Из биографии: Леонид Валентинович Фёдоров родился 8 января 1963 года в Санкт-Петербурге - российский рок-музыкант, лидер группы АукцЫон. За последние 20 лет Леонид Фёдоров справедливо заслужил репутацию одного из лидеров независимой рок-музыки в России. Уроженец Санкт-Петербурга (ранее - Ленинграда), в 80-е го... Читать полностью

Леонид Федоров , один из старейших рокеров в России и участник известной группы АукцЫон, очень неожиданно отреагировал на интервью. До момента появления в руке диктофона Леонид легко общался, много рассказывал о себе и сам расспрашивал, но как только в руке появился диктофон, он… вдруг стал стесняться. Держа на коленях гитару, он как бы стесняясь, ковырял ее пальцем и отвечал на вопросы, местами теряя связь с вышесказанным.

Андрей Помидорров: Услышим ли мы когда-нибудь новые песни "АукцЫона", будут ли новые альбомы?
Леонид Федоров : Надеюсь (смеется). Есть сейчас предложение одно, если закончится все нормально, то будем в Америке писаться.

А.П.: Почему в Америке, а не у нас?
Л.Ф.: Потому что там есть музыканты, которые предложили нам записаться. Не знаю, слышали ли таких - Джон Зорн, саксофонист, Марк Рибо, гитарист "уэтовский". Зорн, наверное, лучший саксофонист мира.

А.П.: А как же Рубанов?
Л.Ф.: И он тоже будет, это же "АукцЫону" предложение было, не мне.

А.П.: Почему так часто у вас концерты в Америке, за год несколько раз?
Л.Ф.: Нет, мы раз в год где-то ездили. Сейчас как-то так получилось, что сыграли в крутых местах.

А.П.: Почти все отдельные от "АукцЫона" проекты вы делаете совместно с Волковым. Почему выбор пал именно на него?
Л.Ф.: Очень хороший музыкант, да и как личность потрясающий. Таких в России, да и в мире, думаю, немного. Его даже сравнивать не с кем. Ну, может, Старостин только.

А.П.: В свое время вы помогли группе "Ленинград". Сейчас вам импонирует то, что делает этот коллектив?
Л.Ф.: Я продюсировал первый альбом "Ленинграда", помог им записаться. Да мне как-то все равно. Тогда было интересно, необычно. Тогда был немножко и состав другой. Пел Вдовин.

А.П.: А за последнее время вам кто-нибудь понравился из исполнителей?
Л.Ф.: Вот единственное, что мне понравилось - это группа "Инсайд" и Нино Катамадзе.

А.П.: Периодически, когда пишут в новостях "группа АукцЫон", добавляют "питерская". Вам приятно это слово и любите Питер?
Л.Ф.: Я в нем родился и жил вплоть до 2002 года. Как же его не любить?

А.П.: А сейчас живете в Москве?
Л.Ф.: Да, и Москва мне, кстати, нравится тоже.

А.П.: А в столице живете, потому что ближе ко всем музыкальным движениям?
Л.Ф.: Нет. Потому что жена из Москвы, там сын учится. Ну, как-то так вышло. По большей части, мы там. Вообще, трудно сказать, где мы живем. По большей части мы ездим.

А.П.: А бывают у вас отпуска, как иногда устраивают себе группы?
Л.Ф.: Бывают, но редко. Стараемся, но как-то не получается. Вот в последний год как раз вышло. Я сломал позвоночник летом и провалялся месяца два. Правда, я писал альбом "Безондерс", как раз в этот момент, чтобы уж не умирать совсем (смеется). Мы один раз в жизни съездили в Тунис, второй раз вот захотели съездить в Черногорию. Там у нас знакомый, но в первый же день я сломал позвоночник.

А.П.: А какие-нибудь активные виды спорта приветствуете?
Л.Ф.: Да я бы приветствовал, если бы было время. А так выдастся время свободное, я лучше полежу. Старость изматывает. Да и времени немного. Кроме концертов, есть еще записи альбомов. В прошлом году мы записали две пластинки. Много как-то.

А.П.: Песни из последних альбомов хорошо бы подошли как саундтрек к спектаклю. Поступают предложения о написании музыки к фильму или спектаклю?
Л.Ф.: Не было каких-то таких предложений, которые реально бы цепляли. Да и свободы не много. Мне гораздо легче, когда просто возьмут готовую песню и куда-то вставят. Я когда специально пишу, почему-то не попадаю в то, что надо. К примеру, "Зимы не будет" я писал для одной девочки, и она в итоге побоялась песню брать. Зато потом она прозвучала в трех других фильмах.

А.П.: Я его слышал только в "Бумере".
Л.Ф.: Кроме "Бумера", были еще фильмы. Да этот альбом вообще весь по кино разошелся. Мне сейчас не нравится, что в кино делается. За последнее время ничего выдающегося не сделано. Но вот единственное, что мне нравится это фильм "Четыре". Сценарий Сорокина. Его долгое время у нас запрещали, пока он не получил гран-при в Амстердаме. Хотя его все равно запрещают. Это кино ни на что не похоже. Сейчас хоть лучше стали снимать, пять лет назад кино вообще ужасное было.

А.П.: А как вам "Бумер" и "Брат"?
Л.Ф.: Мне не нравится. Мы какое-то время с Балабановым дружили, я ему так в глаза и сказал. На самом деле, у него есть хороший фильм, правда не законченный. И даже в таком виде он офигительный. Там у него погибла актриса. Он его выпустил в недоделанном виде. Собственно, после того, как я увидел этот фильм, я с ним и познакомился. А вот "Брат"… все равно американцы снимают лучше. Вот Бодров мне понравился, незадолго до его смерти я с ним познакомился. Он произвел на меня сильное впечатление. Гениальный актер. Ну, а сам режиссерский ход… я не понимаю этого.

