Нам удалось попасть за кулисы Михайловского театра, чтобы понаблюдать за подготовкой к премьере "Щелкунчика", которая состоится уже завтра

В Михайловском готовят праздничную премьеру. Хореограф Начо Дуато, уходящий с поста руководителя балетной труппы театра, прощается с Петербургом "Щелкунчиком". Билетов на балет почти не осталось — искушенная публика жаждет увидеть, как же признанный мастер модерна Дуато справился с классической постановкой.

Приобщаться к искусству в максимальном комфорте городу на Неве и его гостям помогают отели «Англетер» и «Астория». У первого есть отдельная ложа в Михайловском, куда могут попасть и гости «Астории». Для тех, кому мало и ложи, появилась возможность побывать на приватной экскурсии за кулисами театра. Справедливости ради, стоит отметить, что это не первый классический опыт знаменитого испанца. Он уже ставил в Михайловском "Спящую красавицу" и "Ромео и Джульетту" (правда, балет на музыку Прокофьева стал, по словам самого Дуато, "расширенной версией" спектакля, который он создал в Испании более 15 лет назад).

Но если к "Спящей красавице" публика изначально относилась несколько настороженно (такими воспоминаниями поделился с Buro 24/ 7 премьер Михайловского театра Леонид Сарафанов), то к "Щелкунчику" она, кажется, заранее более благосклонна. За считанные дни до выпуска спектакля в театре царит удивительная атмосфера. Часто это горячий период для всех, от худрука до монтировщиков, но в Михайловском сейчас все иначе — там будто готовятся не к важной премьере сезона, а к семейному торжеству.

Нет никакой суеты, лишь предвосхищение большого праздника. За кулисами говорят, что во многом это заслуга Дуато — даже перед премьерой он старается сохранять полное спокойствие. Во время репетиций худрук, управляющий процессом на сцене из зрительного зала, негромко делает сдержанные замечания артистам, вежливо и даже с некоторой нежностью в голосе называя каждого по имени. Однако волнение хореографа все же можно уловить: например, по тому, с какой страстью он пытается донести до дирижера Павла Бубельникова свои мысли по поводу того или иного музыкального куска. Или же по тому, как он тихонько подпевает оркестру; как не удерживается, встает из-за режиссерского пульта и начинает пританцовывать, будто повторяя вместе с солистом его партию; как горячо шепчется с художником Жеромом Капланом…

Каплан внимательно выслушивает все комментарии, кивает и, если нужно, отправляется за кулисы, а затем на сцену — проверять исправность огромного зонтика для "Китайского танца" или впечатляющего своими размерами восхитительного воздушного кекса, часть декорации для "Розового вальса". "Для меня "Щелкунчик" — это даже не сказка, а сон маленькой девочки. Пространство спектакля делится на две большие части — реальность (с которой мы сталкиваемся в самом начале — в доме родителей Маши) и сновидение главной героини", — рассказывает художник.

Лишь частью девичьей фантазии себя ощущает и сам Щелкунчик-Принц Леонид Сарафанов: "Я только часть сна. А все когда-нибудь заканчивается, все фантазии, все хорошее, плохое… И праздник тоже кончается. Люди порой плачут, когда день рождения проходит. В "Щелкунчике" тоже так — все резко обрывается на самом пике. Я помню, в детстве мне снилось, что получил желанную игрушку в подарок. Потом просыпался, а ее нет! Вот об этом наш спектакль. О снах". Основой для "реалистичной" части балета стал ар-нуво, популярный в России начала XX века. Месье Каплан замечает: "По-моему, этот стиль прекрасно сочетается с музыкой Чайковского". А рождественская фантазия Машеньки воплощена с помощью техники "папье декупе" — сделанных из бумаги предметов (и чудесный розовый кекс, и восточный змей напоминают огромные бумажные игрушки).

Каплан работал над "Щелкунчиком" около десяти месяцев, параллельно занимаясь и другими проектами. И за несколько дней до премьеры он лично, вместе с Начо Дуато, доводит спектакль до совершенства: "Начо абсолютно сумасшедший, но мне это нравится. По его мнению, все должно быть безупречно". Еще бы, даже во время интервью хореограф давал какие-то таинственные указания Каплану и повторял: "Ты не забыл? Не забыл?". "Это он про пуговицы к костюму Арлекина", — пояснил Каплан.

