Андрей Канавщиков. О поэтической антологии Ракова

Памяти Энвера Жемлиханова

Семья поэта Энвера Жемлиханова, уроженца богатого татарского рода, имевшего два магазина и два парохода на Волге, попавшего затем в жернова революции и Великой Отечественной, в 1949 году переехала из Магнитогорска в Великие Луки. Тогда, если кто позабыл, нашим общим адресом был Советский Союз, и переезды считались в порядке вещей.

Кто-то ехал сюда, кто-то ехал оттуда, а 13-летний Энвер ехал, чтобы полюбить древнюю Великолукскую землю и состояться здесь в качестве яркого русского поэта. Иные русские меньше любили свои края, чем этот татарин, беспредельно открытый миру и людям:

Вырастал я добрым, не жалел я ласки,
Всякой сущей твари не желал я зла.
Прислонился в детстве к раскалённой дверце -
До сих пор с тамгою левая ладонь.
А тамга поболе - от любви на сердце,
Потому что злее у неё огонь.

И с этой тамгою на сердце Энвер Мухамедович всегда и жил. Страдал от «злого огня» и жил, став в Великих Луках формально первым и единственным поэтом - членом Союза писателей СССР, а фактически той фигурой, которая и сейчас, почти через 15 лет после его смерти, способна вселить трепет в любого местного отвязанного ниспровергателя авторитетов.

Ну, невозможно его свергнуть ни с какого пьедестала, потому как и пьедестала никогда не было, разве что шуточный бетонный куб во дворе общежития Литинститута, который великодушно был пожертвован под будущий памятник Николаю Рубцову.

То сооружение размером где-то два на два метра, оставшееся от какого-то гипсового пионера или девушки с веслом, усмотрели Жемлиханов, Рубцов и другие студенты - Валентин Кочетков, Виктор Чугунов, Игорь Пантюхов, Виктор Козько, Владимир Быковский, Владимир Панюшкин. Стали размышлять, кому бы такой пьедестал был впору, и единогласно решили присудить его Николая Рубцову со словами:

Пользуйся, Коля, нашей добротой.

Так что даже шуточный постамент - и тот миновал поэта. Да и не стремился Энвер Жемлиханов к каким-либо пьедесталам, охотнее склоняясь за токарным станком местного завода, чем перед иными партийными условностями. А вот образчик его «заводской лирики» - ни слова о партсъездах и о перевыполнении плана, просто сверчок ведёт себе свою незатейливую песенку:

Будто где-то бьётся родничок,
Наполняя голубую чашу…
Да ведь это песельник-сверчок
Одомашнил раздевалку нашу!
Средь хламья спецовок не гаси,
Утверждай целебное журчанье.
Воплощенье избяной Руси,
Вот и ты подался в заводчане…

Даже за пределами Великих Лук широко известна история, когда после окончания Литинститута Жемлиханова приглашали работать собкором «Комсомольской правды», а он отказался. И стихи на эту тему сочинил, весьма прозвучавшие в определённых кругах:

Врать, как «Правда», - не хочу!
Отгорблю и робу скину -
Поквитаемся сиречь.
Потому ломаю спину,
Чтобы душу уберечь…

Ну, не было у человека потребности и умения наступать музам на горло. Как иные творцы прятались от неприятных реалий советского быта в дворницких сторожках и в котельных, так Энвер Мухамедович выбрал себе путь станочника. Помимо стихов, увлекался фотографией, прекрасно пел, по слуху мог подобрать на гитаре или пианино любую мелодию.

Вот что рассказывала мне в интервью его супруга Лилия Румянцева, с которой они были вместе с 1962 года:

«Я думаю даже - иногда Энверу было скучно, когда он понимал, что от окружающих он получает гораздо меньше, чем может дать сам. Интересный факт, но до поступления в Литинститут, они с другом за компанию поступали во ВГИК. Толик не прошёл, а Энвер преодолел барьеры и первого тура, и второго. Собрался уезжать друг, беспечно уехал и Энвер, на память оставив документ о выдержанных испытаниях за подписью прославленного Черкасова».

Обаяние этого человека, равно как и обаяние его творчества, - огромны. На него нельзя было долго сердиться даже за дело, до того всё было у него искренне, с особой чистотой и обезоруживающей откровенностью. Он мог подойти к партийному журналисту и сказать тому в глаза: «Когда мы победим, я тебя застрелю». Он мог написать восторженное славословие концу Советской власти в стране, когда иные жевали сопли и ждали, чем всё закончится:

Свобода нынче заново дана.
Явилась - возвышая и калеча.
Ведь быть рабом в любые времена
И проще, и бесхлопотней, и легче.
Но в чувствах полновластвует весна,
И люди прозревают год от года.
А всё-таки, да здравствует Свобода!
И всё-таки, да здравствует она.

Энвер Жемлиханов был в высшей степени неудобен, ни в карман за словом не лазая, не ожидая, как о нём кто-то подумает и что скажет. Например, получив гонорар за книгу, для него было естественным пойти в известный магазин на Комсомольской и поить там всех присутствующих от пуза. Зачем, почему? А потому, что радоваться жизни нужно, жить нужно!

При этом помеченный тамгой любви Энвер Мухамедович все свои, скажем так, забавы, чётко соизмерял с тем, чтобы никого не уколоть чрезмерно, не потерять гармонического баланса, не изломать чужеродным вмешательством хрупкий мир:

Во мне привычка мамина жива,
Не затерялась в незабытом прошлом:
Произнесу хорошие слова
Кому-нибудь о чём-то о хорошем…
За стёклами дома и дерева,
Осенний мир листвою запорoшен.
И так нужны хорошие слова -
Хорошие и только о хорошем.

Когда помнить нечего, вспоминающие начинают размазывать манную кашу по тарелке и говорить обо всём понемногу. Вот уже от обилия превосходных эпитетов начинает рябить в глазах, и не знаешь, куда деться от наплыва деталей, увеличенных микроскопом правил хорошего тона.

При этом яркую память о человеке или явлении всегда можно обозначить без напряга и терминологического многословия. Ловлю себя на мысли, что когда доводится говорить о поэте Энвере Жемлиханове - какой он был и кто он был, даже думать не приходится. Выдыхаешь, словно долго и тщательно репетировал ответ: «Это был очень органичный и честный человек».

Энвер Мухамедович, кажется, всегда находился в состоянии лада и гармонии с собой. Категорически не приемля даже намёка вранья или фальши. Вот ещё одна цитата из интервью с Лилией Румянцевой. На мой вопрос «Каким был поэт Жемлиханов?», она ответила:

Я бы сказала, добрым. Неограниченно. Добрым до наивности. На всю жизнь запомнила такой случай. Он шёл по тропинке, в снегу у спортзала по набережной. Навстречу ему бежали два парня. Энвер подумал: бегут, значит, спешат. Надо дорогу уступить. Отошёл в сторону с тропинки в снежную целину, и тут же получил сильнейший удар кастетом в голову. Залитый кровью, он пришёл домой и всё размышлял, что это они сделали по глупости, по молодости. Даже здесь он не опустился до ненависти. А как боялся он обидеть людей, даже ненароком, в своих рецензиях, какие виртуозные фразы он выдумывал, только бы не оттолкнуть от Литературы начинающих.

Бывало и такое. Приходит к нам домой какой-то парень. Говорит, что он фольклорист, собирает русские песни, ходит для того из города в город. Энвер распоряжается: напоить, накормить. Поим, кормим.

Но мне как филологу профессионально интересно, какие же песни парень уже собрал, чем псковские песни отличаются от других. И так я спрашиваю, и этак, чувствую, что из человека фольклорист явно не получается. Говорю уже Энверу: «Ты его в доме оставляешь, а кто он, от-куда?» - «Неужели ты не понимаешь, - отвечает он, - что ему, может быть, больше идти некуда». И в этих словах весь Энвер.

Впервые Жемлиханова я увидел где-то в первые годы так называемой перестройки. В приёмной местной газеты он сидел, закинув ногу на ногу, облокотившись на стол, и виртуозно, с матерком, ругал интеллигенцию, пишущих:

И хочется кого-то поддержать, помочь, а некого поддерживать!

Увидев меня, заглянувшего в дверь на этих словах, секретарь Галина Николаевна засмеялась:

Вот хотя бы Андрея поддержи.

Я уже пожалел, что нелёгкая принесла меня в этот час в редакцию. Думаю, услышу сейчас какую-нибудь вариацию на прежнюю тему, приготовился давать отпор. Но Энвер как-то сразу осёкся, задумался, впился в меня своим цепким внимательным взглядом и замолчал. Меня, в от отличие от моих стихов, он тоже видел впервые.

Спасительно распахнулась дверь редактора, меня пригласили туда. Когда пришло время уходить, Жемлиханова в приёмной уже не было. Я спустился по лестнице на улицу, но всё думал о том микроскопическом эпизоде. Воочию видел этот взгляд, чувствовал это нависшее молчание.

С того времени я однозначно знал, что Жемлиханов - поэт не по своей красной книжечке, а по самой корневой сути.

