий, философы, писатели на пути к Христу - это шествие ищущих Бога и правды людей. У Нестерова было несколько попыток той же темы: «Путь ко Христу» - роспись в трапезной Покровского храма Марфо-Мариинской обители, «Святая Русь» (1901–1905). В самой теме - заветные нестеровские мысли о России. В целом это вещи, где Нестеров скорее идеолог, чем художник. Все они обладают безмерно меньшей силой, чем «Молчание», «Видение отроку Варфоломею», «Пустынник», «Великий постриг». Вспоминается Гоголь: «Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними; иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят».
Нестеров прожил долгую, большую, интересную жизнь. Все имел из того, что кажется залогом счастья: полнокровная жизнь в творчестве, семья - большое дерево с крепкими корнями, все его дочери - долгожители: Ольга Михайловна скончалась в возрасте 87 лет, Наталья Михайловна прожила 101 год, Вера Михайловна ушла из жизни в 99 лет. Все они, со слов внучки Нестерова, Марии Титовой, «сохраняли светлый ум до последнего и были духовные люди».
«И вот не за горами время, когда придется переступить порог и познать большее, главное, а готов ли к этому последнему? - не готов, и боюсь, что готов не буду до последнего момента. И это плохо: все придется пройти наспех, начерно. Между тем каждый из нас знает, как могли и умели час этот встретить наши святые, да одни ли святые, но и наши несвятые предки», - писал он.
«Познать большее, главное» - это главное он отделял всегда. Не здесь, а там всему свершение. Тема «Варфоломея» - встречи земного и небесного - оставалась самой важной в метаниях и поисках его души. «Жить буду не я. Жить будет “Отрок Варфоломей”» - в этом творческое завещание Нестерова.
Благодарим издательство «Белый город» за предоставленные репродукции.
Монашеский мир глазами Нестерова
В Сергиевом Посаде хранятся нестеровские рисунки валаамских монахов
Мало кто знает, что большое собрание картин, этюдов, эскизов и набросков Михаила Нестерова хранится в фондах Церковно-археологического кабинета Московской православной духовной академии . Среди них есть две карандашные работы, обозначенные как «Два схимника» и «Три схимонаха». Рисунки долгое время оставались неизученными, но недавно сотрудникам ЦАК удалось узнать, кого именно Нестеров изобразил на своих эскизах.
«Когда мы начали оформлять
Незатейливые срединнорусские пейзажи, с пожухлыми травами и тонкоствольными березками, трогательные и в то же время необъятные просторы стали называть «нестеровскими». Меланхоличных хрупких девушек, чьи лица озарены внутренним светом, также завеличали «нестеровскими». Особое, опять же «нестеровское», настроение было и в полотнах на религиозные сюжеты - за это художника ценили и приглашали расписывать соборы.
В «Видении отроку Варфоломею» живописец собрал все свои «фирменные» наработки. Что из этого получилось?
Сюжет
Сюжетным прототипом для картины стало жизнеописание Сергия Радонежского, который, будучи ребенком (звали его тогда Варфоломей), встретил святого старца. Последний спросил отрока о его заветном желании и услышал: «Ныне прискорбна душа моя, так как учуся грамоте и не умею, ты же, отче святой, помолись за меня богу, чтобы я выучил грамоту». Услышав это, старец дал Варфоломею кусочек просфоры со словами: «О грамоте, чадо, не скорби, от сего дня дарует тебе господь грамоте умение зело добре».
Варфоломей - кроткий мальчик, покорно сложивший руки на груди, принимающий то, что дано свыше. Святой старец кажется неотделимым от природы: его фигура в темных одеждах словно сливается с деревом. Нимб его, едва заметный, вот-вот рассеется в воздухе.
Образ Сергия Радонежского был для Нестерова воплощением нравственного идеала чистой и подвижнической жизни. С ним связана тема одиночества, ухода от мирской суеты. Идеальным, по Нестерову, было состояния единения человека и природы, только в этом, по мнению художника, человек мог найти успокоение, очистить душу, обрести стойкость и смысл жизни.
Контекст
Первые наброски Нестеров сделал во время поездки в Италию. Позднее в окрестностях Троице-Сергиевой лавры он писал пейзажные зарисовки. Изначально художник продумывал вертикальную композицию - убрав часть пейзажа, живописец акцентировал внимание на фигурах. То, что в итоге картина написана горизонтальной, говорит о том, что Нестеров, по-видимому, понял, что не венчик над головой святого, а именно пейзаж должен воплощать чудесное. Одухотворённая природа сливается с лирическим настроением героев и раскрывает их образы.