В конце этой недели Леонид Федоров и «АукцЫон» представят альбом «На солнце» в солнечной стране Израиле. Чары слов и магия ритмов рока – об этом интервью в преддверии гастролей, а также о меланхолии и веселье, музыке, идеях и свободе. Честно и откровенно о восьми новых песнях и обо всем остальном от «заведующего всем» солнцепоклонника Леонида Федорова. Людям, которые действительно любят искусство, стоит искать его здесь и сейчас, а не в прошлом. Здесь и сейчас в буквальном смысле слова – 8 и 10 сентября в Иудейской пустыне и в Тель-Авиве.

– Леонид, в последнее время вы часто бываете в Израиле – с сольными концертами, с “АукцЫоном”, с другими проектами. Вы, пожалуй, наиболее часто выступающий здесь не израильский музыкант. Вам почему-то нравится здесь играть? Вам вообще важно, где вы играете?

– А мы сейчас разве в Израиле? На самом деле, мне все равно, где и для кого играть. Мне просто очень нравится Тель-Авив. Да и жена моя здесь всегда становится какой-то более румяной!

– Обычно у вас концерты проходят только в Тель-Авиве, а в этот ваш приезд один из концертов будет в Иудейской пустыне, рядом с горой Иродион. Вы вообще в курсе, где это, и почему концерт проходит именно там?

– Повторюсь, мне все равно, где играть, я играю там, куда зовут. Главное, чтобы сам концерт был хороший. Но я, конечно, знаю, что будет концерт в пустыне. Мне говорили, что это прекрасное место. Побывать в Иродионе – интересно, я там не был никогда.

– Вы и в прежних своих интервью многолетней давности также упоминали, что вам все равно, что за публика, сколько ее, и есть ли она вообще в зале. Это как-то изменилось с годами? Вы стали замечать людей в зале или вам по-прежнему все равно?

– Для меня это не имеет никакого значения, главное – это, то, что происходит на сцене. Единственное, что изменилось с годами – это отношению к количеству людей в зале. И если раньше мне казалось, что чем меньше зал – тем мне удобнее, то сейчас и это все равно. Я не то чтобы привык, а просто научился играть и в больших залах. Хотя, бывает по-всякому.

– Вы приезжаете с новой работой группы “АукцЫон”, альбомы которого выходят достаточно редко. Это само собой так получается или в какой-то момент вам хочется записать что-то именно с “АукцЫоном”?

– В принципе, с “АукцЫоном” я бы с удовольствием записывался хоть каждый месяц, но не хочется повторяться. Все обычно начинается с какой-то одной песни, и ты понимаешь, что вот она, та самая, из которой можно сделать что-то новое и интересное.

– А для вас лично новый альбом отличается кардинальным образом от предыдущих?

– Во-первых, мы впервые записывались полностью всей группой вживую. Кроме того, сейчас с нами начал играть трубач Юра Парфенов, и он как-то умудрился вдруг полностью изменить звучание духовой секции. В результате вся группа стала играть и звучать по-другому. Даже Волков, который тоже давно играет в “АукцЫоне”, с появлением Парфенова, тоже начал играть по-новому – на альбоме почти нет контрабаса, в основном Волков играл на клавишных инструментах. И еще это первая наша запись, где нет практически никакой студийной обработки материала. Все что записали живьем в студии – ровно то и звучит на пластинке. Более того, мы на сведении не использовали никаких эффектов и приборов – настолько кайфово было все записано! Основная масса вещей – записаны практически без дублей и наложений, при том что структура большинства композиций не была выстроена заранее.

– А все песни делались в студии или были репетиции?
– На самом деле, я буквально в течение нескольких лет пытался найти какие-то новые музыкальные линии, ходы, рифы, но потом все случилось спонтанно, и практически без репетиций. И, например, первая песня на альбоме была придумана уже прямо в студии во время записи. С другой стороны, песне “На солнце” уже несколько лет.
– Музыка “На Солнце” написана на стихи вашего клавишника Дмитрия Озерского, но ранее на ваших альбомах звучал и Хлебников, и Введенский, и даже “Слово о полку Игореве”. Как вообще вы выбираете тексты для своей музыки ?

– Все происходило достаточно случайно. Хлебников меня заинтересовал с подачи Хвоста (Алексея Хвостенко, – прим. авт.), это его идея, а потом я уже и сам втянулся. Введенским я заинтересовался тоже с подачи нашего приятеля, московского писателя Сергея Соловьева, который в свое время предложил мне сделать песню на стихи Введенского, чтобы включить ее в литературный альманах. Так песня “Сын” вышла под названием “Введенский” как приложение к книге “Фигуры Речи”. Ну а потом уже пошло-поехало… Мой друг художник Артур Молев познакомил меня с работами Дмитрия Авалиани. А идею “Слова о полку Игореве” подсказал мне Анри Волохонский, он в свое время мне показал кусочек того, что он сделал со “Словом”, и я это подхватил. На самом деле, Анри больше всего на меня повлиял в этом плане.

– Для вас ведь текст – это, прежде всего, музыка стихотворения, так?

– Да, наверное. Когда я пою, то я почти не анализирую то, что я пою, главное то, как это звучит. И только потом уже я задумываюсь, а что же я, собственно, такое спел (смеется).

– Расскажите о визуальном имидже и об аппликации, которую вы придумали для продвижения нового альбома. Говорят, ваши концерты-презентации альбома в Питере и в Москве сопровождал видеоряд, который произвел на зрителей колоссальное впечатление.