Стало понятно, почему Николай Рубцов выделял Энвера и по литинститутской легенде после одной посиделки признал его равным. В самом деле, не скажи отдельно, что цитирующееся далее стихотворение принадлежит перу Жемлиханова, можно и запутаться. Строки вполне «рубцовские», в одной стилистике и дыхании:

Я к вам пришёл не подбивать итоги -
Послушать песни, что мне пела мать.
Шуми, трава! Да не целуй мне ноги,
Я сам готов тебя расцеловать!

Вообще, Рубцов потому, наверное, и смог сложиться в столь глобальное явление, что сумел сконцентрировать и сформулировать голос того времени, который пробивался и звучал у многих. Рубцову отчасти повезло, отчасти помогли влиятельные друзья. Но, вне всякого сомнения, без широкой творческой волны, звучавшей у десятка самых разных поэтов, предвосхитившей Рубцова и вознёсшей его к вершинам читательских ожиданий, не было бы и его самого.

Часто у Жемлиханова встречаешь откровенные рубцовские интонации. Взять, например, классического «Федю», где есть даже элемент спора со стихами своего сокурсника, когда у рубцовского Фили, спрашивают: «Филя, что молчаливый?», а тот отвечает: «А о чём говорить?». Энвер Жемлиханов шукшинскому чудаковатому молчанию рубцовского Фили противопоставляет более деятельное, более открытое миру «Здравствуйте»:

Верен семейной традиции -
Чтобы не выстыл дом,
Федя живёт в провинции,
В доме своём родном…
Хлебом с конём поделится
Поровну, без обид.
Встретив красивое деревце,
«Здравствуйте!» - говорит…

Сложно сказать, у кого образ персонифицированной деревенской совести получился более привлекательным. Но, во всяком случае, «Федя» Жемлиханова ничуть не менее упруг, самоценен и глубок, чем «Филя» Рубцова. Два хороших русских поэта создали достойные стихи, которые не оценивать нужно, а читать почаще.

В последний раз с Энвером Мухамедовичем мы встретились 17 ноября 1994 года. Помню эту дату так отчётливо, поскольку в тот день наше литобъединение вместе с Жемлихановым выступало в Кунье, городке, находящемся неподалёку от Великих Лук. Нас отлично принимали, слушали стихи, задавали умные вопросы.

Завершалась программа той поездки в гостиной местного Дома культуры. Мы сидели за столиками и пили чай. Было понятно, что настаёт время для прощания. И тут на очередную просьбу «почитать стихи» Жемлиханов без всякого перехода обращается ко мне: - Андрей, почитай ты.

Так моими стихами тот вечер и завершился. Потом были дорога домой, долгие разговоры, обмен впечатлениями, бутылка водки, распитая с поэтом. И смерть от рака, день в день, через год - 17 ноября 1995 года. И стихи на собственную смерть, написанные ещё в 1991-м, заранее, а тут впервые широко прозвучавшие:

На проходной при входе справа,
Боюсь взглянуть, иду скорей.
Стена - беда, стена - отрава
Меж двух дверей, меж двух дверей.
Могильным голосом тревоги
Она осадит в толкотне:
Вывешивают некрологи
На той стене. На той стене
Меня увидев в чёрной рамке,
Скажи в отделах и цехах:
«Он не ушёл, остался с нами
В своих стихах, в своих стихах».
И в путь последний провожая,
Прощая все мои грехи,
Пускай звучат не угасая,
Мои стихи. Мои стихи.

Что интересно - ни тогда, ни тем более, сейчас строки Энвера Мухамедовича не звучали образной натяжкой. Он, действительно, остался жив и его стихами, действительно, можно зачитываться, как когда-то упиваться общением с умным и тонким собеседником, каковым и был Жемлиханов. Его книгу, даже случайно попавшую в руки, не отбросишь с ходу. Как бы ни спешил, а хоть пару стихов прочитаешь.

Честных, беспощадных, пронзительных, как вот это, посвящённое Рубцову:

В студенческой застолице - дымы.
Стихи - по кругу. Страсти - на пределе:
Поэты погибают на дуэли!
Вдруг он сказал:
- Ну, а при чём тут мы?..
Он посадил наш пароход на мель.
Обиженные, долго мы галдели.
Блестяще он нас вызвал на дуэль!
Но мы ещё не знали о дуэли…

Особенно трогательно звучит местоимение «мы», ведь Энвер Жемлиханов свою-то «дуэль» провёл по всем дуэльным правилам. Но его суд к себе всегда предельно строг, это для других он не скупился на добро. Это для других он открывал душу. И в конечном итоге получилось так, что забыть его - значит, забыть частичку себя, частичку своей Родины. Вроде бы внешне - станочник на заводе, жил в провинции.

А состоялась бы русская поэзия рубцовского призыва не будь в провинциальных Великих Луках поэта Жемлиханова? Сомнительно.

Андрей Канавщиков

Тамга на сердце

Памяти Энвера Жемлиханова

Семья поэта Энвера Жемлиханова, уроженца богатого татарского рода, имевшего два магазина и два парохода на Волге, попавшего затем в жернова революции и Великой Отечественной, в 1949 году переехала из Магнитогорска в Великие Луки. Тогда, если кто позабыл, нашим общим адресом был Советский Союз, и переезды считались в порядке вещей.

Кто-то ехал сюда, кто-то ехал оттуда, а 13-летний Энвер ехал, чтобы полюбить древнюю Великолукскую землю и состояться здесь в качестве яркого русского поэта. Иные русские меньше любили свои края, чем этот татарин, беспредельно открытый миру и людям:

Вырастал я добрым, не жалел я ласки,

Всякой сущей твари не желал я зла.

Прислонился в детстве к раскалённой дверце -

До сих пор с тамгою левая ладонь.

А тамга поболе - от любви на сердце,

Потому что злее у неё огонь.

И с этой тамгою на сердце Энвер Мухамедович всегда и жил. Страдал от «злого огня» и жил, став в Великих Луках формально первым и единственным поэтом - членом Союза писателей СССР, а фактически той фигурой, которая и сейчас, почти через 15 лет после его смерти, способна вселить трепет в любого местного отвязанного ниспровергателя авторитетов.

Ну, невозможно его свергнуть ни с какого пьедестала, потому как и пьедестала никогда не было, разве что шуточный бетонный куб во дворе общежития Литинститута, который великодушно был пожертвован под будущий памятник Николаю Рубцову.

То сооружение размером где-то два на два метра, оставшееся от какого-то гипсового пионера или девушки с веслом, усмотрели Жемлиханов, Рубцов и другие студенты - Валентин Кочетков, Виктор Чугунов, Игорь Пантюхов, Виктор Козько, Владимир Быковский, Владимир Панюшкин. Стали размышлять, кому бы такой пьедестал был впору, и единогласно решили присудить его Николая Рубцову со словами:

Пользуйся, Коля, нашей добротой.

Так что даже шуточный постамент - и тот миновал поэта. Да и не стремился Энвер Жемлиханов к каким-либо пьедесталам, охотнее склоняясь за токарным станком местного завода, чем перед иными партийными условностями. А вот образчик его «заводской лирики» - ни слова о партсъездах и о перевыполнении плана, просто сверчок ведёт себе свою незатейливую песенку:

Будто где-то бьётся родничок,

Наполняя голубую чашу…

Да ведь это песельник-сверчок

Одомашнил раздевалку нашу!

Средь хламья спецовок не гаси,

Утверждай целебное журчанье.

Воплощенье избяной Руси,

Вот и ты подался в заводчане…

Даже за пределами Великих Лук широко известна история, когда после окончания Литинститута Жемлиханова приглашали работать собкором «Комсомольской правды», а он отказался. И стихи на эту тему сочинил, весьма прозвучавшие в определённых кругах:

Врать, как «Правда», - не хочу!

Отгорблю и робу скину -

Поквитаемся сиречь.

Потому ломаю спину,

Чтобы душу уберечь…

Ну, не было у человека потребности и умения наступать музам на горло. Как иные творцы прятались от неприятных реалий советского быта в дворницких сторожках и в котельных, так Энвер Мухамедович выбрал себе путь станочника. Помимо стихов, увлекался фотографией, прекрасно пел, по слуху мог подобрать на гитаре или пианино любую мелодию.

Вот что рассказывала мне в интервью его супруга Лилия Румянцева, с которой они были вместе с 1962 года:

«Я думаю даже - иногда Энверу было скучно, когда он понимал, что от окружающих он получает гораздо меньше, чем может дать сам. Интересный факт, но до поступления в Литинститут, они с другом за компанию поступали во ВГИК. Толик не прошёл, а Энвер преодолел барьеры и первого тура, и второго. Собрался уезжать друг, беспечно уехал и Энвер, на память оставив документ о выдержанных испытаниях за подписью прославленного Черкасова».

Обаяние этого человека, равно как и обаяние его творчества, - огромны. На него нельзя было долго сердиться даже за дело, до того всё было у него искренне, с особой чистотой и обезоруживающей откровенностью. Он мог подойти к партийному журналисту и сказать тому в глаза: «Когда мы победим, я тебя застрелю». Он мог написать восторженное славословие концу Советской власти в стране, когда иные жевали сопли и ждали, чем всё закончится:

Свобода нынче заново дана.

Явилась - возвышая и калеча.