Закончив пейзажные зарисовки, Нестеров уехал в Уфу, где, несмотря на грипп, продолжил работать. «Я был полон своей картиной. В ней, в ее атмосфере, в атмосфере видения, чуда, которое должно было совершиться, жил я тогда», - вспоминал Михаил Нестеров.
Состояние его было опасным. В один из дней у Нестерова закружилась голова, он оступился, упал и повредил холст. Понадобился новый. Именно на нем было создано лучшее, по мнению самого Нестерова, полотно. Незаконченный вариант картины остался в Уфе.
Судьба художника
Михаил Нестеров родился в Уфе. Семья его было глубоко религиозной. С детства Мишу влекла природа, он был чуток к ее красоте и восприимчив к ее языку. Отец поддержал тягу сына к искусству и отправил в Москву учиться.
Первой значительной картиной был «Пустынник». После экспонирования ее на выставке передвижников о Нестерове заговорили как об одном из выдающихся живописцев того времени. Современники отмечали, как поразительно глубока внутренняя гармония, связывающая человека и природу в его картинах.
После «Видения отроку Варфоломею» (1889−1890) Нестерову впервые предложили расписывать храмы. Неуверенность, принять ли это предложение, в итоге была преодолена, и 22 года своей жизни художник отдал церковным росписям и иконам.
Религиозная тема, которая так прочно вошла в творчество Нестерова, сподвигла его на путешествие на Соловки. Монастырь, окруженный суровой природой, жизнь монахов, сильных духом, впечатлили художника. Долгое время в его картинах звучала тема блаженного общения верующего человека с природой.
Свои коррективы в творчество Нестерова, что ожидаемо, внесла революция 1917 года. 55-летнему художнику пришлось отказаться от тем, которые интересовали его в течение всей жизни, и переключиться на новый для себя жанр портрета.
Как правило, он не писал на заказ, работая только с близкими и хорошо знакомыми людьми. Его интересовали творческие люди в активном действии. За свои портреты он даже получил несколько наград и почестей от советского правительства, в том числе Сталинскую премию.
В 1938 году (Нестерову на тот момент было уже 76 лет) его арестовали и две недели продержали в Бутырской тюрьме. Связано это было с тем, что его зять, юрист Виктор Шретер, был арестован по ложному доносу, обвинен в шпионаже и приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни. Дочь художника Ольга Михайловна была отправлена в лагерь в Джамбул, откуда вернулась с инвалидностью.
До последнего дня Нестеров работал. Скончался от инсульта на 81-м году жизни с палитрой и кистью в руках.
Сюжет
Сюжетным прототипом для картины стало жизнеописание Сергия Радонежского, который, будучи ребенком (звали его тогда Варфоломей), встретил святого старца. Последний спросил отрока о его заветном желании и услышал: «Ныне прискорбна душа моя, так как учуся грамоте и не умею, ты же, отче святой, помолись за меня богу, чтобы я выучил грамоту». Услышав это, старец дал Варфоломею кусочек просфоры со словами: «О грамоте, чадо, не скорби, от сего дня дарует тебе господь грамоте умение зело добре».
Пейзаж в Абрамцеве. Этот этюд стал основой для пейзажного фона в «Видении отроку Варфоломею»
Варфоломей — кроткий мальчик, покорно сложивший руки на груди, принимающий то, что дано свыше. Святой старец кажется неотделимым от природы: его фигура в темных одеждах словно сливается с деревом. Нимб его, едва заметный, вот-вот рассеется в воздухе.
Образ Сергия Радонежского был для Нестерова воплощением нравственного идеала чистой и подвижнической жизни. С ним связана тема одиночества, ухода от мирской суеты. Идеальным, по Нестерову, было состояния единения человека и природы, только в этом, по мнению художника, человек мог найти успокоение, очистить душу, обрести стойкость и смысл жизни.
Видение отроку Варфоломею, эскиз
Контекст
Первые наброски Нестеров сделал во время поездки в Италию. Позднее в окрестностях Троице-Сергиевой лавры он писал пейзажные зарисовки. Изначально художник продумывал вертикальную композицию — убрав часть пейзажа, живописец акцентировал внимание на фигурах. То, что в итоге картина написана горизонтальной, говорит о том, что Нестеров, по-видимому, понял, что не венчик над головой святого, а именно пейзаж должен воплощать чудесное. Одухотворённая природа сливается с лирическим настроением героев и раскрывает их образы.
Закончив пейзажные зарисовки, Нестеров уехал в Уфу, где, несмотря на грипп, продолжил работать. «Я был полон своей картиной. В ней, в ее атмосфере, в атмосфере видения, чуда, которое должно было совершиться, жил я тогда», — вспоминал Михаил Нестеров.