– Это все придумали и сделали наши друзья. Видеоряд делали люди из Екатеринбурга, Стас Словиковский и еще с ним ребята. Мы знакомы с ними очень давно, а впервые работали с ними еще когда делали презентацию альбома “Девушки поют”. Я, к сожалению, сам не видел ничего (смеется), все происходило за моей спиной. Но многие наши друзья до сих пор помнят этот видеоряд – и все в восторге. А идея аппликации – это тоже наши приятели из Санкт-Петербурга, работающие в крупном пиар-агентстве Great. Помимо аппликации, которая включает наш альбом при наведении камеры смартфона или планшета на любой источник света, они придумали очень много кайфовых вещей. Там целая бригада молодых креативных людей работает. У них была одна, я считаю, гениальная идея для Питера. Ведь само название “На Солнце” – очень иронично для города, где только 40 солнечных дней в году. Так вот, у нас уже пару лет как появились платные прокатные велосипеды. Они хотели на одной из велосипедных парковок поставить будку, в которой бы стояли бесплатные зонтики (потому что дождь в городе идет практически все время), и когда такой зонтик открываешь – то снизу там появляется обложка нашего альбома “На Солнце”. У них вообще было множество идей, мне все понравилось. А сделанное ими приложение для смартфона оказалось самым простым и самым дешевым.

– А как возникла идея ограниченного тиража диска с невидимыми красками, проступающими только на солнце?

– Тоже они. Мне вообще понравилось, что все их идеи шли именно от названия “На Солнце”. Да и само название, кстати говоря, родилось очень странно. У нас было несколько вариантов, в том числе “Луна упала”, которое очень нравилось Волкову, на что группа “АукцЫон”, собравшись, ему заявила: “Вова, ты знаешь, в нашем возрасте с такими названиями не шутят!” (смеется). Название “На Солнце” особенно никому не нравилось, но впоследствии оказалось, что оно дало возможность придумать много очень красивых вещей. Еще одна вещь, которую они придумали – надписи на домах, появляющиеся только когда на них попадает луч солнца (в Питере много старых нежилых домов, на стенах которых можно рисовать). Не знаю, воплотили ли они это…

– У вас помимо “АукцЫона” есть и сольное творчество, сотрудничество с Волковым, с Игорем Крутоголовым и многими другими. А в последнее время появляется также все больше кино или спектаклей с вашей музыкой. Вы как-то это отбираете это, специально пишете для кого-то музыку или люди берут уже готовое?
– В основном, конечно, берут готовое, но бывают и заказы. Как правило, получается очень смешно – заказывают музыку, мы ее делаем, а потом все, что мы делаем, вроде бы нравится, но в итоге по каким-то причинам это не подходит, и они берут уже старые записи. Проходит год, следующие люди заказывают музыку, мы ее делаем, а они берут предыдущую, и так это и продолжается, бесконечный цикл. Всем хочется “Зимы не будет”, “Летел и таял” и т.д. “Зимы не будет” по-моему аж в пяти или шести фильмах появляется!
– То есть не существует фильма или спектакля, для которых бы вы специально написали музыку?
– Ну почему же, фильмы как раз такие есть, только музыку, которую я для них писал, туда в итоге не вошла. И потом, если честно, мне не очень нравится писать для кино, потому что никак это новое российское кино не вдохновляет. А вот Волкову нравится. А я после второго просмотра говорю ему “Знаешь что, Вова, смотри это сам, а я больше это смотреть не могу!” Иногда кажется, что у львиной доли кинорежиссеров – у них какой-то свой собственный слух, и это с тем, что мне слышится – вообще никак не совпадает. Вот, например, наш с Волковым альбом “Гроза” – это тоже музыка к спектаклю была. Картина маслом: приходит совсем молодой парень, симпатичный, и говорит, что собирается ставить “Грозу”, но хочет, чтобы музыку писали только мы. Спрашивает – вы писали музыку для театра? Я посмеялся и рассказал всю эту историю, что пишу, музыка не подходит, берут старую. Мы написали, и вышло настолько буквально, как я ему рассказывал, что это очень смешно было. Он потом писал мне, извинялся за ситуацию.

– А каким образом возникали все ваши коллаборации: с Волковым, с Гринденко, с Мартыновым, Рибо, Медески, Крутоголовым? Вы кого-то искали, или же это все воля случая?
– Мне просто в какой-то момент стало не хватать “АукцЫона”, захотелось чего-то еще. Мне ведь нравится и многое другое в плане музыки, и в какой-то момент показалось, что какие-то определенные штуки, которые хотелось, я не могу делать с этой группой. Мне по-прежнему интересно и с “АукцЫоном”, потому что группа тоже постоянно меняется, но мне интересно попробовать себя и в других жанрах. Ну и, конечно же, случайность встречи с теми или иными людьми, тоже сыграли свою роль, никого специально я не искал.
– Вернемся к вашим поездкам в Израиль. Почему вы так часто здесь бываете? Вы уже сказали, что любите бывать в Тель-Авиве. С другой стороны, я знаю, что вы часто бываете и в Иерусалиме, вы ведь верующий человек, православный. Скажите, что для вас вообще Израиль?

– За последние как минимум десять лет очень много произошло в моей жизни событий, так или иначе связанных с этой страной. Мы и отдыхали здесь, и лечились, и работали, и вообще бывали столько раз, что я, наверное, уже просто привык, а может даже и полюбил. Мне здесь очень спокойно и никогда не надоедает. Хотя, казалось бы, непонятно, почему не надоедает, я ведь уже здесь практически все знаю, в Тель-Авиве – уж точно. В какой-то момент я проникся глубоким уважением к еврейскому народу со всей его историей. Да и вообще считаю, что Израиль – это форпост нашей иудео-христианской цивилизации. Ну и при своей разношерстности и разномастности, это все равно какой-то один очень сплоченный народ. Вроде бы, люди все здесь расслаблены и свободны, а с другой стороны – воюют постоянно, притом именно за эту свободу и за этот покой воюют. А в других странах люди, которые, казалось бы, должны наслаждаться свободой и покоем – они несвободные, неспокойные, хотя и не воюют вовсе, а все равно все время собачатся между собой.