Вообще, Дуато, как говорят в театре, пытается контролировать все. Худрук даже лично проверял боеготовность огромного змея — он появляется на сцене во втором акте. Для того, чтобы привести конструкцию в движение, внутри должен быть человек — и первым ее опробовал именно Начо Дуато.

После "Щелкунчика" хореограф отправится в Берлин, где возглавит объединенную труппу государственного балета Staatsballett. Солисты Михайловского Леонид Сарафанов и Оксана Бондарева, которые исполняют в постановке партии Принца и Маши, рассказывают, какую роль в их профессиональной жизни сыграл без пяти минут бывший руководитель балетной части театра.

Сарафанов, который до прихода в Михайловский восемь лет был премьером Мариинки, признается: "Начо изменил мое отношение к профессии — теперь я смотрю на весь балет немножко иначе. Он научил задавать вопросы, в том числе самому себе. Я не знаю, кто он для меня больше — педагог, учитель или хореограф. Он меня раскрепостил, растормошил. Раньше мое тело было заточено только под классический танец, а теперь оно готово к любой хореографии. Иногда говорят: "Ой, станцуешь "Лебединое озеро" - станцуешь и все остальное!". Неправда! Классический балет закрепощает тело так, что ты потом можешь только партию Щелкунчика до превращения в Принца и танцевать…".

Для Оксаны Дуато — почти Дроссельмейер, крестный ее героини в "Щелкунчике". "Он же волшебник. Вот он сидит-сидит, а потом что-то происходит, он загорается и как будто превращается в мага. И все начинает двигаться, почти сказочно. Поэтому Начо и может создавать спектакли за столь короткий период". Про 26-летнюю Оксану в театре говорят, что она истинный трудоголик. Постоянно репетирует. В любом перерыве стоит взглянуть на сцену, и почти наверняка она будет там — повторять рисунок адажио, с наушниками и в толстовке поверх сценического костюма. Но все труды, по ее словам, не напрасны: "Иногда выходим на поклон, и я чувствую теплую волну из зала. Все, что ты отдаешь во время спектакля, возвращается обратно". Ощутить всю обещанную создателями сказочность и легкость нового балета можно совсем скоро — 12, 13, 15, 18, 20, 21, 25, 29 и 30-го декабря "Щелкунчик" предстанет перед зрителями во всей красе и масштабности.

В 2011 году впервые в современной истории иностранец возглавил балетную труппу в России. За свои три года в Михайловском театре испанец Начо Дуато поставил десять спектаклей . Он не стал легендой, как предыдущий великий иностранец Мариус Петипа, и не произвел революции в русском балете. Но вклад его переоценить трудно: в числе его заслуг не только новый блеск и слава одного из главных театров Северной столицы, но и несколько потрясающих балетов, которые обязательно нужно смотреть .

Именно в России Дуато впервые в своей практике обратился к классике. Его “Спящая красавица”, “Щелкунчик” и “Ромео и Джульетта” – тема отдельного обстоятельного разговора. А этот будет о современных постановках , настоящих жемчужинах балетной сцены Петербурга.

Лаконичные, скульптурные, с фантастически проработанной пластикой – они открывают новую плоскость восприятия музыки. Посмотрев “Многогранность. Формы тишины и пустоты” , вы по-настоящему поймете, насколько головокружительно сложна музыка Баха. И если и можно создать нечто столь же совершенное, как она, то у Дуато это почти получилось.

“Многогранность. Формы тишины и пустоты”

Впрочем, “понимать” в его хореографии значит куда меньше, чем “чувствовать”. Его творения невозможно смотреть, сохраняя равнодушие, – острота эмоций в них физически ощутима.

В “Без слов” это томительная, печальная чувственность, в “Белой тьме” – мучительная тревога. “Белую тьму” Дуато посвятил своей сестре, умершей от передозировки.

Здесь настоящая смерть и живая боль вибрируют в каждом движении танцовщиков.