Ведь быть рабом в любые времена

И проще, и бесхлопотней, и легче.

Но в чувствах полновластвует весна,

И люди прозревают год от года.

А всё-таки, да здравствует Свобода!

И всё-таки, да здравствует она.

Энвер Жемлиханов был в высшей степени неудобен, ни в карман за словом не лазая, не ожидая, как о нём кто-то подумает и что скажет. Например, получив гонорар за книгу, для него было естественным пойти в известный магазин на Комсомольской и поить там всех присутствующих от пуза. Зачем, почему? А потому, что радоваться жизни нужно, жить нужно!

При этом помеченный тамгой любви Энвер Мухамедович все свои, скажем так, забавы, чётко соизмерял с тем, чтобы никого не уколоть чрезмерно, не потерять гармонического баланса, не изломать чужеродным вмешательством хрупкий мир:

Во мне привычка мамина жива,

Не затерялась в незабытом прошлом:

Произнесу хорошие слова

Кому-нибудь о чём-то о хорошем…

За стёклами дома и дерева,

Осенний мир листвою запорoшен.

И так нужны хорошие слова -

Хорошие и только о хорошем.

Когда помнить нечего, вспоминающие начинают размазывать манную кашу по тарелке и говорить обо всём понемногу. Вот уже от обилия превосходных эпитетов начинает рябить в глазах, и не знаешь, куда деться от наплыва деталей, увеличенных микроскопом правил хорошего тона.

При этом яркую память о человеке или явлении всегда можно обозначить без напряга и терминологического многословия. Ловлю себя на мысли, что когда доводится говорить о поэте Энвере Жемлиханове - какой он был и кто он был, даже думать не приходится. Выдыхаешь, словно долго и тщательно репетировал ответ: «Это был очень органичный и честный человек».

Энвер Мухамедович, кажется, всегда находился в состоянии лада и гармонии с собой. Категорически не приемля даже намёка вранья или фальши. Вот ещё одна цитата из интервью с Лилией Румянцевой. На мой вопрос «Каким был поэт Жемлиханов?», она ответила:

Я бы сказала, добрым. Неограниченно. Добрым до наивности. На всю жизнь запомнила такой случай. Он шёл по тропинке, в снегу у спортзала по набережной. Навстречу ему бежали два парня. Энвер подумал: бегут, значит, спешат. Надо дорогу уступить. Отошёл в сторону с тропинки в снежную целину, и тут же получил сильнейший удар кастетом в голову. Залитый кровью, он пришёл домой и всё размышлял, что это они сделали по глупости, по молодости. Даже здесь он не опустился до ненависти. А как боялся он обидеть людей, даже ненароком, в своих рецензиях, какие виртуозные фразы он выдумывал, только бы не оттолкнуть от Литературы начинающих.

Бывало и такое. Приходит к нам домой какой-то парень. Говорит, что он фольклорист, собирает русские песни, ходит для того из города в город. Энвер распоряжается: напоить, накормить. Поим, кормим.

Но мне как филологу профессионально интересно, какие же песни парень уже собрал, чем псковские песни отличаются от других. И так я спрашиваю, и этак, чувствую, что из человека фольклорист явно не получается. Говорю уже Энверу: «Ты его в доме оставляешь, а кто он, от-куда?» - «Неужели ты не понимаешь, - отвечает он, - что ему, может быть, больше идти некуда». И в этих словах весь Энвер.

Впервые Жемлиханова я увидел где-то в первые годы так называемой перестройки. В приёмной местной газеты он сидел, закинув ногу на ногу, облокотившись на стол, и виртуозно, с матерком, ругал интеллигенцию, пишущих:

И хочется кого-то поддержать, помочь, а некого поддерживать!

Увидев меня, заглянувшего в дверь на этих словах, секретарь Галина Николаевна засмеялась:

Вот хотя бы Андрея поддержи.

Я уже пожалел, что нелёгкая принесла меня в этот час в редакцию. Думаю, услышу сейчас какую-нибудь вариацию на прежнюю тему, приготовился давать отпор. Но Энвер как-то сразу осёкся, задумался, впился в меня своим цепким внимательным взглядом и замолчал. Меня, в от отличие от моих стихов, он тоже видел впервые.

Спасительно распахнулась дверь редактора, меня пригласили туда. Когда пришло время уходить, Жемлиханова в приёмной уже не было. Я спустился по лестнице на улицу, но всё думал о том микроскопическом эпизоде. Воочию видел этот взгляд, чувствовал это нависшее молчание.

С того времени я однозначно знал, что Жемлиханов - поэт не по своей красной книжечке, а по самой корневой сути.

Стало понятно, почему Николай Рубцов выделял Энвера и по литинститутской легенде после одной посиделки признал его равным. В самом деле, не скажи отдельно, что цитирующееся далее стихотворение принадлежит перу Жемлиханова, можно и запутаться. Строки вполне «рубцовские», в одной стилистике и дыхании:

Я к вам пришёл не подбивать итоги -

Послушать песни, что мне пела мать.

Шуми, трава! Да не целуй мне ноги,

Я сам готов тебя расцеловать!

Вообще, Рубцов потому, наверное, и смог сложиться в столь глобальное явление, что сумел сконцентрировать и сформулировать голос того времени, который пробивался и звучал у многих. Рубцову отчасти повезло, отчасти помогли влиятельные друзья. Но, вне всякого сомнения, без широкой творческой волны, звучавшей у десятка самых разных поэтов, предвосхитившей Рубцова и вознёсшей его к вершинам читательских ожиданий, не было бы и его самого.

Часто у Жемлиханова встречаешь откровенные рубцовские интонации. Взять, например, классического «Федю», где есть даже элемент спора со стихами своего сокурсника, когда у рубцовского Фили, спрашивают: «Филя, что молчаливый?», а тот отвечает: «А о чём говорить?». Энвер Жемлиханов шукшинскому чудаковатому молчанию рубцовского Фили противопоставляет более деятельное, более открытое миру «Здравствуйте»:

Верен семейной традиции -

Чтобы не выстыл дом,

Федя живёт в провинции,

В доме своём родном…

Хлебом с конём поделится

Поровну, без обид.

Встретив красивое деревце,

«Здравствуйте!» - говорит…

Сложно сказать, у кого образ персонифицированной деревенской совести получился более привлекательным. Но, во всяком случае, «Федя» Жемлиханова ничуть не менее упруг, самоценен и глубок, чем «Филя» Рубцова. Два хороших русских поэта создали достойные стихи, которые не оценивать нужно, а читать почаще.

В последний раз с Энвером Мухамедовичем мы встретились 17 ноября 1994 года. Помню эту дату так отчётливо, поскольку в тот день наше литобъединение вместе с Жемлихановым выступало в Кунье, городке, находящемся неподалёку от Великих Лук. Нас отлично принимали, слушали стихи, задавали умные вопросы.

Завершалась программа той поездки в гостиной местного Дома культуры. Мы сидели за столиками и пили чай. Было понятно, что настаёт время для прощания. И тут на очередную просьбу «почитать стихи» Жемлиханов без всякого перехода обращается ко мне: - Андрей, почитай ты.

Так моими стихами тот вечер и завершился. Потом были дорога домой, долгие разговоры, обмен впечатлениями, бутылка водки, распитая с поэтом. И смерть от рака, день в день, через год - 17 ноября 1995 года. И стихи на собственную смерть, написанные ещё в 1991-м, заранее, а тут впервые широко прозвучавшие:

На проходной при входе справа,

Боюсь взглянуть, иду скорей.

Стена - беда, стена - отрава

Меж двух дверей, меж двух дверей.

Она осадит в толкотне:

Вывешивают некрологи

На той стене. На той стене

Меня увидев в чёрной рамке,

Скажи в отделах и цехах:

«Он не ушёл, остался с нами

В своих стихах, в своих стихах».

И в путь последний провожая,

Прощая все мои грехи,

Пускай звучат не угасая,

Мои стихи. Мои стихи.

Что интересно - ни тогда, ни тем более, сейчас строки Энвера Мухамедовича не звучали образной натяжкой. Он, действительно, остался жив и его стихами, действительно, можно зачитываться, как когда-то упиваться общением с умным и тонким собеседником, каковым и был Жемлиханов. Его книгу, даже случайно попавшую в руки, не отбросишь с ходу. Как бы ни спешил, а хоть пару стихов прочитаешь.

Честных, беспощадных, пронзительных, как вот это, посвящённое Рубцову:

В студенческой застолице - дымы.

Стихи - по кругу. Страсти - на пределе:

Поэты погибают на дуэли!

Вдруг он сказал:

Ну, а при чём тут мы?..

Он посадил наш пароход на мель.

Обиженные, долго мы галдели.

Блестяще он нас вызвал на дуэль!

Но мы ещё не знали о дуэли…

Особенно трогательно звучит местоимение «мы», ведь Энвер Жемлиханов свою-то «дуэль» провёл по всем дуэльным правилам. Но его суд к себе всегда предельно строг, это для других он не скупился на добро. Это для других он открывал душу. И в конечном итоге получилось так, что забыть его - значит, забыть частичку себя, частичку своей Родины. Вроде бы внешне - станочник на заводе, жил в провинции.