Состав группы:
Леонид Федоров: вокал, электрогитара, акустическая гитара
Олег Гаркуша: шоумен, перкуссия, вокал
Виктор Бондарик: бас-гитара
Дмитрий Озерский: клавишные, перкуссия, труба
Николай Рубанов: саксофоны, бас-кларнет, жалейка
Борис Шавейников: ударные, перкуссия
Михаил Коловский: туба, тромбон
Юрий Парфенов: труба
Михаил Раппопорт: звукорежиссер

8 сентября – Сде-Бар, Иудейская пустыня, начало в 20:00 – билеты (проезд от Иерусалима от Центральной автобусной станции в сторону Текоа на автобусах маршрутов 265 и 266 – около 35 минут).

10 сентября – клуб «Барби», Тель-Авив, начало в 21:00 – билеты

Заказ билетов также в кассе «Браво ».

Страница мероприятия в фэйсбуке –

Вроде и надо о чем-то пожалеть, но как-то не жалеется. Гадости, понятно, делают все, но я никогда не делал их намеренно.

Мне нравится заниматься музыкой. Но делать из этого труд, рутину, профессию, мне кажется, довольно глупо.

Публика в моем понимании не участвует в творческом процессе. Отношения на сцене, музицирование — для меня в этом есть соль. А вот это: «Привет, друзья, привет, Москва» — я этого не понимаю.

Мне жалко тратить время на изучение языков.

В конце 1980-х — начале 1990-х здесь самая жуть была — эта талонная система, запрещали играть… При этом мы как-то легко ко всему относились, с удовольствием занимались своим делом, не имея на это права. Но у меня нет никакой ностальгии абсолютно. Все было настолько мерзко вокруг, настолько лживо.

Мне главное, чтобы концерт состоялся внутри. Если этого не происходит, то какой бы он ни был хороший, для меня он плохой. И наоборот, он может быть неудачный внешне, но если внутри все совпало, то нормально.

Введенский — он органично мой. Я когда делал пластинки на его стихи, понял, что легко могу спеть весь двухтомник.

Последнее время вообще ничего не читаю, кроме биографий или книг об искусстве, о религии, дневников людей, которые мне интересны. Романы, большинство стихов — не могу себя заставить просто. Мне кажется, все это бессмысленно, дико.

Какие-то мелкие задачи ставит у нас искусство.

В России так и не появилась музыкальная индустрия, на что все рассчитывали, раз уж у нас капитализм. Гаркуша мне недавно сказал, что в Питере пятьсот рок-групп. Во времена рок-клуба мы были, по‑моему, пятьдесят четвертыми. Ну, может, было сто групп на весь город. А сейчас — пятьсот! Где это все? Где-то же они играют. Вот это мне непонятно.

Интернет — это инструмент, который ты можешь использовать как угодно. Самое трагическое событие, какое могло произойти в стране, произошло — это Беслан. По моральным понятиям он сравним с войной. И об этом говорили, ну, год. А потом ничего. Что толку в этом вашем потоке информации? Это все болтовня. Просто сейчас она стала более обширной — не вдесятером мы разговариваем на кухне, а нас 500 человек. Обсуждаем какую-то херню: Медведев, Путин. Фигня полная! Никакого отношения к реальной жизни это не имеет. Вот Беслан имеет — к нашей сегодняшней жизни.

Ну пришли на твой концерт 10 тысяч человек. И ты их поразил. А дальше-то что?

Глобальная задача не требует больших физических сил — она требует другого внимания. От мелочи ты можешь отмахнуться, а глобальная задача будет тебя держать.

Когда берешь любую поэму Хлебникова и начинаешь в нее въезжать, понимаешь, что он решал глобальные задачи. Понятные или непонятные, интересные тебе или нет, они изначально такие громадные, что у нас даже поставить рядом некого.

Помню, на одном из концертов Курехина, в «Октябрьском», над сценой на цепях качалась лодка, в которой сидела Алла Пугачева и вязала. И ни звука не издавала.

Курехин говорил, что музыка — вещь сиюминутная. Абсолютно с ним согласен. Это сродни тому, о чем писал Джойс. Он был уверен, что все величие, весь кайф писателя надо искать в записных книжках — именно в них вдохновение, которое его только что посетило. Все, что удачнее или неудачнее, выплескивается затем в готовое произведение, уже не то.

Был момент, когда меня учили нотам, но я честно все забыл и не хочу даже влезать в это.

Прямая речь ушла, не только из литературы, а из жизни вообще. Я бы посмотрел в глаза тому поэту, который сейчас напишет «Я вас любил, любовь еще быть может…». Мы разучились говорить: «Я вас люблю».

Западная история про оскудение, вымораживание религии — не религии даже, а именно бога — все это мне совершенно не нравится. Ведь ничего взамен-то нет — только безрадостная и тупая унылость. И я не понимаю, чем она, собственно, хороша.

Мы живем в абсурде. Мы просто этого не понимаем, но это так.