Это страшное, страшно правдивое и страшно красивое произведение хореографического искусства – одно сплошное переживание. Нагнетающая музыка Карла Дженкинса, белый порошок, пересыпаемый из рук в руки, мечущиеся в клетках из света на темной сцене то ли собратья-наркоманы, то ли мысли героини, и, конечно, финальный аккорд, попавший на афиши, – все это будто выжигает чудовищную дыру в сердце, и это настолько же больно, насколько прекрасно. Дуато уверен, что подобные темы нужно поднимать, в том числе в танце, и то, как он это делает, – лучше любых рассказов и обсуждений.

“Белая тьма”

Иоганн Себастьян Бах, герой балета “Многогранность. Формы тишины и пустоты”, проживает целую гамму эмоций – от ощущения вдохновенного всемогущества до жуткой, рвущей душу беспомощности перед лицом Женщины в маске – то ли Смерти, то ли Судьбы, одновременно ласковой и жестокой. В моменте, когда хрупкая барышня, ведомая в танце, внезапно хватает его за горло, впервые раскрывая свою истинную сущность, дыхание перехватывает у доброй половины зала.

Начо Дуато, надо полагать, показал в Петербурге предпоследнюю премьеру. Осенью будет "Щелкунчик", и последнее окно в Европу - вместе с последним глотком свежего воздуха в петербургском балете - закроется. Программа из трех балетов производит удивительно свежее впечатление - на фоне того "гроба с музыкой", который мы видим на прочих балетных представлениях.
Первым показали балет "В лесу" (Na floresta) - балет блестящий и немного знакомый петербуржцам: его исполнила на сцене Михайловского труппа московского театра Станиславского незадолго до назначения Дуато главным балетмейстером. Второй просмотр оставил еще более сильное впечатление. То ли артисты танцевали лучше, то ли я смотрел внимательнее. Раскованность и простота движений создают удивительное ощущение внутренней свободы. Плетение лиан из тел артистов и легкий фовистический колорит, начинающийся декорацией и продолжающийся в музыке Вилла-Лобоса, как бы погружают зрителя в джунгли и растворяют в них - и мы действительно можем испытать толстовско-экологическое растворение в природе. К этому надо добавить традиционное для Дуато следование музыке, наложение движения на музыкальный рисунок, благодаря чему его балеты получают внутренний объем и музыкальность жеста.
Во втором отделении была "Прелюдия" - балет, специально поставленный для Михайловского театра два года назад. Писать о нем уже приходилось (), но скажу вновь: великолепно стилизованный и музыкально аранжированный классический танец обретает в нем поэтику намеков и очень русских по духу указаний в беспредельное. К сожалению, "Прелюдия" так и остается прелюдией. Большого русского балета, который мы так ждали, испанский хореограф, вероятно, уже в Петербурге не создаст. Не исключаю, что "Прелюдия" так и останется лучшим балетом Дуато петербургского периода.
Третий балет - Invisible (Невидимое) на музыку Анджея Пануфника - третий русский балет Дуато, главное событие вечера - снова удивил публику: такого Дуато мы еще не видели. Можно полагать, что это реакция на столетие "Весны священной" и одновременно - погружение в сложную душу соотечественников Достоевского и Ленина (впрочем, сам Дуато говорил совершенно о другом). Главная героиня балета, если так можно выразиться, награждена совершенно чудовищной хореографией: местами это огромная мокрица (в соответствующего цвета костюме), местами в русской традиции так изображают Лихо Одноглазое, ведьм и кикимор. Рядом с героиней шесть танцующих пар, которые ее не замечают, но на которые она оказывает странное влияние. Вероятно, Дуато не слишком читал Достоевского, но что-то - феномен двойничества, например, или свидригайловско-ставрогинских призраков - почувствовал, живя в России и Петербурге. Это радует: значит, живет в наших жилах темная вода петербургской Леты-Невы, только мы давно перестали ее замечать. Концовка балета показалась затянутой, но это свойство хореографии Дуато: идя за музыкой, он не всегда готов резать музыку по живому.
Из исполнителей следует отметить Сабину Яппарову и "В лесу" и в "Прелюдии", Леонида Сарафанова, очень разного в "Прелюдии" и в "Невидимом", и Ирину Перрен, исполнившую главную партию в "Невидимом" так чудовищно, что показалась Екатериной Борченко.
Ностальгический колорит характеризовал всю эту весеннюю премьеру. Балетом "Невидимое" мы, возможно, хоронили недолговечный балет Михайловского театра: без знаменитого хореографа, без Осиповой-Васильева петербургский сезон превратится в нечто блекло-невидимое. А все-таки жаль, что в России все зависит от денежного мешка. Стоит ему прохудиться, в образовавшуюся дыру тут же утекает все самое лучшее - и ничего не поделаешь.