А состоялась бы русская поэзия рубцовского призыва не будь в провинциальных Великих Луках поэта Жемлиханова? Сомнительно.

Из книги Слово живое и мертвое автора Галь Нора

3. И голова и сердце на месте?

Из книги Литературные портреты: По памяти, по записям автора Бахрах Александр Васильевич

Из книги Упирающаяся натура автора Пирогов Лев

Чем сердце успокоится Людмила Улицкая. Зелёный шатёр: Роман. - М.: Эксмо, 2011. - 592 с. - 200 000 экз.Новый роман Людмилы Улицкой называется «Зелёный шатёр». Женщины в нашей редакции уже стоят за ним в очереди. Всё-таки книжки сегодня покупать дорого. Лучше потерпеть, если есть

Из книги Чужая весна автора Булич Вера Сергеевна

I. «Мы с тобою, сердце, не модны…» Мы с тобою, сердце, не модны, К современной жизни не годны: У меня - не выщипаны брови, У тебя - любовь на каждом слове. Бабушкин заветный медальон В наши дни безлюбые смешон. Что для внучек с их любовью краткой Сувенир - волос забытых

Из книги Милосердная дорога автора Зоргенфрей Вильгельм Александрович

II. «Сердце, ты маленький счетчик…» Сердце, ты маленький счетчик Коротенькой жизни моей. Будь же скромнее и проще, Считай точней и верней. Я слышу в биенье заминку, Прерывист, неровен твой стук. Надо снести в починку Тебя, ненадежный друг. Врач про твои перебои Мне скажет:

Из книги Скрипач не нужен автора Басинский Павел Валерьевич

III. «Ну полно же, сердце, ребячиться…» Ну полно же, сердце, ребячиться, Пора тебе взрослым стать. Не беда, что сегодня плачется, Улыбнешься опять. Мои брови тоже нахмурены, Пепельница полна, И в комнате очень накурено. Это твоя

Из книги Южный Урал, №4 автора

IV. «Сердце, сожмись в комочек…» Сердце, сожмись в комочек, Тише кровинки мерь. В жизни твоих полномочий Не признают теперь. Прячут тебя под платьем, Прячут под слоем слов. Только в долгом объятье Вслушиваются в твой зов. Если же нет горячих Нежных и нужных рук - Бедный

Из книги Страшные немецкие сказки автора Волков Александр Владимирович

«Сердце еще не разбилось…» Сердце еще не разбилось - Верит, и любит, и ждет… Целую ночь ты молилась, Целую ночь, напролет. Пламя свечи трепетало, Дымно горело, темно. Поздняя вьюга стучала Сослепу в дверь и в окно. Поутру злобным порывом Ветер свечу погасил. Я по

Из книги Данте автора Мережковский Дмитрий Сергеевич

«Плачь, сердце!..» «Пишу письмо - слеза катится…» «Царь-рыба» На трибуне седовласый вождь, в который-то раз одержавший победу над оппозицией, мягко вколачивает кулаком невидимые гвозди. «По-бе-ди-ла Рос-си-я мо-ло-дая!»Внизу на площади волнуется толпа, впрочем, заметно

Из книги Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений автора Барт Соломон Веньяминович

Борис Екимов: Сердце мое… Я порой слышу о Борисе Екимове: «Ну, какой он художник? Он – очеркист. Что увидел, то и описал. О чем с кем-то на донском хуторе поговорил, то и пересказал. Какие-то колхозы, фермеры… Какой-то мальчонка, заменивший умершую учительницу… Какой-то

Из книги 50 великих фильмов, которые нужно посмотреть автора Кэмерон Джулия

Глупое сердце Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь. Последняя строка этой строфы из стихотворения Тютчева «Silentium!» вспоминается наиболее часто и стала почти поговоркой. Между тем, вырванная из

Из книги автора

СЕРДЦЕ МИРА Над Москвой безоблачное небо,Звонкая, литая синева.Как давно уже в Москве я не был,Но везде со мной была Москва.Далеко в крутых горах УралаКаждый день у доменной печиМне она задания давала,Голос ваш я слышал, москвичи.Сталевары, горняки Урала,Нашей славной

Из книги автора

Рука, сердце и дьявол "Я люблю его", - сказала Царевна, и после сих слов карла показался народу почти красавцем. Карамзин Н.М. Прекрасная царевна и счастливый карла Истоки любовной коллизии отследить проще всего. Черные эльфы бывали сластолюбивы. Однажды в роли сказочной

Из книги автора

Из книги автора

136. «Я сердце нежностью великой…» Я сердце нежностью великой Обременил. Закрыл глаза. С ночного горестного лика Скатилась черная слеза. И вновь, и вновь дурман клубится В моей душе, в чужой стране. Неповторимое мне снится, Свиваясь музыкой на дне. И там на дне - в

Как не любить тебя, Россия,

И в боль, и в праздник – всё одно,

Ведь равных нет тебе по силам

И никому столь не дано

Въедаться в кровь, обличья, души.

Презрев предательство и ложь,

Оковы темные обрушив,

Ты на престол земной войдёшь.

Знаменьем веры и прозренья

Вновь Богородицы покров.

Твои заблудшие селенья

Он охранит во мгле веков.

И, словно ясный луч, оттуда

Спасенье придет, как всегда,

И отодвинуты иуды

Величьем высшего суда.

(Андрей Канавщиков «Милость прощения», отрывок)

Имя Андрея Борисовича Канавщикова, писателя и поэта, журналиста, хорошо известно не только на его малой Родине, в Великих Луках, но и за ее пределами. Именно благодаря его энергии, таланту и труду литературная жизнь Псковской земли наполняется новыми именами, событиями, красками.

На сегодняшний день Андрей Канавщиков - руководитель Великолукского представительства Союза писателей России – должность ответственная, сильная, интересная и дарованная ему по праву.

Поэт ведёт большую общественную работу. В 2008 году входил в состав делегации Псковской области по получению в Кремле грамоты «Города воинской славы», когда это почётное звание было присвоено городу Великие Луки. Член президиума Великолукского местного отделения ДОСААФ России им. Героя Советского Союза И. Н. Селягина. Является членом общественного совета при ОМВД России по г. Великие Луки и общественного совета по вопросам историко-культурного наследия при комитете культуры Администрации г. Великие Луки. Автор предисловия к третьему тому историко-документальной книги проекта «Солдаты Победы», член редакционно-издательского совета «Великолукской книги».

Биография

Родился Андрей Канавщиков в Великих Луках 5 июля 1968 года. После окончания средней школы № 9 Великих Лук, несмотря на почти красный аттестат, решил выбрать рабочую профессию фрезеровщика. Такой поворот не обрадовал ни родителей, ни учителей, однако Канавщиков верил в свою счастливую звезду и знал, что для будущей профессии писателя ему необходим именно такой опыт.

Начал учёбу на заводских курсах ПТУ № 8, которые и окончил с красным дипломом и четвёртым разрядом фрезеровщика. Работал в инструментальных цехах радиозавода и КБ «Микрон». Попутно оттачивал слог и занимался самообразованием.

Первая журналистская заметка увидела свет в «Великолукской правде» лишь в декабре 1987 года, а первый рассказ, при поддержке Владимира Клевцова – только в 1988 году, в областной молодёжке «Молодей ленинец», когда автору исполнилось уже 20 лет.

В 1993 году благодаря поэтам Энверу Жемлиханову и Соломону Шепсу состоялась первая поэтическая публикация в коллективном сборнике «Великолукская земля».

В то время поэт писал верлибры, палиндромы, заумь, фразовики, потоки сознания и одновременно работал в традиционных техниках силлабо-тоники, учась осознанно выбирать то, что нравится или не нравится, что полезно и что не полезно для отечественной литературы.

Однажды в рамках самообразования стало тесно. В 1990 году Андрея Канавщикова пригласили работать редактором радиовещания Великолукского радиозавода.

В 1994 году окончил факультет журналистики Ленинградского государственного университета . Подготовил несколько материалов для «Экономики и жизни». Состоялись публикации в журнале «Европа» и еженедельнике «Литературная Россия».

В апреле 1995 года пригласили наборщиком текстов на компьютере в газету «Великолукская правда». В 2003 году А. Б. Канавщиков стал главным редактором этой газеты. Одно время имел честь быть пресс-секретарём мэра А. А. Мигрова, нынешнего почётного гражданина Великих Лук. После процедуры разделения газеты стал главным редактором муниципальной «Великолукской правды Новости».

Что касается литературы, то первые заметные публикации датированы 1997 годом . В московском молодёжном журнале «Пульс» при поддержке Виктории Ветровой была опубликована подборка стихов, а в петрозаводском «Севере» в №№ 10-12 появился роман «Призвание Рюрика ». Тогда же в белорусском Новополоцке вышла первая книга под названием «Новый Пушкин уже родился» - опыт публицистического литературоведения, основанный на опытах Велимира Хлебникова.

В 1995 году создал литературно-художественную творческую группу «Рубеж», председателем которой являлся долгие годы . Выступал с лекциями по теме «Русский литературный авангард».