Под катом мое интервью с музыкантом Леонидом Федоровым. Оно музыкантское, узко специализированное и полностью посвящено интересному мне вопросу: соотношению спонтанности и деланности в процессе создания музыки. Иными словами – музыка рождается, или производится?
Вопрос не праздный. 99% всей той музыки, что мы слышим, именно производится. Причем в промышленном порядке. Музыка – самая тонкая, воздушная ткань общественной реальности, лепится как пельмени, так же упаковывается, расфасовывается и продается в супермаркетах. Это не плохо. Просто это так.
Этот вопрос в ответ порождает массу других. Например, а нуждается ли вообще музыка в делании? Нужно ли заниматься оформлением песни, если возможна, так сказать, «песня сама по себе»? Как продукт спонтанных интуитивных переживаний автора. Нужна ли песне аранжировка? Поясню контекст. В свое время я носился с этой идеей, цитирую сам себя по старому интервью с сайта:
«…Идеальная песня существует в чистом виде. Сама по себе. Песня «плач», песня «молитва», песня «смех». Что бы вытащить это в песне, что бы донести ее идеальное содержание, нужно для начала учиться игнорировать ее форму. Не важно, какие аранжировки будут в песне. Не важно как она сделана. Более того, про что петь - тоже не важно. Ты можешь петь, про что угодно и играть как угодно, но при этом не передашь ни грамма полезной информации. Большинство песен сделано именно так, мы их постоянно слышим вокруг себя, что в них ничего нет, их вообще нет. Возможно, там что-то и было, когда автор увидел песню, но в дальнейшем процессе сочинения (сочинения слов, аранжировки и пр.) автор ее убил. Не нужно «сочинять», нужно вытаскивать. Они лежат там все уже давно. Поэтому главное не в вопросе «как», а в вопросе «зачем»? Зачем ты это делаешь? Зачем ты поешь песни? Если ты сам себе способен ответить на этот вопрос, значит все в порядке…».
Теперь у меня несколько иное мнение и на эту тему, если кому-то интересно, могу потом отпостить. Но, речь здесь не обо мне, речь о Леониде Федорове.
То, что природа песни самоценна и не нуждается в аранжировках, известно давно. Леонид Федоров – замечательный мелодист, со своей уникальной психогенной подачей. Идея «смерти композиторства», к которой он в итоге пришел, мне представляется абсолютно закономерной для его творчества.
«Конец эпохи композиторов» - концепция композитора Мартынова. Во многом она пересекается с концепцией «смерти автора» в современной философии. Общие условия – эпоха победившего постмодернизма, в которой мы тут все имеем честь. В постструктурализме, как известно, весь мир, весь универсум – это текст. В концепции Мартынова-Федорова таким текстом является музыка. Но, есть между двумя этими установками и различия, причем онтологического свойства. В разговоре с Федоровым я не углублялся в эту тему. Мне было важно узнать в первую очередь его принципиальную позицию. Он ее убедительно высказал.
Этот кусок интервью взят перед концертом Федорова в ростовском клубе «Подземка», неделю назад. Полноценное интервью, с другими темами, не касающимися этой, выйдет в февральском номере журнала «Кто Главный».

"ДЕЛАНИЕ МУЗЫКИ УБИВАЕТ МУЗЫКУ".