Какие цели вы поставили перед труппой? Какой она будет через три года или через пять лет?

Не нужно ставить или формулировать определенные цели, нужно уметь прислушаться к труппе, понять, каков ее внутренний настрой, и двигаться медленно и постепенно. Мы ежедневно проделываем огромную работу, выкладываемся полностью - все мы. Я не полководец, который идет впереди, указывая, куда двигаться остальным. Я не тащу труппу за собой, а потихоньку подталкиваю сзади, направляя ее движение. Дело совсем не в том, чего бы хотел я, - я должен чувствовать, чего хочет труппа, публика, чего хочет Петербург. Изменения могут казаться очень постепенными, но через пять или шесть лет, оглянувшись на пройденный путь, мы убедимся, что поменялось все.

Вы в первую очередь художник или глава балетной компании, который отвечает за ее репутацию?

В душе я прежде всего танцовщик, потом хореограф, потом директор. А в жизни получается наоборот: в первую очередь я руководитель, затем хореограф, затем танцовщик. В течение двадцати лет я был директором балетной компании в Испании, здесь еще сложнее: труппа больше, и она должна сочетать в своем репертуаре классический и современный танец. Это непросто - быть хореографом и директором. К счастью, мы все объединены любовью к искусству, даже те, кто не выходит на сцену. Администрация, сотрудники постановочной части или костюмеры - мы все преданы балету.

«Изменения могут казаться очень постепенными, но через пять-шесть лет в труппе поменяется все».

Похожа ли труппа на большую семью или на эффективное про- изводство?

Театральные работники часто говорят про себя: «Мы одна семья», и это недалеко от истины. В бизнес-корпорациях служащие могут никогда не видеть директора или видеть его один раз в год, а мы очень близки с танцовщиками, проводим вместе гораздо больше времени, чем сотрудники любой фабрики. Я фактически принадлежу труппе.

Петербургскую балетную публику принято считать излишне рафинированной и холодной. Что вы о ней думаете?

Здешняя публика не кажется мне такой уж сложной. Балет в Петербурге любят, и все мои работы были приняты очень хорошо, начиная с Nunc Dimittis, «Без слов», «Дуэнде» и «Прелюдии», продолжая«Спящей красавицей» и совсем недавней постановкой «Многогранность» на музыку Баха. Те, кто привержен только традиционной классике, мне кажется, составляют очень небольшую часть балетной аудитории. Не исключаю, что и в классическом багаже Михайловского театра будут изменения, но их следует производить осторожно и деликатно.

Где вас можно встретить в Петербурге помимо театра?

У меня только один свободный день в неделю, и приехал я сюда не ради частной жизни, а чтобы работать. Гуляю, иногда заглядываю в кафе, люблю купить что-нибудь для дома. Больше всего в жизни я ценю возможность видеть, ощущать и пробовать новое. И Петербург дает мне такую возможность.

Премьерой «Ромео и Джульетты» в Михайловском театре, намеченной на 13 декабря, выдающийся хореограф Начо Дуато продолжит свое движение в сторону классического танца. О меняющихся пристрастиях худрука Михайловского балета узнал обозреватель «Известий».

- В интервью «Известиям» вы говорили, что «Спящая красавица» станет вашим экзаменом по русскому балету. Как оцениваете итоги?

Я имел в виду, что по «Спящей» будут судить, понимаю ли я классику - ведь в прошлом мне приходилось работать только в сфере современного танца. Это важный поворотный пункт, в том числе и для меня самого, но не экзамен - ибо меня не заботит, что скажут люди. В Испании критики даже выставляют спектаклю звездочки, от одной до пяти, это очень забавно. У вас тоже?

- Пока нет.

Ты создаешь масштабный двухчасовой балет, а критик берет и ставит тебе две звезды. М-да.

- Каковы ваши классические планы на будущее?