Незаконченный вариант картины
Состояние его было опасным. В один из дней у Нестерова закружилась голова, он оступился, упал и повредил холст. Понадобился новый. Именно на нем было создано лучшее, по мнению самого Нестерова, полотно. Незаконченный вариант картины остался в Уфе.
Судьба художника
Михаил Нестеров родился в Уфе. Семья его было глубоко религиозной. С детства Мишу влекла природа, он был чуток к ее красоте и восприимчив к ее языку. Отец поддержал тягу сына к искусству и отправил в Москву учиться.
Первой значительной картиной был «Пустынник». После экспонирования ее на выставке передвижников о Нестерове заговорили как об одном из выдающихся живописцев того времени. Современники отмечали, как поразительно глубока внутренняя гармония, связывающая человека и природу в его картинах.
«Пустынник», 1888 —
1889
После «Видения отроку Варфоломею» (1889−1890) Нестерову впервые предложили расписывать храмы. Неуверенность, принять ли это предложение, в итоге была преодолена, и 22 года своей жизни художник отдал церковным росписям и иконам. Религиозная тема, которая так прочно вошла в творчество Нестерова, сподвигла его на путешествие на Соловки. Монастырь, окруженный суровой природой, жизнь монахов, сильных духом, впечатлили художника. Долгое время в его картинах звучала тема блаженного общения верующего человека с природой.
Свои коррективы в творчество Нестерова, что ожидаемо, внесла революция 1917 года. 55-летнему художнику пришлось отказаться от тем, которые интересовали его в течение всей жизни, и переключиться на новый для себя жанр портрета. Как правило, он не писал на заказ, работая только с близкими и хорошо знакомыми людьми. Его интересовали творческие люди в активном действии. За свои портреты он даже получил несколько наград и почестей от советского правительства, в том числе Сталинскую премию.
Портрет академика Павлова, 1935. Работа, за которую Нестерову вручили Сталинскую премию
В 1938 году (Нестерову на тот момент было уже 76 лет) его арестовали и две недели продержали в Бутырской тюрьме. Связано это было с тем, что его зять, юрист Виктор Шретер, был арестован по ложному доносу, обвинен в шпионаже и приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни. Дочь художника Ольга Михайловна была отправлена в лагерь в Джамбул, откуда вернулась с инвалидностью.
До последнего дня Нестеров работал. Скончался от инсульта на 81-м году жизни с палитрой и кистью в руках.
Художник Нестеров Михаил Васильевич всегда относился с особенной любовью к святому Сергию Радонежскому. Картина «Видение отроку Варфоломею» является первой из целого цикла его работ, посвященных преподобному игумену. Это объясняется тем, что Нестеров - художник, творчество которого сформировалось на почве высокой духовно-христианской традиции. Он нежно любил свою Родину, ее природу и людей, живших рядом с ним.
О художнике
Родился Нестеров Михаил Васильевич 31 мая, а по старому стилю 19 мая, 1862 года в Уфе. Согласно семейным преданиям, род будущего художника происходил из новгородских крестьян, которые когда-то переселились на Урал. Его дед Иван Андреевич был крепостным, а позже стал, как тогда называли, вольноотпущенным. Он сумел на "отлично" закончить семинарию и, приложив немало усилий, выбился в купеческое сословие.
В семье Нестеровых очень любили литературу и даже ставили небольшие спектакли. А однажды сыграли даже комедию Гоголя «Ревизор», чем наделали переполоху в провинциальной маленькой Уфе. Надо сказать, что в те времена книги были еще редкостью, но в этом доме они водились. По рекомендации своего отца Михаил еще в детстве с удовольствием прочитал «Войну и мир» Льва Толстого. И был очень поражен этим произведением.
Отец Михаила Васильевича был незаурядной личностью. Обнаружив талант сына к рисованию, он не стал препятствовать его развитию, а, наоборот, всячески поддерживал его. И это несмотря на то, что в купеческих семьях дело передавалось от отца к сыну.
Церковная живопись
Религиозная тематика вошла в Нестерова прочно и надолго. Но мастер писал не только полотна. Одно время он занимался росписями церквей. Например, в 1893-1894 годах во Владимирском соборе города Киева он написал запрестольный образ под названием «Рождество Христово», а через 2 года в одном из храмов Петербурга была закончена работа над мозаикой. В 1899 году Нестеров приступил к росписи кавказской церкви Александра Невского. Через 5 лет она была завершена. Также кисти мастера принадлежат фрески, находящиеся в московской Марфо-Мариинской обители. Работа над ними велась с 1907 по 1911 год. К этому времени как раз и относятся лучшие картины Нестерова Михаила Васильевича, написанные им на религиозные темы.