Третьяков: - На днях у вас выходит новый альбом «Красота». Откуда такое название?
Федоров: - Этот альбом мы записали с Владимиром Волковым. Это как бы заключительная часть нашей трилогии «Таял» и «Безондерс». Почему «Красота»? Ну, наверное, потому, что музыка красивая.
Т: - А чем-то он принципиально отличается от предыдущих работ? От того же «Безондерса» на стихи Введенского?
Ф: - В нем вообще нет поэзии (улыбается).
Т: - Совсем?
Ф: - Да (улыбается). Тексты есть. Их писали Андрей Смуров из Амстердама и питерец Артур Молев. Авторы песни «Бен-Ладен». Но, это не поэзия, это - «антипоэзия». Слушать надо. Мне трудно так сразу сказать, что там принципиально нового. Я в каждой пластинке стараюсь делать что-то новое. Сэмплов там не много, больше живой музыки. Это не возможно вживую исполнять. По крайней мере, мне одному. Так что мы еще сами пока не представляем, как все это будет выглядеть вживую.
Т:- После смерти Хвоста, вы как-то выпали из участия в его творческом наследии? Я знаю, что планировался трибьют его песен, вы будете в нем участвовать?
Ф: - Не знаю. Я хочу сделать альбом не по его песням, которые все знают, а именно по его поздним стихам, совершенно замечательным. У Хвоста есть книжка «Верпа». У меня идея сделать альбом по этой книжке. Я хочу, что б получился совершенно другой, ни на кого не похожий Хвост. Я думаю, со временем, мы воплотим эту идею.
Т: - Много разговоров об альбоме, записанном в Америке. В котором играют Марк Рибо, Джон Медески из MEDESKI, MARTIN & WOOD, трубач Фрэнк Лондон из The Klezmatics, саксофонист Нед Ротенберг. Это ведь все главные музыканты мира за последние лет десять.
Ф: - Все так и есть. Альбом записывался в Нью-Йорке. Нам повезло, что вместе с нами играют такие замечательные музыканты.
Т: - Музыка полностью импровизационная, или песни заранее написаны?
Ф: - Песни были заранее придуманы, какие-то, даже игрались до этого на концертах. Но, писалось все это дело спонтанно, сходу.
Т:- Марк Рибо не играл ключами от квартиры, как на пластинках Тома Вейтса?.
Ф: - Не знаю (улыбается). Я играл на гитаре и пел, а Рибо, кстати, тоже играл на гитаре. Сейчас пластинка в стадии сведения. Как все это будет называться, пока не знаю. Есть идея пригласить всех этих музыкантов поиграть с нами на презентации в России. Что б люди порадовались.
Т: - Леонид, многие люди, знакомые с вашим творчеством только по группе «АукцЫон» недоумевают – почему так сильно изменилась ваша муза. В какой момент это произошло и что стало тому причиной?
Ф: - Я могу сказать так, я пытаюсь сейчас, как можно меньше придумывать. Эти вещи происходят сами. Они либо происходят, либо нет. В какой-то момент, это было в период записи пластинки «Птица», я понял, что меня больше не устраивает какая-то за данность, определенность в музыке. Меня не устраивает конкретика. Меня больше всего радует такие «как бы случайные» вещи, в кавычках, потому что на самом деле случайного нет ничего.
Т: - Об этом я и хотел с вами поговорить.
Ф: - Тут дело такое. Я все эти годы имел свой интерес – я хотел, что бы моя музыка радовала, прежде всего, меня самого. И учась на собственном опыте, я пришел к выводу, что чем меньше я буду думать о том какой должна быть моя музыка, тем она будет мне самому интересней. Теперь я пытаюсь придумывать уловки, что бы они как можно больше давали свободы людям, которые со мной вместе играют. Что бы моя музыка могла меня удивлять и радовать. Поэтому, мои вещи с одной стороны становятся все более и более примитивными, а с другой – возможности музыки расширяются.
Т: - Песни становятся все более открытыми для интерпретации?
Ф: - Да, именно так. Их форма становится абсолютно открытой. Симфонической, или камерной - не важно. Музыка, на мой взгляд, изначально, как идея не должна нести ничего лишнего, она спонтанна. Это уже потом в процессе делания музыки ты начинаешь что-то там придумывать, привносить. И получается лживо. Идея выраженная - есть ложь. Когда музыку начинаешь делать - она начинает терять свои первоначальные волшебные свойства. Становится ложной.
Т: - Она в первую очередь начинает обманывать лично вас?
Ф: - Да. Я долго к этому шел. Я долго не мог для себя все это сформулировать. Раньше я не мог понять, почему так? Почему, например, моя песня мне не нравится? Мы так долго работали над песней, а мне она не нравится. А просто в процессе делания песни мы утеряли ее первоначальные свойства. Утрачивали самое главное - изначальный аргумент песни. Поэтому понятие аранжировки для меня уже лет десять как утеряно. Я не занимаюсь больше аранжировками, не люблю их. Более того, я считаю, что аранжировки вредны. Они губительны для музыки. Делание музыки убивает музыку.
Т: - Но ведь именно в процессе такого производства музыки и заключается деятельность композитора?
Ф: - Хотя я и люблю и уважаю многих гениальных композиторов из тех которые были и тех, которые возможно еще будут рождаться и жить, я, тем не менее, считаю, что композиторство – это больше не путь. Есть, например Бах, Бетховен, а есть пигмеи. И те и другие пишут музыку. Только классики пишут по-своему, а пигмеи попами трутся друг о друга и тоже выходит музыка. На самом деле и музыка классиков и пигмеев, они обе - абсолютно сопоставимы. В таком случае теряется весь смысл композиторства. Зачем? Я больше не верю в композиторство.
Т: - Это как раз то, что Мартынов назвал «концом эпохи композиторов».
Ф: - И на самом деле сказал точно. Поэтому мы с Мартыновым сейчас работаем вместе.
Т:- По моему мнению, подобная трактовка музыки очень характерна для восточной философии, с ее сугубо созерцательным интуитивным подходом к творчеству.
Ф: - Не знаю. На Востоке по-своему, у нас по-своему, я думаю.
Т: - Просто на эти темы много говорят, а объединил все подобные трактовки еще Джон Кейдж. Мне кажется, Мартынов должен любить его музыку.
Ф:- Не знаю, Мартынов любит музыку барокко. Волков тоже. Дело не в том, кто что любит. Каждый до этого может дойти, если есть потребность. Музыка – это одно из немногих искусств, которое отображает окружающую реальность. Какова реальность происходящего вокруг – такова и музыка. Я говорю здесь только об адекватной музыке. Бах, Бетховен – адекватные композиторы. Есть не адекватная музыка, которая ничего не отражает.
Т:- Приведите пример.
Ф:- Любая музыка, которая сейчас несется отовсюду. Все эти «тату» и «нана» - это не адекватная музыка. Та музыка, которая нас атакуют отовсюду, она не адекватна.
Т: - А например японский «нойз»? Он адекватен? The Ruinse, или там Отомо Йошихидо?
Ф: - Есть адекватная музыка, есть не адекватная, а есть еще музыка будущего. Отомо Йошихидо – сейчас мой самый любимый музыкант. Японцы больше всех в мире нацелены в будущее. Я помню, как ходил на его концерт. В Москву он приезжал, в клуб «Дом». Мы пришли с женой на его концерт и просто легли на пол. Мы лежали на полу, потому что такого я никогда еще не слышал. А звук! В какой бы точке зала ты не находился его музыка такова, что когда ты ее слышишь, то как будто сидишь в наушниках. Абсолютно физическое ощущение, что ты не слушаешь музыку ушами, а она в твоей голове. Я такого не испытывал ни до, ни после. Никогда. Причем это настолько мощно, что по сравнению с Йошихидо – вся музыка, существующая в мире это просто пиликание.
Г: - У меня такое ощущение, будто его музыка не двигается вообще. Она как бы концентрируется в одной точке. Как дерево, просто растет из одного места и все. Музыка абсолютного покоя.
Ф: - А музыка и должна находится в покое. Дело даже не в этом. Японцы – это нация, нацеленная на будущее, и в музыке они опять впереди всех потому, что их музыка абсолютно адекватно отражает современную реальность. А у Йошихидо музыка уже там, в будущем. До нее вообще не дотянуться.
Т: - А вы никогда не сталкивались с эстетической халявой в подобном подходе?
Ф: - У таких музыкантов не может быть никакой халявности. Это зависит от уровня музыканта. Я могу рассказать такую историю, Владимир Волков был когда-то на концерте Сержа Гинзбурга. Как потом оказалось, он был на одном из его последних концертов. Ну, шансон - кабак и кабак, подумал Володя. Он тогда еще плохо знал английский, а Гинзбург вел концерт на английском. Гинзбург ничего не пел, ни на чем не играл. Он только говорил и все. Я ничего не понимал, - говорит Володя, - но я два часа не мог оторвать взгляд от сцены. Было ощущение, что этот человек мне все два часа пел красивейший блюз.
Вот это магия! Если это мастер, то не важно, что он будет делать. Если мастер включен, он не может сыграть плохо. Халява может произойти, только если ты выключился. А есть по настоящему большие мастера, они вообще не допускают халявы. Они не могут себе этого позволить. Волков сам такой же. Когда мы с ним еще в первый раз писались. Мы писались, писались. Вроде записали все песни. А потом стали их дописывать. А Волков каждый раз играл по-новому, в каждом дубле не просто играл хорошо, а полностью все переосмысливал. И я обалдел просто от такого подхода. Я, например, слушаю все его восемь вариантов дорожки. И понимаю, что выбрать одну необходимую мне для записи я не могу. Они все настолько хороши. В них ни одной лишней ноты! И у меня просто крыша поначалу поехала. Я не мог понять, что мне делать со всем этим? Как быть? Такие люди просто не могут позволить себе халяву. Они либо играют, либо нет. Но, независимо от того, что они играют – они включаются, и все.
Т:- Но, бывают же неудачные концерты?
Ф:- У всех они бывают, если человек по каким-то причинам не включился.
Т:- А куда музыкант включается? В ноосферу Вернадского? В некое информационное пространство?
Ф:- В музыку.
Т:- Что значит «в музыку»? Музыка существует сама по себе, или автор включается сам в себя?
Ф: - Нет, ничего подобного. Не сам в себя, а в конкретную музыку. Дело не в обмене энергий, об этом часто любят поговорить, ни в чем таком. Можно все что угодно свести к энергообмену. Музыка происходит в определенный момент времени. Если ты ему соответствуешь, на самом деле, если ты музыкант – ты включаешься. Артист может, что-то не понимать, тогда он просто не будет включаться, не будет участвовать и все. Музыка и музыканты могут не подходить друг другу. Всякое бывает.
Т: - Желаю вам сегодня нормальной подключки.
Ф: - Спасибо и вам.