Совсем скоро пройдет премьера «Ромео и Джульетты». В декабре 2013-го мы будем ставить «Щелкунчика». Еще я хочу переработать «Баядерку» к сентябрю. Вчера уже встречался с дизайнером: собираюсь сделать новые костюмы и «почистить» облик этого балета. Получится совершенно новая «Баядерка».

А дальше увидим. Театр - это же не фабрика или служба доставки пиццы, где вы знаете, что каждый день должны выдать 50 кг. Многое зависит от вдохновения, публики, моих коллег, генерального директора. Я не хочу знать, что я должен делать через три года, потому что без вдохновения ставить балеты нечестно. Но чем больше я занимаюсь классикой, тем сильнее я ее люблю. Думаю, в моей жизни ее будет все больше.

Лучшие дня

- Ваш контракт с Михайловским эксклюзивный? Если вдруг Большой попросит вас поставить спектакль, вы должны будете отказать?

Я могу ставить балеты где угодно. Мистер Кехман имеет столь открытые взгляды, что не только позволяет мне работать в других местах, но и побуждает к этому. Потому что он понимает: чем больше я ставлю в разных театрах, тем шире простирается влияние Михайловского. Забавно, что по условиям моего испанского контракта руководство похищало все мои гонорары за постановки в других театрах.

У Михайловского эксклюзивные права на мои балеты на 2–3 года, а потом я могу продавать их куда угодно. В январе поставлю 10-минутное па-де-труа для балетной компании Марты Грэм в Нью-Йорке. Почти каждую неделю мне приходят приглашения от разных театров, но я не хочу ставить большие балеты там, ведь моя труппа - здесь.

- Будете ли вы продолжать выходить на сцену в амплуа танцовщика?

Нет. В последний раз я сделал это в балете «Многогранность», хотя вовсе не хотел - болело плечо. Меня уговорил Владимир Кехман, он сказал: «Было бы здорово, если бы публика вас увидела». Моя партия в «Многогранности» - партия хореографа, в ней нет претензий на настоящий танец. Вообще на сцене я чувствую себя некомфортно.

- Как изменилась балетная труппа Михайловского за время вашего правления?

Изменилась невероятно. Почему? Да потому что у них появился хореограф, который работает рядом с ними каждый день. Перед этим интервью я провел пять часов в зале, после - проведу еще два. Я наслаждаюсь, когда вижу, как с моей помощью ребята растут. Они стали более открытыми, начали лучше двигаться, лучше работать в коллективе. Я вывел на авансцену некоторых танцовщиков из кордебалета, которые благодаря новой хореографии получили шанс проявить себя.

- Какие у вас планы на Ивана Васильева и Наталью Осипову?

Сейчас они будут Ромео и Джульеттой в одноименном балете. Мы хорошие друзья, много общаемся. Если они будут доступны, я продолжу для них ставить. Вы понимаете, что это большие звезды и у них очень много планов. Пока я собираюсь поставить для Ивана и Натальи получасовой балет. Не могу раскрыть, какой именно.

- Скучают ли по вам в Национальном балете Испании?

Меня это не интересует. Со мной расстались весьма некрасивым образом. Теперь Испания интересует меня только как место проведения каникул и общения с семьей.

- Многие ваши соотечественники сейчас серьезно страдают от кризиса.

Да, так же как греки, ирландцы, португальцы. Невозможно бороться на одном ринге, когда вы весите 80 кг, а ваш партнер - 20. Именно это происходит в Евросоюзе. Перечисленные мною народы живут на периферии Европы. Периферия всегда беднее, чем центр.

- Вы хотите, чтобы Испания покинула ЕС?

Нет, ведь это всего лишь кризис! В Европе бывали и более тяжелые времена. Я думаю, что кризис в определенном смысле очень хорош, потому что он заставляет переосмыслить вещи. Мы жили нуворишами, тратили деньги, как сумасшедшие. Мы испортили наше Средиземноморское побережье, строя дома и продавая их немцам и шведам. Теперь всё встает на свои места.

Но даже сейчас, в разгар кризиса, стандарты жизни гораздо выше, чем во времена Франко. В Испании вообще всё не так страшно: все ходят на пляж, у всех есть возможность состряпать обед, у всех есть деньги на пиво.