Семейная легенда
Чем же можно объяснить такую большую тягу художника к святым образам? Существовала некая семейная легенда, согласно которой маленький Михаил чуть не умер, но, благодаря вмешательству святого, который чудесным образом исцелил его, мальчик все-таки выжил.
Надо сказать, что лечили тогда детей достаточно суровыми народными методами. Например, держали их прямо на снегу или на морозе или, наоборот, укладывали в горячую печь. По словам самого художника, его матери показалось, что он умер. Тогда ребенка, как полагается, обрядили и положили под иконами, на грудь поместили образок святого Тихона Задонского, а сами уехали на кладбище - заказывать похороны. Через какое-то время мать заметила, что ее ребенок очнулся. Она была уверена, что это чудо случилось благодаря заступничеству святого. С тех пор особенно почитаемым и любимым в их роду стал, помимо Сергия Радонежского, и Тихон Задонский.
Работа над картиной
Нестеров «Видение отроку Варфоломею» писал, будучи в Комякине. Недалеко от этого места находилась Троице-Сергиева лавра. Также рядом расположена и усадьба Абрамцево, владельцем которой являлся знаменитый в то время меценат Савва Мамонтов. Как известно, он очень любил приглашать к себе в гости уже состоявшихся, знаменитых художников: Серова, Васнецова, Билибина, Врубеля. Бывал там и Нестеров. «Видение отроку Варфоломею» - картина, в которой использованы именно абрамцевские пейзажи. Сам художник писал о том, что этюд для этой работы он набросал, будучи прямо там. Тогда его до глубины души поразила незамысловатая подлинность российской природы. Сохранилось несколько подготовительных рисунков и этюдов к этому самому знаменитому его полотну.
Тематика холста
Михаил Нестеров «Видение отроку Варфоломею» посвятил Сергию Радонежскому, жившему в XIV веке. Он был основателем и игуменом Троице-Сергиева монастыря. В миру носил имя Варфоломей. Он до сих пор является одним из самых почитаемых святых в России.
Именно с благословения Сергия, Дмитрий Донской отправился на битву, произошедшую на в 1380 году. Бой против полчищ монголо-татар под руководством хана Мамая закончился победой русского войска. С нее началось освобождение земель от монгольского ига.
Для художника образ юного Сергия стал своего рода символом, который давал надежду на то, что русская духовность все же возродится.
Картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» изображает один из эпизодов жития Сергия Радонежского. В отличие от своих братьев, в детстве мальчику очень трудно было изучать грамоту. Однажды, ища пропавшую лошадь, он забрел в лес, где ему встретился монах, молящийся у дуба. Варфоломей пожаловался иноку, что грамота дается ему с большим трудом. Старец с помощью таинства причастия помог отроку обрести знания.
Цвета на полотне
Делая описание картины «Видение отроку Варфоломею», нельзя не заметить тепла, исходящего от нее. Почти все цвета, используемые художником для ее написания, - солнечные и радостные: желтый, оранжевый, зеленый, коричневый, охра.
На переднем плане картины видим две центральные фигуры - инока и отрока, окруженных осенним, чисто русским пейзажем. На втором - холм, заросший высокой травой. Она уже почти вся пожелтела и местами высохла, но все же на ее фоне хорошо видны небольшие нежно-голубые цветы. Глубину картине придают холмы, расположенные по бокам: слева - желто-зеленый, поросший высокими елями, а справа - красно-желтый.
На заднем плане виднеется засеянное золотой пшеницей поле, а на его краю - две ветхие, чуть покосившиеся, темные избушки. За ними изображена деревянная, уже не новая церковь с ярко-голубыми куполами в окружении стройных берез и елей. Напротив нее, через дорогу, вьется, поблескивая, небольшая речушка. Вода в ней чистая и прозрачная.
Центральная фигура
Надо сказать, что описание картины «Видение отроку Варфоломею» будет неполным, если отдельно не упомянуть о том, как был найден образ для одного из главных героев. Говорят, что Нестеров долго искал натуру, чтобы написать с нее мальчика. Но однажды ему случайно встретилась девочка, которая страдала чахоткой. Он был поражен ее видом: на болезненном детском личике, казалось, жили лишь яркие глаза, смотревшие на него каким-то неземным взором. Именно тогда художник и понял, что наконец-то нашел образ отрока.