В 2000 году после цикла публикаций в московском еженедельнике «Русский Вестник» по предложению писателей Олега Калкина и Александра Бологова был принят в Союз писателей России .

С тех пор Андрей Канавщиков – участник коллективных сборников и альманахов, выходивших в Новгороде, Твери, Пскове, Москве, Перми, Нижнем Новгороде, Туле, Смоленске, Петербурге и других городах.

Публиковался в газетах: «День», «Патриот», «Российская газета», «Независимая газета», «Книжное обозрение», «Трибуна», «Лимонка», «Аргументы и факты», «Красная звезда», «Известия», «Литературная газета», «Дуэль», «Россия», «Ветеран», «День литературы» и других, журналах «Смена», «Воздухоплаватель», «Русская речь», «Чаян» (Казань), «Обозреватель – Observer», «Острова» (Воронеж), «Псков», «Слово», «Наука и жизнь», «Работница», «Даугава» (Рига), «Подводный клуб», «Военные знания», «Аврора» (Санкт-Петербург), «Русский дом», «Введенская сторона» (Старая Русса), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Автобус» (Санкт-Петербург), «День и ночь» (Красноярск), «Московский вестник», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Луч» (Ижевск), «Славянская правда» (Санкт-Петербург – Самара), «На русских просторах» (Санкт-Петербург), «Южная звезда» (Ставрополь) и других.

Награды и премии

За книгу об участнике боевых действий во Вьетнаме, Египте и Афганистане был удостоен Всероссийской литературной премии им. М. Н. Алексеева. За повесть «Егорыч» (2010) А. Б. Канавщиков стал лауреатом Всероссийской литературной премии «Сталинград» и номинантом Всероссийской литературной премии им. Н. И. Кузнецова.

Публикации «чернобыльского» цикла в периодике и сборнике «Цивилизация троечников» отмечены Международной литературной премией «Чернобыльская звезда». Трижды становился лауреатом премии Администрации Псковской области (за 2008, 2012 и 2016 годы).
Член-корреспондент Петровской академии наук и искусств. В 2011 году был делегатом VIII-го съезда ПАНИ.

Победитель и дипломант всероссийских конкурсов и фестивалей, в том числе посвященного 100-летию со дня рождения М. А. Шолохова (Краснодар, 2005).

Только за 2016 год:

  • получил третью премию Всероссийского конкурса «Серебряный голубь России-2016»
  • стал лауреатом конкурса одного стихотворения «Донбасс, Донбасс, земля моя, ты весь горишь в огне»
  • стал лауреатом Международного конкурса, посвящённого 80-летия смоленского поэта Алексея Мишина в номинации «Поэтическая публицистика»
  • стал финалистом Международного поэтического конкурса им. поэта и воина Игоря Григорьева «Душа добру открыла двери»
  • стал финалистом литературной премии «Доброе небо» и обладателем Гран-при III Всероссийского фестиваля патриотической поэзии «Форпост» (Москва) с награждением знаком «Трудовая доблесть. Россия».

Награжден медалями и знаками различных ведомств и общественных организаций. Самой первой стала медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне» (приказ председателя ЦС РОСТО (ДОСААФ) № 60 от 15.04.2005 г.), которой А. Б. Канавщиков был отмечен по представлению главного редактора газеты «Патриот» Михаила Земскова.

Творчество

В творческой биографии Андрея Канавщикова – несколько книг стихов, прозы и публицистики:

  • «Иней» (1998)
  • «Призвание Рюрика» (1999)
  • «В одном строю» (2000)
  • «Русло» (2005)
  • «Три войны полковника Богданова» (2006)
  • «Цивилизация троечников» (2008)
  • «Красный Рассвет» (2009)
  • «Четырнадцатый. Великие Луки – Город воинской славы» (2011)
  • «Александр Матросов: подвиг и судьба» (2012)
  • «Хлебников» (2014)
  • «Прямой репортаж из Вавилона» (2015)
  • «Смотритель маяка» (2016)

Также поэт - участник четырёх антологий и проекта Юрия Беликова «Приют неизвестных поэтов. Дикороссы» (2002), который в 2016 году был переиздан в Нагорном Карабахе на армянском языке.

В предисловии к книге «Иней» Андрей Канавщиков отмечает: «Я, прежде всего, хотел бы в опустошении, отчаянии, смерти дать Свет и Добро в магическом сиянии поэтического словесного чуда, дать осознание Божественного предопределения пафосом торжества истинной жизни». В этих строках – зерно его поэзии – нести доброе, вечное, светлое в наш мир. Его стихи открывают нам неоднозначность и многогранность человеческого характера и интуитивно отображают самую суть его мироощущения.

«Андрею Канавщикову удаются как произведения сугубо лирического, так и гражданского звучания. Он может написать о любви к конкретному человеку или к Родине одинаково ярко и убедительно. Многим его стихам уже сейчас предрекают долгую жизнь как высоким обобщениям, когда голосом поэта с нами, читателями, говорят Время и История….».

(Е. Кузнецова)

В одном из стихотворений поэт признается:

Проклинаю различие партий,

Славлю вечную разницу душ.

Тем самым выражая главное кредо своей жизни – быть прямолинейно-честным во всем: в любви, жизни, поэзии. И еще – истинно-русским:

Я – русский, чистой русской крови,

Из деревенских русских мужиков,

Ничуть ни мягче, ни суровей,

Чем повелось в дали веков.

Мне Русь моя – не мода, не игрушка,

Не философски-навороченный изыск,

Она проста: речушка да избушка,

Да у колодца искры ярких брызг.

Символично: во многих стихотворениях поэта фигурирует именно «Русь » - как олицетворение его духовного пристанища. «Русь святая, православная, богатырская, мать святорусская земля», – эти слова записал еще когда-то В. И. Даль. И именно в этих чистых, святых родниках берёт свои истоки и поэзия Андрея Канавщикова.

«С нами Бог и оружие, правда и сила» - говорит поэт. И он прав: испокон веков наша земная Русь, Русь вечная славилась силой Божией правды и человеческой милости.

Душа ей досталась великая,

Душа та разлита и в нас.

Или другие:

Она ж растворена в просторе.

И в перезвоне колокольном

Являет лик в святом соборе

На светлом празднике престольном.

То в слезах она слепла,

То вдруг хмурилась тучей,

Но вставала из пепла

Русь живой и могучей.

Колокольная, чистая,

Бесшабашная, светлая,

Кто глядел ли, высчитывал,

Выходила – заветная,

Вечевая, святая,

Выходило – любимая,

Вся родная до края,

Нами в сердце хранимая.

Сколько любви в этих строках! Они возрождают в наших сердцах живую православную совесть, веру в силу добра, верное чутье к злу, чувство чести и способность к верности.

Поэзия Андрея Канавщикова созидает, скрепляет сердца воедино : «Даже к топору он призывает ради того, чтобы строить «амбары, храмы, избы, хоромы, терема – на вкус».

Топор в руках и быть добру!

Померкнут деланные измы…

<…>

И с нами в робе и рогоже

Великий плотник Иисус

И на плечо топор положен…

Поэт верит в возрождение России, но оно возможно только лишь через покаяние каждого из нас: отыскать в себе, проследить в уголках своей души, как подобает человеку достойному и духовному, свои недостатки, пороки, слабости – вот в чем Истина и Правда жизни. И именно к этому всеми фибрами своей совестливой души стремится Андрей Канавщиков:

В пелене поклонения сложностям

Между тем, что совсем не храним,

Господи, дай мне просить по своим возможностям,

Дай платить мне по силам моим.

<…>

Дай мне знать свою меру и мерою

Отмерять упоенье и боль,

Не страдать под небесною сферою,

А в страданье увидеть любовь.

Не скрижалей прошу, это лишнее,

Не прошу даже. Дай, я приму.

Дай понять, где земное, где вышнее,

Не обидев, простить самому.

Эти строки мы находим в стихотворении «Молитва». И оно, пожалуй, является средоточением всех смыслов поэзии Андрея Канавщикова, где правит тожество веры и любви, чистоты и силы человеческого духа.

«Поэзия России – это не песни для фона современной эстрады, ее нельзя слушать попутно, для понимания необходимо время, тишина и чуткость собственного сердца, в общем, духовная работа, а не отдых. Нужен ли поэзии читатель? Нужен! И он есть! Дело за поэтами!

Хорошо, когда книги, подобные написанным Андреем Канавщиковым, доходят до людских сердец. Для этого надо не кривить душой, а если есть что сказать миру, людям, то непременно всё это дойдет по адресу!»