- Молодым этого явно недостаточно.

Я сказал своим племянникам: может, давайте поменяемся эпохами? Я не мог учиться, потому что в Валенсии не было балетной школы. Не мог свободно говорить, что думаю. Я поехал в Лондон, где устроился на работу в «Макдоналдс». Чтобы добраться оттуда до Валенсии, я просиживал по 34 часа в автобусе.

Сейчас испанские ребята учатся в Майами и летают на отдых в Швейцарию. Само собой разумеется, что у 18-летнего мальчика должны быть машина, компьютер, мобильник, машина, сигареты, кроссовки Nike, одежда Armani. При том что родители многих из таких подростков - безработные! Предложите юноше поработать в «Макдоналдсе». «Это для латиноамериканцев или для африканцев», - ответит он. «Ох, у нас нет будущего!» - «Будьте сами своим будущим!»

- Насколько важна для вас национальная принадлежность?

Совершенно не важна. Я ненавижу националистов, ненавижу флаги. Артист не должен быть националистом, потому что он работает не для своего народа, а для всей вселенной. Особенно в танце, где не нужен язык.

Конечно, для «нормального» человека с «нормальной» работой, живущего с семьей, дела обстоят иначе. Но для меня, непрерывно путешествующего с 16 лет, дом - это то место, где я сейчас нахожусь. В Петербурге я дома и по-настоящему счастлив. Когда возвращаюсь в свою страну, я не чувствую себя дома, ведь там у меня нет работы.

- Два года назад вы говорили, что хотите освоить русский язык. Есть ли прогресс?

Очень маленький. Я могу давать указания танцовщикам по-русски, понимаю русскую речь. Иногда в интернете прочитываю урок «русскаваязыка». Потихоньку выучу. Думаю, что русский - один из самых красивых языков мира. Я закачал записи моих любимых поэтов, читающих свои стихи, - Ахматовой, Пастернака, Бродского. Не понимаю смысл (подглядываю в английский перевод), зато наслаждаюсь звучанием. К тому же Россия и Италия - главные оперные державы. Ни во Франции, ни в Германии, ни тем более в Англии и Испании не создано столько великих опер.

- Кстати, какое впечатление произвела на вас премьера «Евгения Онегина» Андрия Жолдака в Михайловском?

Не могу судить, поскольку в день премьеры я был очень уставшим и должен был уйти после второго акта. Могу только сказать: чтобы ставить оперу, нужно не только быть меломаном, но и знать очень многое об этой опере.

- Где в Петербурге вы живете?

Конногвардейский бульвар, 13. Раньше я жил на улице Мира, на другой стороне реки. Было здорово обитать немного подальше от театра, пересекать реку, которая прекрасна летом и зимой, под дождем и под снегом. Но место было мрачноватое, а дом - старый. Я решил переехать в центр, и это изменило мою жизнь, потому что теперь вокруг меня - Исаакий, Эрмитаж, Новая Голландия.

- Вы бываете в петербургском метро?

Я спускался в метро два раза в жизни. Это было не в Петербурге и не в Мадриде. В Испании я не могу пользоваться метро, потому что люди останавливают меня и требуют автограф.

- Что вы как путешественник можете сказать о русских?

В сравнении с южанами они красивее. Высокие и элегантные женщины. Конечно, люди разные, и те, кто приезжает из деревни, чуть менее элегантны. Русские ведут себя тише, чем испанцы. Шумность испанцев понятна: хорошая погода, весь день они на улице. Но мне это всегда не очень нравилось - эта открытость, непосредственность, готовность дружить со всеми. В том, как выглядит абсолютно счастливый человек, всегда есть нечто неэстетичное. Я люблю сохранять дистанцию в общении - с танцовщиками, со случайными встречными, с портье. Мой портье в Испании знал всю подноготную моей жизни. А здесь - только «доброутро», «добрывечер». И это прекрасно.

я за классику
10.12.2012 01:39:51

А и правильно, надо и нам звездочки ставить в качестве оценки спектаклей. А то понаставят всякой мути и извратят до неузнаваемости классические постановки, как господин Черняков... А ведь кто-то это еще и смотрит! Люди ходят и деньги за это платят. Мне не понять.