На картине маленький Варфоломей изображен в простой белой крестьянской рубахе, на поясе у него виден кнут, а с руки свисает уздечка. Как было сказано выше, согласно Житию, отец мальчика послал его разыскивать потерявшуюся лошадь. Глядя в глаза отроку, можно увидеть всю чистоту его души. Они смотрят на старца очень серьезно, по-взрослому, как будто видят свое будущее предназначение.
Образ инока
Некоторую таинственность картине придает то, что лицо святого скрыто надвинутым куколем. Видно, что старец бережно держит в своих руках ларец. В этом усматривается любовь и нежность, которые направлены в сторону отрока. Варфоломей же, стоя перед иноком, сложил молитвенно руки, а его ноги, чуть согнутые в коленях, красноречиво свидетельствуют о явном преклонении перед святостью старца.
Делая описание картины «Видение отроку Варфоломею», следует отдельно упомянуть и о золотом нимбе, окружающем голову инока. После того как в 1890 году полотно было впервые продемонстрировано на выставке передвижников, именно эта небольшая деталь вызвала нешуточные споры среди художников. Они сразу же заметили одно характерное несоответствие: лицо старца написано в профиль, а сам нимб почему-то в фас. Следуя художественной правдоподобности, святость должна была быть изображена лишь тонкой золотой линией, а не кругом, как на картине. Но, скорее всего, нарисовав эту деталь таким образом, художник Михаил Нестеров хотел привлечь внимание зрителей не к лику святого, т. е. к его внешним чертам, а именно к его праведности.
Противопоставление
Интересная деталь, которую необходимо включить в описание картины «Видение отроку Варфоломею»: у ног мальчика растет очень слабенькая и тоненькая елочка, похожая на него, а сзади старца - дуб, старый и морщинистый, как и сам инок. Это дерево всегда олицетворяло мудрость и величие.
Продолжая сравнивать образ старца и отрока, невозможно не отметить, что простая белая рубашка на мальчике - это самая яркая деталь, находящаяся в центре картины. Она символизирует чистоту и юность, тогда как темные, почти черные одежды инока - мудрость, приходящую с годами, и старость.
Картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» написана очень гармонично. Соломенные волосы мальчика напоминают осенние поля и пожелтевшие листья на березах, а его сапожки и штанишки выполнены теми же красками, что и куколь старца.
Цикл картин о преподобном Сергие Радонежском
Нестеров - художник, которого не покидал образ этого святого на протяжении почти всей жизни. После первой картины, посвященной Сергию Радонежскому («Видение отроку Варфоломею»), он приступает к следующей большому полотну - «Юность преподобного Сергия». Работая над ним, он как бы создавал легенду о Святой Руси. В этой мифической стране природа и человек сливались воедино, объединенные возвышенной одухотворенностью и молитвенным созерцанием.
Картины художника Нестерова отличаются своими необычными пейзажами. Чаще всего на них присутствует неброская природа либо средней полосы России, либо северных ее районов. Такой тип пейзажа так и называется - нестеровским. Для него присущи тонкие березы, пушистые сосны, рябины с ягодами и резными листьями, а также раскидистые вербы. Каждое дерево на картинах как бы наделено своей собственной душой.
Послереволюционная деятельность
После 1917 года Нестеров занимался в основном написанием портретов, так как церкви были у большевиков не в чести. В своих картинах художник всегда тяготел к лирической линии своего искусства. Именно поэтому он продолжил ее в женских портретах. Это особенно заметно, когда он писал свою дочь Веру в 1928 году. Она изображена в белом бальном платье с нежно-розовыми цветами на груди, сидящей на старинном диване.
Свою другую дочь, Наташу, Нестеров изобразил в образе девушки, жившей во времена французской революции. Эта картина получила название «Девушка у пруда», а написана она в 1923 году.
Интересен тот факт, что чем больше лет становилось Нестерову, тем энергичнее и мастеровитее казалось его искусство. Как ни странно, лучшие из портретов были написаны им уже после 70-летнего возраста. Художник рисовал не только других людей, но и себя. Есть несколько его автопортретов. На одном из них фоном он сделал высокий обрыв над рекой Белой. Последней его работой стал пейзаж под названием «Осень в деревне». Художник очень любил свою родную землю и немного суровую, но такую милую сердцу
Какую же картину считал лучшей и наиболее удавшейся М. Нестеров? «Видение отроку Варфоломею», конечно же. По словам художника, он очень хотел, чтобы не только современники, но и потомки оценили по достоинству это произведение искусства. Его мечта сбылась. Сейчас эта картина выставлена в Государственной Третьяковской галерее, в зале № 39.