(Александр Сапрунов)

Литература:

  1. Пшеничная В. Андрей Борисович Канавщиков. Из «Псковской тетради»//Российский писатель - [Сайт] - 20 января 2017 - [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://rospisatel.ru/lkr-ps2.html (Дата обращения: 25.06.2018)
  2. Сапрунов А. Слово о поэте и поэзии// Из кн.: Канавщиков Андрей Борисович. Красный Рассвет: избранные стихотворения / Канавщиков Андрей Борисович / Андрей Канавщиков. - Великие Луки: Рубеж, 2009. – С. 366-368
  3. Кузнецова Е. На началах красоты и гармонии// Из кн.: Канавщиков Андрей Борисович. Красный Рассвет: избранные стихотворения / Канавщиков Андрей Борисович / Андрей Канавщиков. - Великие Луки: Рубеж, 2009. – С. 3-10
  4. Канавщиков Андрей Борисович. Смотритель маяка: стихотворения, поэмы: / Канавщиков Андрей Борисович, Шведов Николай / Андрей Канавщиков; [художник: Николай Шведов]. - Москва: Образ, 2016. - 210 с. - На 4-й с. обл. авт.: А. Канавщиков, лауреат Всерос. лит. премии им. М. Н. Алексеева, Междунар. лит. премии "Чернобыл. звезда", Всерос. лит. премии "Сталинград", чл.-кор. Петров. акад. наук и искусств -ISBN 978-5-9907665-2-5
  5. Канавщиков Андрей Борисович. Цивилизация троечников / Канавщиков Андрей Борисович / Андрей Канавщиков. - Великие Луки: Рубеж, 2008. - 643 с.
  6. Канавщиков Андрей Борисович. Александр Матросов: подвиг и судьба / Канавщиков Андрей Борисович, Матросов Александр Матвеевич / Андрей Канавщиков. - Москва: Достоинство, 2012. - 455, с
  7. Канавщиков Андрей Борисович. Живой щит / Канавщиков Андрей Борисович / Андрей Канавщиков. - Великие Луки: Рубеж, 2011. - 581, с. - Библиогр. в подстроч. примеч. . -ISBN 978-5-350-00260-7
  8. Канавщиков Андрей Борисович. Хлебников: поэма / Канавщиков Андрей Борисович, Хлебников Велимир / Андрей Канавщиков. - Москва: Буки Веди, печ. 2014. - 104 с. - Экземпляр с инвентарным номером 1745B с автографом автора
  9. Канавщиков Андрей Борисович. Русло: рассказы / Канавщиков Андрей Борисович / [фот. Т.В. Канавщиковой и др.]. - Великие Луки: Рубеж, 2005. - 166, с., л. фот. -ISBN 5-350-00086-1
  10. Канавщиков Андрей Борисович. Земляника / Канавщиков Андрей Борисович / Андрей Канавщиков. - Великие Луки: Изд-во Сергея Маркелова, 2013. - 254 с. -ISBN 978-5-905507-35-9
  11. Литературные Великие Луки / Канавщиков Андрей Борисович: сборник произведений великолучан - членов Союза писателей СССР и России / [сост. и предисл. А. Б. Канавщикова]. - Великие Луки: [Великолукская городская типография], 2013. - 193, с.
  12. Канавщиков Андрей Борисович. Саван на вас: Кн. палиндромов / Канавщиков Андрей Борисович - М. : Обозреватель, 1999. - 176 с.
  13. Канавщиков Андрей Борисович. Призвание Рюрика; Напалм: Роман, повесть, рассказы / Канавщиков Андрей Борисович / А. Б. Канавщиков. - М. : РАУ-КОРПОРАЦИЯ, 1999. - 294 с.., 1 л. портр. -
  14. КАНАВЩИКОВ АНДРЕЙ БОРИСОВИЧ. НОВЫЙ ПУШКИН УЖЕ РОДИЛСЯ: СТ. / КАНАВЩИКОВ АНДРЕЙ БОРИСОВИЧ, 1997. - 20 С.
  15. Чигирин Иван Иванович. Русский человек Иосиф Сталин: пословицы и поговорки в речах и сочинениях И. В. Сталина / Чигирин Иван Иванович, Канавщиков Андрей Борисович / И. Чигирин, А. Канавщиков. - Москва: Достоинство, 2013. - 455 с., л. фот. - Библиография в подстрочных примечаниях; Библиография в тексте
  16. журналист

Андрей КАНАВЩИКОВ. ЦВЕТЕНИЕ ОГУРЦА И БРЮСОВСКИЙ ХАОС. О поэтической Антологии Александра Ракова

ЦВЕТЕНИЕ ОГУРЦА И БРЮСОВСКИЙ ХАОС

О поэтической Антологии Александра Ракова

Каждая антология и шире – любая попытка упорядочения литературного процесса на бумажном носителе в принципе потенциально опасны. Как для её составителя, так и для читателей.

Составитель всегда рискует захлебнуться в своих ощущениях, в попытке сказать слишком много ухитряясь не сказать ровным счётом ничего. А читателю зачастую трудно бывает даже физически переварить разнородные влияния, раздирающие сознание с нескольких сторон сразу этаким эффектом коллективной шизофрении. Не зря ведь за коллективными сборниками не вчера закрепилось определение «братской могилы».

Поэтому ключевая задача, встающая перед каждым, берущимся за объединение большого числа пишущих под одной обложкой, заключена, прежде всего, в идее, которая одухотворит данную конструкцию. Чтобы полученный в итоге гомункулус мог дышать, говорить и не рассыпался от первого же предвзятого прикосновения (взгляда).

Не всем даже талантливым авторам такая задача по силам. Однако питерский поэт и журналист, редактор всероссийской газеты «Православный Санкт-Петербург» Александр Раков выпуском в 2012-2013 годах своего двухтомника «Поэзию любят красивые люди» и «Поэзия делает землю красивой» (на основе стихов из своих книг прозаических миниатюр-«былинок» и тетрадей для «былинок» с посвящениями своему отцу-фронтовику Григорию Ивановичу Ракову и протоиерею Иоанну Миронову) сделал серьёзную заявку на успех.

И заслуживает внимание детище Александра Григорьевича далеко не потому, что можно искренне восхититься уже только количеством вложенного сюда физического труда. 1030 поэтов 1770 стихотворений и более 970 фотографий – первая книга. Ещё 700 авторов, опять-таки с многочисленными иллюстрациями – вторая. Более 1100 страниц подготовленных к печати одним-единственным человеком.

Гораздо важнее, что книги, составленные Раковым, можно читать. Да-да, вот так просто открывать и читать, как заправские книги поэзии, когда разнородные энергетики многих авторов не вступают в противоречие друг с другом, создавая эффект некоего единства.

Попробуем разобраться, что предлагает составитель. По возможности, вычленяя некоторые ключевые вехи его отбора.

Прежде всего, для Александра Григорьевича нет как таковых признанных величин и так называемых поэтических званий. Когда Александру Пушкину отдаётся всего 8 строк, а Глебу Горбовскому почти 3 страницы, больше 3 страниц Юрию Кузнецову. Когда у Алексея Апухтина (1840-1893) цитируется лишь одно стихотворение из 16 строк, а у ныне живущего Егения Артюхова (р. 1950) – сразу три и на целую страницу. С рассказом про 11 сентября, про войну в Чечне и, пожалуй, важное для понимания всей сверхзадачи антологии Ракова – стихотворение «Доля»:

Нет дома, где родился,

Нет школы, где учился,

Нет роты, где служил,

Страны, в которой жил.

Лишь холм от церкви с краю,

Где спят отец и мать,

Ещё мне помогает

Себя не потерять.

Другая чёткая закономерность заключается в том, что поэзия для Александра Григорьевича не замыкается рамками национальных культур, какими-либо границами или стилистическо-идеологическими предпочтениями. С равной любовью он публикует как классические произведения пушкинской традиции, так и верлибр Геннадия Алексеева (1932-1987) или белые стихи Ильи Резника «Злая собака», когда не умеющий читать мальчик, чтобы поиграть с соседской собакой-другом, «Пролезал через дырку в заборе Под словами «…злая собака!».

Очень много представлено стихов священнослужителей. И известных, таких как архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской, 1902-1989) или Патриарх Всея Руси Пимен (Извеков, 1910-1990), и совсем рядовых батюшек. А рядом с патриотически-почвенническими стихами может стоять какой-нибудь Алексей Цветков с совершенно иными приоритетами, как идейными, так и художественными:

К чему пророческие позы

Над измусоленным листом?

Мы только ласточки без пользы

В ничейном воздухе пустом.

Классический поэт имперской России Серей Бехтеев (1879-1954) с его не менее классическим «Патриотизмом»:

Любить народ – не значит льстить

Его злодействам и порокам

Не значит рабски лебезить

Перед его капризным роком. (…)

Любить – не значит всё прощать,

Нет, – это гибель для народа, –

Кто любит, должен исправлять

Родного, милого урода…

И тут же, практически без перехода и перебоя дыхания, – Евгений Бунимович. Зачастую одно перечисление имён, просто через запятую, способно поставить в тупик. Сергей Гандлевский, Игорь Губерман, Виктор Гюго… И тут же Стефания Данилова, которая родилась в 1995 году:

В России ли живу? Где наш язык?

Невольно сердце исторгает крик,

Тот, богоданный, чистый и могучий,

К которому ты сызмала привык?

Евгений Евтушенко почти на 2 страницы текста и рядом восьмилетний московский школьник Дима Ершов с весьма многозначительным философским «Не забуду!»:

Так что, если ты полюбишь,

А тебе откажут вдруг,

То её ты не забудешь.

Помни это, милый друг.

Чести золото не купит:

Честный чести не уступит.

Честь нужна ему, как свет.

Рад продать её безчестный,

Но, как всякому известно,

У безчестных чести нет.