Рулевой обожаемого свободной частью нашего общества "АукцЫона" Леонид Федоров и авангардный мультиинструменталист Владимир Волков презентовали в столичном ЦДХ свой новый альбом. Перед этим событием с Леонидом пообщался обозреватель "Известий".

Уже не в первый раз под Новый год питерский рокер Леня Федоров в содружестве с Владимиром Волковым конструирует и записывает в своей московской квартире замысловатые альбомы на стихи поэтов, увлеченных переливами звуков. Три года назад Федоров в обход "АукцЫона" сварганил пластинку "Безондерс" на стихи репрессированного обэриута Александра Введенского. Затем появилась "Красота" на тексты Андрея Смурова и Артура Молева. А сейчас вот - "Сноп снов", связанный из малоизвестных сочинений недавно ушедшего от нас хиппового пиита-эмигранта Алексея "Хвоста" Хвостенко и его друга Анри Волохонского.

Впрочем, с определением "малоизвестные" применительно к "Снопу" надо быть аккуратнее. Среди десятка интернациональных треков альбома, названных "Языческая песнь", "Португальская", "Английская", "Афроамериканская", "Русская" и т.п., есть гиперизвестный народу "Рай". Только именовать его привыкли "Город золотой", а то и "Под небом голубым", и слушать в исполнении Бориса Гребенщикова. В "Снопе снов" знаменитый стих Волохонского пропевает Хвост и вроде бы делает это с тем смыслом и интонациями, какие подразумевал сам автор произведения.

вопрос: К творчеству Хвостенко и Волохонского вы с Волковым обращались неоднократно. После "Снопа" возникает ощущение, что вы отыскали подходящее вам поэтическое месторождение и решили вычерпать его целиком. Стремитесь, чтобы ничего из написанного Хвостом и Анри не осталось неспетым?

Ответ: Мне это просто интересно. Я пытаюсь найти музыку, которой нет, и считаю, что данные авторы - одни из лучших для достижения такой цели. Их стихи гораздо интереснее всего прочего современного материала, который мне известен.

в: А ты глубоко "копал"?

О: Ну, я слышу, что звучит по радио, в интернете, что-то читаю и пока ничего, превосходящего сочинения Хвостенко и Волохонского, не встретил. "Рай", например, как сказал один мой приятель, - это на самом деле наш гимн типа "Дня Победы". Это про нас. У меня была пара треков с голосом Хвоста, которые он записал незадолго до смерти у Анри дома, в Германии. Мне Волохонский их прислал. Захотелось поработать с этим материалом, потом возникла идея записать альбом.

в: То, что ты в свое время стал несколько отдаляться от "АукцЫона", объяснить несложно. Тебе захотелось иного самовыражения, каких-то креативных поворотов. Но теперь получается, ты опять уткнулся в одну форму, скажем так, авангардно-камерных проектов в тандеме с Волковым. Ваша совместная дискография скоро уже сравняется в объеме с "аукцыоновской"...

О: Да, сравняется, но я пока не чувствую в нашем союзе предела. Кстати, Волков сейчас и с "АукцЫоном" играет - сам, по собственному желанию. Я его к этому не принуждал. Я не задаюсь вопросом, почему мы с ним продолжаем работать вместе. На мой взгляд - классно, что каждый год у нас получается записывать по альбому, а то и по два. Мы нашли оригинальную, не скучную форму.

в: Видимо, вам надо полистать еще сборники Крученых, Хармса...

О: Хармса, на мой взгляд, вообще невозможно петь. Так же, как и Заболоцкого. Я не слышу в их стихах музыки. У тех, кого я перечислил, такой дар в текстах есть.

в: А Мандельштам музыкален?

О: Нет. У него страсть в каждом стихотворении присутствует. А нужны люди холодные как лед. У того же Хармса страсти много, а вот у Введенского ее вообще нет.