Предельно широко представлена провинция. Челябинская область, Киров, Ростов-на-Дону, Владимирская область, Тверь, Томь, Уссурийск, Башкирия и далее, до бесконечности. В наличии также информативная составляющая, как полагается любой нормальной антологии. Например, можно познакомиться с творчеством Бориса Ковынёва (1903-1970), уроженца Полтавы, автора песни «22 июня, ровно в 4 часа». Или из «Строф века» Евгения Евтушенко берутся стихи Марианны Колосовой (1903-1964) из Чили.

На равных с известными и всемирно известными именами – Любовь Максимова, мама умершей от ДЦП дочки:

Не грустите матери, не надо.

Ваши дети – Ангелы, не зло,

Богом нам даны они в награду,

Чтобы в мир нести любовь, тепло.

Или стихи совсем уже на грани анонимности от военнопленного Михаила, чей лагерь в 1942 году располагался рядом с Пюхтицким монастырём. Адам Мицкевич (1798-1855), Семён Надсон (1862-1887), Булат Окуджава (1924-1997), Аркадий Мокеев – пожизненно заключённый со своими стихами про св. Николая. И рядом Павел Морозов (1954-2003) из Астрахани уже не о святости и вере, а о драке с таджиком, которая переросла в его избиение толпой:

Уверенный в собственной силе,

Надменен российский мужик.

Прилюдно меня отлупили,

При чём здесь какой-то таджик?!

Не крестимся, если нет грома,

А после рыдаем навзрыд,

А надо бы жить по-другому,

Да, надо, кто говорит!

А дальше с книжного листа говорят Николай Новиков, убитый под Верденом в 1916 году, екатеринбуржец Борис Рыжий (1974-2001), Роберт Фрост (США, 1874-1963), Юрий Шевчук и Вильям Шекспир, Александр Яшин (1913-1968) со своим хрестоматийным «Увели собаку со двора, словно женщину переманили…».

Для антологии Александра Ракова нет запретных имён и принципиально закрытых тем. Пейзажная лирика соседствует с любовной, притчи с гражданским. Осуждение абортов и вот уже Герой Советского Союза Михаил Борисов обозначает позицию по военному подвигу:

Представь себе хотя бы на мгновенье –

Матросов жив!..

Он без пустых обид

Простит живым и робость и сомненья,

Но подлости и мёртвым не простит.

А тот, кому сейчас пришла охота –

Из доброты-де! –

Всё и вся простить,

Пусть сам себя поднимет к жерлу дота

И с той горы попробует судить.

Больше 3 страниц отдано Павлу Васильеву. Есть Атанас Далчев (1904-1978) из Болгарии. «Раздумье старого рыбака» ирландского лауреата Нобелевской премии Уильяма Батлера Йейтса (1865-1939) в переводе Григория Кружкова.

Целая поэма Николай Мельникова (1966-2000) из Козельска «Русский крест». И полуэпиграмма Элеоноры Акоповой из Кемерова:

Поэтов сегодня знают нездорово,

Да и откуда бы их узнать?

Того и гляди – назовут Киркорова,

Если попросишь поэта назвать.

Страстный и задиристый Владимир Бушин, «Неизвестному солдату» – стихи из газеты «Граница России» Олега Бучнева (р. 1959), три стихотворения Андрея Вознесенского, Владимир Высоцкий и тут же совсем рядом Пётр Вяземский (1792-1878):

Свобода в нас самих: небес святой залог,

Как собственность души, её нам вверил Бог!

И не её погнёт ярмо земныя власти…

Что интересно, к антологии Александра Ракова нельзя подступиться и с позиций некоего вероятного почвеннически-политического манифеста на злобу дня. По типу какой-то газеты с перечнем болевых точек.

За всем этим калейдоскопом имён, философий и авторских позиций, сколько ни проверяй свои ощущения, звучит лишь Поэзия, тот её высокий и неугасимый дух, который выше и имён, и наций, и государств, и идеологий в человеческом смысле слова. В этом смысле характерен текст из «Дня Поэзии» 1980 года, автор – Венедим Симонёнок, «Цветок огурца»:

В детстве цветок огурца

Никогда не забуду!

Как бежала по грядкам

К мохнатому, жёлтому, как цыплёнок,

Яркому-яркому, нежному

Хрупкому цветку,

Чуть трогала красиво изогнутые лепестки,

Прислонялась к нему щекой,

Вдыхала кружащий голову свежестью

Запах простого цветка огурца…

Что это как ни маленькое чудо, которое рождается вот сейчас, на наших глазах?! Чудо Поэзии. Просто-напросто.

Симпатию вызывает и авторская позиция уже не составителя, а поэта Ракова. Вместе со стихами он приводит сканированный машинописный ответ из журнала «Юность», датированный 1963 годом: «Уважаемый товарищ Раков! Ваши стихи редакцию не заинтересовали. Рукопись возвращаем. С уважением, Ю.Ряшенцев».

Конечно же, известный поэт и заведующий отделом поэзии «Юности» Юрий Ряшенцев тоже присутствует в антологии. С ним никто не сводит счёты, никто ничего не доказывает. Давний ответ из журнала выглядит как некая забавная иллюстрация на тему условности, иллюзорности любых материальных ценностей перед Божьим даром творчества.

Наглядно показывается, что от ненапечатания Божий дар не умалился, не исчез, не ослабел, а значит и жалеть о том – излишне. Был бы голос, да что сказать было бы.

Милая сердцу вотчина

С яблоней у окна,

Сказочная Вологодчина,

Вдумчивая Шексна.

Глаголят: «ходити», «быти» –

Сколько веков – Бог весть!

Прочно связуя нити

С прошлым, которое есть…

Кстати, об иллюстрациях. Это – отдельный плюс антологии Ракова. Так, подборку Игоря Талькова (1956-1991) сопровождает не только его фото, но ещё и почтовая марка 1999 года и фото могилы музыканта, реально насыщая визуальный ряд книги.

Одним словом, перед нами поистине огромный труд, который невероятно сложно проделать одному человеку. Тем более в столь сжатые сроки. Не говоря уже о том, что поэзию и читают сейчас мало, да и столь эклектичная по сути своей книга по определению не может быть воспринята однозначно.

Почвенники могут сказать: зачем тут либералы? Либералы могут сказать: зачем тут столько священников? Православная общественность возмутится: зачем тут столько большевистско-советского и мирского? Не говоря уже о том, что всегда можно возмутиться объёмами подборок иных авторов. Почему Пушкину – треть страницы, а Мельникову – целая поэма?

Тем не менее, несмотря на все возможные тактические разногласия и споры по отдельным текстам, антология Александра Ракова всё-таки, скорее, жива, чем мертва, и скорее, получилась, чем не получилась.

Начать даже с того, что названия для своих двух томов поэт взял из стихов фронтовика-рижанина Бориса Ильича Куняева (1922-1989), опубликованных в «Дне Поэзии» за 1963 год:

Стихи ни к чему недотёпам и нудным.

Сердец им не вылечит рифма сквозная.

Поэзию любят красивые люди,

Я это по личному опыту знаю.

Вздыхает над Блоком учёный ракетчик.

И Пушкина шепчет весёлый полярник.

И к звёздам дорога становится легче.

И строчки, как кони, летят над полями.

Багрицкий девчонку вихрастую будит.

Шаги Маяковского слышит Россия…

Поэзию любят красивые люди.

Поэзия делает землю красивой.

Уже позиция и манифест. Хлёсткая пощёчина вкусовщине и инерции читательских ожиданий, когда «свои» должны печатать «своих». Намеренно непубличный, намеренно малоизвестный автор, намеренно нестоличный. При этом с откровенной и не допускающей разночтений констатацией Божественности поэтического дара.

Показательно, что даже самому составителю свой выбор давался не слишком легко. Так, если в декабре 2012 года, в предисловии к первой книге, он ещё пытается обозначать категории печатания-непечатания, известности-неизвестности: «Но что делать творцам, которых Бог тоже не обделил талантом, однако возможности быть услышанным широкой публикой нет?», то уже во втором предисловии к сборнику «Поэзия делает землю красивой» тональность меняется.

Иллюзии земной славы через некое «печатное слово» окончательно отброшены. Исключительно служение Божественному Слову и никак иначе: «Любой настоящий поэт есть земной посланник Господа. Он получает от Бога то, что вскоре обязан донести в стихах до людей. Конечно, в силу разных причин, это не каждому удаётся. Но Премудрый Господь сначала помогает самому поэту познать собственную душу. А потом у него, поэта, – с невероятным трудом и при благочестивой жизни – всё больше открывается Божественный дар изменять словом души и судьбы других людей».

Фактически Александр Раков здесь идеально объясняет собственную сверхзадачу. И уже в предисловии к первой книге Валентина Ефимовская произнесла ключевое слово «хаос». То самое постмодернистское словечко, освящённое усилиями философа Жиля Делёза, который и трудами своими, и самим самоубийством моделировал разрушение во имя «творящего хаоса».

В. Ефимовская сказала: «Несмотря на то, что здесь мы не находим ни одного его авторского слова, иначе, как автором этой книги А.Ракова назвать нельзя. Потому что он управляет всей этой, на первый взгляд, неустойчивой хаотической системой, доказывая один из её законов, а именно – пластичность, то есть способность вне зависимости от внешних воздействий сохранять направление движения. (…) И то, что в прежние века мы бы назвали хаотическим набором имён и текстов, в ХХI веке обретает закономерные очертания, похожие на разрастающуюся крону вечного древа человеческого творчества».

Стилистика из Делёза, вплоть до древесных аналогий, прочитывается не сразу. Но она и не должна здесь однозначно прочитываться! Поскольку в постмодернистские меха, в максимально современный подход к творческому пространству Александр Григорьевич сумел вложить непреходящую суть.

Постмодернистской концепции разрушения во имя грядущего строительства здесь противопоставляется созидание на основе уже разрушенного (не нами!) бытия. Раков принципиально удалил из идеи хаоса её разрушительную основу, оставив созидательную, Библейскую, Божественную. Даже в нынешней внешней разрухе и деградации помогая отыскать понимание того, что если «земля безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою», то это – не конец, это – предвестие будущего акта творения.

Понятию хаоса Александр Раков возвращает его Божественное понимание, очищая от поздних интеллектуальных наслоений. И в хаосе имён антологии вдруг начинает звучать не постмодернистская интонация пользы хаоса, а уже более привычная и созидательная интонация. Хотя бы из Валерия Брюсова, когда сходит ночь и «яркость тонет в единой, безразличной мгле»:

Нет ничего, дела и вещи

Смешались, чтобы в бездну пасть,

И Хаос древний, Хаос вещий

Рукой оледеняет страсть.

Оставляя надежду на жизнь. На развитие. На будущее. А поэзия помогает расслышать эту надежду, вопрошая бездну жаждой жизни, призывая Божественные усилия. В этом, пожалуй, и кроется обаяние многоязыкой, эклектичной художественно и политически антологии Александра Григорьевича. И его «хаос» – это не плод воображения, не изощрённая модель конструктора, это – умело выведенный на бумажные страницы срез нашего бытия.

Такой вот – запутанный, разный, нелогичный иногда. Не поддающийся объяснению политиков или филологов. С шараханиями от гениальности до банальности в попытке простоты. И который чрезвычайно напоминает то, о чём говорила первая глава – «Бытие» – другой, более известной книги.

Андрей КАНАВЩИКОВ

Забронзовеет ли Балашов?

Дмитрий Балашов.

В прошлогоднем разговоре с вдовой известного русского писателя Дмитрия Балашова Ольгой Николаевной, когда довелось попасть на празднование 1150-летия Великого Новгорода, часто разговор заходил о памятнике Дмитрию Михайловичу. А то есть у нас памятники зайцу, Остапу Бендеру, коммунальщику, честному ГАИшнику, даже чижику-пыжику на Фонтанке, а вот Балашову – нет!

Хотя и заслуги несоизмеримы, и масштаб. И даже не потому, что с Балашовым русская литература потеряла большого писателя, вдохновенного и тонкого певца Святой Руси. Не менее важно, что Дмитрий Михайлович и жил на той особой, трогательной ноте, которая преображает всё вокруг уже одним эффектом личного присутствия. Рядом с ним нельзя было быть плохим, нечестным, фальшивым, как истинный писатель он не учил «неразумных малых детей», а будил в спящих душах Божественные искры.

Пример почти детского беззащитно-наивного отношения к миру выразился даже в том, как из своей поездки за границу, когда он уже прославился и полностью состоялся, Дмитрий Михайлович вёз для семьи краба. Вёз, чтобы показать вживую. Краб протух и банально вонял. Писатель смущался, но затею не оставил. Ольга Николаевна смеялась, что моли из оболочки краба вылетали до тех пор, пока не съели всё внутри!

Или вспомнить не менее показательную турецкую историю. Балашов договорился с одним турком, что покупает у него красивое блюдо. Пока суд да дело, за разговором блюдо разбилось. Дмитрий Михайлович расстроился, так как лишних денег никогда не имел, но выразил согласие купить приглянувшуюся ему вещь даже в виде нескольких десятков осколков. Как же, он же дал слово!

Турок расплылся в улыбке и даже упаковал каждый кусочек отдельно. Потом все они были тщательно склеены писателем, который и мебель сам делал, и рисовать умел, и лепкой занимался. До сих пор блюдо висит на стене балашовской квартиры и швы там заметны только, если знаешь предысторию и начинаешь приглядываться!

Именно про таких как Балашов говорят: совесть народная. Не просто голос народа, хотя и голосом быть весьма почётно и далеко не у многих это получается, но прежде всего совестью. Соответствовать тому, чему учишь и из всех примеров предпочитать самый главный – личный.

Полка с резьбой работы писателя Балашова.

Ольга Николаевна говорит:

Наконец-то получается что-то с памятником Д. М. Балашову. Создали Оргкомитет, открыли счёт. Памятник хотим поставить около библиотеки, разбить сквер. Наш мэр одобрил, идут переговоры с архитектурой. Очень бы хотелось открыть его в 2012 году на юбилей России, который будет проходить у нас в Новгороде.

Думается, что дело задумано правильное. И не для одного только Великого Новгорода важное.

Интересно, что по воспоминаниям прозаика Александра Бологова Дмитрий Михайлович вполне мог выбрать местом постоянного жительства и Псков:

«Пытался поселиться в Пскове и очень известный уже к тому времени Дмитрий Балашов, пожаловавший к нам… на конной телеге. (…) Вышли мы из нашего «Белого дома» - я в обычной партикулярной одёжке, Дмитрий Михайлович в красной косоворотке навыпуск, перетянутой верёвочкой-кушачком, и купецких сапогах…».

Роспись стенки выполнена Балашовым.
Фото Татьяны ЛАПКО

г. Великие Луки

Обращение Оргкомитета по установке памятника Д. М. Балашову в Великом Новгороде

Граждане России!

Дмитрий Михайлович Балашов по праву считается гордостью Великого Новгорода: Почётный гражданин города, писатель-историк, друг и соратник Льва Николаевича Гумилёва, публицист, выдающийся ученый-фольклорист, заслуженный работник культуры Российской Федерации, награждённый медалями «850-летие Москвы», «Житель блокадного Ленинграда», крупнейшая фигура в русской исторической беллетристике ХХ века.

Балашов не только воспел в своих произведениях прекрасный древний город, но и рассказал о трагичном периоде становления Российского государства.

За выдающуюся литературную деятельность писателю присуждены премии: Льва Толстого за цикл романов «Государи московские», Большая Российская Литературная премия Союза писателей России за роман «Святая Русь», международная премия равноапостольных Кирилла и Мефодия, две премии «Отечество» за цикл «Государи московские» и роман «Бальтазар Косса».

В память о писателе на доме, где последние шестнадцать лет жил и работал Дмитрий Балашов, открыта мемориальная доска.

Новгородская областная универсальная научная библиотека с 2001 года проводит Всероссийские Балашовские чтения.

С 2002 года имя писателя носит Центральная городская библиотека Великого Новгорода, в которой ежегодно проходят юношеские Балашовские чтения и работает Малый литературный музей писателя.

К сожалению, до сих пор нет памятника писателю, жизнь и творчество которого так тесно связаны с историей российской государственности.

Оргкомитет по установке памятника Д. М. Балашову открыт для сотрудничества с представителями общественности, культуры, предпринимательства.

Мы верим, что всенародными усилиями памятник великому писателю, учёному, общественному и культурному деятелю Земли Русской будет установлен в Великом Новгороде.

Счёт для добровольных пожертвований на установку памятника Дмитрию Михайловичу Балашову:

Расчётный счёт 40703810000000101183

в ЗАО «НКБ» Славянбанк», ИНН 5321068480, БИК 044959775, ОКПО 09316087, ОГРН 1025300000175, кор.счёт 30101810900000000775 в РКЦ ГУ РФ по Новгородской обл.

для физических лиц – на памятник Д. М. Балашову

для юридических лиц – спонсорская помощь на памятник Д. М. Балашову

Контактные телефоны: р.т.63-53-62, м.т. 8-960-201-03-57 (Балашова Ольга Николаевна), м.т. 8-952-480-41-91 (Кузнецов Олег Михайлович)

Оргкомитет по созданию и установке памятника Д. М. Балашову

Балашова О. Н. – председатель Оргкомитета, вдова писателя, руководитель Малого литературного музея Д. М. Балашова

Большакова Н. П. – член «Союза писателей России», директор музея саамской письменности, п. Ревда Мурманской области

Ганичев В. Н. – председатель общероссийской общественной организации «Союза писателей России»

Делягин М. Г. – председатель партии «Родина: здравый смысл»

Добряков А. А. – депутат Думы Великого Новгорода

Кузнецов О. М. – председатель Cовета новгородского регионального отделения партии «Родина: здравый смысл»

Молоканов А. Н. – председатель Новгородского регионального отделения общероссийской общественной организации «Союз писателей России»

Трояновский С. В. - руководитель Центра археологических исследований Новгородского музея-заповедника, историк

Славецкий Н. В. – юрист, адвокат.

Далее читайте:

Балашов Дмитрий Михайлович (1927-2000), прозаик, филолог-фольклорист.