в: То есть ты ищешь в поэзии и музыке абсолютный полюс холода?

О: Потому что это - свобода. Таким текстам ты можешь придавать любое настроение. Я вообще к страстной поэзии отношусь сдержанно. Мой друг, композитор Владимир Иванович Мартынов, например, считает, что поэзия такая кончилась давным-давно.

в: Что ж у нас осталось-то? Рок-н-ролл мертв, поэзия кончилась...

О: Конец культуры. На самом деле это не так смешно, как кажется. Заявление Мартынова выглядит обидным абсурдом, но я вижу в нем намного больше правды, чем в размахивании руками с криками о самобытности и величии нашей культуры.

в: И "АукцЫон" не поэтичен?

О: Естественно. Мы с поэзией в песнях спокойно разобрались. Ее там просто нет.

в: То есть творчество Дмитрия Озерского (основной автор "аукцыоновских" текстов. - "Известия") ты зачеркиваешь?

О: Почему? Он же не поэт в чистом виде. Хотя сейчас он как раз делает свой стихотворный сборник. Хороший. Но в "АукцЫоне" Дима занимается текстами песен - он сам это говорил, - а никак не поэзией. Более того, половину текстов "АукцЫона" он переписал бы, если бы их решили издать отдельной книгой. Там куча неправильных фраз. Мы иногда специально вставляли какие-то неблагозвучные слова и делали песни, у которых существует своя гармония. При этом с сожалением констатирую, что наши с Озерским песни не бесстрастны.

Страстность, она ведь всегда по какому-то поводу, а повод - сиюминутен. Повод уходит, и страстность становится глупой. В любой страстности, на мой взгляд, изначально заложена человеческая глупость. А хочется отстраненности, холодности, как у Цоя, Лори Андерсон, Введенского... В этом проявляется какой-то могучий покой.

в: В "Сноп снов" вошло раритетное исполнение Хвостом "Рая". Или это уже его поздняя версия, после "Города золотого" БГ?

О: Хвост записал ее буквально за год до своего ухода. А о том, как должен звучать "Рай", мы говорили с ним достаточно давно.

в: Тебе не нравится вариант Гребенщикова?

О: Не то чтобы... Просто, когда я прочел текст, услышал, как поет эту песню Хвост, поговорил непосредственно с автором стихотворения Анри Волохонским, то многое понял. Волохонский, в отличие от Хвостенко, к версии "Аквариума" относился весьма отрицательно. Ему не нравилась романсовость "Города золотого". А жене Хвоста Римме не нравилось то, что Гребенщиков перевирал текст. Но главное, он таким образом расписывался в полном непонимании сути песни. Она же называется "Рай" и начинается строкой "Над небом голубым...", а не "Под небом...". Улавливаешь разницу? Это разные образы. Но человек, очевидно, не понимал, о чем этот текст, и сделал из него городской романс. А это не романс, это гимн! И таковым его Волохонский, Хвостенко и представляли.

в: Я так понимаю, Борисом Борисовичем ты сейчас не сильно вдохновлен. А ведь он остается одним из немногих в нашей рок-музыке, кто отличается от исполнителей из обоймы "Нашего радио".

О: Возможно, "Аквариум" действительно самое интересное из того, что у нас сейчас есть. Я ни в коем случае не хочу его критиковать. Но мне в целом не нравится то, что происходит в этой стране. Потому что ничего не происходит. То, что у нас сейчас играют и слушают молодые люди, - смешно. Какую группу или исполнителя ни возьми - все уровень ленинградского рок-клуба начала 80-х. Мне это неинтересно в принципе. Я слушаю другую музыку, преимущественно западную. Когда-то, помнится, я впервые услышал "Странные игры" и обалдел. Они играли и мыслили тогда на уровне передовых андеграундных групп Нью-Йорка, Лондона. Но, пардон, это было в 1982 году.

И сейчас наверняка кто-то у нас делает что-то качественное, но я этого не встречаю. А то, что звучит по радио, особенно по "Нашему радио", на 99 процентов - глупости какие-то. Лучшее, что я там слышу, это Цой. В остальном - такое же советское радио "Маяк", "по заявкам дорогих радиослушателей". Для тех, кто слушает, скажем, Алену Апину, проблем нет. Для остальных же у нас никаких источников информации, кроме интернета, не существует.

Вот приезжала в Москву одна из лучших певиц за все историю мирового рока - Лори Андерсон, а в зале сидели только несколько сотен ценителей. Хотя, мне кажется, всем нашим сегодняшним певичкам надо было бежать туда и раскрыв рот слушать эту 60-летнюю тетю, которая до сих пор делает всех. Я лучшего концерта в Москве не слышал. У нас даже близко никто к ней не приближается.

в: У россиян есть певица Земфира...

О: И Бог с ней! Я понимаю, что это очень модно, но мне неинтересно. На мой взгляд, это музыка прошлого века. Подобным музицированием у нас занимались раньше на танцах. Собирались несколько музыкантов и распределяли: ты играешь басовые партии, ты - соло, а я - песни пою... Но времена "Битлз" прошли. С тех пор изменилось очень многое. Был уже и великий арт-рок, и панк, и гранж... Наверное, кому-то по-прежнему надо что-то вроде "лица стерты, краски тусклы...", но мне это скучно.

в: Ты согласен с предположением, что Федоров зарабатывает с "АукцЫоном", чтобы потом иметь возможность заниматься андеграундным сольным творчеством?

О: Ничего подобного. Наоборот. Я сольно и с Вовой зарабатываю сейчас значительно больше. А "АукцЫон" - это моя дань дружбе и удовольствие от совместного выступления с его участниками.

в: Готов к тому, что "Сноп снов" окажется одним из самых трудно воспринимаемых публикой твоих альбомов?